И вдруг он вспомнил и сразу догадался, кто бы это мог быть.Да, теперь он узнал и голос.Этот голос принадлежал эффектной горластой блондинке — солистке оркестра.
Джуди... Джуди, как ее... Джуди Эллис.Да, это была Джуди Эллис.Но почему Джуди Эллис это сделала? Что заставило ее так рисковать ради вооруженных грабителей?
Все это было необъяснимо — если только для Джуди Эллис они не были незнакомыми грабителями. Эта догадка привела Уиллистона в еще большее замешательство, ибо он не помнил, чтобы когда-либо встречал ее или слышал ее имя раньше. Надо спросить у остальных, а потом уж решать, что с ней делать.
На нее нельзя просто махнуть рукой — ведь, если она их знает, она представляет опасность.Это, во всяком случае, уж точно.Кто она, на кого работает — эти вопросы оставались тревожной тайной, которая мучила профессора Эндрю Уиллистона до тех пор, пока его наконец не одолел сон.
— Я понимаю, что в рабочие дни плата за междугородный выше, чем по выходным, но мне показалось, дело не терпит до воскресенья, Бад,— говорил человек, звони-. вший каждую неделю в Атланту.— В конце концов, я же плачу, а не ты... Нет-нет, я звоню вовсе не потому, что мне тут одиноко, или потому, что я скучаю по моей лапочке. Я звоню рассказать, что у нас вчера произошло. Говоря коротко и даже с афористическим изяществом, старый сквалыга подавился... Это старая шутка, Бад. Но если ты ее не знаешь, я не буду тебе сейчас ее рассказывать — это мне обойдется слишком дорого. Я же не штампую эти четвертаки, сам понимаешь.
Он глянул из телефонной будки на желтый «мустанг», едва не плавящийся под лучами утреннего солнца.
— Бад, люди, о которых я тебе писал, оказывается, такие энергичные и такие затейники: у них армейские автоматы! — продолжал он.— И зажигательные мины. Нет, я тебе лапшу не вешаю. Я не кручу тебе мозги и не шуткую, идиот ты несчастный! Бад, тут все слишком круто, чтобы изъясняться с тобой на этом дурацком сюсюкающем жаргоне. Все это уже похоже на настоящую войну в чикагском духе, и если ты слишком юн, чтобы помнить, что это такое, вспомни о вендетте между Галло и Профаччи пару лет назад... Да, в Бруклине. Слушай, вчера вечером эти ковбои ворвались в «Фан парлор» с автоматами и целым арсеналом офигительных «железок». Гранаты со слезоточивым газом — и все в таком духе,- Я тут'"слышал, что у них на автоматах были глушители,— представляешь? Даже у нас нет автоматов с глушителями!
Было еще только без десяти десять утра, но солнце уже палило нещадно, и, потея в телефонной будке, Он то и дело отирал пот со лба.
— Это очень крупная рыба, Бад,— продолжал он,— а у Пикелиса тоже организация дай Боже! И мне очень не
улыбается перспектива быть взятым за задницу в самый разгар событий, да еще когда я тут один... Конечно, я боюсь! Я же не Джон Уэйн, и не Ричард Бартон, и не Жан-Поль Бельмондо! И к тому же я еще не видел окончательного варианта сценария. Все, что мне известно, это то, что меня, может быть, «уложат» в следующем эпизоде, а я еще слишком молод, чтобы умирать... Спокойствие? Тебе-то легко убеждать меня сохранять спокойствие, ты же сидишь в паре сотен миль от этого пекла. Может, и нет. Может, у этих пришлых ребят есть радиоуправляемые ракеты — откуда я знаю. Меня теперь уже это не удивит... Нет, неправда. Все, что они делают, меня очень удивляет — и пугает... Терпеть не могу сюрпризов... Нет, я не знаю, сколько их, но я-то один, и шансы у меня хреновые. Мне было бы спокойнее, если бы рядом оказались девять членов нашей семьи — с пушками, мортирами и гаубицами. Четырнадцать — это было бы еще приятнее — поддержка с воздуха... ага, расскажи это боссу. Скажи ему, что мне нужно подкрепление... Послушай, Бад, проблема вовсе не в этом! С этим у меня все в порядке. Снять девку здесь совсем не проблема. Я пользуюсь успехом, я нравлюсь, и к тому же мне известны по меньшей мере семь веселых домов в городе.
Он помолчал и снова поглядел на стоящий рядом с будкой желтый «мустанг». Кожа сиденья, верно, перегрелась и потрескается.
— Нет, трупов пока нет, но это дело ближайших дней,— предупредил он.— Бад, эти ребята собираются разгрохать всю организацию Пикелиса, и он не сможет им... А ты лучше поверь! Слушай, пришли-ка сюда еще подмоги, или я буду очень сильно плакать. Повторяю по буквам. П-о-д-м-о-г-а — все заглавными буквами, с восклицательным знаком в конце... Очч-чень смешно, ты хочешь разбить мне сердце..'. Слушай, ты, Чарли Чаплин, ты бы не стал так гнусно шутить, окажись ты тут один...
В этот момент разговор прервали.
— Доплатите семьдесят пять центов, пожалуйста,— проворковала телефонистка.
— Я еще позвоню в воскресенье, если останусь жив,— пообещал человек в телефонной будке и повесил трубку.
Он вышел на улицу и услышал, как церковные куранты пробили десять. А в восьми милях от телефонной будки, в самом центре Парадайз-сити, секретарь суда Арнольд Тиббет
нараспев объявил:
— Внимание! Высокий суд округа Джефферсон открывает свое заседание. Председательствующий — его честь судья Ральф М. Гиллис. Прошу встать!
— Суд идет! — предсказал Келлехер. В огромный зал судебных заседаний набилась толпа
официальных лиц, полицейских, репортеров и зевак, пришедших на сенсационный процесс. Если верить городским сплетням, процесс обещал быть гнуснее шведской порнухи. Никто из ста шестидесяти присутствующих не обратил особого внимания на трех белых мужчин, сидящих рядом с преподобным Эзрой Снеллом в восьмом ряду. Судья Гиллис, с тройным подбородком и торжественным взглядом, в бифокальных очках в золотой оправе и в развевающейся мантии, показался в зале и прошествовал к своему креслу с высокой спинкой, и весь зал стоя почтительно его
приветствовал.По залу прошелестел ропот — зрители предвкушали занятное зрелище.
Судья Гиллис махнул рукой секретарю, и тот по привычке зычно потребовал «тишины в зале».
Гиллис кивнул и взглянул на стол обвинителя, за которым восседал окружной прокурор округа Джефферсон Рис Эверетт — очень импозантно выглядящий в своем новом сером костюме,— в окружении двух коротко стриженных ассистентов. Судья с первого взгляда понял, что «старик Рис» уже под парами и готов ринуться в бой, исполненный клокочущей энергии и риторического дара, всегда посещавшего его перед всякой возможностью заявить о себе в прессе и в людской молве.
Гиллис вряд ли мог его осуждать за это, он ведь и сам был окружным прокурором, перед тем как восемь с половиной лет назад был удостоен чести занять судейское кресло. Судья откинулся на спинку, обвел взглядом зал суда и моргнул, приметив около Снелла белого мужчину. О Боже.
О Боже, Боже, Боже!Да, это точно он, собственной персоной. Судья Гиллис сразу узнал длинные седоватые локоны, знаменитую,
крупной лепки голову, которую неоднократно видел на телеэкране в передачах новостей.Это был он, и ясное дело, он приехал сюда не просто поглазеть. Он бы не стал приезжать просто так. Это был тигр, жестоко и кровожадно растерзавший не один десяток прокуроров, попавшихся ему на пути и пожранных им с аппетитом. Это был людоед, этот адвокат. Ну, это будет тот еще процесс! И на какое-то мгновение судья захотел было даже подозвать к себе «старика Риса» и предупредить его. Нет, «старик Рис» уже вон как копытом бьет — и Гиллис решил дать ему возможность все испытать на собственной шкуре. Это будет мучительный урок, подумал Гиллис, но должен же «старик Рис» когда-нибудь столкнуться с реалиями настоящей жизни после всех долгих лет сладкого житья-бытья в оранжерейной атмосфере исправно функционирующей империи Пикелиса. Пусть «старик Рис» набьет себе наконец шишек — может, он немного и повзрослеет, злорадно решил судья.
Эверетт, мэр, Мартон и лично Джон Пикелис не ведали, какой их ожидает сюрприз. Судья Гиллис приложит все старания, чтобы вести процесс в нужном русле, как они от него и ожидали, но трезво мыслящий человек в судейском кресле понимал, что с его участием этот процесс может растянуться на многие недели, а если нет, то когда этот негр будет осужден, он подаст апелляцию в Верховный суд Соединенных Штатов. Такая перспектива его даже возбуждала: ни одно из дел, рассматривавшихся судьей Ральфом Гиллисом, никогда не передавалось на рассмотрение Верховного суда страны. Верховный суд Соединенных Штатов — это что-то! Говорят, он не проиграл в Верховном суде ни одной своей апелляции по делам об убийстве — потрясающий послужной список!
О Боже, Боже, Боже...Судья Гиллис едва ли не мурлыкал, с трудом подавляя заигравшую у него на губах улыбку.
Он кивнул секретарю суда.
— Народ против Клейтона,— пропел секретарь.
— Прошу, введите подсудимого,— резко приказал судья.— Мы же не можем начинать процесс без подсудимого.
Секретарь дал знак охраннику у боковой двери, и через десять секунд четыре полицейских препроводили Сэма Клейтона в зал. Новая волна ропота прокатилась по
залу, рука судьи снова взметнулась вверх, и раздалась новая просьба сохранять тишину.
— Мистер Клейтон,— начал судья. Кое-кого в зале удивили эти слова, ибо к чернокожим жителям округа Джефферсоя обыкновенно обращались просто по имени. Никто не догадывался, что судья Гиллис просто старается строго соблюдать букву процедуры, чтобы стенограмма процесса, когда она ляжет на стол Верховным судьям Соединенных Штатов, была без сучка и задоринки.— Мистер Клейтон, представляет ли ваши интересы на настоящем процессе адвокат? — спросил смиренно Гиллис.— Я что-то не вижу никого за столом защиты. Если у вас нет своего адвоката, то, в соответствии с федеральными законами и законами штата, я обязан назначить
вам адвоката.
Окружной прокурор благосклонно все это выслушал. Все было заранее обговорено. Судья назначит Нортона Вудхауса, а Вудхаус знал, что от него требуется.
— Если высокий суд позволит...— произнес кто-то из зала.
«Так, началось»,— подумал Гиллис и сказал:
- Да?
Несколько человек, в том числе и подсудимый, повернулись на голос незнакомца. Это был хорошо одетый, импозантный, седеющий мужчина с большой головой
и зычным голосом.
— Позвольте мне подойти к судейскому столу, ваша честь! — попросил он.
— Это имеет отношение к вопросу об адвокате подсудимого? Если да, то можете,— сурово заявил судья.— Если нет, то прошу вас сесть. Я не могу позволить отвлекать суд по пустякам и не позволю превращать его
в балаган.
Эверетт просиял. Уж можно положиться на старого доброго Гиллиса — он не допустит превращения суда в балаган. Окружной прокурор не заметил, каким взглядом смотрел Клейтон на чернокожего священника, сидевшего рядом с незнакомцем, и как преподобный Снелл многозначительно кивнул подсудимому. Северянин — ибо его выговор выдавал в нем приезжего с Севера — зашагал по проходу и остановился в десяти футах перед подиумом.
— Я вас слушаю! — сказал Гиллис.
— Суду нет необходимости назначать адвоката для подсудимого, ваша честь,— сказал незнакомец.— Я явля- юсь адвокатом мистера Клейтона.
Рис Эверетт нахмурился, услышав эту неожиданную новость, а Шелби Салмон — корреспондент местной телестанции, освещающий процесс,— дважды сглотнул слюну, узнав самозванного адвоката.
— Имеете ли вы адвокатскую лицензию, позволяющую вам практиковать в нашем штате? — спросил судья с видом невиного младенца.
— Да, ваша честь. Я член коллегии адвокатов Нью-Йорка и ряда других штатов и — в порядке обмена и в силу соответствующего постановления Верховного суда этого штата — имею право практиковать здесь.
— Позвольте узнать ваше имя, адвокат?
О Боже, Боже, у «старика Риса» сейчас будет удар.
— Мое имя— Джошуа Дэвид Дэвидсон,— ответил он голосом, который прозвучал в тишине зала как звук боевой трубы.
Эти слова произвели эффект разорвавшейся бомбы.
Тихая истерика — беззвучная, но ясно ощутимая — овладела присутствующими в зале суда. Репортеры перешептывались, зрители вскочили на ноги, чтобы взглянуть на знаменитого адвоката по уголовным делам, а у окружного прокурора округа Джефферсон на физиономии возникло выражение полного недоумения, словно он не знал — то ли ему плакать, то ли наложить в штаны. Джошуа Дэвид Дэвидсон — какого черта ему здесь надо?
— Прошу сохранять тишину, или я попрошу очистить зал! — пригрозил судья, с тайным удовольствием вкушая выражение ужаса и страдания на лице «старика Риса».
— Ваша честь,— выпалил наконец Эверетт, вскочив на ноги.— Ваша честь, мистер Дэвидсон весьма известный, опытный и дорогой адвокат. Я бы хотел знать, по какой причине он участвует в этом деле. Я бы хотел знать, кого он представляет — какую-то группу агитаторов?
— Я представляю Сэмюэля Рузвельта Клейтона, сэр. Судья обратился к подсудимому.
— Этот человек ваш адвокат? — спросил Гиллис.
— Да, ваша честь. Эверетт снова побледнел.
— При тех баснословных гонорарах, которые берет этот нью-йоркский адвокат,— съехидничал он,— я не могу поверить, что подсудимый в состоянии был нанять его! Что, этот мальчишка...
— Если высокий суд позволит, я буду настаивать,чтобы суд попросил окружного прокурора не отзываться о моем клиенте в столь презрительной, уничижительной и нетерпимой манере,— быстро парировал Дэвидсон.— Мистеру Клейтону двадцать восемь лет, он три года верой и правдой прослужил в вооруженных силах Соединенных Штатов. Он не мальчишка. Он взрослый мужчина, пользующийся всей полнотой прав, уважением и достоинством, которые наше законодательство — как федеральное, так и местное — гарантирует совершеннолетним гражданам страны.
Гиллис глубокомысленно кивнул. Дэвидсон разобьет «старика Риса» в пух и прах еще задолго до конца этой баталии. От Эверетта только перья полетят. Из него потом даже хорошей котлеты не получится.
— Прошу суд обратить на это внимание обвинителя,— невозмутимо настаивал Дэвидсон.
— Ваш клиент обладает всей полнотой законных прав, мистер Эверетт,— заявил Гиллис.— Прошу вас считать, что это официальное заявление суда.
— Но есть еще один вопрос, который, мне кажется, сейчас должен быть прояснен — прежде чем мы приступим к длительному и трудоемкому процессу отбора присяжных, ваша честь,— продолжал знаменитый адвокат по уголовным делам.— Я был бы весьма благодарен, если бы вы официально попросили окружного прокурора не делать более никаких замечаний относительно того факта, что я не являюсь местным жителем или что мои гонорары составляют значительные суммы. Мне представляется, что оба замечания апелляционными инстанциями могут быть восприняты как проявление предубеждения обвинителя.
Дэвидсон открыл все свои карты.
Он собирался придираться к каждому пункту, каждому слову, каждой технической мелочи и явно был готов сражаться до самого конца. Ему нечего было предложить «старику Рису» — ничего, кроме обострения язвы желудка и бессонницы.
— Мистер Дэвидсон, будьте добры; подойдите поближе,— попросил судья.
— Конечно, ваша честь.
— Я обратил внимание — с каковым расчетом, полагаю, это и было сделано — на вашу реплику относительно длительного и трудоемкого отбора присяжных,— сухо заметил судья. Дэвидсон улыбнулся.— И ваша реплика о «возможном пересмотре дела апелля-
ционными инстанциями» также не осталась мной незамеченной. Но как предупредил меня наш уважаемый прокурор, этот процесс обещает быть несложным и недолгим, ибо подсудимый признал свою вину, так что процесс может продлиться не более нескольких дней. Через неделю я планирую отправиться в отпуск. Я бы только приветствовал, если бы вы с пониманием отнеслись к такой перспективе.
— Не вижу причин, почему бы ваш отпуск не смог состояться, ваша честь,— ответил Дэвидсон с изысканнейшим тактом.— В конце концов, этот процесс вряд ли продлится неделю, однако и начнется он никак не раньше. Я собираюсь попросить вас отложить слушание дела на месяц, чтобы дать мне достаточное время для подготовки защиты.
— А если я откажу вам?
— Ваша честь, я не сомневаюсь, что такой мудрый и многоопытный судья, как вы, безусловно, понимает, в каком духе выскажется апелляционный суд по поводу того, что вновь назначенного адвоката вынуждают сократить время на подготовку к слушаниям дела, за которое полагается, вероятно, смертная казнь. Апелляционный суд уже по одной этой причине отменит ваше решение.
Что правда, то правда, и Гиллис это прекрасно понимал, и Дэвидсон знал, что Гиллис это понимает.
— Готов поспорить, что у вас еще есть просьбы к суду,— предположил судья.
Дэвидсон усмехнулся.
— Очень рад, что моя оценка вашей мудрости, ваша честь, оказалась верной. Да, у меня есть еще несколько просьб — целый набор. Я собираюсь сослаться на прецедент «дела Миранды», как только процесс начнется, но это только для затравочки.
Человек в черной мантий кивнул.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33