— щипков прямо на людях. И как бы ты на это ни ответил, выглядеть будешь полным дураком. В случае с Гвоздем — вдвойне, по роду занятий и по жизни.Самое же отвратительное заключалось в том, что служаночка вела себя подобным образом не из зловредности, она всей душой верила: так и должно поступать. На все разговоры и объяснения Гвоздя Талисса отвечала истериками и слезами, приходилось утешать ее, а из всех способов утешения Лисса признавала лишь один-единственный. При этом (точнее — после этого) она кивала и соглашалась, мол, да, поняла, буду вести себя сдержаннее.А назавтра вновь в самый неподходящий момент всхихикивала и щипала или поглаживала, наплевав на усмешки окружающих!Графинька, как назло, сюсюканью Талиссы всячески потворствовала, чем доводила Кайнора до бешенства. «Ей-то какое дело?!» Нет чтоб держать служанку при себе, добросердечная госпожа Н'Адер, как ни постоялый двор, — отпускала ее к Гвоздю. За утешениями.Кайнор всерьез начал подумывать о том, чтобы засунуть себе в штаны медный таз, но не сомневался: «лапушку» сей прием надолго с толку не собьет, она найдет способы.Справедливости ради следует признать: прочие паломники совместному путешествию тоже рады не были. У графиньки по-прежнему оставались кислыми отношения с Дровосеком-младшим, Матиль откровенно наскучила езда в карете, господину Туллэку — ее болтовня. Только Айю-Шун да Шкиратль, будто смуглокожие братья-близнецы из далекого Тайнангина, хранили невозмутимость и преимущественно молчали.В общем, со стороны сия разномастная компания должна была казаться семейством единовременно мучающихся запором бедолаг. В этаком обществе скорехонько забудешь обо всех Носителях и запретниках!Жаль — ненадолго.
Толпа собралась достаточно внушительная, и монах, приняв подобающую позу, провозгласил, указуя на обезьянку:— Возгляньте, люди добрые, на этого зверя! Две природы смешалися в нем: человечья и тварная. И оттого, что чрезмерно много в нем человечьего, нечист он, запакощен. Возгляньте на рожу его препакостнейшую, на лик любого из нас похожую…— Ты до кучи всех не складай, — обиделся кто-то из толпы. — На тебя, святой отец, может, и похожая, ты своими зверствами к естественности, может, у себя в монастыре приблизился вплотную, но мы-то те не ровня. Рылом, ха-ха, не вышли!Народ одобрительно загомонил. Зверек взвизгнул и, задрав многострадальный хвост, вскарабкался по столбу насколько позволяла цепь.— Так и вы, — заявил монах, тыча в обезьянку пальцем, — бежите от правды в насмешки, являя скудоумие свое. Но бегство ваше — одна фата-моргана! Ибо рано или поздно цепь перерождений, — он нарочито дернул прообраз оной, стаскивая животное вниз, — напомнит о себе. И окажетесь вы во власти сил вышних, противу которых ни зубоскальство ваше, ни что другое не помогут.— На что ж нам тогда надеяцца? — то ли в шутку, то ли всерьез всхлипнули из народа.— А об том, — шевельнул бровями монах, — поведаю я вам детальнее и на примерах доходчивых в Шатре Истин. Вход — два медных «ока», — добавил он с той же вдохновенной интонацией. — Кто же возжелает добавить сверх того — на угодные Сатьякалу дела — за тех наши братья непременно вознесут благодарственные молитвы зверобогам.— Непременно, — передразнил чей-то сиплый голос. — В харчевне, за кувшинчиком винца, купленным на те самые, «сверх того», монеты.Остальные поддержали его нестройным смехом. Но деньги при этом выложили охотно и, подталкивая друг друга, поспешили к Шатру Истин.— Не понимаю, — пробормотал господин Туллэк. Он закончил торговаться с продавцом сладостей, прикупил несколько сахарных цапель на палочках, одну вручил Матиль, другую предложил Гвоздю, а третью, ничуть не боясь уронить собственное достоинство, стал жевать сам. — Не понимаю и никогда не понимал. Они приходят на праздник — и потешаются над монахом. А потом всё-таки идут слушать его.— И посмотреть на животных, — пожал плечами Гвоздь. — Никаких противоречий. Не больше, чем в любом из нас. Люди часто собираются делать одно, а делают другое. Идут в город, например, а застревают на Ярмарочном холме, трескают сахарных цапель, глазеют на цепных обезьян — в общем, ведут себя не слишком последовательно. Если не предполагать, что у них имеются еще какие-то мотивы, стороннему наблюдателю не известные.— Может, упомянутые люди не спешат возвращаться туда, где они остановились на ночлег? — предположил господин Туллэк. — Или же просто наслаждаются жизнью, предполагая, что следующая такая возможность выпадет им нескоро?— Ну вы ску-учные! — Матиль дернула Кайнора за рукав. — Пойдем в Шатер, а? Дядька-монах обещал кучу зверей показать. Пошли?— Извини, конопатая, у нас мало времени. Мы пойдем — только не в Шатер, а в город. Хочешь в город?— А чего там интересного?— Много всего, — вмешался господин Туллэк. — Во-первых, древняя башня, из-за которой город и называется Старый Клык. Она единственная уцелевшая от старых застроек, которые находились здесь еще до Нисхождения.— Ух ты!— Во-вторых…— Ух ты! Вы гляньте, гляньте!.. — Матиль заплясала, показывая на тракт. — Страшнючие какие!— Обоз со священными жертвами, — тихо сказал Гвоздь. — Если не ошибаюсь, «кротовий». Ну-ка, пойдем отсюда.— Пойдем, — поддержал его господии Туллэк, отворачиваясь от черной горбатой фигурки, что брела по полю прочь от холма, подальше от Старого Клыка. — Да поскорее.По северной террасе, сквозь гомон, толчею, зазывные крики торговцев и проповедников они поспешили к Старому Клыку. * * * — Спишь, чародей! Сны смотришь — полноцветные, разновсякие?.. А пора бы и вставать, люди уже давно на ногах, добывают хлеб насущный в поте лица своего!Это определенно был Тойра. Никто больше не умел так нагло и непонятно врываться в вашу жизнь, не стесняясь поднимать с постели ни свет ни заря и выплескивая вам на голову холодный кувшин своих забот.— Уф!— Добавить?— Не надо.— На полотенце, вытрись. Как вчера посидели?— Душевно. Ты-то откуда взялся, Смутный?— От верблюда. Проснулся уже?— Угу.— Ну, рассказывай. А я пока завтрак сбацаю. Утянул из вашей трапезной, там сегодня народу мало предвидится, все отходят после вчерашней бурной ночи. Так что мне, на правах друга эрхастрии, выдали твою пайку и добавили кое-что сверх того.— Ого!— А ты думал! Урожай Сатьякал-ведает-какого-года. Где тут у тебя чарки?— Эй, та, высокая… я в ней настой для полировки посоха готовил…— Ополоснем. Ты рассказывай, рассказывай!— Что рассказывать-то?— Как дальше жить собираешься, чем думаешь заняться.«Ну вот, и этот туда же!» — подосадовал Фриний.— Да не кривись ты так! Я к тебе, как говорится, с самыми серьезными намерениями… Что уставился! Работу хочу предложить, лет этак на пять. Или ты твердо решил остаться в эрхастрии?— Да нет…— Ага, значит, сомневаешься.— Что за работа?— В двух словах сложно объяснить. А охарактеризовать ее могу так: сложная, но интересная. Скучать не придется, но и бездельничать — тоже.— А кто нанимает и сколько платят? — Тойра усмехнулся и развел руками:— Я. Нанимаю я. Платить буду для начала по три золотых «ока» в неделю. Потом поглядим.— Что от меня требуется? — Три золотых «ока» были довольно приличной суммой. Если бы Фриний по косвенным признакам не подозревал, что у Тойры есть такие деньги, он бы, конечно, отказался. Но, судя по этим самым признакам, деньги у Тойры водились, причем явно не только от проповедей.— В первую очередь — научиться не задавать лишних вопросов. Когда наступит время, я сам всё объясню. Пока же тебе придется проводить разного рода изыскания, часть из которых может показаться необычной. Не напрягайся, — хмыкнул Тойра, — ничего нездорового или извращенного не будет. Но некоторые штудии тебе действительно могут показаться… странными. Так вот, вопросы «зачем» и «почему» из возможных исключим заранее. Да, еще тебе обязательно придется повышать свой уровень мастерства. Надеюсь, что через пару-тройку лет на, уж прости за тавтологию, пару-тройку ступеней ты поднимешься. Ну как, не слишком сложные тебе задачки ставлю?Фриний пожал плечами:— Да нет.«Во всяком случае, чем это хуже любых других вариантов? »— Значит, договорились. Уф-ф!.. Н-да, надо было мне чарку получше сполоснуть. Ты это чем, интересно, посох полируешь?! * * * Когда переходили через навесной мостик, Матиль замерла и уставилась на блиставший севернее Храм.— Ух ты!— Это… — начал было врачеватель.— Я знаю! Это Храм Первой Книги!— Не перебивай старших, — вмешался Гвоздь. — Знает она! А если знаешь, тогда нечего пялиться, пошли, мы людям мешаем.— Так красотища ж! Людёв сколько, ты глянь!— И мы им мешаем, — повторил Рыжий, сам удивляясь собственному занудству. Видать, общение с Талиссой таки подпортило характер. — А посмотреть на «красотищу» можно и с террасы. Пойдем.На упомянутой террасе пришлось сделать длительную остановку. Не внимая увещеваниям о том, что на днях они отправятся туда и увидят всё изнутри, Матиль вцепилась в поручни ограды и не желала отходить.— Храм, — пояснял господин Туллэк, — в действительности состоит из множества зданий. Самых главных — тринадцать, причем шесть из них расположены на воде. Основное — видишь, оно больше других и у него позолоченный купол? — построено на берегу Ллусима. Оно общее для всех зверобогов, двенадцать же остальных… кхм-кхм… индивидуальные.— Че-его?— Личные. Каждый принадлежит тому или иному зверобогу. Если считать от дороги, которая идет — видишь? — вдоль берега и соединяет Храм с обителью, где мы остановились, то на берегу расположены храмовни Нетопыря, Кабарги, Крота, Сколопендры, Змеи и Дракона. Далее идут надводные — Мотылька, Акулы, Цапли, Стрекозы, Лягушки и Муравья. В общем-то циклический… хм… круговой порядок у них другой, но здесь устроили так, видимо, чтобы водные располагались на воде… преиму… в основном, н-да… — Врачеватель свирепо глянул на ухмылявшегося Гвоздя и продолжал лекцию: — Все храмовни связаны между собой и с основным храмом широкими мостами, и когда начнется служба, по этим мостам пройдут процессии. Места хватит и для паломников, которые в основном как раз и являются сюда ради… хм… ради этого зрелища.— Ой, а это что?!С террасы видно было, как из каждой храмовни почти одновременно вышли небольшие группы торжественно одетых людей и направились по мостам к основному храму. Вообще отсюда все вместе здания Храма напоминали колесо — вот по спицам этого колеса и шли к центру разодетые люди.— Это, — неожиданно подал голос Кайнор, — верховные настоятели и патты отправились на Собор Двадцати Четырех. Вернее, на одно из его заседаний. Я прав, господин Туллэк?— Думаю, да. Но, так или иначе, нас это мало касается. Матиль, если ты уже достаточно насмотрелась, не продолжить ли нам…— Продолжить, продолжить!— Да не беги ты так, егоза! Господин Туллэк за нами ввек не угонится. И потом, разве ты знаешь, куда нужно идти?— А что, мы идем кудай-то? Я думала, просто гуляем…
Под звон колокольцев, переливы флейт и стук ритуальных барабанчиков они вошли в Храм, каждый через свою арку. Двадцать четыре верховных иерарха Церкви, каждый в сопровождении свиты, каждый — в праздничных одеждах.Каждый — в предчувствии наихудшего.«Хотя нет, — подумал Баллуш Тихоход, стоя у арки и обводя взглядом остальных. — Нет, кое-кто так ни о чем и не догадывается, до сих пор».— Скажи, Герник, ты когда-нибудь завидовал слепцам?— Простите, святой отец?..— Ничего.Он снова обвел их всех взглядом, теперь уже внимательнее. Он знал большинство не первый год, знал, чего они стоят. И хотя среди Двадцати Четырех появились новые лица, он знал кое-что и о них. Тантэг Улль, настоятель Тхалемского монастыря Лягушки Пестроспинной, исполняет эти обязанности с лета, совсем недавно. Оппалаф Рэйлиш, патт Абхонского округа, находится на своей должности чуть меньше года. Оба прежде занимали высокое положение в церковной иерархии, так что достаточно компетентны. Другие в Собор не попадают.«Но компетентность — это еще не всё», — подумал Тихоход. Он украдкой посмотрел сперва на тех, кто находился у арки Мотылька, слева от него, потом на противоположную сторону зала, где стояли отец-настоятель обители Нетопыря и патт Рэньского округа со своими свитами.«Нет, далеко не всё. Тем, кто слеп от рождения, очень сложно понять, что такое огонь или радуга».Тагратвалл Бесстрастный, патт Груэльского округа, трижды ударил об пол жезлом председателя. Эхо побежало от арки к арке, взлетело под купол и рухнуло с кольцевой площадки, на которой стояли иерархи, вниз, к остальным этажам Храма.— Согласно закону и традиции, сегодня, в месяц Акулы, в год шестьсот девяносто девятый от Первого Нисхождения, мы снова встречаемся в этих стенах. Мне же, поелику год нынешний посвящен Сколопендре Стоногой, надлежит председательствовать в Соборе Двадцати Четырех. Если имеет кто против этого возражения — высказывайте сейчас или же не препятствуйте мне.«Как всегда, — подумал Баллуш, — Тагратвалл вовсю наслаждается процессом. У бельцов так всегда… впрочем, не только у них, не только. И если какой-нибудь эпимелит истово печется о дорогих одеждах и украшениях, „приличествующих его сану“, то иной отец-настоятель не менее яростно заботится о бедности. И ни один, ни другой не понимают, что их поведение — лишь две стороны одной монеты, что для них обоих богатство имеет значение, и они не свободны от его влияния. Таких здесь много.Труднёхонько мне с ними придется…»Бесстрастный выдержал необходимую паузу, неслышно барабаня пальцами по набалдашнику председательского жезла. Убедившись, что возражений «не воспоследует», он картинно поправил бахрому-лапки на своем расшитом золотыми нитями рукаве, еще раз стукнул жезлом об пол и провозгласил:— В таком случае, по праву, данному мне законом и традицией и подтвержденному всеми вами, я объявляю Собор Двадцати Четырех открытым. Предлагаю пройти в Зал Мудрости и, с благословения Сатьякала, приступить.На сей раз Тагратвалл не стал дожидаться подтверждения, ибо его «предлагаю» было не более чем изящным оборотом речи. Группы священнослужителей, каждая по своей лестнице, спустились на этаж ниже и, каждая через свою дверь, вошли в Зал Мудрости.Здесь имелось всё необходимое, чтобы заседания Собора проходили в удобстве и покое. Большую часть помещения занимал громадный круглый стол с двадцатью четырьмя креслами вокруг него. У стен располагались еще стулья — для тех, кто не входил в Собор, но был приведен паттами или верховными настоятелями: писцов, советников, прозверевших и слуг. Там же, у стен, находились небольшие столики для письма, несколько этажерок с чистыми свитками, письменные принадлежности, экземпляры «Бытия».Как только все вошли в Зал, двери закрыли снаружи. Возле каждой стояло по два охранника соответствующего культа, которые должны были защищать помещение от возможного прослушивания и нежеланных посетителей. Хотя редко кому удавалось в дни Собора пробраться в Храм, всегда хватало тех, кто не оставлял надежды попасть туда и упасть со своей мольбой в ноги высшим иерархам.Но время для прошений наступит через несколько дней, когда начнется печатанье новых Книг. Пока же…— Начнем, братья! — провозгласил Тагратвалл. Жезл он положил прямо на стол: левую руку держал на рукояти, правой же взмахнул в смиренном и одновременно величественном движении: — Начнем, братья, с молитвы Сатьякалу всемилостивому, дабы благословил он наш Собор и всё, что будет здесь сказано и решено.Сидящие за столом и у стен склонили головы и сложили руки у груди, Баллуш — чуть медленнее остальных. Он продолжал наблюдать за ними и видел, что многие на слова Бесстрастного отозвались… нет, не с неохотой, всего лишь с заминкой. Так медлит прихожанин, которого растяпа-исповедник спрашивает о здоровье давно почившего родственника.Это должно было бы обнадежить Тихохода, но старый монах понимал: люди предпочитают верить в наилучшее. И собственноручно выжигать себе глаза, чтобы не видеть угрозы. Предпочитают молиться о мире и благе тем созданиям, которые уже нисходят, а значит, несут с собой в Ллаургин войны, боль и разрушения.Слушают собственных прозверевших вполуха.И не готовы рисковать, потому что думают, что им еще есть что терять.Склонив голову, как и все, Баллуш Тихоход молился, но не о том, о чем молились остальные.Баллуш Тихоход молился, чтобы сегодняшний Собор не оказался последним в истории Ллаургина. * * * Позавтракав и договорившись обо всём, Тойра оставил Фриния собирать вещи, а сам пошел «переброситься парой слов» со знакомыми даскайлями.В общем-то вещей у Фриния было не так уж и много: одежда, разнообразные чародейские банки-склянки, набор трав и минералов, прикупленных им для некоторых практик, кинжал квилон (он упражнялся с ним иногда, а также использовал в своем ремесле), заговоренный стилет с магическими знаками, выгравированными на каждой грани;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68
Толпа собралась достаточно внушительная, и монах, приняв подобающую позу, провозгласил, указуя на обезьянку:— Возгляньте, люди добрые, на этого зверя! Две природы смешалися в нем: человечья и тварная. И оттого, что чрезмерно много в нем человечьего, нечист он, запакощен. Возгляньте на рожу его препакостнейшую, на лик любого из нас похожую…— Ты до кучи всех не складай, — обиделся кто-то из толпы. — На тебя, святой отец, может, и похожая, ты своими зверствами к естественности, может, у себя в монастыре приблизился вплотную, но мы-то те не ровня. Рылом, ха-ха, не вышли!Народ одобрительно загомонил. Зверек взвизгнул и, задрав многострадальный хвост, вскарабкался по столбу насколько позволяла цепь.— Так и вы, — заявил монах, тыча в обезьянку пальцем, — бежите от правды в насмешки, являя скудоумие свое. Но бегство ваше — одна фата-моргана! Ибо рано или поздно цепь перерождений, — он нарочито дернул прообраз оной, стаскивая животное вниз, — напомнит о себе. И окажетесь вы во власти сил вышних, противу которых ни зубоскальство ваше, ни что другое не помогут.— На что ж нам тогда надеяцца? — то ли в шутку, то ли всерьез всхлипнули из народа.— А об том, — шевельнул бровями монах, — поведаю я вам детальнее и на примерах доходчивых в Шатре Истин. Вход — два медных «ока», — добавил он с той же вдохновенной интонацией. — Кто же возжелает добавить сверх того — на угодные Сатьякалу дела — за тех наши братья непременно вознесут благодарственные молитвы зверобогам.— Непременно, — передразнил чей-то сиплый голос. — В харчевне, за кувшинчиком винца, купленным на те самые, «сверх того», монеты.Остальные поддержали его нестройным смехом. Но деньги при этом выложили охотно и, подталкивая друг друга, поспешили к Шатру Истин.— Не понимаю, — пробормотал господин Туллэк. Он закончил торговаться с продавцом сладостей, прикупил несколько сахарных цапель на палочках, одну вручил Матиль, другую предложил Гвоздю, а третью, ничуть не боясь уронить собственное достоинство, стал жевать сам. — Не понимаю и никогда не понимал. Они приходят на праздник — и потешаются над монахом. А потом всё-таки идут слушать его.— И посмотреть на животных, — пожал плечами Гвоздь. — Никаких противоречий. Не больше, чем в любом из нас. Люди часто собираются делать одно, а делают другое. Идут в город, например, а застревают на Ярмарочном холме, трескают сахарных цапель, глазеют на цепных обезьян — в общем, ведут себя не слишком последовательно. Если не предполагать, что у них имеются еще какие-то мотивы, стороннему наблюдателю не известные.— Может, упомянутые люди не спешат возвращаться туда, где они остановились на ночлег? — предположил господин Туллэк. — Или же просто наслаждаются жизнью, предполагая, что следующая такая возможность выпадет им нескоро?— Ну вы ску-учные! — Матиль дернула Кайнора за рукав. — Пойдем в Шатер, а? Дядька-монах обещал кучу зверей показать. Пошли?— Извини, конопатая, у нас мало времени. Мы пойдем — только не в Шатер, а в город. Хочешь в город?— А чего там интересного?— Много всего, — вмешался господин Туллэк. — Во-первых, древняя башня, из-за которой город и называется Старый Клык. Она единственная уцелевшая от старых застроек, которые находились здесь еще до Нисхождения.— Ух ты!— Во-вторых…— Ух ты! Вы гляньте, гляньте!.. — Матиль заплясала, показывая на тракт. — Страшнючие какие!— Обоз со священными жертвами, — тихо сказал Гвоздь. — Если не ошибаюсь, «кротовий». Ну-ка, пойдем отсюда.— Пойдем, — поддержал его господии Туллэк, отворачиваясь от черной горбатой фигурки, что брела по полю прочь от холма, подальше от Старого Клыка. — Да поскорее.По северной террасе, сквозь гомон, толчею, зазывные крики торговцев и проповедников они поспешили к Старому Клыку. * * * — Спишь, чародей! Сны смотришь — полноцветные, разновсякие?.. А пора бы и вставать, люди уже давно на ногах, добывают хлеб насущный в поте лица своего!Это определенно был Тойра. Никто больше не умел так нагло и непонятно врываться в вашу жизнь, не стесняясь поднимать с постели ни свет ни заря и выплескивая вам на голову холодный кувшин своих забот.— Уф!— Добавить?— Не надо.— На полотенце, вытрись. Как вчера посидели?— Душевно. Ты-то откуда взялся, Смутный?— От верблюда. Проснулся уже?— Угу.— Ну, рассказывай. А я пока завтрак сбацаю. Утянул из вашей трапезной, там сегодня народу мало предвидится, все отходят после вчерашней бурной ночи. Так что мне, на правах друга эрхастрии, выдали твою пайку и добавили кое-что сверх того.— Ого!— А ты думал! Урожай Сатьякал-ведает-какого-года. Где тут у тебя чарки?— Эй, та, высокая… я в ней настой для полировки посоха готовил…— Ополоснем. Ты рассказывай, рассказывай!— Что рассказывать-то?— Как дальше жить собираешься, чем думаешь заняться.«Ну вот, и этот туда же!» — подосадовал Фриний.— Да не кривись ты так! Я к тебе, как говорится, с самыми серьезными намерениями… Что уставился! Работу хочу предложить, лет этак на пять. Или ты твердо решил остаться в эрхастрии?— Да нет…— Ага, значит, сомневаешься.— Что за работа?— В двух словах сложно объяснить. А охарактеризовать ее могу так: сложная, но интересная. Скучать не придется, но и бездельничать — тоже.— А кто нанимает и сколько платят? — Тойра усмехнулся и развел руками:— Я. Нанимаю я. Платить буду для начала по три золотых «ока» в неделю. Потом поглядим.— Что от меня требуется? — Три золотых «ока» были довольно приличной суммой. Если бы Фриний по косвенным признакам не подозревал, что у Тойры есть такие деньги, он бы, конечно, отказался. Но, судя по этим самым признакам, деньги у Тойры водились, причем явно не только от проповедей.— В первую очередь — научиться не задавать лишних вопросов. Когда наступит время, я сам всё объясню. Пока же тебе придется проводить разного рода изыскания, часть из которых может показаться необычной. Не напрягайся, — хмыкнул Тойра, — ничего нездорового или извращенного не будет. Но некоторые штудии тебе действительно могут показаться… странными. Так вот, вопросы «зачем» и «почему» из возможных исключим заранее. Да, еще тебе обязательно придется повышать свой уровень мастерства. Надеюсь, что через пару-тройку лет на, уж прости за тавтологию, пару-тройку ступеней ты поднимешься. Ну как, не слишком сложные тебе задачки ставлю?Фриний пожал плечами:— Да нет.«Во всяком случае, чем это хуже любых других вариантов? »— Значит, договорились. Уф-ф!.. Н-да, надо было мне чарку получше сполоснуть. Ты это чем, интересно, посох полируешь?! * * * Когда переходили через навесной мостик, Матиль замерла и уставилась на блиставший севернее Храм.— Ух ты!— Это… — начал было врачеватель.— Я знаю! Это Храм Первой Книги!— Не перебивай старших, — вмешался Гвоздь. — Знает она! А если знаешь, тогда нечего пялиться, пошли, мы людям мешаем.— Так красотища ж! Людёв сколько, ты глянь!— И мы им мешаем, — повторил Рыжий, сам удивляясь собственному занудству. Видать, общение с Талиссой таки подпортило характер. — А посмотреть на «красотищу» можно и с террасы. Пойдем.На упомянутой террасе пришлось сделать длительную остановку. Не внимая увещеваниям о том, что на днях они отправятся туда и увидят всё изнутри, Матиль вцепилась в поручни ограды и не желала отходить.— Храм, — пояснял господин Туллэк, — в действительности состоит из множества зданий. Самых главных — тринадцать, причем шесть из них расположены на воде. Основное — видишь, оно больше других и у него позолоченный купол? — построено на берегу Ллусима. Оно общее для всех зверобогов, двенадцать же остальных… кхм-кхм… индивидуальные.— Че-его?— Личные. Каждый принадлежит тому или иному зверобогу. Если считать от дороги, которая идет — видишь? — вдоль берега и соединяет Храм с обителью, где мы остановились, то на берегу расположены храмовни Нетопыря, Кабарги, Крота, Сколопендры, Змеи и Дракона. Далее идут надводные — Мотылька, Акулы, Цапли, Стрекозы, Лягушки и Муравья. В общем-то циклический… хм… круговой порядок у них другой, но здесь устроили так, видимо, чтобы водные располагались на воде… преиму… в основном, н-да… — Врачеватель свирепо глянул на ухмылявшегося Гвоздя и продолжал лекцию: — Все храмовни связаны между собой и с основным храмом широкими мостами, и когда начнется служба, по этим мостам пройдут процессии. Места хватит и для паломников, которые в основном как раз и являются сюда ради… хм… ради этого зрелища.— Ой, а это что?!С террасы видно было, как из каждой храмовни почти одновременно вышли небольшие группы торжественно одетых людей и направились по мостам к основному храму. Вообще отсюда все вместе здания Храма напоминали колесо — вот по спицам этого колеса и шли к центру разодетые люди.— Это, — неожиданно подал голос Кайнор, — верховные настоятели и патты отправились на Собор Двадцати Четырех. Вернее, на одно из его заседаний. Я прав, господин Туллэк?— Думаю, да. Но, так или иначе, нас это мало касается. Матиль, если ты уже достаточно насмотрелась, не продолжить ли нам…— Продолжить, продолжить!— Да не беги ты так, егоза! Господин Туллэк за нами ввек не угонится. И потом, разве ты знаешь, куда нужно идти?— А что, мы идем кудай-то? Я думала, просто гуляем…
Под звон колокольцев, переливы флейт и стук ритуальных барабанчиков они вошли в Храм, каждый через свою арку. Двадцать четыре верховных иерарха Церкви, каждый в сопровождении свиты, каждый — в праздничных одеждах.Каждый — в предчувствии наихудшего.«Хотя нет, — подумал Баллуш Тихоход, стоя у арки и обводя взглядом остальных. — Нет, кое-кто так ни о чем и не догадывается, до сих пор».— Скажи, Герник, ты когда-нибудь завидовал слепцам?— Простите, святой отец?..— Ничего.Он снова обвел их всех взглядом, теперь уже внимательнее. Он знал большинство не первый год, знал, чего они стоят. И хотя среди Двадцати Четырех появились новые лица, он знал кое-что и о них. Тантэг Улль, настоятель Тхалемского монастыря Лягушки Пестроспинной, исполняет эти обязанности с лета, совсем недавно. Оппалаф Рэйлиш, патт Абхонского округа, находится на своей должности чуть меньше года. Оба прежде занимали высокое положение в церковной иерархии, так что достаточно компетентны. Другие в Собор не попадают.«Но компетентность — это еще не всё», — подумал Тихоход. Он украдкой посмотрел сперва на тех, кто находился у арки Мотылька, слева от него, потом на противоположную сторону зала, где стояли отец-настоятель обители Нетопыря и патт Рэньского округа со своими свитами.«Нет, далеко не всё. Тем, кто слеп от рождения, очень сложно понять, что такое огонь или радуга».Тагратвалл Бесстрастный, патт Груэльского округа, трижды ударил об пол жезлом председателя. Эхо побежало от арки к арке, взлетело под купол и рухнуло с кольцевой площадки, на которой стояли иерархи, вниз, к остальным этажам Храма.— Согласно закону и традиции, сегодня, в месяц Акулы, в год шестьсот девяносто девятый от Первого Нисхождения, мы снова встречаемся в этих стенах. Мне же, поелику год нынешний посвящен Сколопендре Стоногой, надлежит председательствовать в Соборе Двадцати Четырех. Если имеет кто против этого возражения — высказывайте сейчас или же не препятствуйте мне.«Как всегда, — подумал Баллуш, — Тагратвалл вовсю наслаждается процессом. У бельцов так всегда… впрочем, не только у них, не только. И если какой-нибудь эпимелит истово печется о дорогих одеждах и украшениях, „приличествующих его сану“, то иной отец-настоятель не менее яростно заботится о бедности. И ни один, ни другой не понимают, что их поведение — лишь две стороны одной монеты, что для них обоих богатство имеет значение, и они не свободны от его влияния. Таких здесь много.Труднёхонько мне с ними придется…»Бесстрастный выдержал необходимую паузу, неслышно барабаня пальцами по набалдашнику председательского жезла. Убедившись, что возражений «не воспоследует», он картинно поправил бахрому-лапки на своем расшитом золотыми нитями рукаве, еще раз стукнул жезлом об пол и провозгласил:— В таком случае, по праву, данному мне законом и традицией и подтвержденному всеми вами, я объявляю Собор Двадцати Четырех открытым. Предлагаю пройти в Зал Мудрости и, с благословения Сатьякала, приступить.На сей раз Тагратвалл не стал дожидаться подтверждения, ибо его «предлагаю» было не более чем изящным оборотом речи. Группы священнослужителей, каждая по своей лестнице, спустились на этаж ниже и, каждая через свою дверь, вошли в Зал Мудрости.Здесь имелось всё необходимое, чтобы заседания Собора проходили в удобстве и покое. Большую часть помещения занимал громадный круглый стол с двадцатью четырьмя креслами вокруг него. У стен располагались еще стулья — для тех, кто не входил в Собор, но был приведен паттами или верховными настоятелями: писцов, советников, прозверевших и слуг. Там же, у стен, находились небольшие столики для письма, несколько этажерок с чистыми свитками, письменные принадлежности, экземпляры «Бытия».Как только все вошли в Зал, двери закрыли снаружи. Возле каждой стояло по два охранника соответствующего культа, которые должны были защищать помещение от возможного прослушивания и нежеланных посетителей. Хотя редко кому удавалось в дни Собора пробраться в Храм, всегда хватало тех, кто не оставлял надежды попасть туда и упасть со своей мольбой в ноги высшим иерархам.Но время для прошений наступит через несколько дней, когда начнется печатанье новых Книг. Пока же…— Начнем, братья! — провозгласил Тагратвалл. Жезл он положил прямо на стол: левую руку держал на рукояти, правой же взмахнул в смиренном и одновременно величественном движении: — Начнем, братья, с молитвы Сатьякалу всемилостивому, дабы благословил он наш Собор и всё, что будет здесь сказано и решено.Сидящие за столом и у стен склонили головы и сложили руки у груди, Баллуш — чуть медленнее остальных. Он продолжал наблюдать за ними и видел, что многие на слова Бесстрастного отозвались… нет, не с неохотой, всего лишь с заминкой. Так медлит прихожанин, которого растяпа-исповедник спрашивает о здоровье давно почившего родственника.Это должно было бы обнадежить Тихохода, но старый монах понимал: люди предпочитают верить в наилучшее. И собственноручно выжигать себе глаза, чтобы не видеть угрозы. Предпочитают молиться о мире и благе тем созданиям, которые уже нисходят, а значит, несут с собой в Ллаургин войны, боль и разрушения.Слушают собственных прозверевших вполуха.И не готовы рисковать, потому что думают, что им еще есть что терять.Склонив голову, как и все, Баллуш Тихоход молился, но не о том, о чем молились остальные.Баллуш Тихоход молился, чтобы сегодняшний Собор не оказался последним в истории Ллаургина. * * * Позавтракав и договорившись обо всём, Тойра оставил Фриния собирать вещи, а сам пошел «переброситься парой слов» со знакомыми даскайлями.В общем-то вещей у Фриния было не так уж и много: одежда, разнообразные чародейские банки-склянки, набор трав и минералов, прикупленных им для некоторых практик, кинжал квилон (он упражнялся с ним иногда, а также использовал в своем ремесле), заговоренный стилет с магическими знаками, выгравированными на каждой грани;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68