Держался особняком, в разговоры ни с кем не вступал. Так мы и не
узнали о нем ничего, кроме странной фамилии - Скарбек.
Но месяца через два Юлик Дунский попал со Скарбеком в один
этап, они вместе приехали в лагерь - под Фатежем, в Курской об-
ласти. Скарбек долго присматривался к окружающим и наконец оста-
новил свой выбор на Юлике. Походил, походил вокруг него - и
- 113 -
раскололся. Вот что он рассказал.
Он, Скарбек Сигизмунд Абрамович, польский еврей, работал на
советскую разведку. Много лет он прожил в Италии, был хозяином не
то лавочки, не то какой-то мастерской. Жена тоже была нашей шпи-
онкой. Подрос сын - включился в "Большую Игру" и он. Незадолго до
войны итальянцы Скарбека арестовали и посадили в тюрьму на ма-
леньком острове - вроде замка д'Иф, где сидел граф Монте-Кристо,
объяснил Сигизмунд Абрамович.
Жена в пироге - классический способ, если верить старым ро-
манам, - передала ему записку: "Скоро тебя освободят. Сталин ска-
зал: "Такие люди, как Скарбек, не должны сидеть". Но время шло, а
Скарбека не освобождали.
На волю он вышел при очень неожиданных обстоятельствах -
когда открылся второй фронт. Американцы, высадившись на юге Ита-
лии, стали на радостях освобождать заключенных. Дошла очередь и
до узников "замка д'Иф". В бумагах янки не любили копаться: прос-
то расспрашивали, кто за что сидит. Скарбек не стал хвастать сво-
ими шпионскими заслугами; соврал, будто сидит за убийство жены.
Его выпустили, и он тут же связался с советским офицером связи:
были такие при американских частях.
Сигизмунда Абрамовича срочно отправили в Москву, подержали
сколько-то времени на Лубянке и дали срок - кажется, не очень
большой. И вот теперь он решил написать письмо Ворошилову, чтобы
тот разобрался в его деле, наказал следователей и велел выпустить
Скарбека. За годы, проведенные в Италии - почти вся жизнь - Си-
гизмунд Абрамович подзабыл русский язык. Говорить мог, а писать
затруднялся. Поэтому-то ему и пришлось волей-неволей обратиться
за помощью к Юлику.
- 114 -
Тот послушно изложил на бумаге просьбу Скарбека - пересмот-
реть дело. Но когда дошло до заключительной части: "А пока, до
освобождения, прошу Вас т.Ворошилов, прислать мне две банки
мясных консервов, две банки сгущенного молока и три метра ткани
на портянки" - Юлик усомнился:
- Сигизмунд Абрамович, может быть, не стоит? Ну не станет
Ворошилов бегать по магазинам, искать Скарбеку портянки.
- Вы не понимаете, Юлий. Ворошилов знает, что я сделал поль-
зы больше, чем три дивизии Красной Армии... Пишите, пишите!
Юлик написал. Посылку Ворошилов не прислал и вообще не отве-
тил - но много лет спустя из книги Евгения Воробьева "Земля, до
востребования" (о героическом разведчике Маневиче, заграничном
шефе Скарбека) мы узнали, что Сигизмунд Абрамович освободился и
живет в Москве. Подумали: не повидаться ли? Но решили, что не
стоит - все-таки очень чужой был человек.
Время от времени в нашу камеру попадал кто-то прямо после
суда. К таким сразу кидались, выспрашивали новости: что там на
фронте? Что вообще слыхать? Шел май 1945-го, ясно было, что война
вот-вот кончится. Всей камерой обсуждали настойчивый слух: Сталин
сказал, вот окончится война и будет амнистия, которая удивит мир.
Слух этот сбылся и амнистия сорок пятого года действительно
удивила мир: уголовников повыпускали, пятьдесят восьмую оставили
в лагерях. Между прочим, эта параша широко ходила по лагерям,
каждый год возникая в той же редакции: Сталин сказал... удивит
мир... И точно: следующая, так называемая бериевская, амнистия -
уже после смерти Иосифа Виссарионовича - опять удивила, освободи-
ла одно ворье.
9-го мая привезли двоих с заседания трибунала. Прямо с поро-
- 115 -
га они заорали:
- Война кончилась!!!
А вечером был салют Победы. В зарешеченные окна, над наморд-
никами, виделось небо; видно было, как взлетают в него огни салю-
та. С улицы до нас доносилось приглушенное толстыми бутырскими
стенами ура. Вся камера подхватила его. Вместе со всеми радостно
орала и наша антисоветская террористическая группа. В грядущую
амнистию, честно говоря, мы не верили. Просто радовались за своих
родных и друзей на воле, за свою страну.
Примечания автора:
*) "Все возвращается на круги своя". Говорят, пересыльный
корпус в Бутырках снова перестраивают: переделывают в храм Божий.
**) Нянька была личностью незаурядной. Заядлая курильщица,
она собирала на тротуарах окурки, вытряхивала остатки табака и
сворачивала цигарку. Боясь, как бы она не подхватила какую-нибудь
гадость и не заразила ребенка, мама давала ей деньги на папиросы,
но это не помогало: окурки казались няне слаще. У нее были и дру-
гие, такие же независимые взгляды на жизнь.
- Елена Петровна, - говорила она маме, - любви нет. Есть
только страсть.
***) Отвлекаясь от политики, скажу, что в фильме Астангов
играл вора Костю Капитана просто замечательно. Худой, нервный,
даже истеричный - сколько точно таких я повидал за свой срок! Но
Астангов-то не сидел... В вахтанговском спектакле Раппапорт, иг-
рая Костю, повторял своего Фильку-анархиста из "Интервенции" -
- 116 -
т.е., мастерски лепил забавную, но совершенно условную фигуру. А
что касается достоверности самого сюжета - "перековки" рецеди-
виста, - тут фильм и спектакль друг друга стоили. Уверен, что
драматург Погодин не кривил душой сознательно; скорее, это было,
выражаясь языком юристов, "добросовестное заблуждение" - как у
всех у нас тогда.
****) "Побиск" - это еще что! Во дворе у Юлика Дунского жил
мальчик, которому его сознательные родители дали и имя идеологи-
чески выдержанное, и фамилию - Догнатий Перегнатов. (Тогда в моде
был лозунг "Догнать и перегнать Америку".) Дворовые ребята звали
его Догонялкин. Но мучился он от родительской глупости не долго:
погиб на войне. А сколько было Социал, Индустриев, Интерн, Энер-
гий! Загляните хотя бы в справочник Союза Кинематографистов.
*****) В 59-м году Юлик Дунский услышал в подмосковной
электричке, как эту "Сюзанну" с бутырскими словами поют совсем
молодые ребята. Спросил, откуда знают; ему объяснили: а ее на
всех армейских сборах поют. Юлик был польщен.
******) Мастырка - от слова мастырить, т.е., мастерить, де-
лать. Так называется, скажем, искусственная язва: ее можно сде-
лать на руке соком лютика едкого; а можно прижечь папиросой го-
ловку члена - проходит за сифилитическую язву. Можно вызвать
флегмону, продернув через кожу нитку, намоченную в керосине или
на худой конец выпачканную зубным налетом. Можно насыпать в глаза
истолченный грифель химического карандаша - получится сильнейший
конъюнктивит... И так далее - до бесконечности. Цель мастырщика -
получить освобождение от работы, а то и попасть в лазарет, отдох-
нуть.
- 117 -
*******) Настоящий Мацуока был министром иностранных дел до-
военной Японии - тем самым, кого Сталин после переговоров в Моск-
ве самолично, в нарушение протокола, проводил до вагона. Видимо,
на радостях: обдурил очкастого, подписал договор, по которому
обязывался не нападать на Японию - а ведь знал, что нападет. И
напал-таки, в сорок пятом. Это как в старой шутке: хозяин своему
слову, хочу дам, хочу возьму назад. А что касается Мацуоки-Эль-
штейна, кто-то из его знакомых уверял меня, что это он, а не
Арк.Белинков, писал "роман в сомнениях". Но я точно помню: Сули-
мов говорил о Белинкове. Впрочем, какая разница? Посадили-то обо-
их.
********) Кандей - карцер (он же торба, он же трюм, он же
пердильник). Отвернуть - украсть, угол Ъ.- чемодан. Битый фрей Ъ.(или
битый фраер) - не вор, но авторитетный опытный лагерник. Таким
был сам Якир: никогда "не ставил себя блатным", но бывал допущен
к воровским толковищам.
Феня - по-старому "блатная музыка" - заслуживает отдельного
разговора. Здесь скажу только, что с удивлением прочел в латвийс-
ком журнале комментарии автора к составленному им же - с хорошим
знанием дела - глоссарию. Перенося свою вполне заслуженную непри-
язнь к блатным на их язык, он отказывает фене в выразительности,
считает ее тупой и безобразной. Мы с Ю.Дунским так не думали.
Есть в блатном жаргоне и юмор, и образность:
Последний хуй без соли доедаем - живем голодно;
Ударить по старому рубцу - совокупиться (с женщиной);
Или всем известное "надеть деревянный бушлат".
Под влиянием фени формировался и общелагерный язык:
Фитиль - доходяга (потому что "догорает"); лебединое озеро -
компания доходяг (доходить имеет много синонимов, в том числе
- 118 -
поплыть).
Интересны и источники, часто самые неожиданные, за счет ко-
торых феня пополняет свой словарный фонд; среди них даже иврит:
кешер, ксива, хевра, динтойра ("суд торы" - так называлось
всесоюзное толковище, высший воровской суд чести.)
Интересующихся могу отослать к нашему с Юликом рассказу
"Лучший из них" (журн."Киносценарии" N 3, 1992г.).
И последнее примечаие к главе "Церковь". Я написал ее в го-
роде, название которого начинается с той же буквы "Ц" - Цинцинна-
ти, штат Огайо. Мы с женой Мариной гостим у дочки Юли. Жарко; в
соседней комнате капризничает по-английски внук Сашка, скулит
вполне по-русски лабрадор-ретривер сучка Люси, орет двухмесячная
Франческа-Габриелла, она же Гаврюша-Хрюша - а я сижу в трусах и
вспоминаю... (Юлик Дунский сказал бы: "Давно ли по помойкам пол-
зали?")
V. КРАСНАЯ ПРЕСНЯ. МЕСТА РЕВОЛЮЦИОННЫХ БОЕВ
К Концу мая Церковь стали энергично разгружать. Каждый день
увозили несколько партий, человек по тридцать - сколько удавалось
запихнуть в воронок. Известно было, что сейчас повезут в пере-
сыльную тюрьму на Красной Пресне, а оттуда этапом в лагерь. Мы
надеялись попасть все вместе, но не тут-то было: гулаговское на-
чальство не любило, чтоб однодельцы оказывались в одном лагере.
Боялись, похоже, что "из искры возгорится пламя" и антисоветчики
продолжат свою контрреволюционную деятельность в лагерях. Но ан-
- 119 -
тисоветчики-то были липовые, а "деятельности" не было вообще. Че-
кисты сами придумывали себе страхи - как героиня Корнея Чуковско-
го: "Дали Мурочке тетрадь, стала Мура рисовать..." Нарисовала чу-
дище и заплакала: "Это бяка-закаляка рогатая, я ее боюсь!"
Ну, хорошо, нашу "группу" легко было разослать по разным ла-
герям: всего четырнадцать человек. А вот с настоящими однодельца-
ми - бандеровцами, власовцами, литовскими "бандитами", т.е. пар-
тизанами-националистами - с теми было посложней, на всех отдель-
ных лагерей не напасешься... Короче говоря, всех нас увезли из
Бутырок порознь, и снова встретиться нам пришлось очень нескоро.
Воронок, в котором ехал я, на этот раз был не купейный, а
общий и набит до отказа. Пассажиры стояли, притиснувшись друг к
дружке, и слушали поучения доцента Каменецкого. Где, кого и чему
он учил до ареста, я забыл, но эту его лекцию помню наизусть:
- Товарищи, - вещал он, - сейчас нас привезут на Красную
Пресню. Там мы, возможно, встретимся с уголовниками и, возможно,
их будет много. Но ведь они все трусы, это всем известно! Если
дать им организованный отпор, они ничего не посмеют сделать! Да-
вайте держаться так: один за всех, все за одного!
Путешествие было не очень долгим. На Красной Пресне нас вы-
садили и велели ждать на дворе. Новоприбывшие - кучек пять-шесть
- сидели на земле в разных углах тюремного двора.
Подъехал еще один воронок, и из него с веселыми криками вы-
валилась очередная партия. Даже я, с небольшим моим опытом, опре-
делил сразу: это Индия. Еще в Церкви Петька Якир объяснил нам,
что Индией называется камера или барак, где держат одних блатных.
От нечего делать они режутся в стос - штосс пушкинских времен -
самодельными картами; за неимением денег, играют на одежду. Про-
- 120 -
игравшиеся сидят голые "как индейцы" - отсюда название "Индия".
Такая камера имелась и в Бутырках; и вот, ее обитателей привезли
и посадили на землю рядом с нами. Едва надзиратель отошел, оголо-
далые индейцы кинулись к нам:
- Сейчас похаваем! - радовались они: у всех фраеров были
узелки, набитые, как надеялись воры, продуктами. - Давай, мужик,
показывай - чего у тебя там?
Молодой вор схватился за мой рюкзачок, но я держал крепко -
помнил, как мы управлялись с блатными в "церкви", под водительст-
вом Ивана Викторовича. Сказал:
- Ничего нет.
- Думаешь, твое шмотье нужно? Да на хуй оно мне усралось!..
Бациллу давай, сладкое дело!*)
Он потянул рюкзак к себе, я к себе. Тогда он несильно стук-
нул меня по морде, а я в ответ лягнул его ногой - так удачно, что
ворёнок завалился на спину. Доцент Каменецкий и остальные, заме-
рев от страха, наблюдали за этим поединком, довольно нелепым:
драться, сидя на земле, очень неудобно.
Заметив непорядок, подбежал вертухай:
- Почему драка?
- Сами разберемся, - сказал я. Не хотелось уподобляться ры-
жему Женьке, просить у них защиты. Надзиратель удалился, а мой
противник зашипел:
- Ну, сукавидло, тебе не жить! Попадешь со мной в краснуху -
удавлю! В рот меня ебать!
- Видали мы таких! - ответил я. Хотя таких - во всяком слу-
чае, в таких количествах - не видал и даже не все понял из его
грозной речи. Потом уже узнал, что "сукавидло" это композиция из
- 121 -
двух ругательств, "сука" и "повидло дешевое", а "краснуха" это
товарный вагон, теплушка.
Разговор наш был недолгим: Индию подняли и куда-то увели.
Тогда вернулся дар речи и к Каменецкому:
- Очень правильно, Валерий! Вы молодец, только так и надо.
А Саша Стотик - одноделец моего однокамерника Володи Матвее-
ва - обнимал меня за плечи и причитал:
- Pobre chico! Pobre chico!
Это я понимал. "Побре чико" - по испански "бедное дитя". Ре-
бята с факультета международных отношений очень гордились своим
испанским языком. Кстати, это от Стотика я узнал, что любимая с
детства романтическая "Кукарача" - просто похабные мексиканские
частушки...
Я не стал выяснять отношений, интересоваться, почему не сра-
ботал лозунг "один за всех... и т.д." Тем более, что и нас вскоре
завели в корпус и определили в одну из пустующих камер.
Там было чисто и просторно. Но недолго мы радовались. Толь-
ко-только стали обживать новую квартиру, вольготно разместились
на двухэтажных сплошных нарах - я на втором этаже, в углу, - как
снова лязгнул замок, дверь распахнулась, и в камеру ворвалась
волчья стая: наши недавние соседи-индейцы. Вожак - невысокий, зо-
лотозубый, в отобранной у кого-то велюровой шляпе - огляделся и
бросился назад к двери, забарабанил кулаками:
- Начальник! Куда ты меня привел? Здесь, блядь, одни фашис-
ты! Я их давить буду!
- Дави их, Лёха! - отозвался из-за двери веселый голос. Так
я узнал, что мы не просто контрики, но и фашисты. Скоро узналась
и кличка "старшего блатного" - Лёха с рыжими фиксами. А еще нем-
- 122 -
ного погодя ясно стало, какие интересные отношения связывают во-
ров с тюремной администрацией. Но буду рассказывать по порядку.
Лёха взвыл по волчьи и стал бегать взад-назад по проходу
между нарами.
- Фашисты! Контрики!.. Вот кого я ненавижу! - выкрикивал он,
задыхаясь от ярости. На губах - честное слово! - выступила беше-
ная пена. - Нет жизни, блядь! Всю дорогу через них терплю!
Его хриплый баритон взвивался все выше, до истерических аль-
товых высот. Остальные воры бегали за ним, успокаивали:
- Брось, Лёха! Не надо! Не психуй!
Но он не унимался. Продолжая симулировать истерику, оторвал
от нар узкую доску, заорал:
- Кто там на дворе заедался?! Где очкастый?
Я придвинулся к краю нар - без особой охоты. Но держа фасон,
сказал спокойно:
- Я, что ли?
Шарах!!! Лёха со всего размаху двинул доской - но не по мне,
а рядом, по нарам. Тут я окончательно убедился, что это спектакль
- наверняка не в первый раз разыгранный и целью имеющий навести
ужас на фраеров, подавить в зародыше волю к сопротивлению. Срабо-
тало. Камера затихла в ожидании дальнейших неприятностей; никто
не вступал в дискуссию.
И воры приступили к главному делу. Расползлись по нижним и
верхним нарам, стали потрошить узлы, чемоданы и вещмешки, забирая
еду и что получше из барахла. У них ведь были налажены деловые
контакты с тюремным начальством. Через одноглазового нарядчика -
заключенного, но не "фашиста" и не блатного, а бытовика - скорей
всего, проворовавшегося снабженца - все, отнятое у фраеров, уплы-
- 123 -
вало за зону в обмен на водку и на курево.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49