Майер не любил, когда его беспокоили дома по воскресеньям, ибо в выходные у него пуще обычного пошаливал желчный пузырь, но Ирвинг не сказал об этом в телефонном разговоре, потому что любой агент правоохранительных органов, подключившийся к телефонному кабелю в данный момент, разумеется, и так все досконально знал о желчном пузыре Майера, так что Ирвингу не хотелось лишний раз доставлять этим гнидам удовольствие. Ирвинг был преданным и предусмотрительным малым, он к тому же приходился Майеру племянником со стороны жены. Ирвинг мог сделать для своего дяди практически все что угодно. Можете себе представить, он даже заставил себя полюбить телячьи котлетки с пармезаном — лишь бы умилостивить северных друзей дяди Майера, когда те приезжали погостить в Майами. Трудно не любить этого добрейшего Ирвинга, подумал Пикелис, кладя трубку, хотя никто его почему-то не любил.
Вышедшая в понедельник утренняя газета Парадайз-сити известила читателей, что, как установил коронер Перси Фарнсуорт, покойная Перл Делайла Таббс была зверски изнасилована до и после нанесения ей ножевых ранений, оказавшихся смертельными, и объявила, что судебный процесс по обвинению Сэма Клейтона в изнасиловании и убийстве начнется в четверг. Судья Ральф Гиллйс заявил, что он готов назначить адвоката для
обвиняемого, если Клейтон не сумеет обеспечить себе защиту. Окружной прокурор Рис Эверетт благочестиво отказался комментировать дело во избежание давления на присяжных, по его словам, «руководствуясь духом недавних постановлений Верховного суда Соединенных Штатов», но доверительно сообщил «не для печати», что сексуальные подробности предстоящих слушаний дела произведут шокирующее впечатление на общественность. Криминальный репортер, автор заметки в «Дейли трам-пет», не стал цитировать этих слов, но весьма прозрачно намекнул, что следует ожидать сенсационных свидетельских показаний.
Дело явно вызвало незначительный интерес среди белых представителей среднего класса. Это установил Уил-листон, проводя в то утро свои интервью — ритуал, позволявший ему определить общественные настроения в городе и наметить потенциальных кандидатов для участия в будущем движении сопротивления. Ни один из опрошенных в беседе с ним ни словом не обмолвился о неслыханном преступлении и о готовящемся уголовном процессе, и никто не выказал ни малейшей озабоченности по поводу методов административного управления и действий правоохранительных органов в Парадайз-сити. Только одна домохозяйка, блондинка тридцати одного года, выразила некоторое беспокойство по поводу исполнения ее мужем своих супружеских обязанностей и намекнула, что Уиллистону не стоит торопиться, но никто не заговорил о безнравственности и порочности организации Пикелиса. Горожане даже и не подозревали, что оказались во власти оккупационных сил, размышлял Уиллистон, так чего ж удивляться, что они не поднимаются на борьбу против оккупантов!
Он получил приглашение мэра пообедать в городском клубе. Пресс-секретарь Эшли решил устроить официальный обед, вычислив, что это событие может стать материалом для газетного репортажа. О Роджере Стюарте Эшли не так уж часто писали в газетах, потому что ему это, прямо сказать, и не особенно-то было нужно — ведь у него не было политических противников. Но у него все же сохранились еще крупицы самолюбия, а пресс-секретарь изо всех сил хотел доказать, что выполняет какую-никакую полезную работу. Обед с жареными цыплятами проходил под аккомпанемент коктейлей с бурбоном и хорошо замаринованных банальностей о грядущем экономическом и культурном буме, который вот-
вот должен разразиться на Новом Юге. Мэр также сделал несколько весьма тонких замечаний об общественных вкусах и политической власти, доказав, что под маской фотогеничного лица скрываются остатки ума и проницательности — невзирая на долгие годы пристрастия его обладателя к спиртному и деньгам. Деградировавший, но все же не вконец уничтоженный политический деятель местного масштаба, Эшли показался Уиллистону слабовольным хитрецом, чья преданность собственному комфортному житью не позволяла ему в какой бы то ни было степени встать в оппозицию к Джону Пикелису.
Двух собеседников сфотографировали и вместе с заранее подготовленным заявлением мэра о светлом будущем города фото разослали во все средства массовой информации округа. После обеда разведчик возобновил «полевые» исследования, направив свои стопы в район Лоуэлл-сквер, где селились зажиточные представители черной общины города. Они были не так уж многочисленны: несколько адвокатов, врачей, страховых агентов, гробовщиков, торговцев и владельцев ресторанов и баров. Неподалеку от Лоуэлл-сквер он приметил Первую баптистскую церковь и вспомнил, что мэр Эшли отрекомендовал ее настоятеля как «ответственного священнослужителя, который является рупором настроений негритянского на-. селения города». Это была не очень большая церковь, и офис настоятеля в задней части здания также был не очень велик, однако сам преподобный Эзра Снелл оказался весьма внушительных размеров. Он был высокий, широкий, с кожей цвета эбенового дерева, говорил густым голосом и держался почтительно.
— Не хотелось бы показаться негостеприимным,— заявил он торжественным тоном,— но я очень сомневаюсь, что смогу дать вам удовлетворительный ответ относительно будущего индустрии развлечений в этом городе.
Еще учась в колледже много лет назад, он, вероятно, брал уроки ораторского искусства — может, и актерского мастерства,— и теперь трубный глас этого, импозантного мужчины, с огромной, как барабан, грудью, звучал непринужденно и мощно.
У него был голос одаренного оратора старой школы и манеры прирожденного общественного лидера.
— Меня заботят некоторые иные проблемы, имеющие отношение скорее к сегодняшней ситуации,— добавил священник с тревогой. Он помолчал, в течение нескольких секунд изучая взглядом разведчика.— Вы работаете в исследовательской фирме Майами, не так ли? — спросил он.
— Да, вот уже три года.
— Но вы же не южанин, мистер Уоррен?
— Нет, я уроженец Вермонта. Полагаю, вы это сразу определили по моему выговору,— признался профессор психологии.— Я долгое время жил также в Нью-Йорке. Но почему вы спрашиваете?
Чернокожий священник заколебался, пытаясь облечь свой ответ з более точные слова.
— Я не хотел бы смущать вас, мистер Уоррен, но, насколько я себя знаю, я склонен — возможно, по причине того, что мы сейчас переживаем трудные времена,— говорить несколько иначе с южанами. И насколько я понимаю, большинство из них, особенно белые, и со мной говорят иначе. Я не стремлюсь никого критиковать или жаловаться, вы же понимаете.
— Пожалуй, да, сэр. Разумеется, есть масса северян и жителей Запада, множество людей во всех уголках страны, которые могут говорить «иначе» с чернокожими. Наша компания работает во многих штатах, и я встречаюсь с подобными людьми довольно часто.
Снелл кивнул.
— У меня сейчас у самого есть проблема, связанная с общественным мнением,— сказал он скорбно.— Один из прихожан моей церкви должен предстать перед судом по обвинению в убийстве, которого он не совершал; наш народ будет настроен очень враждебно и исполнится злобой и ненавистью, когда его казнят.
— Вы имеете в виду дело Клейтона?
— Да, Сэмюэль Клейтон не убивал Перли Таббс и, конечно же, не насиловал ее.
— Почему вы так уверенно об этом говорите?
— Потому что ее никто бы не стал насиловать. Она была проституткой, уже много лет. Мать выгнала эту несчастную блудницу из дому, когда ей было только пятнадцать,— это произошло восемь лет назад. Любой мог сговориться с Перли Таббс за пинту джина или за пару долларов в любое время, в любой день недели. Перли Таббс была блудной овцой и падшей девушкой, и с каждым годом она падала все ниже и ниже, пока не стала совсем подзаборной.,..
— Может быть, у Клейтона не оказалось при себе пары долларов или пинты джина? — возразил Уиллистон.
Старик покачал головой.
— Нет, это невозможно. У него свое дело — собственный автофургон, к тому же у него есть девушка. В тот день он был в церкви на танцах — я сам его видел — со своей девушкой, пробыл там неотлучно и ушел далеко за полночь, уже после совершения убийства. Многие видели его на танцах.
— Но он же признался?
Священник нетерпеливо передернул плечами.
— Его под пытками заставили сделать признание. У нас это обычное дело, и всем это известно.
— А свидетели? Ведь люди видели его на танцах - они же могут дать показания! — резонно заметил Уиллистон.
— Я сомневаюсь, что у кого-нибудь из них хватит мужества дать показания. Это будет означать, что они «мутят воду», как выражается капитан Мартов, а чернокожие, которые «мутят воду» в этом городе, рискуют подвергнуться аресту, получить увечья или просто исчезнуть. Меня самого можно обвинить в том, что я «мучу воду», уже только потому, что обсуждаю это с вами. Так что, пожалуйста, никому не говорите о нашем разговоре.
— Не буду. Может быть, я могу чем-то вам помочь, преподобный отец?
— Если бы вы оказались вдруг лучшим в Америке адвокатом по уголовным делам, вы могли бы помочь, но вы не адвокат. И я тоже нет. Они осудят Сэма Клейтона,— печально предсказал старик,— и вот тогда-то и разразится большая беда. Есть у нас люди — молодые чернокожие, которые не позволят осуществить этот обставленный по всем законам суд Линча. Они добудут оружие и попытаются силой его вырвать у них из йап, и их убьют. Вот в чем заключается моя социологическая проблема, мистер Уоррен.
Идея, замерцавшая в мозгу Уиллистона, внезапно приобрела вполне осязаемый вид, и он мгновенно оценил ее огромный потенциал.
Вот что может стать общественно значимой проблемой.Вот что может стать политической идеей-стимулом, способным сплотить мощное движение сопротивления чернокожих граждан, которые, как никто другой в Пара-дайз-сити, будут готовы пойти на риск и понести некоторые потери.
— Возможно, мне удастся заполучить для Сэма Клейтона лучшего адвоката в Америке — Эдварда Бен-нега Уильямса или Джошуа Дэвида Дэвидсона,— медленно произнес Уиллистон.
— Но их услуги обойдутся не меньше чем в пятьдесят
ысяч долларов, мистер Уоррен.
— Я это знаю. Я, возможно, сумею помочь вам, если вы поможете мне. Мне надо поговорить об этом деле кое с кем, и, кроме того, у меня есть к вам просьба, аналогичная вашей: пусть наш разговор останется между нами. Никто, ни одна живая душа не должна узнать о том, что меня интересует это дело, ибо это может стоить мне жизни, как, впрочем, и вам тоже.
Седовласый священник подумал и согласился.
— Я не имею ни малейшего понятия, мистер Уоррен, чего вы хотите, но если здесь нет ничего аморального или противозаконного, то...
— Давайте скажем, что эта затея не вписывается в привычные рамки, но имеет общественно-полезное значение.
— Вы говорите загадками, мистер Уоррен,— заметил,Снелл.
— Намеренно — но только в данный момент. Я ознакомлю вас со всеми фактами, прежде чем вы окончательно решите,— пообещал худощавый разведчик,— и мне кажется, это честное предложение.
— Достаточно честное,— согласился священник.
Они не обменялись рукопожатием, ибо пока не пришли ни к чему, что можно было бы скрепить рукопожатием. Уиллистон уже был у двери, когда Снелл остановил его последним вопросом.
— Вы случайно не коммунисты или что-то в этом роде? Коммунисты и раньше использовали чернокожих в своих целях, и я бы не хотел иметь дело с чем-то подобным — нас слишком долго использовали, мистер
Уоррен.
Бывший боец УСО покачал головой.
— Нет, мы не коммунисты, не фашисты и вообще не имеем отношения к такого рода злодеям, сэр. Мы хорошие ребята. Я уверен, вы сами увидите, что мы хорошие ребята, когда мы встретимся в следующий раз. До. тех пор будет лучше для нас всех, если никто не узнает, что
мы в городе.Незадолго до семи вечера, однако, об этом узнал еще один человек. Вечерняя газета на второй странице
опубликовала фотоснимок Уиллистона и мэра, и один читатель, видевший ранее фотографии Эндрю Уиллистона, узнал человека, который в газете фигурировал под именем Артур Уоррен. Отлично.
Гилман здесь.Еще раньше появился Карстерс.А теперь вот и Уиллистон — самый отчаянный, злой и беспощадный — присоединился к ним.
И четвертый — Арболино — скорее всего тоже в городе.Они откликнулись на зов, содержавшийся в конверте с газетными вырезками, и уже нанесли свой первый удар. Публичное унижение Лютера Хайетта — это, конечно, их работа.
И это только начало, если верить тому, что рассказывал о них Барринджер.Отправитель газетных вырезок некоторое время размышлял, не пора ли выйти с ними на контакт, чтобы сообщить о себе. Это было сложное решение, грозящее непредсказуемыми опасностями. Тут, безусловно, спешка неуместна. Все значительно бы облегчалось в случае, если бы десантникам понадобилась помощь, если бы люди Пикелиса знали об их прибытии в город или если бы была установлена личность хотя бы одного из них. Читатель газеты вновь обратился к фотографии и стал с живейшим интересом рассматривать лицо профессора: Профессор выглядел много моложе своих лет и куда более невинным, чем его прошлое. Странно: как мало Можно сказать о человеке по его лицу.
Прошло еще несколько секунд, и читатель газеты принял решение.Нет.Не сейчас.Обещанное письмо прибыло в Атланту утром во вторник приблизительно за полтора часа до того, как мистер Милберн Пемброк, совладелец престижной адвокатской конторы «Экли, Пемброк, Трэвис, Кэбот энд Гувер» (отделения в Нью-Йорке, Вашингтоне и Париже), связался по телефону с мистером Джошуа Дэвидом Дэвидсоном. Мистер Пемброк, член Гарвардского клуба и клуба «Лотос» и весь из себя настолько витающий
в облаках, что его требовалось по крайней мере два раза и год спускать на землю, был одним из партнеров весьма уважаемой и весьма процветающей корпорации талантливых юристов и обслуживал многие богатейшие американские фирмы и частных лиц. Он был бывшим президентом Нью-Йоркской коллетии адвокатов и непревзойденным виртуозом игры в крокет. Многие президенты банков и председатели советов директоров буквально трепетали, когда им приходилось беседовать лично с Ми-лберном Пемброком, настолько он был красноречив, уважаем, величествен. Ему, как и его фирме (а это тридцать два партнера и девяносто девять сотрудников), ни разу в жизни не приходилось заниматься уголовными делами. Он считал подобную работу чудачеством, но знал, что Джошуа Дэвид Дэвидсон, чья речь и манера держаться отличались мелодраматичностью и эксцентричностью, был юристом в высшей степени достойным уважения. Совладелец уолл-стритской конторы также знал, что Дэвидсон — весьма даровитый адвокат, блестящий оратор, гениально ведущий дела по обвинению
в убийстве.Милберн Пемброк, человек безгранично осторожный, если не сказать скрытный, ничего этого не сказал Дэвидсону по телефону. Он просто сообщил, что водитель автофургона-холодильника, негр по имени Сэмюэль Р. Клейтон — Р. сокращение от «Рузвельт», должен предстать на судебном процессе в Парадайз-сити по обвинению в убийстве и изнасиловании и что Клейтона осудят за преступление, которого он не совершал, только потому, что свидетели защиты боятся давать показания.
— Откуда вам известно, что он г не совершал этого преступления? — поинтересовался длинноволосый Дэвидсон.
— Я не могу сказать, что мне это лично известно,— осторожно ответил Пемброк,— но мне так сказал — и уверил меня — мой клиент.
— Сэмюэлъ Рузвельт Клейтон, чернокожий водитель автофургрна-холодильника, является клиентом фирмы «Экли, Пемброк, Трэвис, Кэбот энд Гувер»? — спросил Дэвидсон тоном, в котором сквозили недоверие и ирония.
— Нет, конечно,— отрезал адвокат, обслуживающий только крупные корпорации.— И он, кроме того, не является служащим ни одного из наших клиентов.
— Ну и?
— Прошу прощения?
— Мистер Пемброк, мне очень приятно с вами беседовать, но чего же вы от меня хотите?
— Один из наших клиентов заинтересован в том, чтобы мистера Клейтона в суде представлял крупнейший специалист в области уголовного права, и, поскольку наша фирма не имеет достаточного опыта в ведении уголовных дел, я бы хотел просить вас заняться этим делом.
— Я полагаю, Эд Уильямс сейчас занят, и поэтому вы решили обратиться ко мне,— усмехнулся Дэвидсон.
— Вы угадали.
Как видим, у Пемброка был довольно крутой нрав, глубоко похороненный под покровом всей этой напускной холодности.
Дэвидсон посмеялся над прямодушием коллеги-адвоката.
— Я не хотел преуменьшить ваши способности и репутацию, мистер Дэвидсон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
Вышедшая в понедельник утренняя газета Парадайз-сити известила читателей, что, как установил коронер Перси Фарнсуорт, покойная Перл Делайла Таббс была зверски изнасилована до и после нанесения ей ножевых ранений, оказавшихся смертельными, и объявила, что судебный процесс по обвинению Сэма Клейтона в изнасиловании и убийстве начнется в четверг. Судья Ральф Гиллйс заявил, что он готов назначить адвоката для
обвиняемого, если Клейтон не сумеет обеспечить себе защиту. Окружной прокурор Рис Эверетт благочестиво отказался комментировать дело во избежание давления на присяжных, по его словам, «руководствуясь духом недавних постановлений Верховного суда Соединенных Штатов», но доверительно сообщил «не для печати», что сексуальные подробности предстоящих слушаний дела произведут шокирующее впечатление на общественность. Криминальный репортер, автор заметки в «Дейли трам-пет», не стал цитировать этих слов, но весьма прозрачно намекнул, что следует ожидать сенсационных свидетельских показаний.
Дело явно вызвало незначительный интерес среди белых представителей среднего класса. Это установил Уил-листон, проводя в то утро свои интервью — ритуал, позволявший ему определить общественные настроения в городе и наметить потенциальных кандидатов для участия в будущем движении сопротивления. Ни один из опрошенных в беседе с ним ни словом не обмолвился о неслыханном преступлении и о готовящемся уголовном процессе, и никто не выказал ни малейшей озабоченности по поводу методов административного управления и действий правоохранительных органов в Парадайз-сити. Только одна домохозяйка, блондинка тридцати одного года, выразила некоторое беспокойство по поводу исполнения ее мужем своих супружеских обязанностей и намекнула, что Уиллистону не стоит торопиться, но никто не заговорил о безнравственности и порочности организации Пикелиса. Горожане даже и не подозревали, что оказались во власти оккупационных сил, размышлял Уиллистон, так чего ж удивляться, что они не поднимаются на борьбу против оккупантов!
Он получил приглашение мэра пообедать в городском клубе. Пресс-секретарь Эшли решил устроить официальный обед, вычислив, что это событие может стать материалом для газетного репортажа. О Роджере Стюарте Эшли не так уж часто писали в газетах, потому что ему это, прямо сказать, и не особенно-то было нужно — ведь у него не было политических противников. Но у него все же сохранились еще крупицы самолюбия, а пресс-секретарь изо всех сил хотел доказать, что выполняет какую-никакую полезную работу. Обед с жареными цыплятами проходил под аккомпанемент коктейлей с бурбоном и хорошо замаринованных банальностей о грядущем экономическом и культурном буме, который вот-
вот должен разразиться на Новом Юге. Мэр также сделал несколько весьма тонких замечаний об общественных вкусах и политической власти, доказав, что под маской фотогеничного лица скрываются остатки ума и проницательности — невзирая на долгие годы пристрастия его обладателя к спиртному и деньгам. Деградировавший, но все же не вконец уничтоженный политический деятель местного масштаба, Эшли показался Уиллистону слабовольным хитрецом, чья преданность собственному комфортному житью не позволяла ему в какой бы то ни было степени встать в оппозицию к Джону Пикелису.
Двух собеседников сфотографировали и вместе с заранее подготовленным заявлением мэра о светлом будущем города фото разослали во все средства массовой информации округа. После обеда разведчик возобновил «полевые» исследования, направив свои стопы в район Лоуэлл-сквер, где селились зажиточные представители черной общины города. Они были не так уж многочисленны: несколько адвокатов, врачей, страховых агентов, гробовщиков, торговцев и владельцев ресторанов и баров. Неподалеку от Лоуэлл-сквер он приметил Первую баптистскую церковь и вспомнил, что мэр Эшли отрекомендовал ее настоятеля как «ответственного священнослужителя, который является рупором настроений негритянского на-. селения города». Это была не очень большая церковь, и офис настоятеля в задней части здания также был не очень велик, однако сам преподобный Эзра Снелл оказался весьма внушительных размеров. Он был высокий, широкий, с кожей цвета эбенового дерева, говорил густым голосом и держался почтительно.
— Не хотелось бы показаться негостеприимным,— заявил он торжественным тоном,— но я очень сомневаюсь, что смогу дать вам удовлетворительный ответ относительно будущего индустрии развлечений в этом городе.
Еще учась в колледже много лет назад, он, вероятно, брал уроки ораторского искусства — может, и актерского мастерства,— и теперь трубный глас этого, импозантного мужчины, с огромной, как барабан, грудью, звучал непринужденно и мощно.
У него был голос одаренного оратора старой школы и манеры прирожденного общественного лидера.
— Меня заботят некоторые иные проблемы, имеющие отношение скорее к сегодняшней ситуации,— добавил священник с тревогой. Он помолчал, в течение нескольких секунд изучая взглядом разведчика.— Вы работаете в исследовательской фирме Майами, не так ли? — спросил он.
— Да, вот уже три года.
— Но вы же не южанин, мистер Уоррен?
— Нет, я уроженец Вермонта. Полагаю, вы это сразу определили по моему выговору,— признался профессор психологии.— Я долгое время жил также в Нью-Йорке. Но почему вы спрашиваете?
Чернокожий священник заколебался, пытаясь облечь свой ответ з более точные слова.
— Я не хотел бы смущать вас, мистер Уоррен, но, насколько я себя знаю, я склонен — возможно, по причине того, что мы сейчас переживаем трудные времена,— говорить несколько иначе с южанами. И насколько я понимаю, большинство из них, особенно белые, и со мной говорят иначе. Я не стремлюсь никого критиковать или жаловаться, вы же понимаете.
— Пожалуй, да, сэр. Разумеется, есть масса северян и жителей Запада, множество людей во всех уголках страны, которые могут говорить «иначе» с чернокожими. Наша компания работает во многих штатах, и я встречаюсь с подобными людьми довольно часто.
Снелл кивнул.
— У меня сейчас у самого есть проблема, связанная с общественным мнением,— сказал он скорбно.— Один из прихожан моей церкви должен предстать перед судом по обвинению в убийстве, которого он не совершал; наш народ будет настроен очень враждебно и исполнится злобой и ненавистью, когда его казнят.
— Вы имеете в виду дело Клейтона?
— Да, Сэмюэль Клейтон не убивал Перли Таббс и, конечно же, не насиловал ее.
— Почему вы так уверенно об этом говорите?
— Потому что ее никто бы не стал насиловать. Она была проституткой, уже много лет. Мать выгнала эту несчастную блудницу из дому, когда ей было только пятнадцать,— это произошло восемь лет назад. Любой мог сговориться с Перли Таббс за пинту джина или за пару долларов в любое время, в любой день недели. Перли Таббс была блудной овцой и падшей девушкой, и с каждым годом она падала все ниже и ниже, пока не стала совсем подзаборной.,..
— Может быть, у Клейтона не оказалось при себе пары долларов или пинты джина? — возразил Уиллистон.
Старик покачал головой.
— Нет, это невозможно. У него свое дело — собственный автофургон, к тому же у него есть девушка. В тот день он был в церкви на танцах — я сам его видел — со своей девушкой, пробыл там неотлучно и ушел далеко за полночь, уже после совершения убийства. Многие видели его на танцах.
— Но он же признался?
Священник нетерпеливо передернул плечами.
— Его под пытками заставили сделать признание. У нас это обычное дело, и всем это известно.
— А свидетели? Ведь люди видели его на танцах - они же могут дать показания! — резонно заметил Уиллистон.
— Я сомневаюсь, что у кого-нибудь из них хватит мужества дать показания. Это будет означать, что они «мутят воду», как выражается капитан Мартов, а чернокожие, которые «мутят воду» в этом городе, рискуют подвергнуться аресту, получить увечья или просто исчезнуть. Меня самого можно обвинить в том, что я «мучу воду», уже только потому, что обсуждаю это с вами. Так что, пожалуйста, никому не говорите о нашем разговоре.
— Не буду. Может быть, я могу чем-то вам помочь, преподобный отец?
— Если бы вы оказались вдруг лучшим в Америке адвокатом по уголовным делам, вы могли бы помочь, но вы не адвокат. И я тоже нет. Они осудят Сэма Клейтона,— печально предсказал старик,— и вот тогда-то и разразится большая беда. Есть у нас люди — молодые чернокожие, которые не позволят осуществить этот обставленный по всем законам суд Линча. Они добудут оружие и попытаются силой его вырвать у них из йап, и их убьют. Вот в чем заключается моя социологическая проблема, мистер Уоррен.
Идея, замерцавшая в мозгу Уиллистона, внезапно приобрела вполне осязаемый вид, и он мгновенно оценил ее огромный потенциал.
Вот что может стать общественно значимой проблемой.Вот что может стать политической идеей-стимулом, способным сплотить мощное движение сопротивления чернокожих граждан, которые, как никто другой в Пара-дайз-сити, будут готовы пойти на риск и понести некоторые потери.
— Возможно, мне удастся заполучить для Сэма Клейтона лучшего адвоката в Америке — Эдварда Бен-нега Уильямса или Джошуа Дэвида Дэвидсона,— медленно произнес Уиллистон.
— Но их услуги обойдутся не меньше чем в пятьдесят
ысяч долларов, мистер Уоррен.
— Я это знаю. Я, возможно, сумею помочь вам, если вы поможете мне. Мне надо поговорить об этом деле кое с кем, и, кроме того, у меня есть к вам просьба, аналогичная вашей: пусть наш разговор останется между нами. Никто, ни одна живая душа не должна узнать о том, что меня интересует это дело, ибо это может стоить мне жизни, как, впрочем, и вам тоже.
Седовласый священник подумал и согласился.
— Я не имею ни малейшего понятия, мистер Уоррен, чего вы хотите, но если здесь нет ничего аморального или противозаконного, то...
— Давайте скажем, что эта затея не вписывается в привычные рамки, но имеет общественно-полезное значение.
— Вы говорите загадками, мистер Уоррен,— заметил,Снелл.
— Намеренно — но только в данный момент. Я ознакомлю вас со всеми фактами, прежде чем вы окончательно решите,— пообещал худощавый разведчик,— и мне кажется, это честное предложение.
— Достаточно честное,— согласился священник.
Они не обменялись рукопожатием, ибо пока не пришли ни к чему, что можно было бы скрепить рукопожатием. Уиллистон уже был у двери, когда Снелл остановил его последним вопросом.
— Вы случайно не коммунисты или что-то в этом роде? Коммунисты и раньше использовали чернокожих в своих целях, и я бы не хотел иметь дело с чем-то подобным — нас слишком долго использовали, мистер
Уоррен.
Бывший боец УСО покачал головой.
— Нет, мы не коммунисты, не фашисты и вообще не имеем отношения к такого рода злодеям, сэр. Мы хорошие ребята. Я уверен, вы сами увидите, что мы хорошие ребята, когда мы встретимся в следующий раз. До. тех пор будет лучше для нас всех, если никто не узнает, что
мы в городе.Незадолго до семи вечера, однако, об этом узнал еще один человек. Вечерняя газета на второй странице
опубликовала фотоснимок Уиллистона и мэра, и один читатель, видевший ранее фотографии Эндрю Уиллистона, узнал человека, который в газете фигурировал под именем Артур Уоррен. Отлично.
Гилман здесь.Еще раньше появился Карстерс.А теперь вот и Уиллистон — самый отчаянный, злой и беспощадный — присоединился к ним.
И четвертый — Арболино — скорее всего тоже в городе.Они откликнулись на зов, содержавшийся в конверте с газетными вырезками, и уже нанесли свой первый удар. Публичное унижение Лютера Хайетта — это, конечно, их работа.
И это только начало, если верить тому, что рассказывал о них Барринджер.Отправитель газетных вырезок некоторое время размышлял, не пора ли выйти с ними на контакт, чтобы сообщить о себе. Это было сложное решение, грозящее непредсказуемыми опасностями. Тут, безусловно, спешка неуместна. Все значительно бы облегчалось в случае, если бы десантникам понадобилась помощь, если бы люди Пикелиса знали об их прибытии в город или если бы была установлена личность хотя бы одного из них. Читатель газеты вновь обратился к фотографии и стал с живейшим интересом рассматривать лицо профессора: Профессор выглядел много моложе своих лет и куда более невинным, чем его прошлое. Странно: как мало Можно сказать о человеке по его лицу.
Прошло еще несколько секунд, и читатель газеты принял решение.Нет.Не сейчас.Обещанное письмо прибыло в Атланту утром во вторник приблизительно за полтора часа до того, как мистер Милберн Пемброк, совладелец престижной адвокатской конторы «Экли, Пемброк, Трэвис, Кэбот энд Гувер» (отделения в Нью-Йорке, Вашингтоне и Париже), связался по телефону с мистером Джошуа Дэвидом Дэвидсоном. Мистер Пемброк, член Гарвардского клуба и клуба «Лотос» и весь из себя настолько витающий
в облаках, что его требовалось по крайней мере два раза и год спускать на землю, был одним из партнеров весьма уважаемой и весьма процветающей корпорации талантливых юристов и обслуживал многие богатейшие американские фирмы и частных лиц. Он был бывшим президентом Нью-Йоркской коллетии адвокатов и непревзойденным виртуозом игры в крокет. Многие президенты банков и председатели советов директоров буквально трепетали, когда им приходилось беседовать лично с Ми-лберном Пемброком, настолько он был красноречив, уважаем, величествен. Ему, как и его фирме (а это тридцать два партнера и девяносто девять сотрудников), ни разу в жизни не приходилось заниматься уголовными делами. Он считал подобную работу чудачеством, но знал, что Джошуа Дэвид Дэвидсон, чья речь и манера держаться отличались мелодраматичностью и эксцентричностью, был юристом в высшей степени достойным уважения. Совладелец уолл-стритской конторы также знал, что Дэвидсон — весьма даровитый адвокат, блестящий оратор, гениально ведущий дела по обвинению
в убийстве.Милберн Пемброк, человек безгранично осторожный, если не сказать скрытный, ничего этого не сказал Дэвидсону по телефону. Он просто сообщил, что водитель автофургона-холодильника, негр по имени Сэмюэль Р. Клейтон — Р. сокращение от «Рузвельт», должен предстать на судебном процессе в Парадайз-сити по обвинению в убийстве и изнасиловании и что Клейтона осудят за преступление, которого он не совершал, только потому, что свидетели защиты боятся давать показания.
— Откуда вам известно, что он г не совершал этого преступления? — поинтересовался длинноволосый Дэвидсон.
— Я не могу сказать, что мне это лично известно,— осторожно ответил Пемброк,— но мне так сказал — и уверил меня — мой клиент.
— Сэмюэлъ Рузвельт Клейтон, чернокожий водитель автофургрна-холодильника, является клиентом фирмы «Экли, Пемброк, Трэвис, Кэбот энд Гувер»? — спросил Дэвидсон тоном, в котором сквозили недоверие и ирония.
— Нет, конечно,— отрезал адвокат, обслуживающий только крупные корпорации.— И он, кроме того, не является служащим ни одного из наших клиентов.
— Ну и?
— Прошу прощения?
— Мистер Пемброк, мне очень приятно с вами беседовать, но чего же вы от меня хотите?
— Один из наших клиентов заинтересован в том, чтобы мистера Клейтона в суде представлял крупнейший специалист в области уголовного права, и, поскольку наша фирма не имеет достаточного опыта в ведении уголовных дел, я бы хотел просить вас заняться этим делом.
— Я полагаю, Эд Уильямс сейчас занят, и поэтому вы решили обратиться ко мне,— усмехнулся Дэвидсон.
— Вы угадали.
Как видим, у Пемброка был довольно крутой нрав, глубоко похороненный под покровом всей этой напускной холодности.
Дэвидсон посмеялся над прямодушием коллеги-адвоката.
— Я не хотел преуменьшить ваши способности и репутацию, мистер Дэвидсон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33