Слишком хорошо у них налажен процесс обучения, действующий на тонком, подсознательном уровне. Там женщины открыто боятся своей женственности, а мужчины, пусть и не так откровенно, боятся своей мужественности. Они отворачиваются от зова крови, делая вид, что его просто не существует. Они считают опасным следовать собственным инстинктам, и с каждым годом им становится все труднее сбросить наброшенные цепи. Соответственно самые слабые, глубже всего забравшиеся в капкан, заняли первые места. Зная, что у них никогда не хватит сил востребовать свои законные права, они опасаются, что это сделают другие, и истерично проповедуют все новые и новые запреты.— Слабые, — произнес горианец, — должны всегда бояться сильных.— Они боятся мира, в котором живут.— Значит, если я слабый, пусть все будут слабыми? — нахмурился торговец.— Именно так.— А как же женщины?— Пытаются имитировать мужественность, которую не находят у мужчин.— Фарс какой-то, — пробормотал горианец.— Это трагично, — сказал я. — Ладно, пойдем посмотрим нашу рабыню.Работорговец хлопнул в ладони и выкрикнул в сторону серебряного занавеса:— 92683! У нее добавилось плавности и чувственности в движениях, — добавил он. — Вот ее упражнения. — Он протянул мне лист бумаги. Эти упражнения я знал. Они предназначались для развития гибкости, подвижности и поддержания формы в молодых рабынях. — Вы знакомы с основами диеты? — поинтересовался он.— Да, — сказал я.Диете для рабынь на Горе уделялось столько же внимания, как в свое время на Земле выведению образцовых пород охотничьих собак. Особое значение придавалось контролю за калорийностью принимаемой пищи. Извечной проблемой становилось мелкое воровство. Рабыни без зазрения совести тянули печенье, конфеты и прочие сладости. Это их общая беда. Поэтому все кондитерские изделия тщательно от них прячут. Девушка должна по нескольку часов ублажать своего хозяина отменными представлениями, прежде чем он снизойдет и бросит ей конфетку.— Разумеется, тело ее стало значительно более приспособленным к окружающему миру, — произнес работорговец.Процесс завершится в стимуляционной клетке. Теперь ее кожа станет гораздо чувствительнее к малейшим переменам в температуре или влажности воздуха, она будет острее ощущать различия в текстуре поверхностей, к которым ей придется прикасаться. Она научится отличать степени шлифовки камней, которыми вымощен пол, почувствует едва заметную влагу на кафельных плитках, шелк разной плотности будет по-разному восприниматься ее телом. Она запомнит, как покалывают бедра разные типы ковров, как ощущается упряжь на коже, оценит холодок наручников на тонких запястьях. Все ее тело превратится в огромный чувствительный орган. Я был доволен. Первый шаг на пути к чувственности она сделала.— Рабыня 92683, — произнес женский голос. Из-за серебряных нитей появилась девушка.— Встань на колени, малышка Алейна, — сказал работорговец по-гориански.Я наблюдал, как она опустилась на колени. Похоже, работорговец поскромничал. Передо мной предстала другая девушка. Ей еще многое оставалось постичь, но огромный успех был очевиден. Самое интересное, отметил я, что девчонка еще не осознает произошедших с ней перемен. Она по-прежнему воспринимает себя такой же, какой была до помещения в пеналы. Перемена в движениях и позах отражала идущие в глубине процессы. Характерным в этом отношении является обучение в стимуляционной клетке, где инструкторы добиваются слияния физических и психологических реакций на внешние раздражители. Чувствительность начинает проявляться в общем состоянии и настроении обучаемой. Другими словами, рабыню не учат «выглядеть энергичной», ее просто делают энергичной, а став энергичной, она соответственно начинает по-другому и выглядеть.Девушка грациозно и томно опустилась на колени перед работорговцем. Я сидел рядом с ним в плетеном кресле. Невольница уже вела себя как рабыня для наслаждений. Она находилась в обществе свободных мужчин. Я видел, как глаза ее на мгновение закрылись, когда она ощутила холод каменных плит, а тело выпрямилось, впитывая в себя атмосферу помещения. Взгляд голубых глаз был беспокоен и сердит.— Как насчет того, — произнес специалист по рабыням, — чтобы доставить удовольствие мужчинам? Мы научили ее простейшим вещам, — добавил он, обращаясь ко мне. — Пока это все, что она умеет.— Вы научили ее танцевать? — спросил я.— Она еще не готова к танцам.Я взглянул на девушку, пытаясь оценить, насколько она понимает разговор на горианском языке. Похоже, не очень.— Встань, девушка, — обратился я к ней по-гориански.Она грациозно поднялась.— Наручники! — резко произнес я.Она тут же забросила ручки за спину, вытянула и повернула головку влево. В такой позе на нее удобно надеть наручники и пороть плетью.— На колени, — сказал я. Она снова опустилась в позу рабыни для удовольствий.По другую сторону от нее стояла, скрестив руки, огромная рабыня в шнурованных сандалиях и с плетью в руке. Та самая, что отвела ее в первый день в пеналы Тора. Рабыня улыбалась.Я показал на каменный пол и приказал на горианском:— Ползи.Девушка распласталась на животе, подползла ко мне и прижалась губами к моим ногам. Я отметил, как приятно щекочут кожу ее волосы.— Назад, — сказал я, и она поползла на место.— На колени!Девушка выпрямилась и приняла позу рабыни для удовольствий. Глаза ее сверкали гневом. Отлично, подумал я.— Проявляла ли она усердие? — поинтересовался я. — Да.Я улыбнулся. Кажется, девчонка решила прибегнуть к покорному бунту. Чтобы избежать голодания, порки и прочих кар, она исполняла все требования, стараясь при этом сохранить за собой островок свободы. Ей казалось, что она нас обманывает. Я не собирался вмешиваться, пусть настоящий хозяин отберет у нее этот остров и сделает из нее полноценную рабыню. Пока же, решил я, пусть думает, что она нас перехитрила. Рано или поздно хозяин обломает ее окончательно.Я нисколько не сомневался, что в руках сильного человека Алейна превратится в восхитительную рабыню, любящую и ценящую свое рабство.Я взглянул на великаншу с хлыстом, замершую у серебряного занавеса.— Почему ты не носишь шелк для рабов?Глаза женщины сверкнули, а пальцы сжались на рукоятке хлыста.— Она весьма ценится в пеналах, — ответил за рабыню ее хозяин. — Держит в страхе остальных рабынь.Я повернулся к Алейне.— Скажи, — спросил я по-английски, — что ты думаешь об этой рабыне?— Я боюсь ее, — прошептала крошка Алейна.— Почему?— Она очень сильная и грубая.— Ты боишься в ней мужского начала, — пояснил я. — Но это не имеет отношения к настоящей мужественности, это подделка. — Я пристально посмотрел ей в глаза. — А вот чего тебе действительно следует бояться, так это мужественности мужчин.— Она стоит любого мужика, — прошептала Алейна.— Приведите раба мужчину, — попросил я работорговца.Немедленно появился раб. Он не производил впечатления крупного человека, хотя был примерно на дюйм выше рабыни.— Вы даете гарантию, что этот человек не урод, не тупица и не инструктор по рукопашному бою?— Можете быть спокойны, — ответил работорговец. — Он чистит пеналы. Раньше был гуртовщиком. Попался на подделке надписей на ящиках со специями.Я положил медный тарн на стол работорговца.— Деритесь, — приказал я рабам.— Деритесь, — повторил работорговец.Мужчина смутился, зато женщина завизжала от ярости и кинулась на него с плетью. Ей удалось нанести ему два удара, после чего он вырвал плеть из ее руки и отшвырнул ее в сторону.— Не зли меня, — произнес он и отвернулся. Она изо всех сил пнула его в бедро и вцепилась скрюченными пальцами в лицо, стараясь выдавить глаза. Он перехватил ее руки и резким движением развернул спиной к себе. Она дико заорала, пытаясь вырваться. Тогда раб швырнул ее на каменную стену. Не успела она прийти в себя после удара, как он дернул ее за ноги, повалил на пол лицом вниз и сел сверху. Она злобно молотила кулаками по каменным плитам. Он сорвал с нее кожаную перевязь и скрутил за спиной руки. После этого бывший гуртовщик снял с рабыни пояс и сандалии. Длинными ремешками раб связал ее лодыжки и пропустил свободные концы через кольцо в ошейнике, для чего ему пришлось развернуть ошейник в другую сторону. Рабыня завизжала от боли, когда он затянул ремень, и тело ее выгнулось дугой. Затем он рывком повернул ее голову, заставив несчастную смотреть через правое плечо, и, чтобы она не могла двигаться, прижал ее лицо ногой. После этого он положил на глаза рабыни большие пальцы рук.— Я сдаюсь на твою милость, — заверещала рабыня. — Пожалуйста, отпусти меня, господин!Раб вопросительно посмотрел на хозяина. Тот подошел к лежащей на полу женщине, позвал слуг и приказал:— Надеть на нее невольничий шелк и отдать рабам!Слуги отвязали лодыжки от ошейника и рывком подняли рабыню на ноги. Стоять она все равно не могла, ибо ноги ее по-прежнему оставались связанными.— Кто твои хозяева? — спросил работорговец.Растрепанная невольница пролепетала:— Мужчины. — Взглянув на Алейну, она добавила: — Все мужчины — наши хозяева.Алейна побледнела.Рабыню унесли в пеналы. Я выкупил раба за серебряный тарск и тут же освободил его.— Встань, — приказал я дрожащей Алейне и надел на нее купленные накануне прогулочные цепи. — Так кто твои хозяева? — спросил я, глядя ей в глаза.Она смерила меня гневным взглядом и произнесла:— Мужчины. Все мужчины — хозяева. Сопровождаемый своей невольницей, я покинул кабинет городского работорговца.Сидя на спине кайила, по дороге к оазису Девяти Колодцев, я слушал мелодичный звон колокольчиков.Вечерело. Еще ан или два, и мы остановимся на ночлег.Разведут костры. Кайилов разобьют на десятки и сгонят в круг, после чего мальчишки-погонщики набросают в центр круга сена.Остальные установят шатры. В Тахари их ставят выходом на восток, чтобы они прогрелись под утренним солнцем. Гор, как и Земля, вращается на восток. Ночью часто требуется теплая джеллаба или дополнительное одеяло. Кочевники обычно разводят в середине шатра маленький костерок из навоза кайилов, который тлеет всю ночь и согревает ноги. Мне это было, конечно, ни к чему, ибо у меня в ногах спала бывшая мисс Присцилла Блейк-Эллен, девушка Алейна.На ночь кайилов и рабынь стреножат. Чтобы стреножить кайила, достаточно пустить восьмеркой сплетенную из шерсти кайила веревку вокруг его ног, под коленями. Девушек, конечно, сковывают. Я накину прогулочную цепочку на лодыжки Алейны и выставлю цепь на минимальную длину. Таким образом, она не сможет даже встать. Затем я брошу ей коротенькую джеллабу и прикажу принять положение сна. К утру она свернется калачиком и спрячет личико под капюшоном. Джеллаба едва достает ей до подогнутых коленей. Я любил смотреть, как она спит. Девчонка была действительно хороша. Как-то раз она открыла глаза:— Господин?— Спи, рабыня, — ответил я.— Хорошо, господин, — пролепетала она.По утрам я развязывал ее пораньше, чтобы она могла вместе с другими рабынями заняться необходимыми делами. Однажды она утащила финик. Я не стал ее пороть. Я просто приковал ее с поднятыми руками к стволу флахдаха и разрешил детям кочевников ее подразнить. Это сущие маленькие дьяволы. Они принялись щекотать ее копьеобразными листьями дерева, а потом облили ее медом, чтобы привлечь маленьких черных песчаных мушек, которые тучами вьются вокруг водоемов в это время года. Когда караван отправился в путь, я отвязал ее и уложил в курдах.Неожиданно я сообразил, что кайил ступает по твердой поверхности. Почувствовав опасность, я мгновенно проснулся и поднялся в стременах.Вдоль каравана скакал всадник, выкрикивая одно слово:— Разбойники! Разбойники!Теперь и я разглядел несущихся со стороны холма бандитов. Их было больше сотни. Бурнусы надувались от ветра, кайилы скользили на крутом склоне; грабители приближались.Навстречу им вылетела охрана каравана. Стоя в стременах, я оглядывал пустыню. Атака шла только с одного направления. Могло, конечно, случиться и так, что бандиты специально заманивали нас в ловушку. Я видел, как Фарук, купец и хозяин каравана, скакал, размахивая копьем, в окружении шестерых слуг. Погонщики хватали животных под уздцы и, прикрывая от пыли глаза, вглядывались в горизонт на западе. Один из помощников Фарука поскакал к курдахам, на луке его седла болтались цепи для связывания рабынь. Он швырял цепочки в открытые курдахи и кричал:— Заковывайтесь!Некоторое время он ждал, пока рабыня не защелкнет маленькое кольцо на правой кисти, а большое — на левой лодыжке. Расстояние между кольцами не превышало шести дюймов. Затем всадник скакал к следующему курдаху, швырял цепочку очередной рабыне и повторял команду. Я подъехал к курдаху Алейны. Она высунула наружу голову без чадры и мяла в руках репсовый полог.— Что происходит? — возбужденно спросила она.— Помолчи.Она казалась испуганной.— Оставайся в курдахе, рабыня, — приказал я. — И не высовывайся.— Да, господин.Я поворотил кайила и наполовину вытащил ятаган из ножен, как вдруг раздался крик:— Это аретаи!Я задвинул ятаган в ножны.В нескольких сотнях ярдов от каравана разбойники выстроились в линию. Фарук уже находился там и о чем-то беседовал с их предводителем. Рядом нервно переступали ногами кайилы охранников каравана. Древки копий упирались в специальные ножны на стременах, а острия, словно иглы, буравили небо.Я проехал несколько шагов по направлению к говорящим, затем поворотил кайила и вернулся на место.— Это аретаи, — сказал один из погонщиков. Караван шел в оазис Девяти Колодцев. Там правил Сулейман, начальник тысячи копий. Высокий паша из рода аретаев.Несколько разбойников пристроились к середине каравана, большая группа поскакала в голову, еще одна в хвост. Человек двадцать вместе с Фаруком принялись осматривать гуртовщиков и погонщиков.— Что они делают? — спросил я ближайшего гуртовщика.— Ищут каваров, — проворчал он.— Что с ними сделают, если найдут? — поинтересовался я.— Перебьют, — пожал плечами гуртовщик.Я наблюдал, как Фарук со своей свитой приближается к нам.— Это люди Сулеймана, — пояснил другой гуртовщик, держа в руке повод кайила. — Они хотят проводить нас до оазиса Девяти Колодцев.Проверяющие были совсем близко. Они останавливались возле каждого человека, осматривали его и двигались дальше. Командовал аретаями человек в бурнусе с красным отворотом. Несколько всадников держали наготове обнаженные ятаганы.— А ты что, кавар? — поинтересовался гуртовщик. — Нет.Разбойники подошли к нам.Гуртовщик откинул капюшон бурнуса и натянул на лицо повязку. Под бурнусом он носил плотно прилегающую к черепу шапочку. Красная повязка из репса оставила разводы на его лице. Очевидно, он вымочил ее в примитивном красителе из раздавленных корней телекинта, и, попав на вспотевшее лицо, краска потекла. Гуртовщик засучил рукав походного халата.Главарь шайки взглянул на меня:— Рукав!Я закатал рукав на левом предплечье. Синей наколки ятагана, которую делают достигшим зрелости каварским мальчикам, у меня не было.— Он не кавар, — сказал Фарук и собрался ехать дальше, но главарь шайки оставался на месте и продолжал буравить меня взглядом.— Кто ты?— Я не кавар, — ответил я.— Он называет себя Хакимом из Тора, — сказал Фарук.— У северных ворот Тора, — произнес главарь, — есть колодец. Как он называется?— У северных ворот Тора колодца нет, — ответил я.— Как называется колодец возле мастерских седельщиков? — не унимался главарь.— Колодец Четвертой Попытки, — сказал я. — Более ста лет назад, на третьем году правления Шираца, тогдашнего бея города Тора, водоискатели с четвертой попытки вышли в тех местах на воду.Хорошо, что я посвятил несколько дней изучению города, прежде чем начал брать уроки владения ятаганом. Неумно выдавать себя за человека, о чьей жизни ты не имеешь ни малейшего понятия.— Ты говоришь со странным акцентом, — сказал главарь. — В Торе так не разговаривают.— Я не всю жизнь прожил в Торе, — ответил я. — Раньше я жил на севере.— Это каварский шпион, — сказал один из сподвижников главаря.— Я везу драгоценности Сулейману, вашему хозяину, — сказал я, — в обмен на финиковые кирпичи.— Надо его прикончить, — настаивал сподвижник.— Это твой курдах? — Главарь показал на ближайшего кайила.— Да.Проверяя караван, они клинками ятаганов отбрасывали полы курдахов, в которых могли укрыться кавары. Пока что им попадались скованные короткой цепью в пять звеньев за правую руку и левую ногу рабыни.— Кто внутри? — спросил он.— Никого, кроме моей рабыни.Он направил кайила к курдаху и вытянул ятаган, собираясь отбросить полу занавеса.Мой ятаган со звоном остановил его клинок.Все окаменели. Я видел, как пальцы сжимают рукоятки ятаганов, как опускаются копья.— Что, если ты прячешь внутри кавара? — спросил главарь.Острием своего клинка я отбросил занавес, и все увидели испуганную девушку, на которой из одежды были лишь ошейник и чадра.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39