Что он знал об арестанте, которого сопровождал? Почти ничего. Разве
только, что тот просидел по тюрьмам двенадцать лет, что антисоветчик и
диссидент. Чего добивался Буковский, ради какой высокой цели променял
нормальную жизнь на лагерные нары? А может, она стоит того, его идея?
Никогда прежде не было у Николая Берлева сомнений: чему учили в
школе, тому и верил, в армии - тоже верил. Дай как не верить: ему,
простому сельскому пареньку с Дона, довелось нести службу на посту N 1, у
Мавзолея Ленина и Сталина. В 59-м стоял, в 60-м. Каждый день офицеры
твердили о том, какая это высокая честь - охранять тела вождей. Но грянул
1961-й, XXII съезд партии, и оказалось, что охранял он вовсе не вождя, а
кровавого тирана. О, теперь на политзанятиях в их роте офицеры говорили
совсем другое!
И Берлев больше не верил. Не только офицерам, говорившим сначала
одно, потом другое. Он не верил никому. Вспоминал, как в их карауле
случилось ЧП: кто-то из посетителей пронес и бросил в сталинский саркофаг
булыжник. Нарушителя скрутили. Как ненавидел часовой, Николай Берлев того
человека, который посмел поднять руку на, как казалось тогда, святое! А
может, это был сын невинно расстрелянного или замученного в сталинских
лагерях?
Поэтому прежде, чем ненавидеть, он хотел понять. Правда, такое не
всегда удается. Помнится, когда пришло время перезахоронить Сталина,
поразил его не мертвый тиран, для которого Николай с товарищами по роте
рыл могилу, а живой его соратник, Анастас Микоян. Тот отказался даже войти
в Мавзолей, проститься с вчерашним кумиром. Лишь махнул рукой. Солдаты
срезали маршальские погоны, золоченые пуговицы, сняли звезду Героя,
вынесли труп и закопали. Не было ни дальних, ни близких родственников
Сталина. Присутствовали комендант Мавзолея, дежурные офицеры, да вот они -
солдаты кремлевского полка. Той же ночью имя "Сталин" на Мавзолее заложили
плитой ДСП и закрепили клеенку, под цвет мавзолейного мрамора. Теперь на
плите читалось одно имя вместо привычных двух. Солдат отпустили в казарму.
Берлев тогда ворочался всю ночь: хотелось спать и никак не уснуть.
Опять привиделся Микоян, небрежный взмах руки, словно хоронили не
человека, с кем Анастас Иванович прошел революцию, гражданскую войну и до
самой смерти был рядом, а так, никому неизвестного бродягу. Неужто только
теперь у Микояна, как у двадцатилетнего сержанта Коли Берлева, открылись
глаза? Разве он раньше ничего не знал? Или знать не хотел, боялся?
Вот и сейчас Берлеву говорили, что Буковский просто псих,
ненормальный. А завтра скажут наоборот, как тогда, в 61-м?
От раздумий его оторвал голос Ивона.
- Подлетаем, - сказал он, и в ту же секунду качнулся и вздыбился
горизонт огней за иллюминатором. Самолет заходил на посадку.
Не успели пилоты заглушить двигатели, как у трапа тормознула "скорая
помощь" - шикарный "мерседес", весь в мигающих огнях. С борта самолета
перенесли в машину больного мальчишку. "Мерседес" взвыл сиреной и рванул
на выезд из аэропорта.
Лайнер был окружен вооруженными швейцарскими полицейскими. Ивон
прикинул: человек семьдесят, не меньше.
- Многовато что-то, Дмитрий, - наклонился он к Леденеву.
- Уважают, Роберт Петрович, - мрачно пошутил тот.
- Кого? Нас или Буковского?
Леденев не ответил: к самолету через летное поле приближался огромный
автомобиль. Такие машины приходилось видеть лишь в заграничном кино.
Сверкая черными сияющими боками, он резко затормозил.
- Ну вот и Корвалан, - сказал с облегчением Ивон, узнав среди
покинувших машину генерального секретаря и его жену. Теперь оставалось
проводить Буковского. Однако тот отказался выходить из самолета.
- Это же американцы! Мы хотим в Швейцарию, а не в Америку. Я
протестую...
Корвалан с женой уже поднялся в самолет, в передний салон, а
Буковский не соглашался покидать борт.
Внизу у трапа произошло замешательство: Корвалан в самолете, а
Буковского нет. Люди, приехавшие в лимузине, выхватывают автоматы и
окружают Дмитрия Леденена: "Господин Буковский! Господин Буковский!"
Леденев отбивается, пытаясь жестами объяснить, что он не тот, за кого
его принимают.
Через командира корабля Ивон связывается с центром: Корвалана
забрали, а Буковский выходить не хочет, оба на борту, что делать? Говорят,
когда сообщили Андропову, он долго смеялся: опять "голоса" поднимут вой:
вероломный Кремль обманул доверчивых американцев.
Было приказано успокоить Буковского и передать, что все идет строго в
соответствии с договоренностью. Насилу удалось убедить. Наконец, он с
родственниками покинул борт самолета, блокада была снята, люди с оружием
исчезли. Поступил приказ: "На взлет!"
Командир экипажа сообщил: летим в Минск. Теперь заволновался
Корвалан. Поначалу думали, что беспокойство связано с изменением маршрута,
оказалось, дело в другом. Советское руководство приняло решение: после
обмена в течение суток никаких заявлений не делать. Но Корвалан возражал:
"Как же так, исчез, а куда?" Доложили в Москву. Вскоре было дано "добро" и
Корвалан с борта самолета сделал заявление для печати.
В полете Берлев передал ему фотографию из журнала "Советский экран",
где генеральный секретарь был изображен в национальной одежде, попросил
автограф. Корвалан с удивлением рассматривал фото, потом написал несколько
слов для Николая Васильевича.
В Минске они доставили Корвалана по назначенному адресу и поездом
возвратились в столицу. На Белорусском вокзале их встречал генерал
Бесчастнов.

Особая палка КГБ. Секретно. Экз. ед.
"28 марта 1979 года в 14.30 неизвестный гражданин в сопровождении
второго секретаря посольства США Р. Прингла пришел в консульский отдел
посольства Соединенных Штатов Америки. Через 35 минут стало известно, что
проникший в посольство гражданин требует у американцев разрешения на выезд
в США, в случае отказа угрожает взорвать находящиеся у него 2 килограмма
тола.
После переговоров с неизвестным официальные представители посольства
высказали просьбу сотрудникам охраны диппредставительств, чтобы они с
имеющегося согласия посла Туна любым способом убрали гражданина из
посольства. В 15.35 к зданию прибыли 5 сотрудников спецподразделения 7-го
управления КГБ."
...Террорист читал стихи. Левая рука его лежала на поясе, палец
продет в кольцо взрывного устройства. Сотрудник группы "А" Михаил
Картофельников видел, как побелел сустав, передавленный металлом, но
преступник словно забыл о руке. Он самозабвенно, прикрыв припухшие веки,
читал:
Язвы мира век не заживали:
Встарь был мрак - и мудрых убивали,
Ныне свет, а меньше ль палачей?
Пал Сократ от рук невежд суровых,
Пал Руссо... но от рабов Христовых
За порыв создать из них людей!

В иной обстановке могло показаться, что на лестничной клетке
собралось пятеро друзей. Обступили одного, а тот, увлеченный поэзией,
радует их прекрасными стихами. Увы, события были далеки от поэтической
идиллии.
Любитель стихов - Юрий Власенко пришел в посольство США не на вечер
изящной словесности. Угрожая самодельным взрывным устройством, он требовал
самолет и крупную сумму денег. Хотел, чтобы его вывезли на посольском
автобусе в аэропорт, где должен был ожидать готовый к отлету авиалайнер.
Переговоры результатов не дали. Власенко запрещал к себе
приближаться, лишь вновь и вновь повторял свое требование.
Попытка выкурить его из посольства с помощью шашек со слезоточивым
газом тоже оказалась неудачной. То ли газ на него не действовал, то ли
перепутали расположение комнат на этаже и швыряли не в то окно. В общем,
сами наплакались вдоволь, а Власенко хоть бы что.
Решили пойти еще раз на переговоры. Долго прикидывали, что да как,
спорили. Как всегда в таких случаях, было много начальников, различных
команд, советов. Но советы - советами, а дело на контроле у председателя
комитета. Председатель торопил - надо было принимать решение.
У окна кабинета, где находился террорист, бессменно дежурили Михаил
Романов и Сергей Голов. Они надежно перекрыли, по существу, единственный
путь отхода террориста.
...Ивон назвал троих - Филимонова, Шестакова и Картофельникова. "Ты,
ты и ты-за мной!" Вчетвером они поднялись на нужный этаж.
- Эй, мужик! - играя под простачка, крикнул в открытую дверь Ивон, -
иди, поговорим...
- А ты кто такой? - на пороге стоял Власенко. Рубашка, свитер, поверх
свитера широкий самодельный пояс, в нем тротил: 2 килограмма. Запас
взрывчатки немалый, не дай Бог рванет - все они в одно мгновение
покойники.
Рука террориста на кольце. За всю их длинную беседу он ни на
мгновение не снял руки с кольца.
- Вы откуда? - спросил Власенко.
- Да мы военные. Наша часть здесь, по-соседству, - ответил за всех
Ивон.
- Звание у вас какое?
- Звание? - удивленно переспросил заместитель начальника группы, -
старшина я, а ребята...
Двое представились сержантами, Картофельников - рядовым. Власенко
усмехнулся:
- Что ж с вами говорить, хлопцы. Вы же ничего не решаете... И
вправду, стоит ли тратить время на старшину и сержантов? Вот так пассаж.
Повернется сейчас и уйдет - и весь разговор. Однако Власенко не уходил. То
ли вполне миролюбивый простецкий вид армейских "сверхсрочников" подкупил
его, то ли нервы сдавали - поговорить захотелось, но он обратился к
стоящей четверке:
- А я-то думал, "митьки" набежали.
- Кто-кто? - переспросил Филимонов.
- Да "митьки", говорю, - милиция.
Он опустил голову, оглядел пояс, палец на кольце, потом медленно,
словно прощупывая, прошелся по ногам, добрался до лиц стоящих перед ним
людей.
- Если у меня туг ничего не получится, пойду и взорву "митьков".
- Да что ты, Юра, - сказал кто-то из группы. Власенко помолчал, глядя
в лицо возразившего, а потом спросил:
- Тебя били когда-нибудь в милиции?
- Нет...
- А меня били. Ногами. Как мяч футбольный, катали. Установилась
тишина. Ивон и его подчиненные понимали: их жизнь, безопасность посольства
в руках этого человека. Надо было раскачать парня, может, удастся
уговорить сдать свою "игрушку".
Посочувствовали. Вместе поругали "митьков". Стали отоваривать, мол,
брось ты это дело, Юра. Пойдем, сядем как люди, выпьем, поговорим.
Спросили: тебе чего надо-то?
- Да ничего особенного, - загорелись глаза у Власенко, - учиться в
институте хочу, два раза поступал, и никак. Квартиру бы в Москве
выхлопотать.
Картофельников смотрел в сияющие глаза Власенко и думал: да, этот
человек - преступник, один неверный шаг - и он утащит в преисподнюю
десятки людей. Но не родился же он таким. Неужто только теперь пришло
время выслушать этого парня, когда ни у него, ни у них, по существу, нет
выбора. Кто они - те люди, которые били его ногами, поправ закон и мораль,
кто они, из года в год не принимавшие его в институт? Может, все обстояло
и не совсем так, как он рассказывает, но почему же на его пути так и не
нашелся человек, который понял бы, выслушал, помог? И не нужен был бы
тротил.
И снова, неожиданно для всех, Власенко стал читать стихи. Хорошие
были стихи. Картофельников и сам когда-то в институте увлекался Шиллером.
Но никогда не думал, что услышит стихи здесь, в американском посольстве,
на лестнице, пребывая чуть ли не в роли заложника.
Вставайте ж, товарищи! Кони храпят,
И сердце ветрами продуто.
Веселье и молодость брагой кипят,
Ловите святые минуты,
Ставь жизнь свою на кон в игре боевой,
И жизнь сохранишь ты, и выигрыш - твой!
А с нижнего этажа знаками показывали: мол, время, время... Власенко
на уговоры не поддавался; правда, расчувствовался настолько, что предложил
выпить. В комнате у него стояла початая бутылка коньяка - то ли американцы
поднесли, то ли осталась от хозяев кабинета.
Ивон с ребятами отказался, и Власенко выбросил бутылку в окно. На
улице это не осталось незамеченным. Романов кивнул Голову:
- Смотри, Серега, бутылка вылетела. Давай-ка залезай, глянь в окно.
Голов подтянулся, встал на подоконник, осторожно заглянул в окно:
- Михалыч, вижу!
Романов доложил руководству. Поступила команда: когда Ивон с ребятами
оторвутся, ранить Власенко.
Но оторваться не так просто. Теперь уже по всему было видно:
террорист сам не сдастся. Однако стихи и душевная беседа, видимо,
несколько успокоили Власенко.
- Ладно, - сказал он, - вы мне понравились, ребята. Я не буду вас
взрывать.
Как говорят, и на том спасибо. Сотрудники группы "А" едва успели
сбежать вниз, как прозвучали выстрелы, а следом за ними взрыв. Раненый
террорист выдернул чеку.
Сработала часть заряда, и все-таки взрыв был сильным, вынесло оконную
раму и металлическую решетку в окне.
Когда сотрудники во главе с Ивоном вновь вбежали в кабинет, Власенко
без чувств лежал на полу. Рядом горел диван. Они пытались сбить пламя.
Кто-то из американцев услужливо сунул в руки Картофельникова огнетушитель.
Михаил ожидал увидеть мощную струю пены, но огнетушитель лишь зашипел и на
издыхании выплеснул пар. "Вот так Америка, - удивился он тогда, - совсем
как у нас".
Впрочем, через несколько минут все было кончено. Власенко отправлен в
больницу на "скорой помощи". По дороге он скончался.
На следующий день Михаил Картофельников прочитал заметку в
"Известиях". Неизвестный автор Н. Волгин писал: "Кто же этот человек,
поначалу столь любезно принятый в американском посольстве? Это некий
Власенко К. М, не имеющий уже в течение длительного времени никаких
определенных занятий.
И вот с такими людьми якшаются представители американского
посольства, неразборчивые и, прямо скажем, безответственные в своих
связях".
Михаил вспомнил стихи Шиллера на гулкой лестничной клетке. Глаза
террориста. Побелевший палец на кольце взрывного устройства.
Действительно, кто он, этот человек?
В октябре 1979 года группа "А" скромно отметила свое пятилетие. Она
участвовала в различных мероприятиях, привлекалась к оперативной
деятельности, но каких-либо "громких" дел на ее счету до сих пор не было.
Разве что сопровождение в Цюрих Буковского да освобождение посольства США
от Власенко. Но как-то не поворачивался язык назвать такие операции
настоящей боевой работой.
Пять лет для создания антитеррористической группы - много это или
мало? Достигла ли профессиональной зрелости группа "А"? Вопрос, который
беспокоил и руководство Комитета госбезопасности, да и командование самой
группы. И никто не мог ответить на него.
Полковник Чарльз Беквит считал, что для создания "Дельты" понадобится
два года. После неудачной операции западногерманской ГСГ-9 на
Олимпиаде-72, через пять лет, в Могадишо, при штурме самолета,
захваченного террористами те оказались нейтрализованными, причем без
единой жертвы среди заложников. И это были те же "коммандос", но на их
тренировку ушло пять лет.
Ровно столько же времени на подготовку отвела судьба и группе "А".
Теперь, как казалось, самое время заняться воздушным терроризмом, который
к концу 70-х годов прочно "прописался" на наших авиалиниях. Захваты
самолетов кончались, как правило, перестрелками, жертвами среди заложников
и пассажиров. Становился очевидным разрыв между растущей
профессионализацией террористов и дилетантизмом милиции и сотрудников КГБ,
которые занимались освобождением захваченных от случая к случаю, как
говорится, "когда грянет гром".
В 1978 году было совершено шесть попыток угона самолетов, в основном,
из южных аэропортов страны.
Террорист Афонин потребовал от экипажа изменить курс на Швецию.
Получив отказ, одиннадцать раз выстрелил в дверь кабины и в переборки
самолета. После посадки в Пярну его задержали.
Через час после взлета Ан-24 из Грозного пассажир Махаев из пистолета
ранил в ногу бортмеханика Рядченко и после посадки в Махачкале
застрелился.
В 1979 году учащийся Вяншас, угрожая взрывом, пытался угнать Як-40 из
Симферополя в Турцию.
При попытках угона из Новокузнецка и Анадыря застрелены двое
преступников.
Однако в 1979 году руководство страны вряд ли занимали проблемы
борьбы с воздушным терроризмом. Внимание КГБ было приковано к южным
границам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31