Как посказились, честное слово! — то туда скачут, то сюда! Ну и монахи здешние послали всех, кто в людских был, чтоб господ своих предупредили, мол, лучше б отсюда убираться. Если не хотите в осаду попасть.— Так снята ж осада!— Этими снята, другие идут. Монахи говорят: войско вольноземельцев, они уж и Лимн захватили, и Храм раскурочили, теперь вот к Клыку приближаются. Паломники-то обезумевшие, говорят, потому и отступились, что про вольноземельцев услыхали.— Беги, вели моим, чтоб запрягали!— Так уже, господин Шкиратль, уже запрягают. Думаю, и запрягли на сей час, только нас ждут.— За нами дело не станет, верно, господа? А диспут наш, полагаю, мы завершим попозже, в более располагающей обстановке.«Вот интересно, — совсем невпопад подумалось Гвоздю, — интересно, если покойный граф посвящал свою доченьку во все тонкости того, что творится с миром, почему…»— Не зевайте! — рявкнула упомянутая «доченька» у него над ухом. — Будите Матиль, собирайте вещи — только самое необходимое! — и спускайтесь вниз.— Бегу! — отозвался Гвоздь.«И всё-таки, — подумал он, глядя ей в спину, — почему?..» * * * Найти нужных Немигающей людей только сперва казалось простым заданием. Точное их количество тайяга-фистамьенн не назвала, а Фриний не настаивал: зачем? Его вели, он выполнял — привычное дело; «ты ведь именно так прожил большую часть жизни, Найдёныш?» — спрашивал воображаемый Купчина и подмигивал, почему-то грустно.Немигающая приказала отправляться в Таллигон, да поскорее. Он так и сделал, но на полпути получил новое сообщение: теперь Фринию следовало забыть о Таллигоне и ехать к Ллусиму, причем так, чтобы непременно поспеть к началу Собора. Он выполнил: был там в середине месяца Кабарги, когда основная масса паломников еще только тянулась по трактам и бездорожью к заветному озеру.Остановившись в «Рухнувшем рыцаре», Фриний ждал дальнейших указаний от Немигающей. И получил их — в один из дней ему было приказано как можно скорее отправляться в переулок неподалеку… где чародей обнаружил первого из своих будущих спутников — и при весьма неприглядных обстоятельствах.Фриний почти не удивился, узнав в молодом человеке того, которого видел в Сна-Тонре. И сейчас впервые задал себе вопрос: он сам для Немигающей — тот, кто должен собрать остальных, или же — один из них?Второго, впрочем, они упустили, о чем тайяга-фистамьенн сообщила Фринию тем же вечером. Заодно рассказала, какие доводы следует применить, чтобы Иссканр согласился пойти вслед за чародеем — сперва на поиски их будущих спутников, потом — в Лабиринт.Сам Фриний видел, что особые-то уговоры и не нужны. Иссканр был здорово напуган той резней, свидетелем и невольным участником которой он стал. По словам молодого человека, он убил лишь некоего «брата Хуккрэна» — и то совершенно случайно, защищаясь. Однако, как ни крути, монахов было шестеро, и когда Фриний нашел Иссканра, все шестеро были мертвы. А маленькой девочки, о которой не уставал твердить Иссканр, Фриний там не видел, да и в слухах, ходивших по городу, о ней ни словом не упоминалось.Так или иначе, Иссканр был бы рад поскорее убраться из Клыка, и вообще из окрестностей Ллусима. Но время еще не наступило, Немигающая велела выжидать, а потом — отправляться на церемонию со священными реликвиями; да Фриний и сам не торопился покидать город. Слишком многое носилось в воздухе, и он, казалось, вот-вот поймет нечто очень важное.Не успел. Из-за несчастного случая на церемонии погиб Купчина, и Фриний тотчас получил приказ от Немигающей бросать всё и уходить, буквально бежать, как можно дальше от Храма. Причем строго на восток, не приближаясь к Лимну и не забирая чересчур далеко к югу.О Нисхождении они узнали лишь сутки спустя, и Иссканр почему-то был уверен, что причиной такового стала смерть упомянутого брата Хуккрэна. Впрочем, убеждать в этом Фриния молодой человек не спешил, а у чародея хватало своих забот, чтобы не забивать голову подобным бредом.Намного сильнее его тревожила странная находка, которая ожидала их в лесу неподалеку от Клыка. У погасшего кострища лежали обглоданные волками тела, однако по некоторым приметам Фриний заключил, что убили бедолаг не звери, причиной их смерти стал человек. Которого — вот уж полная нелепица! — прежде убили те самые ныне обглоданные «бедолаги», он же ожил, прикончил их и ушел дальше.Причем волки не рискнули напасть на одинокого бродягу.Фриний заподозрил, что именно этот таинственный неумирающий человек интересует Змею. И, к собственной досаде, вскоре убедился в своих подозрениях.
…Иногда он спрашивал себя: почему? Почему я, чародей пятой ступени, подчиняюсь приказам Немигающей, зачем вообще ввязался в это дело?Он не сомневался, что многие чародеи и до него выполняли волю Сатьякала, непосредственно им диктуемую, но они руководствовались при этом интересом исследователя, жаждой неземного могущества или наживы. А он — чем?Неужели только тем, что отныне разноцветные сны с падением вообще никогда не мучили его, хотя продолжали повторяться едва ли не каждую ночь? Или действительно он был готов на столь многое ради горстки ответов, так и не произнесенных Тойрой?Вообще, чем или кем был для него, Фриния, Тойра?Мстил ли он тогда, в Гнук-Шунеке, за смерть учителя или же за то, что десять трюньильцев не дали возможности задать давно терзавшие Фриния вопросы?Он спрашивает себя об этом и теперь, почти год спустя после смерти Тойры, лежа в Лабиринте и барахтаясь в трясине снов-воспоминаний. Одно, самое важное, самое страшное, снова приближается («я сделаю так, что он вспомнит в нужный момент, поверьте, брат Гланнах»), и на сей раз у Фриния недостает сил, чтобы закрыться, защититься, отогнать его.Он лишь беззвучно рыдает во сне — а черное шестилапое существо, сидящее рядом, наблюдает за дорожками слез, по-детски склонив к плечу мохнатую голову. * * * Монастырский двор выглядел так, словно по нему прошелся ураган — причем ураган умный и злопакостный. Одна створка ворот была сорвана с петель и валялась в грязи, другая висела, перекосившись и грозя вот-вот рухнуть. Все ближайшие к воротам постройки пребывали в разной степени разрушения, горело левое крыло конюшен, и монахи, выстроившись цепочкой, передавали из рук в руки ведра с водой. На фоне черного неба пламя казалось флагом, то ли молящим о пощаде, то ли бросающим ночи вызов.Два запряженных маркизовых экипажа уже стояли, готовые тронуться в путь. По двору бегали какие-то люди, некоторые из них пытались выпытать, нет ли свободных мест и нельзя ли за деньги пристать к отъезжающим. Впрочем, Айю-Шун и Шкиратль умели убедительно говорить «нет», а заряженные арбалеты людей маркиза оказывались весомым подтверждением сказанному.Все давно погрузились, оставалось дождаться лишь того человека, о котором говорил господин Туллэк.— Где он?— Он… вот-вот он должен прийти.— Пойдемте-ка, сами его поищем, — предложил Гвоздь. Рыжий уже догадывался…И вскоре убедился, что догадки его были верны. «…они ж сломали-таки ворота, ворвались, сражение завязалось нешуточное! Многих поубивали, знаете…» Грихх, добровольный стражник у ворот, с которым господин Туллэк в последнее время столь часто беседовал. Разумеется, он был среди тех, кто защищал монастырь от атакующих. И остался здесь же — вон лежит, мертвый среди мертвых.Господин Туллэк зарыдал, качая головой:— Я же говорил ему!.. Он не должен был!.. — Гвоздь утешающе положил ему руку на плечо:— Может, это и к лучшему. Хорошо, что вы не сказали графине. Узнать, что отец был жив — и тут же увидеть его мертвым…Врачеватель вздрогнул и изумленно посмотрел на Рыжего:— Как вы догадались?!— Я видел его портрет — тогда, в Нуллатоне. И хотя господин Грихор сменил себе имя и отрастил бороду, даже, как я понимаю, надел парик, я ведь жонглер, мне нетрудно узнать человека в гриме. Ладно, ступайте к карете и постарайтесь успокоиться.Гвоздь наклонился к телу графа Н'Адера, теперь уже — на самом деле покойного, и закрыл ему глаза.— Чистого неба вам над головой, сударь, — произнес он непонятно зачем. Как будто извинялся — и в то же время извинял старого интригана за то, что тот парой строчек сотворил с жизнью Гвоздя.— Господин Кайнор, поторопитесь! — закричала из кареты Флорина.— Иду, уже иду!Он повернулся и побежал к экипажу, трогавшемуся с места; на ходу запрыгнул внутрь, прикрыв за собой дверцу…Скрипя, покачиваясь на выбоинах, обе кареты выехали из монастырского двора и исчезли в ночи. ВМЕСТО ЭПИЛОГА Пробуждение в кошмар«Куда пойдешь, когда дороги-линиивсе стерты — не осталось ни одной?»И ты идешь но ты идешь на дно,пусть золотыми, но — чужими слитками. Ты фаворит на скачках, ты душа,которую кнутом и сладким пряникомпогонят по устеленной багряными листамиколее вперед, в пожар! Вода в их очаге, гвоздь в гробовой доске,нить ржавчины на новеньком клинке, —ты выжил, вышел целым из огня.Но нет — еще не верь!еще судьба тебя одарит болью на губах,которую — ни выпить, ни понять. Кайнор из Мьекра по прозвищу Рыжий Гвоздь
«…Это еще не конец, — подумал он, выплывая из кошмара. — Хвала Низвергнутому, еще не конец».— Вы не спите, господин Фейсал? — тихонько прошептала до смерти перепуганная сиделка. — Господин Фейсал? — И потянулась рукой, чтобы потрясти его за плечо, но так и не отважилась.— Не сплю, — пробормотал он, стараясь говорить как можно отчетливее. Уже месяц или что-то около того ему это почти удавалось. — Не сплю. Прибирайся, если хочешь, ты мне не мешаешь.— Да что вы, что вы, господин Фейсал! Я бы дождалась! — Она едва не плакала от обиды. — Я бы никогда!.. Но тут к вам… гость…— Пусть войдет.— Как вы себя чувствуете, Фейсал?— Как бык, избегнувший бойни, ваше величество. — Это была дежурная шутка, и они оба это знали. Впрочем, для того чтобы начать разговор, она годилась ничуть не хуже, чем любая другая. — Какие новости в смешнейшем из миров?— Неутешительные новости. — По тону Суиттара, короля нашего, господин Фейсал сразу понял, что дела более чем плохи. Суиттар Двенадцатый никогда не принимал слишком близко к сердцу то, что происходило в государстве, и если уж он говорит о чем-то с такими интонациями…— Я весь внимание, ваше величество.— Тем, кому вы поручили держать связь с шептунами, удалось сохранить далеко не все ниточки. Но и оставшихся хватило. Вольные Земли объединились, и войско самозваного графа перешло границу.«Я ведь предупреждал!» — с досадой подумал господин Фейсал. Он не только предупреждал, он сделал всё возможное, чтобы наладить связь с вольноземельцами, но это ему так и не удалось. Граф Неарелмский хотел говорить только с королем, король же предпочитал слушать вздорного Камэна Свендирэга. За что теперь и расплачивается.— Какова численность?— Я не знаю. Похоже, их люди уже давно по двое, по трое пробирались в королевство, а теперь собрались и нанесли удар. Свендирэг, кажется, пропал, множество высших церковников — тоже.— Так они атаковали Храм?! — догадался наконец господин Фейсал.— Не только. Лимн в руках самозванца. И Старый Клык. Но главное, конечно, Храм… хотя здесь шептуны не уверены.— Что значит «не уверены»?!— Началось то, о чем вы так давно мне твердили. Низошла Стрекоза, прямо в Храм. Подробностей никто не знает, очевидцев мы до сих пор не нашли, а слухи слишком противоречивы.— Проклятие! Мне бы сейчас взяться за дела!..— Сами знаете, что вы пока слишком слабы.— Знаю, знаю, — проворчал господин Фейсал. — Но это еще не всё, верно?Суиттар задумчиво потеребил пальцами бахрому портьеры, потом встал, прошелся по комнате, заложив руки за спину.— Не тяните, ваше величество!— Трюньил, — проронил монарх.— Что?!— Трюньильские войска перешли границу и вторглись в южные районы королевства, — он будто читал на память одно из донесений. — Согласно официальным сообщениям, причина тому — смерть единственного сына герцога, каковой сын пребывал под попечительством одного из наших маркизов и не так давно был зверски убит.— Ложь! К'Рапас знает, чем ему это грозит, он бы ни за что!..— Ваш К'Рапас — дерьмо в камзоле! — не сдержался Суиттар. Теперь стало очевидно, насколько король выведен из равновесия. «Даже, — подумал господин Фейсал, — не исключено, что напуган». — Ваш К'Рапас отпустил своего сына и сына герцога проехаться в паломничество к Храму. Где — и это известно совершенно точно — наследник герцога Трюньильского был убит. Монахи обители Алых Букв уже послали тело в столицу. На опознание, хотя кому оно нужно, опознание? И вообще неизвестно, где будет столица к тому времени, когда привезут тело.— Ваше величество, не всё так плохо! Мобилизуйте войска, призовите под свои знамена людей…— Нас атакуют одновременно с севера и юга, мой верховный иппэас и лучшие рыцари погибли или пропали без вести, верхушка Церкви — тоже, началось Нисхождение! и вы, Фейсал, говорите мне, что не всё так плохо?! Что же должно произойти, чтобы стало плохо так?! — Вы правы, ваше величество. Вы, разумеется, правы. И всё-таки я бы не терял головы раньше времени…— Вы потеряете ее в свой срок, — отрезал король. — И я — тоже. А пока что используйте ее по назначению и придумайте, как нам быть. Всего доброго!Господин Фейсал дождался, пока шаги короля затихнут в коридоре, после чего вызвал служанку и велел принести одежду, перо, бумагу и чернила.— Но доктор запретил вам вставать, — перепугалась девчушка.— А я запрещаю тебе ябедничать доктору! — улыбнулся ей господин Фейсал. — Давай, неси, да поторопись. У меня, — пробормотал он, — пока я болел, накопилась уйма неотложных дел.Господин Фейсал одевался и вспоминал сон, который мучил его уже неделю, изо дня в день. В том сне были солдаты чужой армии, сжигавшие деревни на северном берегу Ургуни, а руководил ими некий трюньилец, у которого не хватало одного уха. Во сне господин Фейсал знал абсолютно точно, что ухо трюньилец потерял не в бою, а пожертвовал им ради чего-то весьма значительного и не менее гнусного.Одноухий в свою очередь знал, что он знает. В конце концов трюньилец настигал и убивал господина Фейсала — и тот просыпался.Препаскудный сон.Похоже, вещий. * * * Острые коготки царапали кожу, полупрозрачные крылья игриво били по носу: вставай! просыпайся!Жокруа К'Дунель капитан королевских гвардейцев, запретник, слуга Сатьякала — открыл глаза.Сперва он решил, что по-прежнему спит, спит и видит чудесный сон, какие в последний раз снились ему в далеком детстве. Склон холма, на котором они заночевали, был полон стрекоз — крупных, размером с ладонь, и совсем мелких, с фалангу пальца; стрекозы висели в воздухе, сидели на траве, носились туда-сюда мальчишками-сорванцами. Лучи утреннего солнца играли на их слюдяных крылышках, воздух был наполнен радостным стрекотанием.Потом Жокруа увидел то место, вокруг которого кружились стрекозы, — и чудесный сон обернулся своей противоположностью.А ты ждал чего-то другого, капитан?На участке земли, расчищенном от сора и веток, стрекозы сноровисто выкладывали один за другим стебельки трав. ИДИ ЗА ЖОНГЛЕРОМ НЕ УБИВАЙ Вполне четкое указание, не так ли, капитан? Он приподнялся со своей невзрачной постели: нарубленные еловые ветви, накрытые сверху плащом. Рядом заворочался, но так и не проснулся Клин; протяжно, по-детски причмокнула губами Элирса, перевернулась со спины на бок.Ясскен, неестественно вытянувшись, сидел по другую сторону от места ночлега и наблюдал за мельтешеньем стрекоз; в глазах трюньильца застыл панический ужас, левая рука теребила ворот куртки.Примерно так же выглядел Ясскен вчера в конюшне монастыря, когда загорелась солома. Он уставился в пламя и не отводил глаз до тех пор, пока Клин и Жокруа насильно не уволокли его вниз.В суматохе им всё же удалось не только найти свою лошадь, но и украсть еще одну. Они бежали из обители под утро, когда пожар совместными усилиями погасили и выяснилось, что жонглер сотоварищи уже уехал. Впрочем, трюньилец быстрехонько определил нужное направление: вдоль озера, на запад.И вот теперь сидит, пялится на стрекоз.На фистамьеннов.Теперь…— Вы последуете за ним, господин К'Дунель? — (Он еще спрашивает!)— Но… это опасно. Я бы вам не советовал… простите великодушно, но…— У нас нет выбора, — заявил проснувшийся и мигом оценивший обстановку Клин.Стрекозы, будто испугавшись его, снялись с места и переливчатым облаком улетели куда-то на юг. Наверное, в теплые края, зимовать.— У нас нет выбора, Ясскен. Приказ, который мы получили, не выполнен… — Клин мрачно взглянул на К'Дунеля, мол, не будем уточнять, о каком из приказов идет речь, верно?— У меня есть основания предполагать, что жонглер отправится в Тайнангин. За Хребет. Неужели вы…— Значит, и мы отправимся за Хребет! — отрезал Жокруа. — Мы и вы с нами, Ясскен. И даже не надейтесь сбежать. — Он потряс у него перед лицом отобранным вчера мешочком, в котором действительно лежало человеческое ухо, сухое, как тарань.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68
…Иногда он спрашивал себя: почему? Почему я, чародей пятой ступени, подчиняюсь приказам Немигающей, зачем вообще ввязался в это дело?Он не сомневался, что многие чародеи и до него выполняли волю Сатьякала, непосредственно им диктуемую, но они руководствовались при этом интересом исследователя, жаждой неземного могущества или наживы. А он — чем?Неужели только тем, что отныне разноцветные сны с падением вообще никогда не мучили его, хотя продолжали повторяться едва ли не каждую ночь? Или действительно он был готов на столь многое ради горстки ответов, так и не произнесенных Тойрой?Вообще, чем или кем был для него, Фриния, Тойра?Мстил ли он тогда, в Гнук-Шунеке, за смерть учителя или же за то, что десять трюньильцев не дали возможности задать давно терзавшие Фриния вопросы?Он спрашивает себя об этом и теперь, почти год спустя после смерти Тойры, лежа в Лабиринте и барахтаясь в трясине снов-воспоминаний. Одно, самое важное, самое страшное, снова приближается («я сделаю так, что он вспомнит в нужный момент, поверьте, брат Гланнах»), и на сей раз у Фриния недостает сил, чтобы закрыться, защититься, отогнать его.Он лишь беззвучно рыдает во сне — а черное шестилапое существо, сидящее рядом, наблюдает за дорожками слез, по-детски склонив к плечу мохнатую голову. * * * Монастырский двор выглядел так, словно по нему прошелся ураган — причем ураган умный и злопакостный. Одна створка ворот была сорвана с петель и валялась в грязи, другая висела, перекосившись и грозя вот-вот рухнуть. Все ближайшие к воротам постройки пребывали в разной степени разрушения, горело левое крыло конюшен, и монахи, выстроившись цепочкой, передавали из рук в руки ведра с водой. На фоне черного неба пламя казалось флагом, то ли молящим о пощаде, то ли бросающим ночи вызов.Два запряженных маркизовых экипажа уже стояли, готовые тронуться в путь. По двору бегали какие-то люди, некоторые из них пытались выпытать, нет ли свободных мест и нельзя ли за деньги пристать к отъезжающим. Впрочем, Айю-Шун и Шкиратль умели убедительно говорить «нет», а заряженные арбалеты людей маркиза оказывались весомым подтверждением сказанному.Все давно погрузились, оставалось дождаться лишь того человека, о котором говорил господин Туллэк.— Где он?— Он… вот-вот он должен прийти.— Пойдемте-ка, сами его поищем, — предложил Гвоздь. Рыжий уже догадывался…И вскоре убедился, что догадки его были верны. «…они ж сломали-таки ворота, ворвались, сражение завязалось нешуточное! Многих поубивали, знаете…» Грихх, добровольный стражник у ворот, с которым господин Туллэк в последнее время столь часто беседовал. Разумеется, он был среди тех, кто защищал монастырь от атакующих. И остался здесь же — вон лежит, мертвый среди мертвых.Господин Туллэк зарыдал, качая головой:— Я же говорил ему!.. Он не должен был!.. — Гвоздь утешающе положил ему руку на плечо:— Может, это и к лучшему. Хорошо, что вы не сказали графине. Узнать, что отец был жив — и тут же увидеть его мертвым…Врачеватель вздрогнул и изумленно посмотрел на Рыжего:— Как вы догадались?!— Я видел его портрет — тогда, в Нуллатоне. И хотя господин Грихор сменил себе имя и отрастил бороду, даже, как я понимаю, надел парик, я ведь жонглер, мне нетрудно узнать человека в гриме. Ладно, ступайте к карете и постарайтесь успокоиться.Гвоздь наклонился к телу графа Н'Адера, теперь уже — на самом деле покойного, и закрыл ему глаза.— Чистого неба вам над головой, сударь, — произнес он непонятно зачем. Как будто извинялся — и в то же время извинял старого интригана за то, что тот парой строчек сотворил с жизнью Гвоздя.— Господин Кайнор, поторопитесь! — закричала из кареты Флорина.— Иду, уже иду!Он повернулся и побежал к экипажу, трогавшемуся с места; на ходу запрыгнул внутрь, прикрыв за собой дверцу…Скрипя, покачиваясь на выбоинах, обе кареты выехали из монастырского двора и исчезли в ночи. ВМЕСТО ЭПИЛОГА Пробуждение в кошмар«Куда пойдешь, когда дороги-линиивсе стерты — не осталось ни одной?»И ты идешь но ты идешь на дно,пусть золотыми, но — чужими слитками. Ты фаворит на скачках, ты душа,которую кнутом и сладким пряникомпогонят по устеленной багряными листамиколее вперед, в пожар! Вода в их очаге, гвоздь в гробовой доске,нить ржавчины на новеньком клинке, —ты выжил, вышел целым из огня.Но нет — еще не верь!еще судьба тебя одарит болью на губах,которую — ни выпить, ни понять. Кайнор из Мьекра по прозвищу Рыжий Гвоздь
«…Это еще не конец, — подумал он, выплывая из кошмара. — Хвала Низвергнутому, еще не конец».— Вы не спите, господин Фейсал? — тихонько прошептала до смерти перепуганная сиделка. — Господин Фейсал? — И потянулась рукой, чтобы потрясти его за плечо, но так и не отважилась.— Не сплю, — пробормотал он, стараясь говорить как можно отчетливее. Уже месяц или что-то около того ему это почти удавалось. — Не сплю. Прибирайся, если хочешь, ты мне не мешаешь.— Да что вы, что вы, господин Фейсал! Я бы дождалась! — Она едва не плакала от обиды. — Я бы никогда!.. Но тут к вам… гость…— Пусть войдет.— Как вы себя чувствуете, Фейсал?— Как бык, избегнувший бойни, ваше величество. — Это была дежурная шутка, и они оба это знали. Впрочем, для того чтобы начать разговор, она годилась ничуть не хуже, чем любая другая. — Какие новости в смешнейшем из миров?— Неутешительные новости. — По тону Суиттара, короля нашего, господин Фейсал сразу понял, что дела более чем плохи. Суиттар Двенадцатый никогда не принимал слишком близко к сердцу то, что происходило в государстве, и если уж он говорит о чем-то с такими интонациями…— Я весь внимание, ваше величество.— Тем, кому вы поручили держать связь с шептунами, удалось сохранить далеко не все ниточки. Но и оставшихся хватило. Вольные Земли объединились, и войско самозваного графа перешло границу.«Я ведь предупреждал!» — с досадой подумал господин Фейсал. Он не только предупреждал, он сделал всё возможное, чтобы наладить связь с вольноземельцами, но это ему так и не удалось. Граф Неарелмский хотел говорить только с королем, король же предпочитал слушать вздорного Камэна Свендирэга. За что теперь и расплачивается.— Какова численность?— Я не знаю. Похоже, их люди уже давно по двое, по трое пробирались в королевство, а теперь собрались и нанесли удар. Свендирэг, кажется, пропал, множество высших церковников — тоже.— Так они атаковали Храм?! — догадался наконец господин Фейсал.— Не только. Лимн в руках самозванца. И Старый Клык. Но главное, конечно, Храм… хотя здесь шептуны не уверены.— Что значит «не уверены»?!— Началось то, о чем вы так давно мне твердили. Низошла Стрекоза, прямо в Храм. Подробностей никто не знает, очевидцев мы до сих пор не нашли, а слухи слишком противоречивы.— Проклятие! Мне бы сейчас взяться за дела!..— Сами знаете, что вы пока слишком слабы.— Знаю, знаю, — проворчал господин Фейсал. — Но это еще не всё, верно?Суиттар задумчиво потеребил пальцами бахрому портьеры, потом встал, прошелся по комнате, заложив руки за спину.— Не тяните, ваше величество!— Трюньил, — проронил монарх.— Что?!— Трюньильские войска перешли границу и вторглись в южные районы королевства, — он будто читал на память одно из донесений. — Согласно официальным сообщениям, причина тому — смерть единственного сына герцога, каковой сын пребывал под попечительством одного из наших маркизов и не так давно был зверски убит.— Ложь! К'Рапас знает, чем ему это грозит, он бы ни за что!..— Ваш К'Рапас — дерьмо в камзоле! — не сдержался Суиттар. Теперь стало очевидно, насколько король выведен из равновесия. «Даже, — подумал господин Фейсал, — не исключено, что напуган». — Ваш К'Рапас отпустил своего сына и сына герцога проехаться в паломничество к Храму. Где — и это известно совершенно точно — наследник герцога Трюньильского был убит. Монахи обители Алых Букв уже послали тело в столицу. На опознание, хотя кому оно нужно, опознание? И вообще неизвестно, где будет столица к тому времени, когда привезут тело.— Ваше величество, не всё так плохо! Мобилизуйте войска, призовите под свои знамена людей…— Нас атакуют одновременно с севера и юга, мой верховный иппэас и лучшие рыцари погибли или пропали без вести, верхушка Церкви — тоже, началось Нисхождение! и вы, Фейсал, говорите мне, что не всё так плохо?! Что же должно произойти, чтобы стало плохо так?! — Вы правы, ваше величество. Вы, разумеется, правы. И всё-таки я бы не терял головы раньше времени…— Вы потеряете ее в свой срок, — отрезал король. — И я — тоже. А пока что используйте ее по назначению и придумайте, как нам быть. Всего доброго!Господин Фейсал дождался, пока шаги короля затихнут в коридоре, после чего вызвал служанку и велел принести одежду, перо, бумагу и чернила.— Но доктор запретил вам вставать, — перепугалась девчушка.— А я запрещаю тебе ябедничать доктору! — улыбнулся ей господин Фейсал. — Давай, неси, да поторопись. У меня, — пробормотал он, — пока я болел, накопилась уйма неотложных дел.Господин Фейсал одевался и вспоминал сон, который мучил его уже неделю, изо дня в день. В том сне были солдаты чужой армии, сжигавшие деревни на северном берегу Ургуни, а руководил ими некий трюньилец, у которого не хватало одного уха. Во сне господин Фейсал знал абсолютно точно, что ухо трюньилец потерял не в бою, а пожертвовал им ради чего-то весьма значительного и не менее гнусного.Одноухий в свою очередь знал, что он знает. В конце концов трюньилец настигал и убивал господина Фейсала — и тот просыпался.Препаскудный сон.Похоже, вещий. * * * Острые коготки царапали кожу, полупрозрачные крылья игриво били по носу: вставай! просыпайся!Жокруа К'Дунель капитан королевских гвардейцев, запретник, слуга Сатьякала — открыл глаза.Сперва он решил, что по-прежнему спит, спит и видит чудесный сон, какие в последний раз снились ему в далеком детстве. Склон холма, на котором они заночевали, был полон стрекоз — крупных, размером с ладонь, и совсем мелких, с фалангу пальца; стрекозы висели в воздухе, сидели на траве, носились туда-сюда мальчишками-сорванцами. Лучи утреннего солнца играли на их слюдяных крылышках, воздух был наполнен радостным стрекотанием.Потом Жокруа увидел то место, вокруг которого кружились стрекозы, — и чудесный сон обернулся своей противоположностью.А ты ждал чего-то другого, капитан?На участке земли, расчищенном от сора и веток, стрекозы сноровисто выкладывали один за другим стебельки трав. ИДИ ЗА ЖОНГЛЕРОМ НЕ УБИВАЙ Вполне четкое указание, не так ли, капитан? Он приподнялся со своей невзрачной постели: нарубленные еловые ветви, накрытые сверху плащом. Рядом заворочался, но так и не проснулся Клин; протяжно, по-детски причмокнула губами Элирса, перевернулась со спины на бок.Ясскен, неестественно вытянувшись, сидел по другую сторону от места ночлега и наблюдал за мельтешеньем стрекоз; в глазах трюньильца застыл панический ужас, левая рука теребила ворот куртки.Примерно так же выглядел Ясскен вчера в конюшне монастыря, когда загорелась солома. Он уставился в пламя и не отводил глаз до тех пор, пока Клин и Жокруа насильно не уволокли его вниз.В суматохе им всё же удалось не только найти свою лошадь, но и украсть еще одну. Они бежали из обители под утро, когда пожар совместными усилиями погасили и выяснилось, что жонглер сотоварищи уже уехал. Впрочем, трюньилец быстрехонько определил нужное направление: вдоль озера, на запад.И вот теперь сидит, пялится на стрекоз.На фистамьеннов.Теперь…— Вы последуете за ним, господин К'Дунель? — (Он еще спрашивает!)— Но… это опасно. Я бы вам не советовал… простите великодушно, но…— У нас нет выбора, — заявил проснувшийся и мигом оценивший обстановку Клин.Стрекозы, будто испугавшись его, снялись с места и переливчатым облаком улетели куда-то на юг. Наверное, в теплые края, зимовать.— У нас нет выбора, Ясскен. Приказ, который мы получили, не выполнен… — Клин мрачно взглянул на К'Дунеля, мол, не будем уточнять, о каком из приказов идет речь, верно?— У меня есть основания предполагать, что жонглер отправится в Тайнангин. За Хребет. Неужели вы…— Значит, и мы отправимся за Хребет! — отрезал Жокруа. — Мы и вы с нами, Ясскен. И даже не надейтесь сбежать. — Он потряс у него перед лицом отобранным вчера мешочком, в котором действительно лежало человеческое ухо, сухое, как тарань.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68