Всех их поспешно подобрали
одного за другим. Теперь и люди и собаки были благополучно
доставлены на берег.
Решено было продолжать поиски с помощью собак, так как
судьба беглеца все еще оставалась неясной. Преследователи
высадились, собаки начали рыскать по кустам, а люди пошли вдоль
берега к месту, где все это случилось.
Однако на острове не оказалось ни малейших следов мулата.
Но зато кое-что обнаружилось в воде: нашли красную пену и
решили, что это кровь мулата.
-- Все в порядке, ребята! -- раздался чей-то грубый голос.
-- Держу пари, что это кровь чернокожего. Он пошел ко дну, в
этом нет сомнения. Черт побери эту гадину! Она испортила нам
всю забаву.
Эта шутка была встречена взрывом оглушительного хохота.
Продолжая беседу в том же духе, охотники за людьми постепенно
разошлись по домам.
Глава XIV. МЕСТЬ РИНГГОЛЬДА
Только самые черствые люди среди белых говорили oб этом
происшествии с неподобающим легкомыслием; другие более тонкие и
благородные, отнеслись к нему с должной серьезностью, а в
некоторых оно даже пробудило какой-то страх. Как будто десница
божья вмешалась и наказала преступника той самой смертью,
которую он готовил другим. Ужасная смерть, но казнь,
назначенная мулату людьми, была еще ужаснее. Небо, смягчив
наказание преступнику, оказалось к нему милосерднее, чем земные
судьи.
x x x
Я оглянулся, ища индейца, и был доволен, что его нет в
толпе. Его стычка с Ринггольдом внезапно закончилась, но я
боялся, что так просто это не обойдется. Слова метиса разозлили
плантаторов, отвлекли их внимание от Джека, и благодаря этому
преступник бежал. Если бы мулату действительно удалось
спастись, это наверняка повело бы к дальнейшим неприятностям.
Но и теперь я не был вполне уверен в том, что индейцу не
угрожает опасность. Он находился не на своей земле -- владения
индейцев простирались по ту сторону реки, и поэтому местные
жители могли рассматривать его приход как вторжение. Правда, мы
были в мире с индейцами, но, несмотря на это, в глубине души
обе стороны относились друг к другу крайне враждебно. Старые
раны, полученные в войне 1818 года(12), еще не зажили.
Я знал, что Ринггольд мстителен. Он был унижен в глазах
приятелей -- в короткой схватке метис одержал верх. Ринггольд
не простит этого и, конечно, будет искать случая отомстить ему.
Вот почему я обрадовался, что метис ушел. Быть может, он
сам почувствовал опасность и вернулся за реку, где ему уже
ничто не могло грозить. Даже Ринггольд не рискнул бы
последовать туда за ним, так как договор нельзя было нарушать
безнаказанно, и самые отчаянные из скваттеров(13) это знали.
Могла снова вспыхнуть война с индейцами, а правительство,
вообще не отличавшееся чрезмерной щепетильностью, в настоящее
время имело другие планы.
Я собрался было идти домой, как вдруг мне пришла в голову
мысль подойти к Ринггольду и сказать ему, что я не одобряю его
поведения. Я был так возмущен, что решил выложить ему все, что
о нем думал. Ринггольд был старше меня и выше ростом, но я не
боялся его. Напротив, я знал, что внушаю ему страх. Ринггольд
оскорбил того, кто час назад рисковал ради нас своей жизнью, и
я хотел упрекнуть его за это. Я стал искать Ринггольда в толпе,
но его нигде не было.
-- Вы не видели Аренса Ринггольда? -- спросил я старого
Хикмэна.
-- Он только что уехал, -- ответил старик.
-- В каком направлении?
-- Вверх по реке. Он ускакал с Биллем Уильямсом и Недом
Спенсом. У них был такой вид, как будто там их ждет какое-то
неотложное дело.
У меня мелькнуло страшное подозрение.
-- Хикмэн, -- обратился я к охотнику, -- не одолжите ли вы
мне на часок свою лошадь?
-- Мою старушку? С удовольствием! Хоть на целый день, если
нужно. Но как же вы поедете с пораненной рукой?
-- Ничего! Только помогите мне сесть в седло.
Старый охотник исполнил мою просьбу, и, обменявшись с ним
еще несколькими словами, я поехал вверх по берегу реки. Немного
выше через реку ходил паром, и там же, вероятно, молодой индеец
оставил свой челнок. Следовательно, чтобы вернуться домой, ему
надо было идти в этом направлении, между тем как Ринггольду не
следовало ехать туда -- его плантация лежала в противоположной
стороне. Поэтому-то мне и показалось подозрительным, что
Ринггольд поехал вверх по реке, да еще в такой компании. Во
всех окрестных плантациях не было молодчиков хуже тех приятелей
Ринггольда, которых упомянул Хикмэн. Я знал также, что они
полностью находились под влиянием своего вожака.
Я подозревал, что они поскакали вдогонку за индейцем и,
конечно, не с добрыми намерениями. Подъехав к реке, я убедился
в основательности своих предположений. На сыром песке ясно
виднелись отпечатки лошадиных копыт и след индейских мокасин,
ведущий к переправе. Я знал, что одежда метиса еще не высохла и
что его мокасины были пропитаны водой. Я пришпорил лошадь.
Однако, подъехав к переправе, я ничего не увидел, так как
от воды меня отделяли деревья. Но я услышал сердитые голоса.
Это доказывало справедливость моего предположения.
Я не стал терять времени и прислушиваться, а поехал прямо
на звук голосов. На повороте дороги я увидел трех лошадей,
привязанных к дереву. Я проскакал мимо и действительно, как и
следовало ожидать, увидел у воды трех белых и метиса между
ними. Он был у них во власти! Они оставили лошадей у дерева,
подкрались к нему незаметно и схватили его как раз в тот
момент, когда он собирался прыгнуть в челнок.
Метис оказался безоружным. Винтовка, которую я подарил
ему, была еще влажная, а мулат утащил с собой его нож. Вот
почему метис не мог оказать им сопротивления и его сразу
удалось связать по рукам и ногам.
Не теряя времени, они сняли с индейца охотничью рубашку и
привязали его к дереву. Улучив момент излить наконец свою
накопившуюся ярость, они собирались исхлестать бичами его
обнаженную спину. Если бы я не подоспел вовремя, ему пришлось
бы плохо.
-- Стыдитесь, Аренс Ринггольд! -- крикнул я, подъезжая к
ним. -- Стыдитесь! Так поступать подло и достойно труса, и я
расскажу об этом всем в поселке.
Я появился так внезапно, что Ринггольд был ошеломлен. Он
пробормотал какое-то извинение.
-- Проклятый индеец заслуживает этого! -- проворчал
Уильямс.
-- За что, мистер Уильямс? -- спросил я.
-- За то, что он так нагло разевает пасть на белых людей!
-- Ему тут нечего делать! -- вмешался Спенс. -- По какому
праву он разгуливает на этом берегу реки?
-- А вы не имеете права истязать его ни на этом, ни на том
берегу, точно так же как не имеете права трогать меня.
-- Хо, хо, хо! Мы и с вами справимся! -- насмешливо
воскликнул Спенс.
Кровь во мне так и закипела.
-- Ну, это не так-то легко! -- вскричал я, спрыгнув с коня
и подбегая к ним.
Моя правая рука была невредима. Заранее предвидя
неприятные осложнения, я взял у Хикмэна пистолет и теперь
поднял его и прицелился.
-- Ну, джентльмены, -- сказал я, став рядом с пленником,
-- теперь вы можете истязать его! Только предупреждаю вас, что
пущу пулю в лоб первому, кто посмеет его ударить.
Хотя все трое были почти мальчишки, но, по обычаю того
времени, они носили при себе оружие -- ножи и пистолеты. Спенс,
казалось, больше всех был расположен выполнить свою угрозу. Но,
видя, что Ринггольд, их вожак, отступил, он и Уильямс также
последовали его примеру. Ринггольд отступил, так как, ссорясь с
нашей семьей, он мог потерять то, чего не могли потерять его
приятели. Кроме того, что он боялся за свою собственную шкуру,
у него были и другие планы. Все трое в конце концов ушли,
недовольные моим непрошеным вмешательством в ссору, которая,
как они полагали, меня совершенно не касалась. Пылая злобой,
они постыдно оставили поле битвы.
Я немедленно освободил индейца. Он сказал мне всего
несколько слов, но его взгляд выразил всю его признательность,
когда он на прощанье пожал мне руку:
-- Приходите на ту сторону реки, когда вам вздумается. Ни
один индеец не тронет вас. Вы всегда будете желанным гостем в
наших владениях!
Глава XV. МАЮМИ
Такое знакомство не могло просто прекратиться. Чем же оно
должно было закончиться, как не дружбой! Метис был благородный
юноша, со всеми задатками джентльмена. Я решил принять его
приглашение и побывать в его лесном домике. Хижина его матери,
как он объяснил мне, стояла недалеко отсюда, по ту сторону
озера, на берегу небольшой речушки, впадающей в широкую реку
Суони.
Я слушал эти указания с затаенной радостью. Я хорошо знал
речку, о которой он говорил. Еще недавно я плыл по ней в лодке,
и именно на ее берегах я впервые увидел прелестное существо --
лесную нимфу, красота которой произвела на меня такое сильное
впечатление.
Но была ли это Маюми? Мне хотелось поскорее увериться в
этом. Если бы моя рука зажила настолько, чтобы я мог владеть
веслами! Эта задержка мучительно томила меня. Но время шло, и я
наконец выздоровел.
Для своей поездки я выбрал чудесное, ясное утро и собрался
в путь, захватив собак и ружье. Усевшись в лодку, я уже
приготовился отчалить, как вдруг кто-то меня окликнул.
Обернувшись, я увидел сестру.
Бедная маленькая Виргиния! В последнее время она очень
изменилась, потеряла свою прежнюю веселость и стала гораздо
задумчивее. Она еще полностью не оправилась от страшного
потрясения после истории с аллигатором.
-- Куда ты едешь, Джордж? -- спросила она, подходя ко мне.
-- Тебе хочется знать, Виргиния?
-- Да, скажи мне или возьми меня с собой!
-- Как? Взять тебя в лес?
-- А почему бы и нет? Я давно не была в лесу. Какой ты
нехороший, братец, ты никогда не берешь меня с собой!
-- Но раньше, сестричка, ты никогда не просила меня об
этом.
-- Ну и что же, ты мог бы и сам догадаться, как мне это
приятно. А мне так хотелось бы погулять в лесу! Как хорошо было
бы стать вольной птицей, или бабочкой, или каким-нибудь другим
крылатым существом! Тогда я путешествовала бы одна по этим
чудным лесам и не упрашивала бы эгоистичного брата взять меня с
собой.
-- В другой раз, Виргиния, только не сегодня!
-- Отчего же не сегодня? Смотри, какое прекрасное утро!
-- По правде говоря, сегодня я держу курс не совсем в лес.
-- А куда ты держишь курс, Джорджи? "Держать курс" -- так,
кажется, говорят о кораблях?
-- Я еду к молодому Пауэллу. Я обещал навестить его.
-- Ах, вот что! -- воскликнула сестра, вдруг меняясь в
лице и задумавшись.
Имя Пауэлла напомнило ей об ужасной сцене, и я раскаивался
уже, что назвал его.
-- Вот что я скажу тебе, братец! -- начала она, помолчав.
-- Больше всего на свете я хотела бы посмотреть индейскую
хижину. Милый Джордж, возьми меня с собой!
Просьба была высказана так горячо, что я был не в силах
устоять, хотя, конечно, предпочел бы поехать один. У меня была
тайна, которой я не мог поделиться даже с любимой сестрой.
Кроме того, смутное чувство подсказывало мне, что не следовало
бы брать сестру с собой так далеко от дома, в место, с которым
я сам был знаком очень мало. Она снова принялась упрашивать
меня.
-- Ну ладно, если мама позволит...
-- Ничего, Джордж, мама не рассердится. Зачем возвращаться
домой? Ты видишь, я готова, даже шляпу надела. Мы успеем
вернуться прежде, чем нас хватятся. Ведь это недалеко...
-- Ну хорошо, сестренка, садись на корме, у руля. Хэйхо!
Мы отваливаем!
Течение было не сильным, и через полчаса мы доехали до
устья речки и продолжали плыть по ней вверх. Это была неширокая
речка, но достаточно глубокая для лодки или индейского челнока.
Солнце стояло высоко, но его лучи не палили нас -- им
преграждали путь густые деревья, ветви которых как бы
сплетались в зеленый свод над волнами реки. В полумиле от устья
маисом и засаженные бататом -- сладким картофелем, --
стручковым перцем, дынями и тыквами. Невдалеке от берега
возвышался довольно большой дом, окруженный оградой и группой
домиков поменьше. Это было деревянное здание с портиком,
колонны которого покрывала примитивная резьба. На полях
трудились рабы -- негры и индейцы.
Это не могла быть плантация белого -- на этой стороне реки
белые не жили. Мы решили, что поместье принадлежит
какому-нибудь богатому индейцу, владельцу земли и рабов.
Но где же хижина нашего друга? Он сказал, что она стоит на
берегу реки, не дальше чем в полумиле от ее устья. Может быть,
мы прошли, не заметив хижины, или ее надо было искать где-то
дальше?
-- Давай-ка пристанем к берегу, Виргиния, и спросим.
-- А кто это там стоит на крыльце?
-- Ого, ты видишь лучше меня! Ведь это он сам -- молодой
индеец! Но не может быть, чтобы он жил здесь... Разве это
хижина? А знаешь что? Он, наверно, пришел сюда в гости.
Смотри-ка, он идет к нам навстречу!
Пока я говорил, индеец вышел из дому и поспешно направился
к нам. Через несколько секунд он уже очутился на берегу и
показал нам, где пристать. Как и в день нашего знакомства, он
был в ярком, богато вышитом платье и с убором из перьев на
голове. Его стройная фигура четко вырисовывалась на берегу на
фоне неба, он походил ни миниатюрную статуэтку воина; метис был
еще почти мальчиком и выглядел очень живописно. Я почти
завидовал его дикому великолепию.
Сестра смотрела на него, как мне показалось, с
восхищением, хотя иногда в ее взгляде проскальзывало что-то
вроде страха. Она то краснела, то бледнела; я решил, что облик
индейца напоминает ей ту страшную сцену в бассейне. И я снова
пожалел, что взял ее с собой.
Наше появление, по-видимому, вовсе не смутило молодого
индейца. Он держал себя спокойно и сдержанно, словно ожидал
нас. Но он, конечно, не мог предполагать, что мы приедем
вдвоем. В его обращении отнюдь не чувствовалось холодности. Как
только мы причалили, он схватил нос лодки, подвел ее вплотную к
берегу и с вежливостью образцового джентльмена помог нам
высадиться.
-- Добро пожаловать! -- сказал он и, взглянув на Виргинию,
добавил: -- Надеюсь, что сеньорита поправилась?.. А о вас,
сеньор, нечего и говорить: раз вы сумели грести против течения,
значит, вы вполне здоровы!
Слова "сеньор" и "сеньорита" указывали на следы испанского
влияния, еще сохранившиеся от тех отношений, которые издавна
существовали между семинолами и испанцами. И на нашем новом
знакомом были надеты вещи, которые носят в Андалузии, --
серебряный крест на шее, ярко-алый шелковый пояс и длинный
треугольный клинок за поясом. Даже самый ландшафт напоминал
испанский: здесь были хаотические растения -- китайские
апельсины, великолепные тыквы-папайи, стручковый перец и
томаты. Все это характерно для усадеб испанских колонистов.
Архитектура дома носила отпечаток кастильского стиля. И резьба
на нем была не индейская.
-- Это ваш дом? -- спросил я, слегка смутившись.
Дело в том, что он приветствовал нас как хозяин, но я не
видел никакой хижины. Его ответ успокоил меня. Он сказал, что
это его дом, вернее -- дом его матери. Отец его уже давно умер,
и они жили втроем -- мать, сестра и он.
-- А это кто же? -- спросил я, указывая на работников.
-- Это наши рабы, -- отвечал он с улыбкой. -- Вы видите,
что мы, индейцы, тоже постепенно начинаем приобщаться к
цивилизации.
-- Но ведь не все они негры! Я заметил здесь и индейцев.
Неужели они тоже рабы?
-- Да, так же как и все остальные. Я вижу, вы удивлены?
Это индейцы не из нашего племени. Наш народ когда-то покорил
племя ямасси, и многие из пленников остались у нас рабами.
Мы подошли к дому. Мать юноши, чистокровная индианка,
встретила нас в дверях. Она была в национальном индейском
костюме. В молодости она, по-видимому, была замечательной
красавицей и произвела на нас самое приятное впечатление.
Особенно привлекало в ней сочетание тонкости ума с нежной
материнской заботой.
Мы вошли в дом. Во всем -- в обстановке, охотничьих
трофеях, конской сбруе -- чувствовалось испанское влияние. Мы
увидели даже гитару и книги. Эти признаки цивилизации под
индейской крышей поразили нас с сестрой.
-- Как я рад, что вы приехали! -- воскликнул юноша, как бы
вспомнив что-то. -- Ваши мокасины уже готовы... Где они,
мама?.. А где Маюми?
Он как бы облек мои мысли в слова, отразившие эти мысли,
как эхо.
-- Кто это Маюми? -- шепотом спросила меня Виргиния.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45