— Мои руки привыкли чувствовать удары сердца моего милого... Панбархат для них слишком грубая вещь...—Она кокетливо положила голову Старика на плечо.— Сколько привезли отрезов?
— На пятьдесят платьев... это двадцать тысяч рубликов... или, думаешь, подешевел велюр?
— Нет... Отрез, как и был, четыреста рэ. Нам из них три тысячи, милый, верно? — Сахрагуль капризно передернула плечами.— Привозить, знаю, трудно, но и сбывать — такое мученье...
— Трудностей становится больше, но и жадность ваша не уменьшается.— Старик начал злиться.—Помру, половину своих денег тебе оставлю.
Сахрагуль посмотрела на подругу, вздохнула:
— Бедные мы девушки! Нам всегда .только половина достается.». Ладно, с меня и половины хватит. Ты уйдешь на тот свет, а я останусь одна-одинешенька, вот денежки и понадобятся... Не сердись, милый.— Она опять приникла к Старику.— Если обеспечишь, я после тебя никого к себе и близко не подпущу...
Старик ухмыльнулся.
...Обе подруги когда-то были замужем, и казалось, жизнь их будет такой, как у всех, — в заботах о мужьях и детях, с обычными радостями и огорчениями семейной жизни. Но семейное счастье не состоялось, детей у них не было, и жизнь их пошла по другому руслу.
Они взвалили на себя тяжкое бремя опеки разных сомнительных личностей. Они помогали им в темных делишках, и щедрое вознаграждение было для них радостью, выше которой, они считали, ничего не может быть. Первое время побаивались, что кара настигнет их, как настигала их временных мужей. Утешали друг друга: «Бросим, скоро бросим....» Но время шло, привычка и безнаказанность брали свое, все реже посещали сомнения и угрызения совести.
Они остались без друзей и подруг, замкнулись в своих стенах. Когда были совсем молоденькими, встретив мать с ребенком, умилялись и тосковали о своей несложившейся судьбе, потом же, высоко задрав нос, проходили мимо таких женщин, толкая друг дружку под локоть: «Посмотри, на эту дуру, без конца стирает пеленки. Ни радости, ни свободы...»
Так продолжалось много лет, но прошло время, и прежняя тоска снова стала являться к ним. Чем старше становились, тем мрачнее казалось будущее. Это было не раскаяние, а именно тоска, которую могли слегка разогнать только все те же мысли о деньгах.
Сначала Сахрагуль и Дженнетгуль признавались в этом только себе. Потом стали изливать свои чувства друг другу. По ночам, обнявшись, чтоб не было так тоскливо, обсуждали свое будущее.
— Старые мы уже... Но лет пять еще есть, чтобы вернуть все, что потеряли.— Мокрой щекой Дженнетгуль прижималась к плечу подруги.
— Вах, чокнутая! От обглоданной кости и собаки отворачиваются. Витаешь в облаках...
— А чего хорошего здесь, на земле.
— Это точно. Мы даже не знаем, кто мы такие...
— Ты — Сахрагуль, а я Дженнетгуль.
— Не-е-ет, у нас с тобой одно имя, мы тезки с тобой.
— Ай, ну тебя, голубка!
— То-то и оно. Я вчера это узнала.
— От кого?
— Сошла с автобуса, иду и слышу, как один оглан спрашивает у другого, у своего товарища: «Это чья такая красавица?» А тот, не стесняясь меня, ему указал: «Она не одна, есть еще такая же молодка, подружка ее. Такая же шлюха. Чтоб им сдохнуть обеим!» Так и сказал. Если вру, пусть ослепну, подруга.
— Вах, дура, почему не выцарапала ему глаза?!
— Хотела, но раздумала... Может, он прав?
— Что мы, шлюхи?
— А кто же мы еще?
— И ты тоже?
— И я.
— Плохое слово.
— Мы плохие.
— Может, кончим с этим?
— Когда?
— Завтра. Ты ищи мне мужа, а я тебе.
— Решили кончить — давай сдержим слово. Вместе начинали — вместе бросим... А они завтра должны приехать?
— Скажем им: «Всё», и точка!
— У тебя, Дженнетгуль, нет знакомого на хлебозаводе?
— Зачем он тебе?
— Может, нам пойти туда работать?
— С работой что-нибудь придумаем. Если кто-нибудь из нас не бросит это занятие, пусть у него глаза вытекут! Договорились?
— Пусть вытекут! — сказала Сахрагуль.
Всего день назад они дали такую страшную клятву, а потом с распростертыми объятиями встретили своих дружков. Того ночного разговора будто и не было.
На следующее утро после приезда гостей Дженнетгуль рассчиталась с ними за предыдущую партию панбархата. Пока подруги готовили завтрак, Старик и Длинный, облизывая пальцы, пересчитывали бумажные купюры. Если хозяйки заглядывали к ним, Старик ворчал: «Деньги счет любят... Дружба дружбой, а денежки врозь».
Ходжа Назарович находился у пульта управления городской милиции, поддерживая по радио связь с оперативной группой. Как только .наступала пауза, он моментально брался за телефон, вызывал какой-нибудь пост ГАИ. Когда большие электронные часы показали одиннадцать, он передал руководителю опергруппы:
— Они уже добрались до места назначения и сейчас спокойно гоняют чаи. Теперь ищите такси, которое увезло их из аэропорта в город. Обращайте внимание прежде всего на окраины. Жизнь шофера в опасности.
Он только взял трубку, чтобы позвонить жене, как дежуривший на пульте лейтенант сказал:
— Товарищ полковник, вас вызывает «Копетдаг». Ходжа Назарович положил трубку, подошел к пульту:
— «Копетдаг», «первый» слушает.
— Товарищ «первый», говорит «Копетдаг», Получив приказ «второго», осмотрели часть окраин. Новостей пока нет. Возвращаемся из Аннау, подъезжаем к улице Худай-бердыева, завернем к предгорьям. Просим разрешения, если там ничего не найдем, побывать еще раз в таксопарках.
— Хорошо. Желаю удачи, «Копетдаг».
— Спасибо, товарищ «первый».
Хаиткулы по званию был выше, чем руководивший операцией капитан, поэтому место рядом с шофером предоставили ему. Их газик сначала миновал Десятый микрорайон, потом оставил позади новостройки Одиннадцатого, пересек черту города и начал лодниматься в гору. Разбитую «Волгу» они увидели еще с шоссе. Несмотря на падение с высоты, фары ее не погасли..Разделились — одни спустились к машине, другие отправились туда, откуда машина начала падение. Голос звал о помощи: «Эй, люди, помогите, я здесь».
— Товарищ Капитан, шофер, кажется, цел. Хаиткулы быстрым шагом устремился наверх. Капитан и шофер еле-еле успевали за ним. Водитель «Волги» оставался в том положении, в каком его бросили бандиты,— лицом вверх. Пока Хаиткулы развязывал его, подоспели и остальные. Шофера доставили на ноги, но без поддержки он не мог стоять и весь дрожал от холода. Язык не слушался его.
С большим трудом. Хаиткулы добился от него, чтобы он описал тех, кто захватил его машину. Без сомнения, это были те двое, которых он собирался достать «хотя бы из-под земли». Где же они сейчас?
...А они, закончив подсчет денег, позвали девиц. Старик рассчитался с ними, потом спросил:
— Рядом живет кто-нибудь, кто левачит на своей машине?
Дженнетгуль щелкнула языком: «Э-а...» — что должно было означать: такого человека нет. Подошла Сахрагуль, подняла глаза к потолку:
— А если найду такого человека, сколько дашь? Старик переглянулся с Длинным, тот ответил:
— Сколько нужно, столько дадим!
— Вах, милый мой язычок, спасибо тебе, а ты, миленький,— она поцеловала Старика,— живи до. ста лет... Иду искать.
— Пусть будет готов через полчаса.— Старик встал с коленей.
— Куда подъехать? К нам?
— Нет. Пусть ждет у перекрестка, выйдем ровно через полчаса.
Сахрагуль, покачивая бедрами, подошла к вешалке, сняла зеленый суконный халат, набросила на плечи и вышла во двор. Было свежо, но не холодно. На виноградных лозах шелестели на ветру прошлогодние сухие листья. Иголки первой весенней травки вылезали из набухшей от влаги земли. Вымощенная кирпичом, по краям бетонированная дорожка от веранды вела к уборной. Двор только с фасада был загорожен кирпичной стеной, с трех других сторон его окружала сплошная низкая стенка из камышовых плит: невысокий человек, например такой, как Старик, свободно мог бы переговариваться с соседом, не вставая на цыпочки.
Сахрагуль пересекла двор, подошла к стене:
— Э-эй, сирота, если дома, покажись!
Сосед будто ждал зова — сразу показался на веранде. Подойдя к Сахрагуль, он оглянулся, потом прижался губами к ее губам.
— Сахраджан, встань на цыпочки, я перенесу тебя к себе. Дома щикого нет... Мы с тобой, наверное, уже целый месяц не виделись.
— Разве позавчера ночью не ты ко мне в окно влезал, а, сирота?
— Я... я... опять хочется с тобой побыть.
- Если это правда, потерпи до вечера. Машина у тебя на ходу?
Тот кивнул.
— Ровно через двадцать минут будь в машине у перекрестка, отвезешь двух дойных коров.
— Куда хочешь отвезу... хоть в ад, хоть в рай. Говоришь, дойные коровы? Ага, понял.
— Чем дальше отвезешь, тем больше получишь, сирота.
— Есть! — «Сирота» обнял ее, снова прижался к губам Сахрагуль.
Было семь часов утра, когда- они вышли из дома, в который приезжали регулярно вот уже третий год. Обе подруги ударились в слезы.
— Вернемся... через месяц опять здесь будем,— Длинный кивнул им и пошел к машине.
Старик, обычно уходивший отсюда, не чувствуя никакой горечи, разлуки, не прощаясь и не оглядываясь, сегодня чувствовал, что ноги его налились свинцом. Или предчувствие чего-то неприятного заставляло его оборачиваться на гостеприимный дом.
Не посмотрев даже, кто сидит за рулем, Длинный приказал:
— Жми в Теджен! — Он укоризненно посмотрел на своего учителя: — Что случилось? Я что-то не пойму...
— Доживешь до моих лет, поймешь.
После этих слов они молчали до самого Теджена. Длинный заснул на заднем сиденье; Старик, наоборот, на этот раз не спал, курил сигарету за сигаретой.
ТЕДЖЕН
В тедженской чайхане они сели в сторонке, чтобы их видело поменьше человеческих глаз. После того как заказали по чайнику чая, Старик шутливо спросил:
— Выспался?
— Выспался.
— Если еще не проснулся, то вокруг есть кому тебя разбудить. Положение осложняется. Что будем делать?
— Я сам об этом всю ночь думал... Пожалел, что того шофера не заставили навсегда замолчать. Болтает, поди...
— Не жалей. Род туркмен и так невелик.
— В последнее время ты стал мягкосердечным, башлык.
— Заметил? Что-то происходит... что — сам не знаю, сам удивляюсь. Тут как-то смотрю, а у меня слезы из глаз ручьем льются. Старею.
— Давай, учитель, не будем отвлекаться. Если за нами гонятся, надо думать об обороне. Жаль, если поймают. Сам-то что думаешь предпринять?
— Здесь оставаться нельзя. Приеду домой, потом подамся в Россию... Жена и сын все равно со мной в могилу не лягут. Помогать буду.
— Вах, Россия! Разве, кроме России, нет других мест? Подумай об этом, башлык.
— Подумаю. Но в Россию попасть проще всего.
— Как я смогу жить там, зная, что жена — она же молодая— и ребятишки мои будут далеко? Трудно это, башлык. Лучше уж...
— Что лучше?.. Сказал, подумаю...
— Скажи сам: что лучше — смерть или жизнь вдали от своих?
— Для тебя — жизнь, а для меня... не знаю. Что хорошего скитаться? Так что имей в виду: если подашься на север — не проиграешь. Россия — большая страна. Деревенские люди там на туркмен похожи, такие же простые, доверчивые, гостеприимные. Деньги нам помогут- обзавестись хозяйством. Может, жениться придется. Русские бабы чистоплотные, тело у них белое, ласку любят. Добрые они. Русский язык хорошо знаем. Здоровье у нас крепкое. От кашля еще никто не умирал. Сменю климат, может, и кашель пройдет... Избавлюсь от него и.еще лет двадцать проживу. К этому времени выдумают, наверно, лекарства, чтобы жизнь продлевать. Будет в кармане тысяч пять-шесть, купим того лекарства и будем жить еще долго-долго, пока деньги не кончатся.
— Хорошо, учитель, но в запасе у меня есть и другая мысль.
— Знаю. Обмозгуем. Сейчас давай думать, как побыстрее домой добраться.
— Возьмем такси?
— Нельзя. Сейчас все такси обыскивают... Наверно, по радио, по телевизору уже передали. С этого дня забудь о бритье. Одежду здесь сменим. Потом домой. На одну ночь, не больше.
— Как скажешь, учитель.
Купив кое-что из одежды, они переоделись в запущенной уборной автостанции. Машину теперь уже найти было непросто, не к каждому шоферу можно подойти. Старик долго
приглядывался, к ним. Остановившийся самосвал марки «МАЗ» решил его сомнения. В просторной кабине можно и спрятаться, согнувшись... и управление, в случае чего, несложное... и посты ГАИ останавливать не станут... Увидев две двадцатипятирублевые купюры, шофер подмигнул ему...
...«МАЗ» рванул на полную мощь своего двигателя, и Старик почувствовал, как сердце снова тревожно сжалось. Ему опять стало жаль расставаться с маленьким, уютным городком, в котором они. пробыли-то всего несколько часов. Стал думать о том, что время пока работает на них: сегодня и завтра их будут искать в Ашхабаде, а послезавтра — уже повсюду, и прежде всего в Чарджоу. Им нужна только одна ночь. Нет, жить еще не надоело! Одна спокойная ночь, одна... и все может стать по-другому.
АШХАБАД
Хаиткулы сидел в кабинете Ходжи Назаровича. Анна-мамед был здесь же. Кроме них — начальник городской милиции и начальник угрозыска. Обсуждалась сложившаяся ситуация. Ходжа Назарович, правда, не столько участвовал в обсуждении, сколько размышлял над тем, как ему сегодня отчитываться перед министром. Его занимал один вполне конкретный вопрос: рассказывать ли ему о том эпизоде, вчера вечером, когда бандиты буквально проскользнули у Хаиткулы между пальцев? Если сделать на этом акцент, то вопрос о выдвижении его на. пост начальника городского отдела внутренних дел в связи с перемещением подполковника Джуманазарова отложатся на далекое будущее. С другой стороны, зачем расставлять акценты? Надо рассказать просто, как было... Ведь если Хаиткулы завтра задержит тех двоих, то сейчас, оговорив его, можно будет прослыть завистником. Нет, воздержись, Ходжа Назарович!
После совещания Хаиткулы поехал в Кеши, чтобы вместе с местным участковым обследовать этот район. Старший лейтенант как раз протирал тряпкой свой мотоцикл, когда подъехал Хаиткулы.
— Товарищ старший лейтенант, вы знаете, зачем я приехал к вам?
— Знаю, товарищ майор. Меня, предупредили. Я с утра объездил свой участок. Все, как всегда, спокойно.
— Ничего, проедете еще раз. Никто вчера гостей не принимал?
— Гости есть у некоторых — и ближние, и дальние. Две семьи проводили родню из аула: одни вчера, другие позавчера... Мы как, опять с самого начала будем обходить или зайдем к тем, кош я дома не застал, товарищ майор?
— Участок твой, тебе и виднее. Имей в виду, что уехавшие могли вернуться, надо проверить всех.
— Вообще-то, товарищ майор, есть тут одна одинокая, с подругой живет... К ней часто приходят то одни, то другие. Соседи жалуются. Но, знаете, если нет шума и драки, разве можно сделать замечание незамужней женщине? Чуть что — в слезы. Женщины — тоже люди, товарищ майор. Не могу я им запрещать принимать гостей.
— Начнем с нее. Как зовут?
— Дженнетгуль.
— Где работает?
Старший лейтенант виновато опустил голову:
— Много раз предупреждал ее, а она одно заладила: хоть голову отрежь, работать не пойду, живу на средства матери, муж кое-что оставил. Говорит: проживу мужнино — пойду работать... А сколько уже без мужа живет... Мать умерла. Какие она ей средства оставила, один аллах знает.
— Хорошо, хотя бы он знает, — хуже, когда никто не знает.
— Извините, товарищ майор, не поинтересовался... Оставив сельскохозяйственный институт справа от себя, они въехали в бывший аул Кеши, а теперь пригород Ашхабада. Хаиткулы продолжал задавать вопросы:
— Откуда ее подруга?
— Не знаю, товарищ майор.
— Может быть, из южных районов города?
— Может быть...
— С кем хозяйка двора поддерживает связь?
— Не знаю, товарищ майор. Я не думал, что это входит в обязанности участкового...
— Сколько месяцев вы на службе? — Хаиткулы, заговоривший с ним сначала на «ты», перешел на официальный тон.
— Сколько месяцев? Сколько лет!..
— Товарищ старший лейтенант, когда мы будем прощаться, вы мне напомните, чтобы я вам кое-что сказал, хорошо?
— Слушаюсь, товарищ майор!.. В-о-он, видите тот дом, некрашеный, под шифером, это и есть ее дом...
Шофер, не ожидая распоряжений майора, аккуратно подвел машину к самой калитке, поставил ее так, чтобы в случае стрельбы со двора они втроем могли быстро укрыться за ней.
— Приготовьте оружие.— Хаиткулы вынул из бокового кармана пиджака пистолет, переложил его в плащ, пошел за старшим лейтенантом.
Участковый постучал в дверцу, раздался громкий лай, потом легкие шаги.
— Кто там?
— Участковый.
Было слышно, как женщина,успокаивает собаку. Снова послышался ее голос, прозвучавший мягко, даже ласково:
— Что-то ты зачастил: к нам? Нам это приятно, только...
Дженнетгуль не договорила, она открыла калитку и увидела, что участковый не один. Собрала распущенные волосы с груди, забросила их за спину, тон стал другим:
— Что надо?
— Хозяйка, не держи нас на пороге. Есть к тебе несколько слов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
— На пятьдесят платьев... это двадцать тысяч рубликов... или, думаешь, подешевел велюр?
— Нет... Отрез, как и был, четыреста рэ. Нам из них три тысячи, милый, верно? — Сахрагуль капризно передернула плечами.— Привозить, знаю, трудно, но и сбывать — такое мученье...
— Трудностей становится больше, но и жадность ваша не уменьшается.— Старик начал злиться.—Помру, половину своих денег тебе оставлю.
Сахрагуль посмотрела на подругу, вздохнула:
— Бедные мы девушки! Нам всегда .только половина достается.». Ладно, с меня и половины хватит. Ты уйдешь на тот свет, а я останусь одна-одинешенька, вот денежки и понадобятся... Не сердись, милый.— Она опять приникла к Старику.— Если обеспечишь, я после тебя никого к себе и близко не подпущу...
Старик ухмыльнулся.
...Обе подруги когда-то были замужем, и казалось, жизнь их будет такой, как у всех, — в заботах о мужьях и детях, с обычными радостями и огорчениями семейной жизни. Но семейное счастье не состоялось, детей у них не было, и жизнь их пошла по другому руслу.
Они взвалили на себя тяжкое бремя опеки разных сомнительных личностей. Они помогали им в темных делишках, и щедрое вознаграждение было для них радостью, выше которой, они считали, ничего не может быть. Первое время побаивались, что кара настигнет их, как настигала их временных мужей. Утешали друг друга: «Бросим, скоро бросим....» Но время шло, привычка и безнаказанность брали свое, все реже посещали сомнения и угрызения совести.
Они остались без друзей и подруг, замкнулись в своих стенах. Когда были совсем молоденькими, встретив мать с ребенком, умилялись и тосковали о своей несложившейся судьбе, потом же, высоко задрав нос, проходили мимо таких женщин, толкая друг дружку под локоть: «Посмотри, на эту дуру, без конца стирает пеленки. Ни радости, ни свободы...»
Так продолжалось много лет, но прошло время, и прежняя тоска снова стала являться к ним. Чем старше становились, тем мрачнее казалось будущее. Это было не раскаяние, а именно тоска, которую могли слегка разогнать только все те же мысли о деньгах.
Сначала Сахрагуль и Дженнетгуль признавались в этом только себе. Потом стали изливать свои чувства друг другу. По ночам, обнявшись, чтоб не было так тоскливо, обсуждали свое будущее.
— Старые мы уже... Но лет пять еще есть, чтобы вернуть все, что потеряли.— Мокрой щекой Дженнетгуль прижималась к плечу подруги.
— Вах, чокнутая! От обглоданной кости и собаки отворачиваются. Витаешь в облаках...
— А чего хорошего здесь, на земле.
— Это точно. Мы даже не знаем, кто мы такие...
— Ты — Сахрагуль, а я Дженнетгуль.
— Не-е-ет, у нас с тобой одно имя, мы тезки с тобой.
— Ай, ну тебя, голубка!
— То-то и оно. Я вчера это узнала.
— От кого?
— Сошла с автобуса, иду и слышу, как один оглан спрашивает у другого, у своего товарища: «Это чья такая красавица?» А тот, не стесняясь меня, ему указал: «Она не одна, есть еще такая же молодка, подружка ее. Такая же шлюха. Чтоб им сдохнуть обеим!» Так и сказал. Если вру, пусть ослепну, подруга.
— Вах, дура, почему не выцарапала ему глаза?!
— Хотела, но раздумала... Может, он прав?
— Что мы, шлюхи?
— А кто же мы еще?
— И ты тоже?
— И я.
— Плохое слово.
— Мы плохие.
— Может, кончим с этим?
— Когда?
— Завтра. Ты ищи мне мужа, а я тебе.
— Решили кончить — давай сдержим слово. Вместе начинали — вместе бросим... А они завтра должны приехать?
— Скажем им: «Всё», и точка!
— У тебя, Дженнетгуль, нет знакомого на хлебозаводе?
— Зачем он тебе?
— Может, нам пойти туда работать?
— С работой что-нибудь придумаем. Если кто-нибудь из нас не бросит это занятие, пусть у него глаза вытекут! Договорились?
— Пусть вытекут! — сказала Сахрагуль.
Всего день назад они дали такую страшную клятву, а потом с распростертыми объятиями встретили своих дружков. Того ночного разговора будто и не было.
На следующее утро после приезда гостей Дженнетгуль рассчиталась с ними за предыдущую партию панбархата. Пока подруги готовили завтрак, Старик и Длинный, облизывая пальцы, пересчитывали бумажные купюры. Если хозяйки заглядывали к ним, Старик ворчал: «Деньги счет любят... Дружба дружбой, а денежки врозь».
Ходжа Назарович находился у пульта управления городской милиции, поддерживая по радио связь с оперативной группой. Как только .наступала пауза, он моментально брался за телефон, вызывал какой-нибудь пост ГАИ. Когда большие электронные часы показали одиннадцать, он передал руководителю опергруппы:
— Они уже добрались до места назначения и сейчас спокойно гоняют чаи. Теперь ищите такси, которое увезло их из аэропорта в город. Обращайте внимание прежде всего на окраины. Жизнь шофера в опасности.
Он только взял трубку, чтобы позвонить жене, как дежуривший на пульте лейтенант сказал:
— Товарищ полковник, вас вызывает «Копетдаг». Ходжа Назарович положил трубку, подошел к пульту:
— «Копетдаг», «первый» слушает.
— Товарищ «первый», говорит «Копетдаг», Получив приказ «второго», осмотрели часть окраин. Новостей пока нет. Возвращаемся из Аннау, подъезжаем к улице Худай-бердыева, завернем к предгорьям. Просим разрешения, если там ничего не найдем, побывать еще раз в таксопарках.
— Хорошо. Желаю удачи, «Копетдаг».
— Спасибо, товарищ «первый».
Хаиткулы по званию был выше, чем руководивший операцией капитан, поэтому место рядом с шофером предоставили ему. Их газик сначала миновал Десятый микрорайон, потом оставил позади новостройки Одиннадцатого, пересек черту города и начал лодниматься в гору. Разбитую «Волгу» они увидели еще с шоссе. Несмотря на падение с высоты, фары ее не погасли..Разделились — одни спустились к машине, другие отправились туда, откуда машина начала падение. Голос звал о помощи: «Эй, люди, помогите, я здесь».
— Товарищ Капитан, шофер, кажется, цел. Хаиткулы быстрым шагом устремился наверх. Капитан и шофер еле-еле успевали за ним. Водитель «Волги» оставался в том положении, в каком его бросили бандиты,— лицом вверх. Пока Хаиткулы развязывал его, подоспели и остальные. Шофера доставили на ноги, но без поддержки он не мог стоять и весь дрожал от холода. Язык не слушался его.
С большим трудом. Хаиткулы добился от него, чтобы он описал тех, кто захватил его машину. Без сомнения, это были те двое, которых он собирался достать «хотя бы из-под земли». Где же они сейчас?
...А они, закончив подсчет денег, позвали девиц. Старик рассчитался с ними, потом спросил:
— Рядом живет кто-нибудь, кто левачит на своей машине?
Дженнетгуль щелкнула языком: «Э-а...» — что должно было означать: такого человека нет. Подошла Сахрагуль, подняла глаза к потолку:
— А если найду такого человека, сколько дашь? Старик переглянулся с Длинным, тот ответил:
— Сколько нужно, столько дадим!
— Вах, милый мой язычок, спасибо тебе, а ты, миленький,— она поцеловала Старика,— живи до. ста лет... Иду искать.
— Пусть будет готов через полчаса.— Старик встал с коленей.
— Куда подъехать? К нам?
— Нет. Пусть ждет у перекрестка, выйдем ровно через полчаса.
Сахрагуль, покачивая бедрами, подошла к вешалке, сняла зеленый суконный халат, набросила на плечи и вышла во двор. Было свежо, но не холодно. На виноградных лозах шелестели на ветру прошлогодние сухие листья. Иголки первой весенней травки вылезали из набухшей от влаги земли. Вымощенная кирпичом, по краям бетонированная дорожка от веранды вела к уборной. Двор только с фасада был загорожен кирпичной стеной, с трех других сторон его окружала сплошная низкая стенка из камышовых плит: невысокий человек, например такой, как Старик, свободно мог бы переговариваться с соседом, не вставая на цыпочки.
Сахрагуль пересекла двор, подошла к стене:
— Э-эй, сирота, если дома, покажись!
Сосед будто ждал зова — сразу показался на веранде. Подойдя к Сахрагуль, он оглянулся, потом прижался губами к ее губам.
— Сахраджан, встань на цыпочки, я перенесу тебя к себе. Дома щикого нет... Мы с тобой, наверное, уже целый месяц не виделись.
— Разве позавчера ночью не ты ко мне в окно влезал, а, сирота?
— Я... я... опять хочется с тобой побыть.
- Если это правда, потерпи до вечера. Машина у тебя на ходу?
Тот кивнул.
— Ровно через двадцать минут будь в машине у перекрестка, отвезешь двух дойных коров.
— Куда хочешь отвезу... хоть в ад, хоть в рай. Говоришь, дойные коровы? Ага, понял.
— Чем дальше отвезешь, тем больше получишь, сирота.
— Есть! — «Сирота» обнял ее, снова прижался к губам Сахрагуль.
Было семь часов утра, когда- они вышли из дома, в который приезжали регулярно вот уже третий год. Обе подруги ударились в слезы.
— Вернемся... через месяц опять здесь будем,— Длинный кивнул им и пошел к машине.
Старик, обычно уходивший отсюда, не чувствуя никакой горечи, разлуки, не прощаясь и не оглядываясь, сегодня чувствовал, что ноги его налились свинцом. Или предчувствие чего-то неприятного заставляло его оборачиваться на гостеприимный дом.
Не посмотрев даже, кто сидит за рулем, Длинный приказал:
— Жми в Теджен! — Он укоризненно посмотрел на своего учителя: — Что случилось? Я что-то не пойму...
— Доживешь до моих лет, поймешь.
После этих слов они молчали до самого Теджена. Длинный заснул на заднем сиденье; Старик, наоборот, на этот раз не спал, курил сигарету за сигаретой.
ТЕДЖЕН
В тедженской чайхане они сели в сторонке, чтобы их видело поменьше человеческих глаз. После того как заказали по чайнику чая, Старик шутливо спросил:
— Выспался?
— Выспался.
— Если еще не проснулся, то вокруг есть кому тебя разбудить. Положение осложняется. Что будем делать?
— Я сам об этом всю ночь думал... Пожалел, что того шофера не заставили навсегда замолчать. Болтает, поди...
— Не жалей. Род туркмен и так невелик.
— В последнее время ты стал мягкосердечным, башлык.
— Заметил? Что-то происходит... что — сам не знаю, сам удивляюсь. Тут как-то смотрю, а у меня слезы из глаз ручьем льются. Старею.
— Давай, учитель, не будем отвлекаться. Если за нами гонятся, надо думать об обороне. Жаль, если поймают. Сам-то что думаешь предпринять?
— Здесь оставаться нельзя. Приеду домой, потом подамся в Россию... Жена и сын все равно со мной в могилу не лягут. Помогать буду.
— Вах, Россия! Разве, кроме России, нет других мест? Подумай об этом, башлык.
— Подумаю. Но в Россию попасть проще всего.
— Как я смогу жить там, зная, что жена — она же молодая— и ребятишки мои будут далеко? Трудно это, башлык. Лучше уж...
— Что лучше?.. Сказал, подумаю...
— Скажи сам: что лучше — смерть или жизнь вдали от своих?
— Для тебя — жизнь, а для меня... не знаю. Что хорошего скитаться? Так что имей в виду: если подашься на север — не проиграешь. Россия — большая страна. Деревенские люди там на туркмен похожи, такие же простые, доверчивые, гостеприимные. Деньги нам помогут- обзавестись хозяйством. Может, жениться придется. Русские бабы чистоплотные, тело у них белое, ласку любят. Добрые они. Русский язык хорошо знаем. Здоровье у нас крепкое. От кашля еще никто не умирал. Сменю климат, может, и кашель пройдет... Избавлюсь от него и.еще лет двадцать проживу. К этому времени выдумают, наверно, лекарства, чтобы жизнь продлевать. Будет в кармане тысяч пять-шесть, купим того лекарства и будем жить еще долго-долго, пока деньги не кончатся.
— Хорошо, учитель, но в запасе у меня есть и другая мысль.
— Знаю. Обмозгуем. Сейчас давай думать, как побыстрее домой добраться.
— Возьмем такси?
— Нельзя. Сейчас все такси обыскивают... Наверно, по радио, по телевизору уже передали. С этого дня забудь о бритье. Одежду здесь сменим. Потом домой. На одну ночь, не больше.
— Как скажешь, учитель.
Купив кое-что из одежды, они переоделись в запущенной уборной автостанции. Машину теперь уже найти было непросто, не к каждому шоферу можно подойти. Старик долго
приглядывался, к ним. Остановившийся самосвал марки «МАЗ» решил его сомнения. В просторной кабине можно и спрятаться, согнувшись... и управление, в случае чего, несложное... и посты ГАИ останавливать не станут... Увидев две двадцатипятирублевые купюры, шофер подмигнул ему...
...«МАЗ» рванул на полную мощь своего двигателя, и Старик почувствовал, как сердце снова тревожно сжалось. Ему опять стало жаль расставаться с маленьким, уютным городком, в котором они. пробыли-то всего несколько часов. Стал думать о том, что время пока работает на них: сегодня и завтра их будут искать в Ашхабаде, а послезавтра — уже повсюду, и прежде всего в Чарджоу. Им нужна только одна ночь. Нет, жить еще не надоело! Одна спокойная ночь, одна... и все может стать по-другому.
АШХАБАД
Хаиткулы сидел в кабинете Ходжи Назаровича. Анна-мамед был здесь же. Кроме них — начальник городской милиции и начальник угрозыска. Обсуждалась сложившаяся ситуация. Ходжа Назарович, правда, не столько участвовал в обсуждении, сколько размышлял над тем, как ему сегодня отчитываться перед министром. Его занимал один вполне конкретный вопрос: рассказывать ли ему о том эпизоде, вчера вечером, когда бандиты буквально проскользнули у Хаиткулы между пальцев? Если сделать на этом акцент, то вопрос о выдвижении его на. пост начальника городского отдела внутренних дел в связи с перемещением подполковника Джуманазарова отложатся на далекое будущее. С другой стороны, зачем расставлять акценты? Надо рассказать просто, как было... Ведь если Хаиткулы завтра задержит тех двоих, то сейчас, оговорив его, можно будет прослыть завистником. Нет, воздержись, Ходжа Назарович!
После совещания Хаиткулы поехал в Кеши, чтобы вместе с местным участковым обследовать этот район. Старший лейтенант как раз протирал тряпкой свой мотоцикл, когда подъехал Хаиткулы.
— Товарищ старший лейтенант, вы знаете, зачем я приехал к вам?
— Знаю, товарищ майор. Меня, предупредили. Я с утра объездил свой участок. Все, как всегда, спокойно.
— Ничего, проедете еще раз. Никто вчера гостей не принимал?
— Гости есть у некоторых — и ближние, и дальние. Две семьи проводили родню из аула: одни вчера, другие позавчера... Мы как, опять с самого начала будем обходить или зайдем к тем, кош я дома не застал, товарищ майор?
— Участок твой, тебе и виднее. Имей в виду, что уехавшие могли вернуться, надо проверить всех.
— Вообще-то, товарищ майор, есть тут одна одинокая, с подругой живет... К ней часто приходят то одни, то другие. Соседи жалуются. Но, знаете, если нет шума и драки, разве можно сделать замечание незамужней женщине? Чуть что — в слезы. Женщины — тоже люди, товарищ майор. Не могу я им запрещать принимать гостей.
— Начнем с нее. Как зовут?
— Дженнетгуль.
— Где работает?
Старший лейтенант виновато опустил голову:
— Много раз предупреждал ее, а она одно заладила: хоть голову отрежь, работать не пойду, живу на средства матери, муж кое-что оставил. Говорит: проживу мужнино — пойду работать... А сколько уже без мужа живет... Мать умерла. Какие она ей средства оставила, один аллах знает.
— Хорошо, хотя бы он знает, — хуже, когда никто не знает.
— Извините, товарищ майор, не поинтересовался... Оставив сельскохозяйственный институт справа от себя, они въехали в бывший аул Кеши, а теперь пригород Ашхабада. Хаиткулы продолжал задавать вопросы:
— Откуда ее подруга?
— Не знаю, товарищ майор.
— Может быть, из южных районов города?
— Может быть...
— С кем хозяйка двора поддерживает связь?
— Не знаю, товарищ майор. Я не думал, что это входит в обязанности участкового...
— Сколько месяцев вы на службе? — Хаиткулы, заговоривший с ним сначала на «ты», перешел на официальный тон.
— Сколько месяцев? Сколько лет!..
— Товарищ старший лейтенант, когда мы будем прощаться, вы мне напомните, чтобы я вам кое-что сказал, хорошо?
— Слушаюсь, товарищ майор!.. В-о-он, видите тот дом, некрашеный, под шифером, это и есть ее дом...
Шофер, не ожидая распоряжений майора, аккуратно подвел машину к самой калитке, поставил ее так, чтобы в случае стрельбы со двора они втроем могли быстро укрыться за ней.
— Приготовьте оружие.— Хаиткулы вынул из бокового кармана пиджака пистолет, переложил его в плащ, пошел за старшим лейтенантом.
Участковый постучал в дверцу, раздался громкий лай, потом легкие шаги.
— Кто там?
— Участковый.
Было слышно, как женщина,успокаивает собаку. Снова послышался ее голос, прозвучавший мягко, даже ласково:
— Что-то ты зачастил: к нам? Нам это приятно, только...
Дженнетгуль не договорила, она открыла калитку и увидела, что участковый не один. Собрала распущенные волосы с груди, забросила их за спину, тон стал другим:
— Что надо?
— Хозяйка, не держи нас на пороге. Есть к тебе несколько слов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29