Каков же был их ужас, когда в ту же ночь они, с кляпом во рту и капюшоном на лице, закованные в цепи, железные кандалы и ошейник, валялись на дощатом полу фургона, увозящего их за ворота родного города!— Ты готова, рабыня? — спросил Кису.— Да, господин.Я люблю смотреть, как танцуют рабыни. Никогда женщина не бывает так хороша, как в танце, когда она вызывающе демонстрирует мужчинам всю свою прелесть. Впрочем, настоящая женщина красива во всех позах. Странно, что земные мужчины так редко осознают это. С другой стороны, они никогда не видели настоящих рабынь во всей их безграничной женственности, хрупкости и уязвимости. Женщина может быть по-настоящему прекрасной, даже когда просто приветствует хозяина, склоняет перед ним голову или наливает ему вино. Она становится еще прелестнее, когда покорно стоит перед мужчиной на коленях или ползет к его ногам, жалобно моля о ласке. Но великолепней всего рабыня в те мгновения, когда с криком содрогается в оргазме, задыхаясь в объятиях господина…— Танцуй, рабыня, — приказал Кису.— Да, господин, — ответила Тенде.На скользком, плоском камне в реке Уа, под пение и прихлопывание Кису, она танцевала перед заклятым врагом своего хозяина, Билой Хурумой, который был так далеко, что не мог увидеть этот танец. Танцевала превосходно.Белокурая дикарка и Элис стояли на коленях, пожирая Тенде взглядами. Глаза варварки блестели от возбуждения. Как прекрасна была обнаженная Тенде, как легко и чувственно она двигалась! Для белокурой дикарки это был хороший урок.Танцовщицы на Горе в большой цене. Некоторые торговцы специализируются на купле, продаже и аренде таких рабынь. Особенно этим славятся торговые дома Кельсиуса и Аурелиуса в Аре. «В Аре — лучшие плясуньи!» — говорят одни. «Нет, в Порт-Каре!» — не соглашаются другие. «Танцевать умеют только в Тахари и Турии!» — возражают третьи. На мой взгляд, подобные споры совершенно бесплодны. Я побывал во множестве городов и в каждом видел бесподобных рабынь-танцовщиц. У них бывает много хозяев; ошейники то и дело сменяются на прелестных шейках. Танцовщиц перепродают из города в город, выставляют на аукционах. Если же девушка кому-то не угодит, ее отдают хозяину таверны, который волен содрать с нее три шкуры или просто разорвать на куски.— Довольно! — приказал Кису.Тенде остановилась. Кису, к изумлению рабыни, крепко связал ей руки за спиной и, схватив за волосы, поволок по воде к берегу. Мы двинулись следом. Я еще раз оглянулся на реку. Корабли по-прежнему казались игрушечными, но я-то знал, что на каждом из них полно вооруженных людей… Мы с Кису столкнули каноэ на мелководье. Он втащил Тенде в лодку, поставил на колени, кожаным ремнем туго спутал ей лодыжки, набросил на шею две веревочные петли, а свободные концы веревок привязал к стойкам каноэ.— Господин?!— Пожалуй, так тебе труднее будет вырваться, — задумчиво проговорил Кису.Это было явное преуменьшение. Что-что, а связывать рабынь Кису умел.— Зачем ты так крепко связал меня, господин?— На случай, если тебе захочется сбежать к Биле Хуруме. Тенде откинула голову, насколько позволяли веревки, и расхохоталась:— Ох, господин!— В чем дело? — сурово спросил Кису.— Я вовсе не собираюсь бежать от тебя!— В самом деле? — холодно осведомился Кису.— Разве ты не знаешь, господин, что Тенде — твоя верная и покорная рабыня?— Лишняя предосторожность не помешает, — буркнул Кису.Тенде потупилась:— Как будет угодно господину.Я едва заметно усмехнулся. Тенде, надменная гордячка, превратилась в настоящую рабыню, самозабвенно преданную хозяину. С политической точки зрения она уже не представляла никакой ценности. Но Кису еще не понял этого.— Как быть с кострищем? — спросил Айари.— Оставим как есть, — махнул рукой Кису.— По нему они сразу поймут, что мы здесь были, — недоумевал Айари.— Разумеется, — сказал Кису. — Это мне и нужно…Мы принялись толкать каноэ на глубину — все, кроме связанной по рукам и ногам Тенде. Кису оглянулся и потряс кулаком.— Иди за мной, Била Хурума! — проревел он. — Иди, если посмеешь!Шум воды заглушал его голос. Он забрался в каноэ и занял место на корме; Айари и Элис последовали за ним. Я тоже запрыгнул на борт и, схватив белокурую дикарку за плечи, втащил ее в каноэ, но не сразу разжал руки.— Ты видел, господин? Он заставил ее танцевать обнаженной!— Разумеется. Она всего-навсего рабыня.— Да, господин.— Как и ты, — добавил я.— Да, господин.— Ступай на место, рабыня.Мы взялись за весла. Один раз белокурая дикарка оглянулась на меня, но под моим суровым взглядом тут же потупилась и принялась усердно грести.Я улыбнулся. Рабыня, живущая в ней, отчаянно стремилась на волю. Этой ночью, подумал я, она будет умолять господина о близости. 34. БЕЛОКУРАЯ ДИКАРКА ТАНЦУЕТ. ЧТО ПРОИЗОШЛО В ЛЕСУ МЕЖДУ РАБЫНЕЙ И ЕЕ ГОСПОДИНОМ — Берегись! — крикнул я.Небольшой тарск, весом не более сорока фунтов, рыл землю клыками и угрожающе похрапывал. В следующее мгновение он накинулся на меня. Я отшвырнул его копьем — одним из тех, которыми мы завладели в короткой схватке с рейдерами на болоте к востоку от Ушинди, но зверь тут же снова бросился в атаку.Белокурая дикарка пронзительно завопила.Я опять ударил его копьем; тарск отлетел, однако не успокоился. Острие моего копья обагрилось; шкура зверя потемнела от крови.Тарски хитры, проворны и жутко упрямы. Лучше всего охотиться на них с длинным копьем верхом на кайиле. На гигантских тарсков охотятся даже с воздуха — с седла тарна. Сражаться с ними в зарослях невозможно — не только из-за ограниченной видимости, но главным образом из-за недостатка маневренности. Впрочем, тарск настолько проворен и агрессивен, что и на открытой местности справиться с ним непросто.Зверь рывком повернул голову, грива рассыпалась по спине.— Прячься за меня! — крикнул я дикарке, но было поздно.Низко склонив голову, хищник бросился вперед и сбил ее с ног. Я отбросил его копьем и тут же нанес еще один удар. На сей раз мне удалось пронзить его насквозь.Тяжело дыша, я придавил тело зверя ногой, выдернул копье и повернулся к белокурой дикарке.— Жива?— Да, господин.Нога ее была в крови. Я опустился на корточки:— Покажи ногу.— Это опасно, господин?— Нет, — сказал я. — Просто царапина.— А шрам останется? — с тревогой спросила она.— Нет.— Это хорошо. — Девушка вздохнула с облегчением и откинулась назад, заложив руки за голову. — Я так хочу быть красивой, и для себя, и для моего господина… то есть моих господ.— За последнюю пару недель ты в самом деле похорошела.— Благодарю тебя, господин. — Она искала моего взгляда. — Я же твоя, ты знаешь.— Естественно.— Последний раз ты брал меня еще в Шенди!— Верно.— Ты овладел мной как рабыней…Я промолчал.— Когда ты швырнул меня на спину и овладел мною неистово и грубо, я поняла, что я больше не свободная женщина.— Да, девушки обычно быстро усваивают этот урок.— Еще я помню рабыню, которая глянула на меня из зеркала. Она была так прекрасна…— Да, — кивнул я.— Только рабыня может быть такой красавицей.— Да.— Но я — земная женщина. И я не осмелилась признать в той девушке саму себя.Я улыбнулся. Неужели она не понимала, что тогда, в Шенди, из зеркала на нее смотрело ее подлинное, сокровенное «я»? Как бы ни бывали жестоки мужчины с женщинами, сами женщины порой истязают себя гораздо больней.Она наклонилась и принялась рассматривать свою ножку.— Царапина неглубокая, — сказал я. — Шрама не будет.— Я тщеславна, правда?— Да.— А рабыням это разрешается?— Да.— Хорошо… — вздохнула блондинка. — Я бы не вынесла, если бы за меня дали меньше, чем за Тенде или Элис.— Настоящая рабыня, — усмехнулся я.— Да, господин.— Не бойся, — успокоил я ее, — твоя цена не уменьшится.Я встал и направился к веерной пальме. Сложив ладони чашечкой, я зачерпнул из углубления в основании огромного листа большую пригоршню воды, вернулся к рабыне и бережно промыл ее рану. Она зажмурила глазки, но терпела. Затем я сорвал несколько листьев, обернул ими ногу девушки и перевязал усиками коврового растения.— Благодарю тебя, господин.Она потянулась ко мне и обвила мою шею руками. Я взял ее за запястья, медленно развел ее руки в стороны, потом вытянул их вперед и связал.— Господин! — умоляюще воскликнула блондинка.— В следующий раз, — сказал я, — не смей делать этого без разрешения.— Хорошо, господин.— Встань, рабыня! — приказал я.— Да, господин.В тот самый день, незадолго до полудня, мы достигли вершины водопада. Кису увидел флотилию Билы Хурумы и заставил Тенде плясать обнаженной на камне в воде…Несколько часов мы шли вверх по реке. Ближе к вечеру, причалив к берегу, мы спрятали каноэ и углубились в лес.— Хочу мяса, — заявил Кису.— Я тоже, — сказал я. — Пойду поохочусь.Воинам трудно обходиться без мяса. К тому же жители последней деревни предупреждали, что путь вверх по реке будет становиться все сложней и опасней. Неплохо было бы поесть мяса впрок.— Мне понадобится вьючное животное, — сказал я. Белокурая дикарка немедленно вскочила на ноги и встала передо мной, низко склонив голову:— Я — вьючное животное, господин.— Следуй за мной, — Да, господин.Мы шли по джунглям не меньше двух анов, пока не подняли тарска. Он набросился на меня, и я убил его.— Наклонись, — приказал я девушке.Она послушно подставила спину. Я взвалил тушу ей на плечи. Она пошатнулась.Я повернулся и пошел прочь. За мной, задыхаясь и спотыкаясь под весом убитого мною зверя, брела моя рабыня.Я посмотрел в небо сквозь густые кроны деревьев:— Смеркается. Мы не успеем до темноты добраться до лагеря. Устроимся на ночлег здесь, а утром пойдем дальше.— Да, господин.Она стояла на коленях и жарила на костре мясо тарска. Я срубил длинную толстую жердь и проделал ближе к краю желобок глубиною в дюйм.— Зачем это? — спросила девушка.— Невольничий кол, — ответил я, — привязать тебя на ночь.— Понимаю, — вздохнула она и повернула вертел. Капельки жира с зарумянившегося бока тарска с шипением падали в костер.Ударами камня я вогнал жердь в землю, оставив снаружи всего несколько дюймов.— Еда готова, господин, — сказала рабыня.Я осторожно снял вертел с огня, положил на траву и принялся резать мясо. Рабыня смотрела на меня, стоя на коленях у костра. Я встал, накинул ей на шею длинный кожаный ремень и повел к колышку. Ремень точно лег в заранее выпиленный мною желобок.— Встань на колени, — приказал я.— Да, господин.Блондинка стояла на коленях у невольничьего шеста, а я вернулся к костру и приступил к трапезе. Я отрезал кусочки сочного мяса и отправлял их в рот. Насытившись, я швырнул кусок и рабыне. Он попал ей в грудь и отскочил на землю. Девушка схватила его обеими руками и принялась жадно есть, не сводя с меня глаз.Я вытер рот тыльной стороной ладони и снова посмотрел на рабыню:— Хочешь еще?— Нет, господин.Воды с листьев веерной пальмы мы попили раньше. Я прилег у костра, опершись на локоть, и уставился на невольницу. Как все-таки приятно владеть женщинами…— Ты свяжешь мне перед сном руки за спиной, господин? — спросила она.— Да.— Так всегда поступают с рабынями?— На природе — да, — ответил я. — Особенно когда под рукой нет ни цепей, ни наручников. Но руки не обязательно спутывать за спиной. Порой их связывают над головой или перед грудью, а то и прикручивают к дереву.— А в городах девушек тоже привязывают на ночь?— Иногда, — сказал я. — Все равно в ошейнике они не убегут дальше городских ворот.— Но ведь не все рабыни хотят бежать?— Конечно. На самом деле, беглянок очень мало. Важно, чтобы девушка понимала: хочет она бежать или нет, побег практически невозможен. Потому вас и связывают. К тому же, если рабыня и сумеет скрыться от своего хозяина, у нее все равно появится новый. Зачастую гораздо хуже первого.— Да, господин.— Попытка бегства — глупый и неоправданный риск. Пойманной рабыне могут запросто отрезать ноги. Она содрогнулась.— Я бы побоялась бежать, господин.— Но ты же пыталась улизнуть из Порт-Кара.Тогда я поймал ее, связал и вернул Улафи, бывшему в то время ее хозяином. Я хотел сам отвезти блондинку в Шенди в надежде напасть на след вероломного Шабы, предавшего Царствующих Жрецов.— В то время я еще ничего не понимала, — смутилась, она. — Я не знала, что побег невозможен, и не представляла, как сурово могут меня наказать. Я даже не догадывалась, что это значит — быть рабыней на Горе.— Теперь догадываешься? — усмехнулся я.— Да, господин. — Она стояла на коленях у невольничьего колышка, с петлей на шее. — Знай я тогда то, что знаю сейчас, я не осмелилась бы и шелохнуться!Я кивнул. Умные женщины быстро понимают, что их ждет на Горе.— Господин?— Да?— А все хозяева привязывают рабынь на ночь?— Нет. Многое зависит от обстановки и от самой рабыни.— Если рабыня всем сердцем любит господина, он же не станет привязывать ее?— Может, и станет, если захочет напомнить ей, что она — всего-навсего рабыня.— Понимаю.— Иногда, — сказал я, — рабынь запирают в конуру или приковывают цепью к железному кольцу.— Зачем?— Чтобы их не украли. Блондинка вздрогнула:— Разве рабыню могут украсть?— Запросто, — сказал я. — На Горе это случается сплошь и рядом.— Я слышала, что девушек на ночь приковывают цепями к кровати господина.— Да, такое часто бывает.— Но ведь в покоях своего господина девушка находится в безопасности?— Конечно, — сказал я, — если ее господин там же.— Тогда зачем же приковывать ее цепями?— Потому что она — рабыня.— Да, господин. — Блондинка низко склонила голову.— Ну что же, — сказал я, — пора привязывать тебя на ночь— Пожалуйста, господин, — торопливо выпалила она, — позволь мне еще немного поговорить с тобой. Не привязывай свою рабыню прямо сейчас.— Ладно, — согласился я.Она с радостным видом опустилась на пятки и положила руки на веревку у самого горла.— То, что Кису сделал сегодня с Тенде… Разве это не ужасно?— Что?— Он заставил ее танцевать обнаженной!— Ну и что?— Но… — смешалась девушка.— Она — рабыня, — напомнил я.— Да, господин… А рабыне позволяется танцевать голой?— Да.Она потупила взгляд:— Господин…— Да? — откликнулся я.— Рабыня — это все равно что вещь?— Конечно.— И я — вещь?— Естественно. Причем очень красивая вещь.— Спасибо, господин.— Тебе не нравится быть вещью? — поинтересовался я.— Я не чувствую себя вещью, — призналась она.— С точки зрения горианских законов, — уточнил я, — ты скорее животное, чем вещь.— Да, господин…— С одной стороны, никакое животное — ни человека, ни белку, ни птицу — нельзя назвать вещью или предметом, поскольку они одушевлены. С другой стороны, все живые существа являются предметами, поскольку занимают место в пространстве и подчиняются физическим законам.— Я не об этом, — сказала девушка. — Ты ведь понимаешь, что я имею в виду.— Нет. Не понимаю. Выражайся ясней.— Считается, что к женщине относятся как к вещи, если мужчины не прислушиваются к ее мнению и не заботятся о ее чувствах.— Но ведь и женщина, преследуя свои корыстные цели, может относиться так к другой женщине. Или к мужчине. Равно как и мужчина — к другому мужчине. То, о чем ты говоришь, — общечеловеческая проблема.— Может быть…— Когда тебя считают вещью или относятся к тебе как к вещи, — продолжал я, — это совсем не то, что быть вещью на самом деле. Те, кто относится к другим людям как к неодушевленным предметам, на самом деле не считают их таковыми. Это было бы безумием.— Ты говоришь не о том, — улыбнулась она.— На каком основании ты утверждаешь, что мужчины относятся к тебе как к вещи? — спросил я. — На том, что oни не соглашаются с твоим мнением? Тебе не кажется, что это не совсем логично?— Да, но если мужчины не делают то, чего мы, женщины, от них хотим, это значит, что они не считаются с нашими чувствами.— Интересная мысль, — усмехнулся я. — Выходит, если женщина не считается с желаниями мужчины и не бросается сломя голову выполнять любую его прихоть, он может заключить, что она относится к нему как к вещи?— Как глупо! — фыркнула блондинка.— Вот именно.— Мне трудно об этом говорить, — вздохнула она. — Ты не знаешь, что такое расхожие истины и традиционный образ мыслей.— Это точно, — хмыкнул я.— Я попробую еще раз, с самого начала.— Попробуй, — кивнул я.— Мужчин интересует в женщине только тело.— Никогда не встречал подобных мужчин. Хотя, конечно, это не повод утверждать, что таких типов в природе не существует.Она удивленно посмотрела на меня.— Тебя послушать, так мужчине все равно, разумна его женщина или нет. И не спорь со мной. Чем нелепее обвинение, тем глупее выглядит человек, пытающийся его опровергнуть. Если тебе заявят, что ты — бешеный слин, ты же не станешь предъявлять кровь на анализ?— Когда говорят, что мужчине нужно только женское тело, имеют в виду, что мужчин не очень-то интересует, о чем думают женщины, что они чувствуют…— Вот это уже верно, — кивнул я. — Хорошо это или плохо, но людям свойственно не обращать внимания на мысли и чувства других.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43