Довольная столь ранним приездом Аброра, она бойко открыла переднюю дверцу машины и весело воскликнула:
— Ура! Видно, сегодня солнце взошло с вашей стороны. Аброр холодно бросил:
— А вы, наверное, привыкли думать, что солнце восходит только со стороны Шерзода Бахрамова?
Вазира даже не успела понять иронического смысла услышанного, но обиду и раздражение в голосе мужа сразу уловила:
— Что-что?
— Говорят, вы стали соавтором Бахрамова. И будто благодаря вашим усилиям проект бахрамовской группы утвержден главком... Когда-то влюбленный в вас и не достигший цели Бахрамов... как он сейчас, наверное, торжествует!
Произнеся все это зло и яростно, Аброр тем не менее ждал, надеялся, что вот-вот Вазира скажет ему, что все это ложь, наговоры на нее, что если кто и болтает о чем-то, то с низкими целями! Ах, если бы она это сказала, если б сказала... он бы тотчас обнял и поцеловал Вази-ру, забыл свою злость, обругал бы себя громогласно.
Вазира не отвела в сторону своего взгляда.
— Вы чем, собственно, недовольны? И в чем подозреваете меня? Да, я стала соавтором Бахрамова... стало быть, по-вашему, я сразу превратилась и в его любовницу? Вы уже об измене подумали?
Нет, он, Аброр, не мог подозревать в эдаком жену, с которой прожил, худо-бедно, шестнадцать лет.
— Да неужели вам непонятно после стольких-то лет нашей совместной жизни: для меня измена душевная еще хуже, чем... чем...— Аброр задохнулся от гнева.— Чем если бы вы провели ночь с Бахрамо-вым!.. Почему вы скрыли от меня свое соавторство?!
— Надо было проявить терпение, и я бы сама все рассказала... Эту работу поручили Бахрамову в прошлом году, и поручение шло через мой отдел. Садриев распорядился: курируйте проект, помогайте. Я сделала три-четыре эскиза...
— Все это лисьи хитрости!.. Нет, я имею в виду не вас, а Шерзо-да — этого лжельва1. Он просто хочет хотя бы вот так одержать надо мной победу. При вашей помощи!
— Что за мнительность! Что за самолюбие! Будто все люди только и думают о том, как бы одержать над вами победу! Этот проект вообще не имеет к вам прямого отношения!
— Почему это не имеет? Другие не знают, но жене-то пристало знать, что ее муж не спит по ночам, разрабатывает проекты по благоустройству берегов Бозсу!
— Думать о благоустройстве Бозсу — не ваша монополия. Об этом думают и другие... Вот и мы сделали свой проект. Мы тоже хотим, чтобы берега канала стали красивыми! Места для работы там хватит всем!
Аброр на большой скорости повел машину не домой, а к мосту через Бозсу, потом повернул направо. Подъехав к западной стороне стадиона «Пахтакор», резко затормозил.
— Ну что ж... вот этот участок... вашего с Бахрамовым проекта. Давайте посмотрим, где тут будут ваши красивые берега.
Они вышли на берег. По воде плыли осенние листья. Их становилось все больше: с веток высоких чинар печально-шорохливо осыпались сухие листья, падали на воду и землю.
Шерзод— буквально: рожденный львом.
Вазира резкими взмахами руки обозначила направление будущего выпрямленного в этом месте русла.
— А по берегам будут сооружены гранитные парапеты, с этой стороны пройдет вдоль канала широкий тротуар, он будет вымощен красивыми плитами.
— Значит, вы хотите провести русло именно здесь? — будто не слушая ее, переспросил Аброр.— И долой эти ветвистые чинары и дубы со стволами в три обхвата, да? — Неподалеку росла большая орешина. Аброр показал и на нее: — Вот тут будете укладывать бетонные плиты? Неужели гибель столетних деревьев для вас ничего не значит?
— А зачем паниковать? Через несколько лет здесь вырастут деревья покрасивей этих.
— Не через несколько лет, а через десятилетия!
Нет, к деревьям Вазира была всегда равнодушна. Влюбленная в геометрические орнаменты, она не чувствовала, видимо, красоты естественной. Когда они ездили в Акташ или Чимган, попадали в лесные чащобы. Вазира, выйдя из машины, несколько минут прохаживалась по лесу, и вскоре ей становилось скучно. Возвращалась в машину послушать радио или садилась в прохладной тени какого-нибудь красавца чинара, чтобы, не обращая на него никакого внимания, покрутить все тот же транзистор. «Радио можно слушать и дома, в городе, а такую тишину нигде не сыскать, прислушайтесь к ней, ханум»,— говорил Аброр, но Вазира отмахивалась. Природа ее словно утомляла, в городе же она могла крутиться без устали много-много часов. Вазира с детства привыкла к асфальту.
Вот и здесь, на берегу канала, красота осенних деревьев ее не трогала. И грустное шуршанье сухих листьев под ногами тоже не трогало. И неровности берегов канала, их то плавные, то почти замысловатые повороты, которые для Аброра значили так много, вызывали в его воображении картины естественно прекрасного соединения земли и воды, для Вазиры представляли собою лишь... неровности рельефа, свалки пожухлых листьев и мусора, неприятную тень светлой городской жизни.
— Да вспомните вы Неву в Ленинграде! — крикнула в сердцах Вазира.— Все ее берега одеты в гранит. И как это красиво! Повсюду чистота, опрятность!
— Неужели вы не видите разницу между климатическими условиями Ленинграда и Ташкента? Ленинград весь стоит на воде. Его окружают море, реки, озера. Там самой природе необходим гранит, словно охраняющий жизнь от сырости, топей, зыбкости почв. Здесь у нас, наоборот, воздух сухой, лето жаркое, люди стремятся поближе к воде, к прохладе.
— Вот и будут лестницы. Кто захочет, тот спустится по ним к воде.
— При чем тут лестницы? Бозсу — исторический памятник. Переделывать его русло никто не имеет права!
— Мы хотим лишь исправить ошибки, которые допустила история!
— Исправлять историю не дело бахрамовской группы,— с Презре-
нием вымолвил Аброр.— Не начать ли с исправления самих себя, а, ханум? Своих собственных недостатков!
— О каких именно моих недостатках ты говоришь, Аброр? — спросила по-русски Вазира.
— Хотя бы о тех, что привели вас к единомышленнику Бахра-мову! — Аброр продолжал говорить по-узбекски.
— Не поняла.
— И вы, так же как он, молитесь на железо и бетон. И совсем глухи к трепету живой природы. Внешний порядок, рациональные конструкции!.. Да ведь в течение веков и природа, и люди приспосабливали воды Бозсу к местности, а землю вокруг — к движению воды, и так возникла естественная река со всеми ее поворотами и излучинами. Это ведь тоже порядок, гармония, рациональность. Только не прямолинейная, как палка. Вы лишены чувства природы, а это ли не душевная глухота?..
Аброр говорил, не сдерживаясь ни в словах, ни в жестах. Редкие в этот час и в этом месте прохожие уже оглядывались на странную пару.
— Вот я и стала душевно глухой,— грустно произнесла Вазира.— А когда-то здесь, на берегу Анхора, мне объяснялись в любви, и восторгались моей красотой, и превозносили до небес мою душевность. Забыто? Пусть напомнит Бозсу...
— Откуда я мог тогда знать... что моя жена нанесет мне удар в спину!
Вазира первой заметила, как к ним присматриваются и прислушиваются.
— Любопытно им, видно, глядеть, да еще бесплатно, на семейную драму...
Аброр только сейчас заметил интерес посторонних людей к их ссоре. Молча повернулся, двинулся к машине. Муж и жена опять пошли рядом, избегая касаться друг друга.
Вазира в глубине души осознавала, что причинила боль мужу. Впрочем, она ведь и хотела причинить ему боль, но в меру. Аброр излишне обостренно вопринимает случившееся. Излишне горячо. И надо бы немного остудить его.
— Я же не стараюсь навязывать тебе свои идеи,— на ходу говорила Вазира.— Но ведь и мне нужна свобода мысли, творческих поисков. По-твоему выходит, что я останусь хорошей, только если буду работать так, как нравится тебе. Но тогда давай признаем: ты архитектор, а я нет! Ты этого хочешь?
Они сели в машину, Вазира — на заднее сиденье.
— Все это не так. И то, о чем мы говорим, не имеет отношения к вашей профессиональной самостоятельности... Да разве бахрамов-ский проект — ваша работа?! Вы сели на телегу этого Бахрамова и запели, как и вся его группа, его песню!
Аброр нажал на газ. «Жигули» взревели и помчались нервно, рывками.
— Прошу вас, давайте кончим этот разговор,— снова перейдя на узбекский, попыталась утихомирить Вазира мужа.-— Я не пою никаких чужих песен. Чтобы вы были спокойны... я клянусь своими детьми, что предана и верна своей семье! Всё!
Да, Вазира считала себя правой. Аброр это видел. Словами и впрямь не переубедить ни ей его, ни тем более ему ее.
Аброр свернул на улицу Усмана Юсупова.
Вазира заметила, что дорога домой опять осталась в стороне.
— Куда мы собрались ехать?
— В светлое будущее вашего проекта,— съязвил Аброр.
Им оказалось высохшее русло Койковуса и забетонированный берег. Аброр остановил «жигуленок» у самых бетонных плит.
— Видите? — Аброр обернулся через сиденье к Вазире.— И эта... пустыня... возникла по проекту Бахрамова. Во время обсуждения говорилось, что на берегах необходимо высадить деревья, что берега не должны быть плоскими. А что на деле? Посмотрите, опять срезы, выложенные бетоном... А ваша «инспекторская дорога». Срезали неровности, сдернули траву, выкорчевали деревья, затрамбовали и забетонировали, видно, для того, чтобы и впредь на этих берегах не было ничего живого. Экономичность, рациональность, индустриальные методы! Сколько громких слов! Ради собственных интересов не пренебрегаете никакими средствами.
— Бетонирование берегов Койковуса тоже личные интересы Бахрамова?
— Да, да! Представьте себе, что да! Бетонирование по шаблону гораздо легче, чем творческая, оригинальная реконструкция берега древнего канала. Бахрамов всегда работает по принципу — лишь бы отчитаться, и побыстрее отчитаться. А что потом — его не интересует. Он сегодня получает премии!
— Вы готовы повесить на человека, которого невзлюбили, все смертные грехи!
— А за что его можно возлюбить? Неужто вы забыли его безобразный поступок, когда он работал в райисполкоме?
— Какой это?
— Вы уже забыли... А припомните-ка скверик, который надо было превратить в цветник. Нам сказали, что завтра придет городское начальство и будет принимать работу. Все мы вышли на субботник. На площади — помните? — лежали разбитые бетонные плиты до двух тонн каждая. Решили найти подъемные краны и вывезти их. Однако техника нашлась не так быстро, как мы рассчитывали... Помните? Что же вы молчите? Помните, как нагрянули самосвалы с землей для цветника? И как Бахрамов, недолго думая, дал команду выгружать землю прямо на плиты. И разровнять потом площадку. А потом заставил посадить на эту площадку цветущие канны. Ну, вспомнили? Пришли руководители, все осмотрели. Канны цветут, Бахрамов сияет. С рабочими не поговорили — ушли. Цветы сразу же погибли. Но это потом, а сегодня оперативный Бахрамов получил похвалу, а затем и повышение по службе. Настоящим благоустроителям работы, конечно, добавилось, пока убрали высохшие цветы, вытащили бетонные плиты, заново разрыхлили землю, снова завезли чернозем и цветы... Ну, теперь-то вспомнили? То был маленький скверик, маленькая площадка, а тут предполагается обезобразить берега Бозсу.
— Наш проект совершенно другой! Когда его воплотят в жизнь, сами это увидите!
— Поздно будет. Очень боюсь, что будет поздно.
— В самом деле уже поздно. Заводите машину, пожалуйста. Дома нас ждут не дождутся дети.— И уже в машине, на большой проезжей улице, Вазира добавила: —Для меня дискуссия закончилась, разговор о работе пускай и остается на работе. Терпеть не могу мужей и жен, которые без конца спорят о работе и дома, и на улице. Дома хватает домашних забот!
— И все же...
— И все же я не могу отказаться даже ради вас от своих идей, от проекта, который уже, кстати, утвержден управлением!
И Аброр, и Вазира всю дорогу молчали. Поставили машину в гараж, пошли к дому. Все молча.
Кооперативный дом напротив родного подъезда снова напомнил Аброру о Шерзоде Бахрамове.
Еще прошлой осенью были возведены стены и крыша дома. Правда, темные провалы, предназначенные для окон и балконных дверей, зияли еще целый месяц. Деревянный забор вокруг строящегося здания — помеха и пешеходам, и автомобилистам — искривился и долго мозолил глаза. Наконец сравнительно недавно окна и двери были вставлены на свои места, закончились внутренние отделочные работы, сняли и надоевший деревянный забор. Двор очистили от строительного мусора, посадили цветы и деревья, так что теперь двор приобрел несколько более приличный вид. Дети начали играть во дворе, не опасаясь грузовиков и падающих кирпичей. Во все квартиры нового дома вселились жильцы, и стало в общем дворе многолюдно до тесноты. Два дома оказались слишком близко друг к другу, и это становилось причиной многих неудобств, хотя бы потому, что шум из окон одного дома наслаивался на шум из другого.
Аброр каждый раз раздражался при виде дома-соседа, назойливо близкого и к тому же архитектурно не вписывающегося в комплекс. Но что поделаешь — приходится к нему привыкать, как привыкают, например, к родимым пятнам.
Сегодняшний спор с Вазирой разбередил старую рану. Бездарный, халтурно сооруженный «шедевр» нашел «посадку» в их дворе благодаря Бахрамову. И это еще больше раздражало и настраивало Аброра против Шерзода и против Вазиры.
Он не касался теперь ее соавторства. Но ее согласие войти в бах-рлмовскую группу громоздилось меж ними невидимой стеной даже им да, когда они были наедине.
И мужа, и жену мучила бессонница.
— Запомните, Вазира,— сказал как-то ночью Аброр,— мы можем крепко столкнуться с вами на рабочей тропинке нашей жизни! Я ведь не отступлю...
— Не стоит меня пугать. Лучше не вмешивайтесь в это дело, советую.
— Ну что ж, посмотрим.
На другой же после их спора на берегу канала день он разыскал знакомых инженеров, проектирующих метрополитен. Они работали в тесном одноэтажном здании напротив «Детского мира». В конце длинного коридора в малюсеньком кабинетике нашел голубоглазого Фарида Галиева. Аброр знал, что именно Галиев занимался проходкой тоннеля по дну канала и что именно Галиеву управление передало все чертежи и документацию бахрамовского проекта.
— Вы согласились принять проект нового русла Бозсу?
— Принять-то приняли, но, говоря откровенно, сейчас нам не до него. Вопрос практической его реализации будет рассматриваться в будущем году.
— Вот как... Значит, сроки снова отодвинулись?
— Да, не хватает бетона. А там ведь предлагают забетонировать новое русло длиной с километр. Зачем тратить столько, когда у нас и другие работы уже стоят из-за недостатка бетона.
— Выходит, ты против бахрамовского проекта?
— Да я-то что... У него много противников. Я вон разговаривал с ирригаторами. Новое русло ни к чему, говорят. Шутка ли, двинуть с места Бозсу? Целую реку, в общем-то.
— Фарид, дружище, я тоже придерживаюсь такого мнения! — И Аброр рассказал Фариду все, что накопилось на душе.— Давай встретимся после работы. Ты пригласи своих ирригаторов. А, Фарид? Посоветуемся!.. Мы все-таки ташкентцы! Нельзя же позволять наш город портить!
— Вообще мнение моих друзей очень близко к твоему.
— Ну вот видишь... Где встретимся? У меня, а?
— Нет, лучше к нам приезжай домой. Запиши адрес...
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Агзам-ата, Ханифа и Шакир переехали наконец на новый участок.
Рановато, конечно. С крыши дома свисали султаны камышового покрытия, стены оштукатурили наспех, только в одной комнате были настланы полы. Воду приходилось таскать со двора ведрами. Газ не подведен.
Ханифа разжигала дрова, дула на робкое пламя, и в глазах ее вскипали слезы.
Когда Аброр приехал навестить родителей, он увидел, что все трое новоселов сидят в одной комнате, согреваются у танчи1. Ханифа-хола принялась тут же упрекать старшего сына:
— Сами в раю живете, а мы тут... умрем от холода, так вам, видно, все равно будет!
— Сами же мне уши прожужжали: поедем на свой участок да
1 Танчи —земляная печь, накрытая сверху ватным одеялом.
поедем! Вот вам и свой участок! Не нравится, вон машина стоит, садитесь, отвезу опять на квартиру.
— Да поди-ка ты со своей квартирой! У нас тут свои заботы есть, глянь, сколько саженцев тянется!
Ханифа-хола любила груши. Осенью Агзам-ата посадил четыре грушевых деревца, а между ними (когда-то еще груши дадут плоды!) разместил персиковые саженцы.
— Персики начнут давать плоды раньше, а постепенно войдут в силу и груши,— объяснял он жене.
— Да будь они неладны, персики твои да груши! Доживу ли до них? Сначала вы газ проведите! Жить не могу из-за дыма этого! — сказала Ханифа, закашлявшись.
— Потерпи, жена, потерпи, насчет газа Аброр хлопочет! Агзам-ата не оставил во дворе ни клочка пустой земли. Посадил
клубнику, высеял даже ячменно-люцерновой смеси немного.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33