Какое счастье, что у них такая соседка, как Оймулло! Она и за домом присматривает, и дочку их воспитывает. Но вот ему, Асо, приходится ехать в Душанбе, а Фируза безотлучно целый день на работе, дел становится все больше... Что же будет с домом, когда он уедет? И Оймулло и ее муж сильно постарели, они как заходящее солнце над горой: вот-вот скроется, и — навсегда! Но не ехать в Душанбе нельзя... Ведь у товарищей, уехавших туда, тоже есть жены и дети. Надо ехать в Восточную Бухару! Непременно! Там нужны такие люди, как он. Это он хорошо понимает. Тем более что в Бухаре много людей для любого дела, работа кипит, а в Душанбе их нехватка.
Асо дошел до своего дома. Калитку на засов не запер, зная, что Фируза еще не вернулась домой. Идя во внутренний двор, он услышал, как Оймулло пела колыбельную, укачивая ребенка.
Увидев вошедшего в комнату Асо, она кивком головы пригласила его сесть. Потом, заглянув в люльку, тихо пропела:
— Спи, спи, скорее засни,
Скоро папа придет, спи, мама придет, спи...
Спи, маленький, спи,
Гиацинт мой, спи, соловей мой, засни...
Ну вот, кажется, уснула. Сегодня прямо замучила она меня своими вопросами: где мама, где папа? Спасибо дедушке, это он смастерил люльку... стало легче с ребенком управляться... Что же вы стоите? Снимите камзол, вы совсем промокли!
— Ничего, поднимусь к себе, разденусь. А жена еще не пришла?
— Нет, что-то запаздывает... Будете есть суп?
— Хорошо, спасибо! Сначала переоденусь! — И он вышел. Оймулло подошла к мужу и, стараясь говорить потише, сказала:
— Он, кажется, чем-то озабочен, ты не заметил?
— Нелегко заниматься государственными делами,— сказал Тахир-джан.— Забот полно.
— Да, басмачи подошли уже к Ситораи Мохи Хосса... Народ волнуется, запуган, распространяют всякие страшные слухи... Понятно, это не может не беспокоить такого преданного делу работника ЧК, как Асо.
— Конечно! Назиры наши уж больно беспечны. Развлекаются. А все дела ложатся на таких людей, как Асо... Вот кто-то пришел,— прислушавшись, сказал Тахир-джан.
— Фируза, наверное. Даже не зашла к нам — видно, сильно промокла, бедняжка. Хоть бы в комнатах было тепло...
Действительно, это была Фируза. Ей не хотелось сейчас заходить к Оймулло. Если дочка проснется или еще не спит, то кинется к ней на руки и уже не отпустит. А Фируза вся мокрая, сначала нужно переодеться, а уж потом спуститься к старикам.
Войдя в свою комнату, Фируза удивилась, увидев мужа. Он не снял с себя даже мокрого камзола, сидел за столом, углубившись в чтение какого-то письма.
— Что это вы читаете? Случилось что-нибудь?
Асо только сейчас увидел, что жена вошла в комнату. Он улыбнулся, говоря:
— А, это ты? Какая отвратительная погода! И мы, кажется, промокли до нитки! Что, не было для тебя фаэтона?
— Представь себе, нет! — сказала Фируза, стаскивая с себя мокрую верхнюю одежду.— Я пришла пешком. Спасибо моей парандже, она хоть немного защищает от дождя. А что у вас нового? От кого письмо получили?
— Оно лежало на столе, видимо, Оймулло положила. Письмо от Сангина, он пишет...
— Хорошо, сейчас дочитаете. Но прежде снимите камзол и шапку. Или простудиться хотите? Встаньте, да побыстрей!
Невеселое письмо пришло от Сангина, того самого Сангина, которому удалось в свое время спасти Сайда Пахлавана и Хайдаркула от воинов Асада Махсума. В Душанбе он попал по рекомендации Асо; его пригласили на работу в Особый отдел. В письме, полученном сегодня, он сообщал о тяжелом положении, в каком находился в окружении изменников и предателей. В Душанбе власть была сосредоточена в руках председателя диктаторской комиссии. Он приглашал на работу кого вздумается и снимал с постов неугодных ему. Так, начальником милиции был связанный с басмачами Сурайе-эфенди. По его приказу в кишлаке Туда арестовали ни за что ни про что двадцать крестьян-бедняков. Теперь их насильно заставляют работать, то есть, попросту говоря, этот «блюститель порядка» обеспечил на свою потребу даровую рабочую силу. Много дел в Особом отделе лежит неразрешенными по целым месяцам.
Не хватает надежных людей! Если так пойдет и дальше, революционная власть не сможет удержаться. Нужно принять срочные меры, прислать немедленно преданных революции людей, иначе будет поздно!
— Письмо Сангина подтверждает то, о чем говорил со мной председатель,— задумчиво сказал Асо.— Просто не знаю, как мне быть.
— А что сказал председатель? — тревожно спросила Фируза.
— Он рассказал о положении дел в Восточной Бухаре. И затем спросил, кого, по-моему, из самых надежных можно туда послать. Он ничего не сказал мне прямо. Он очень сдержанный человек... Но у меня создалось впечатление, что Центральный Комитет назвал ему мое имя...
— И что вы ответили?
— Пока не дал окончательного ответа, сказал, что должен посоветоваться раньше...
— С кем же это?
— Как с кем? С вами, с Оймулло... Если б я был одинок, сразу принял бы решение, а так...
— А вы представьте, что вы одиноки... Хотелось бы вам поехать?
— Конечно, поехал бы... Там так нужны люди, столько работы!.. Но боюсь оставить вас с Гульбахор одних... Наши друзья, Оймулло и Тахир-ювелир, уже не молоды...
— А я на что?
— Но вы загружены работой, домой приходите поздно.
— А вы нет? Сидите целый день дома?
— По крайней мере, меня в любой момент можно найти...
— Ну, а если и мне поехать с вами?..
— А как же Гульбахор?
— И ее возьмем с собой.
— Нет, в Восточной Бухаре очень неспокойно, полно басмачей, нужно быть всегда на страже, жить по-солдатски. Женщинам и детям нельзя там находиться.
Фируза прекрасно понимала, что творится в душе мужа. Ему трудно, очень трудно расстаться с семьей, но еще труднее отклонить назначение в Восточную Бухару: совесть замучает его.
— Завтра же скажите, что согласны поехать в Душанбе! — решительно сказала она.
— Что?
— Да, да, и я поеду с вами.
— Центральный Комитет не отпустит.
— Отпустит!
Еще, может, сами пошлют меня.
— И опять тот же вопрос — что делать с Гульбахор?
— Сначала оставим ее здесь. В Душанбе осмотримся, а потом и ее возьмем туда.
Асо был приятно поражен смелым решением жены. В то время в Бухаре вряд ли нашлась бы еще женщина, которая по собственному желанию отважилась поехать в Восточную Бухару. Да что там женщина! Многие мужчины отказывались от работы в Душанбе. В конце 1921 года Восточная Бухара была своего рода огнедышащим преддверием гор. На этой земле хозяйничали курбаши, они заняли не одну область, зверски обращались с людьми, в первую очередь с представителями революционной власти.
— Дорогая моя, храбрая Фируза, вы понимаете, на что идете? И это ради меня?!
— Почему ради вас? — Фируза чуть лукаво улыбнулась.— Мне самой хочется побывать в горах, помочь тамошним женщинам овладевать знаниями, учиться... бороться за свои права.
— Ах вы храбрый борец, моя дорогая жена! — сказал Асо, крепко обняв Фирузу.
С большим трудом шел небольшой караван, тяжело груженный книгами, тетрадями и другими школьными принадлежностями. Вечером, как только стемнело, он был вынужден остановиться в кишлаке Равотак, расположенном близко от дороги. С караваном ехали десять красноармейцев, шесть служащих различных учреждений, Асо и Фируза. Рано утром они выехали из Денау, надеясь, что к вечеру прибудут в Душанбе и отдохнут наконец после мучительно трудного пути. Но не тут-то было. Дорогу преграждали бурные речки, мостов почти не было, после бесконечных дождей переходить их стало опасно, надо было соблюдать крайнюю осторожность. Опытный, хорошо знающий этот путь караванбаши ловко перевел караван, но шли они медленно.
— Нам предстоит перебраться еще через три речушки,— сказал караванбаши, высокий, широкоплечий, смуглолицый мужчина.— Даст бог, завтра, как только рассветет, спокойно двинемся в путь, дойдем до Душанбе. Хоть кишлак Равотак и не велик, но как-нибудь на ночь устроимся.
— Есть ли в этом кишлаке какой-нибудь караван-сарай? — спросил Асо, впервые оказавшийся в этих краях.
Караванбаши рассмеялся:
— Если бы тут был караван-сарай, то это не был бы Равотак. Животных мы оставим на площадке перед мечетью, сами расположимся в мечети. А вам,— обратился он к Асо,— я надеюсь найти другое место, есть у меня тут один друг, попрошу, чтобы он взял к себе вас и вашу жену. Неудобно как-то ей, женщине, среди мужчин.
Фируза между тем помогала мужчинам сгружать и складывать кипы книг и тетрадей, накрывала брезентом, мешками, досками, чтобы не промок этот бесценный груз. Фируза отвечала за его благополучную доставку. Ее откомандировали в распоряжение отдела народного образования, в ее обязанность входило обеспечение учащихся Душанбе — как детей, так и взрослых — учебными пособиями.
Одетая в короткий белый чекмень, высокие сапожки, с шерстяным цветастым платком на голове, Фируза была очень хороша. И приятно было смотреть, с каким энтузиазмом она работает.
У Асо свои очень важные задания. В двух кожаных портфелях он вез тугие пачки денег и денежные документы. Об этом грузе не знали даже его спутники.
Появление этого каравана в кишлаке Равотак было большим событием. Кишлак стоял на отшибе, вдали от главного караванного пути. Всего десять — двенадцать дворов насчитывалось в нем. Когда кончалась летняя страда и день становился короче, жители кишлака ходили друг к другу в гости, жили, можно сказать, как одна семья. Редко кто из посторонних навещал их. Правда, имам и аксакал Равотака знали караванбаши и приветствовали его как знакомого, распорядились, чтобы принесли дров и разожгли костер. Красноармейцы привязали коней к колышкам, подложили клевер и, усевшись вокруг костра, снимали промокшие гимнастерки, портянки, чтобы высушить их.
Асо отвел в сторону караванбаши и тихо, чтобы не донеслось ни до чьего уха, спросил:
— Что, аксакал — ваш друг?
— Нет,— удивился караванбаши,— а что?
— Ничего,— ответил Асо и, усмехнувшись, добавил: — Не знаю почему, но что-то этот аксакал мне не нравится.
— Представьте, и мне он не понравился. Надо быть бдительными,— ответил караванбаши.— Зато моему другу, о котором я вам говорил, можно вполне довериться. Он скоро придет... А, вот он уже здесь, разговаривает с командиром. Пойдемте, познакомлю вас.
Они подошли к молодому человеку лет тридцати, одетому в старенький, заплатанный халат из темного сатина. Из-под халата выглядывали защитного цвета китель и галифе.
— Знакомьтесь, это мой друг Латиф Кутул,— торжественно сказал караванбаши,— он единственный представитель власти в этих местах. Басмачи, услышав это имя, удирают куда глаза глядят. Я передаю под его защиту вас и вашу жену.
— Добро пожаловать! — радушно сказал Латиф и протянул Асо руку.— Ваше появление здесь — словно луч солнца, озаривший наш скромный Равотак!
— Спасибо на добром слове! Нам пришлось побеспокоить вас, сделать здесь привал. Даст бог, завтра пораньше утром мы двинемся дальше.
— Никакого беспокойства, наоборот, мы очень рады вам! Ваше появление здесь — настоящий праздник! А где ваша жена?
— Сейчас,— сказал Асо и вместе с Латифом и караванбаши пошел на площадку подле мечети.
Фируза оказалась у погонщиков верблюдов. Она втолковывала им, как охранять сложенные в кучу кипы книг, тетради и прочие школьные принадлежности, чтобы они не промокли во время дождя. Тут же стояли двое детей, кудрявая девочка и худенький высокий мальчик.
— Вот мои новые друзья и помощники,— сказала,улыбаясь, Фируза подошедшему к ней вместе с Латифом мужу.— Эту кудрявую зовут Занджира, а этого мальца-молодца, ее брата, Шанбе.
Караванбаши в свою очередь представил ребят:
— Это воины Латифа Кутула.— И тут же обратился с вопросом к детям: — Вы из какого отряда?
— Мы из первого,— отчеканил Шанбе,— зовут нас «Огонь»
— Ну, молодцы,— сказал караванбаши.— А чей ты сын?
— Я сын Аваза — охотника.
— Привез дрова красноармейцам?
— Привез.
— Вот молодец! Теперь отведем гостей в дом.
Ребята в сопровождении Фирузы шли впереди, Асо и Латиф — за ними.
Кишлак был расположен у подножия гор. Двор Латифа стоял несколько в стороне от остальных, в нем было всего два небольших дома, айван и хлев.
Латиф зажег коптилку. Проем в стене, служивший окном, почти не пропускал света. Недалеко от него находилось сандали, вокруг которого Латиф расстелил несколько шкур, на них положил одеяла, подушки и предложил сесть.
Ребята принесли дрова и разожгли их. Из очага мгновенно вырвался дым, клубами окутавший потолок.
— Ничего не поделаешь, в наших горных домах всегда так,— сказал Латиф извиняющимся голосом.— К тому же я сам здесь не каждый день бываю. Хозяева дома — вот эти осиротевшие дети. Отца убили басмачи, я отомстил за него и привел сюда детей.
— Правильно сделали,— живо откликнулась Фируза,— Занджира вот-вот станет взрослой. Сама себе хозяйкой будет, станет готовить обед, убирать комнаты.
— Я и теперь убираю,— горделиво сказала она.
Взрослые рассмеялись и стали готовить ужин. Фируза вытащила из мешка взятые в дорогу запасы. Латиф принес свое — хлеб, чай, сливочное масло. Усевшись поудобнее, они приступили^ еде, делились впечатлениями. Фирузе очень хотелось узнать, чем занимается Латиф Кутул, есть ли у него жена, дети, почему на нем старая солдатская форма. Но она так и не решилась его спросить.
Ужин был закончен.
— А теперь отдыхайте, ложитесь спать,— сказал Латиф.— Занджира остается здесь. Если понадобится что-нибудь, она поможет. А Шанбе пойдет со мной.
— Выходит, что мы вас выставляем из собственного дома! — сказал Асо.— Да вы не беспокойтесь о нас. Все мы можем устроиться на ночлег в этой комнате. Трудно ли — одну ночь?
— Нет, нет,— запротестовал Латиф,— дело не в этом. Мы с Шанбе каждую ночь дежурим. Курбаши Хаит-палван со своими басмачами хоть изредка, но совершает ночные набеги... Если мы на страже, они не решатся напасть.
А вы спите спокойно, никто вас не потревожит.
— И я останусь дежурить с вами... Можно?
— Не нужно! Сегодня все спокойно. Басмачи далеко, о караване и не подозревают.
— Почему вы так уверены? Ваш аксакал уж слишком лебезил. Не значит ли это, что он успел сообщить о нас?
— Да, он на это способен. Но придет время, и лиса попадет в капкан. Он будет наказан... руками своих же односельчан.
— А до сих пор ни разу не попадался? — спросила Фируза.
— Нет, он очень изворотлив. Но я не выпускаю его из поля зрения. Сегодня ночью он не рискнет напасть. Спокойно спите, наши не допустят, чтобы хоть один волосок упал с вашей головы. Недалеко отсюда, в Кара-таге, стоят войска. В случае чего... В общем, спите. Если понадобится, я вам сообщу.
— Ну, хорошо!
Латиф и Шанбе ушли. Фируза и Асо молчали, задумавшись.
— А все-таки было бы лучше, если бы мы были с нашими воинами,— нарушила молчание Фируза.
— Ничего, не волнуйтесь, я верю Латифу.
— Если нападут басмачи,— неожиданно заговорила Занджира,— тут недалеко есть сухой колодец, мы иногда в нем прячемся. О нем знают только дядя Латиф и Шанбе.
— Басмачи не придут,— уверенно сказал Асо,— они боятся красноармейцев.
— Да, они их боятся,— подтвердила Занджира. Она улеглась на шкуру, подложив ладошку под голову.
—- Вот видите, Занджира не боится, легла спать, а вы, всегда такая храбрая... испугались? Ложитесь тоже!
Фируза была веселой, решительной, смелой. В начале пути она из предосторожности надела паранджу и чашмбанд. Потом сбросила их, прикрыв голову большим шерстяным платком. Познакомившись со своими спутниками поближе, она совсем освоилась, помогала чем могла. Что же беспокоит ее в эту ночь, почему тревожные огоньки время от времени вспыхивают в ее глазах?
— Хотел бы я все-таки понять, чего вы боитесь? — понизив голос, спросил Асо, когда Занджира заснула.— Что произошло?
Фируза посмотрела на спящую Занджиру и, убедившись, что девочка спит, так же тихо сказала:
— Ничего не произошло... Но не нравится мне здешний аксакал. Да и имам тоже. А Латиф... Кажется, будто он хороший, а что у него на душе — неясно! Вот и все. На всякий случай держите оружие наготове.
— Все учтено.
— Вот и хорошо!
Теперь я лягу и немного посплю.
Асо подбросил дровишек в очаг и задумался, глядя на огонь. «Неужели Латиф Кутул может оказаться предателем? Нет, ведь караванбаши знает его, вряд ли, если бы у него была хоть тень сомнения, он привел бы нас сюда. За Латифа говорят его поступки. Разве дурной человек взял бы на воспитание двух осиротевших детей! Фируза напрасно заподозрила его... Хотя, как говорится, «сомнение — отец истины»... Выйду-ка я, посмотрю, что он делает».
Вооружившись винтовкой, Асо вышел из дому. Став под айваном, он вгляделся в темноту. Сквозь сетку мелкого дождя ничего не было видно. Кругом стояла тишина. И только со стороны мечети порой доносились чьи-то голоса и ржание лошадей. Асо кашлянул несколько раз и направился к воротам. Тут же он услышал голос Латифа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
Асо дошел до своего дома. Калитку на засов не запер, зная, что Фируза еще не вернулась домой. Идя во внутренний двор, он услышал, как Оймулло пела колыбельную, укачивая ребенка.
Увидев вошедшего в комнату Асо, она кивком головы пригласила его сесть. Потом, заглянув в люльку, тихо пропела:
— Спи, спи, скорее засни,
Скоро папа придет, спи, мама придет, спи...
Спи, маленький, спи,
Гиацинт мой, спи, соловей мой, засни...
Ну вот, кажется, уснула. Сегодня прямо замучила она меня своими вопросами: где мама, где папа? Спасибо дедушке, это он смастерил люльку... стало легче с ребенком управляться... Что же вы стоите? Снимите камзол, вы совсем промокли!
— Ничего, поднимусь к себе, разденусь. А жена еще не пришла?
— Нет, что-то запаздывает... Будете есть суп?
— Хорошо, спасибо! Сначала переоденусь! — И он вышел. Оймулло подошла к мужу и, стараясь говорить потише, сказала:
— Он, кажется, чем-то озабочен, ты не заметил?
— Нелегко заниматься государственными делами,— сказал Тахир-джан.— Забот полно.
— Да, басмачи подошли уже к Ситораи Мохи Хосса... Народ волнуется, запуган, распространяют всякие страшные слухи... Понятно, это не может не беспокоить такого преданного делу работника ЧК, как Асо.
— Конечно! Назиры наши уж больно беспечны. Развлекаются. А все дела ложатся на таких людей, как Асо... Вот кто-то пришел,— прислушавшись, сказал Тахир-джан.
— Фируза, наверное. Даже не зашла к нам — видно, сильно промокла, бедняжка. Хоть бы в комнатах было тепло...
Действительно, это была Фируза. Ей не хотелось сейчас заходить к Оймулло. Если дочка проснется или еще не спит, то кинется к ней на руки и уже не отпустит. А Фируза вся мокрая, сначала нужно переодеться, а уж потом спуститься к старикам.
Войдя в свою комнату, Фируза удивилась, увидев мужа. Он не снял с себя даже мокрого камзола, сидел за столом, углубившись в чтение какого-то письма.
— Что это вы читаете? Случилось что-нибудь?
Асо только сейчас увидел, что жена вошла в комнату. Он улыбнулся, говоря:
— А, это ты? Какая отвратительная погода! И мы, кажется, промокли до нитки! Что, не было для тебя фаэтона?
— Представь себе, нет! — сказала Фируза, стаскивая с себя мокрую верхнюю одежду.— Я пришла пешком. Спасибо моей парандже, она хоть немного защищает от дождя. А что у вас нового? От кого письмо получили?
— Оно лежало на столе, видимо, Оймулло положила. Письмо от Сангина, он пишет...
— Хорошо, сейчас дочитаете. Но прежде снимите камзол и шапку. Или простудиться хотите? Встаньте, да побыстрей!
Невеселое письмо пришло от Сангина, того самого Сангина, которому удалось в свое время спасти Сайда Пахлавана и Хайдаркула от воинов Асада Махсума. В Душанбе он попал по рекомендации Асо; его пригласили на работу в Особый отдел. В письме, полученном сегодня, он сообщал о тяжелом положении, в каком находился в окружении изменников и предателей. В Душанбе власть была сосредоточена в руках председателя диктаторской комиссии. Он приглашал на работу кого вздумается и снимал с постов неугодных ему. Так, начальником милиции был связанный с басмачами Сурайе-эфенди. По его приказу в кишлаке Туда арестовали ни за что ни про что двадцать крестьян-бедняков. Теперь их насильно заставляют работать, то есть, попросту говоря, этот «блюститель порядка» обеспечил на свою потребу даровую рабочую силу. Много дел в Особом отделе лежит неразрешенными по целым месяцам.
Не хватает надежных людей! Если так пойдет и дальше, революционная власть не сможет удержаться. Нужно принять срочные меры, прислать немедленно преданных революции людей, иначе будет поздно!
— Письмо Сангина подтверждает то, о чем говорил со мной председатель,— задумчиво сказал Асо.— Просто не знаю, как мне быть.
— А что сказал председатель? — тревожно спросила Фируза.
— Он рассказал о положении дел в Восточной Бухаре. И затем спросил, кого, по-моему, из самых надежных можно туда послать. Он ничего не сказал мне прямо. Он очень сдержанный человек... Но у меня создалось впечатление, что Центральный Комитет назвал ему мое имя...
— И что вы ответили?
— Пока не дал окончательного ответа, сказал, что должен посоветоваться раньше...
— С кем же это?
— Как с кем? С вами, с Оймулло... Если б я был одинок, сразу принял бы решение, а так...
— А вы представьте, что вы одиноки... Хотелось бы вам поехать?
— Конечно, поехал бы... Там так нужны люди, столько работы!.. Но боюсь оставить вас с Гульбахор одних... Наши друзья, Оймулло и Тахир-ювелир, уже не молоды...
— А я на что?
— Но вы загружены работой, домой приходите поздно.
— А вы нет? Сидите целый день дома?
— По крайней мере, меня в любой момент можно найти...
— Ну, а если и мне поехать с вами?..
— А как же Гульбахор?
— И ее возьмем с собой.
— Нет, в Восточной Бухаре очень неспокойно, полно басмачей, нужно быть всегда на страже, жить по-солдатски. Женщинам и детям нельзя там находиться.
Фируза прекрасно понимала, что творится в душе мужа. Ему трудно, очень трудно расстаться с семьей, но еще труднее отклонить назначение в Восточную Бухару: совесть замучает его.
— Завтра же скажите, что согласны поехать в Душанбе! — решительно сказала она.
— Что?
— Да, да, и я поеду с вами.
— Центральный Комитет не отпустит.
— Отпустит!
Еще, может, сами пошлют меня.
— И опять тот же вопрос — что делать с Гульбахор?
— Сначала оставим ее здесь. В Душанбе осмотримся, а потом и ее возьмем туда.
Асо был приятно поражен смелым решением жены. В то время в Бухаре вряд ли нашлась бы еще женщина, которая по собственному желанию отважилась поехать в Восточную Бухару. Да что там женщина! Многие мужчины отказывались от работы в Душанбе. В конце 1921 года Восточная Бухара была своего рода огнедышащим преддверием гор. На этой земле хозяйничали курбаши, они заняли не одну область, зверски обращались с людьми, в первую очередь с представителями революционной власти.
— Дорогая моя, храбрая Фируза, вы понимаете, на что идете? И это ради меня?!
— Почему ради вас? — Фируза чуть лукаво улыбнулась.— Мне самой хочется побывать в горах, помочь тамошним женщинам овладевать знаниями, учиться... бороться за свои права.
— Ах вы храбрый борец, моя дорогая жена! — сказал Асо, крепко обняв Фирузу.
С большим трудом шел небольшой караван, тяжело груженный книгами, тетрадями и другими школьными принадлежностями. Вечером, как только стемнело, он был вынужден остановиться в кишлаке Равотак, расположенном близко от дороги. С караваном ехали десять красноармейцев, шесть служащих различных учреждений, Асо и Фируза. Рано утром они выехали из Денау, надеясь, что к вечеру прибудут в Душанбе и отдохнут наконец после мучительно трудного пути. Но не тут-то было. Дорогу преграждали бурные речки, мостов почти не было, после бесконечных дождей переходить их стало опасно, надо было соблюдать крайнюю осторожность. Опытный, хорошо знающий этот путь караванбаши ловко перевел караван, но шли они медленно.
— Нам предстоит перебраться еще через три речушки,— сказал караванбаши, высокий, широкоплечий, смуглолицый мужчина.— Даст бог, завтра, как только рассветет, спокойно двинемся в путь, дойдем до Душанбе. Хоть кишлак Равотак и не велик, но как-нибудь на ночь устроимся.
— Есть ли в этом кишлаке какой-нибудь караван-сарай? — спросил Асо, впервые оказавшийся в этих краях.
Караванбаши рассмеялся:
— Если бы тут был караван-сарай, то это не был бы Равотак. Животных мы оставим на площадке перед мечетью, сами расположимся в мечети. А вам,— обратился он к Асо,— я надеюсь найти другое место, есть у меня тут один друг, попрошу, чтобы он взял к себе вас и вашу жену. Неудобно как-то ей, женщине, среди мужчин.
Фируза между тем помогала мужчинам сгружать и складывать кипы книг и тетрадей, накрывала брезентом, мешками, досками, чтобы не промок этот бесценный груз. Фируза отвечала за его благополучную доставку. Ее откомандировали в распоряжение отдела народного образования, в ее обязанность входило обеспечение учащихся Душанбе — как детей, так и взрослых — учебными пособиями.
Одетая в короткий белый чекмень, высокие сапожки, с шерстяным цветастым платком на голове, Фируза была очень хороша. И приятно было смотреть, с каким энтузиазмом она работает.
У Асо свои очень важные задания. В двух кожаных портфелях он вез тугие пачки денег и денежные документы. Об этом грузе не знали даже его спутники.
Появление этого каравана в кишлаке Равотак было большим событием. Кишлак стоял на отшибе, вдали от главного караванного пути. Всего десять — двенадцать дворов насчитывалось в нем. Когда кончалась летняя страда и день становился короче, жители кишлака ходили друг к другу в гости, жили, можно сказать, как одна семья. Редко кто из посторонних навещал их. Правда, имам и аксакал Равотака знали караванбаши и приветствовали его как знакомого, распорядились, чтобы принесли дров и разожгли костер. Красноармейцы привязали коней к колышкам, подложили клевер и, усевшись вокруг костра, снимали промокшие гимнастерки, портянки, чтобы высушить их.
Асо отвел в сторону караванбаши и тихо, чтобы не донеслось ни до чьего уха, спросил:
— Что, аксакал — ваш друг?
— Нет,— удивился караванбаши,— а что?
— Ничего,— ответил Асо и, усмехнувшись, добавил: — Не знаю почему, но что-то этот аксакал мне не нравится.
— Представьте, и мне он не понравился. Надо быть бдительными,— ответил караванбаши.— Зато моему другу, о котором я вам говорил, можно вполне довериться. Он скоро придет... А, вот он уже здесь, разговаривает с командиром. Пойдемте, познакомлю вас.
Они подошли к молодому человеку лет тридцати, одетому в старенький, заплатанный халат из темного сатина. Из-под халата выглядывали защитного цвета китель и галифе.
— Знакомьтесь, это мой друг Латиф Кутул,— торжественно сказал караванбаши,— он единственный представитель власти в этих местах. Басмачи, услышав это имя, удирают куда глаза глядят. Я передаю под его защиту вас и вашу жену.
— Добро пожаловать! — радушно сказал Латиф и протянул Асо руку.— Ваше появление здесь — словно луч солнца, озаривший наш скромный Равотак!
— Спасибо на добром слове! Нам пришлось побеспокоить вас, сделать здесь привал. Даст бог, завтра пораньше утром мы двинемся дальше.
— Никакого беспокойства, наоборот, мы очень рады вам! Ваше появление здесь — настоящий праздник! А где ваша жена?
— Сейчас,— сказал Асо и вместе с Латифом и караванбаши пошел на площадку подле мечети.
Фируза оказалась у погонщиков верблюдов. Она втолковывала им, как охранять сложенные в кучу кипы книг, тетради и прочие школьные принадлежности, чтобы они не промокли во время дождя. Тут же стояли двое детей, кудрявая девочка и худенький высокий мальчик.
— Вот мои новые друзья и помощники,— сказала,улыбаясь, Фируза подошедшему к ней вместе с Латифом мужу.— Эту кудрявую зовут Занджира, а этого мальца-молодца, ее брата, Шанбе.
Караванбаши в свою очередь представил ребят:
— Это воины Латифа Кутула.— И тут же обратился с вопросом к детям: — Вы из какого отряда?
— Мы из первого,— отчеканил Шанбе,— зовут нас «Огонь»
— Ну, молодцы,— сказал караванбаши.— А чей ты сын?
— Я сын Аваза — охотника.
— Привез дрова красноармейцам?
— Привез.
— Вот молодец! Теперь отведем гостей в дом.
Ребята в сопровождении Фирузы шли впереди, Асо и Латиф — за ними.
Кишлак был расположен у подножия гор. Двор Латифа стоял несколько в стороне от остальных, в нем было всего два небольших дома, айван и хлев.
Латиф зажег коптилку. Проем в стене, служивший окном, почти не пропускал света. Недалеко от него находилось сандали, вокруг которого Латиф расстелил несколько шкур, на них положил одеяла, подушки и предложил сесть.
Ребята принесли дрова и разожгли их. Из очага мгновенно вырвался дым, клубами окутавший потолок.
— Ничего не поделаешь, в наших горных домах всегда так,— сказал Латиф извиняющимся голосом.— К тому же я сам здесь не каждый день бываю. Хозяева дома — вот эти осиротевшие дети. Отца убили басмачи, я отомстил за него и привел сюда детей.
— Правильно сделали,— живо откликнулась Фируза,— Занджира вот-вот станет взрослой. Сама себе хозяйкой будет, станет готовить обед, убирать комнаты.
— Я и теперь убираю,— горделиво сказала она.
Взрослые рассмеялись и стали готовить ужин. Фируза вытащила из мешка взятые в дорогу запасы. Латиф принес свое — хлеб, чай, сливочное масло. Усевшись поудобнее, они приступили^ еде, делились впечатлениями. Фирузе очень хотелось узнать, чем занимается Латиф Кутул, есть ли у него жена, дети, почему на нем старая солдатская форма. Но она так и не решилась его спросить.
Ужин был закончен.
— А теперь отдыхайте, ложитесь спать,— сказал Латиф.— Занджира остается здесь. Если понадобится что-нибудь, она поможет. А Шанбе пойдет со мной.
— Выходит, что мы вас выставляем из собственного дома! — сказал Асо.— Да вы не беспокойтесь о нас. Все мы можем устроиться на ночлег в этой комнате. Трудно ли — одну ночь?
— Нет, нет,— запротестовал Латиф,— дело не в этом. Мы с Шанбе каждую ночь дежурим. Курбаши Хаит-палван со своими басмачами хоть изредка, но совершает ночные набеги... Если мы на страже, они не решатся напасть.
А вы спите спокойно, никто вас не потревожит.
— И я останусь дежурить с вами... Можно?
— Не нужно! Сегодня все спокойно. Басмачи далеко, о караване и не подозревают.
— Почему вы так уверены? Ваш аксакал уж слишком лебезил. Не значит ли это, что он успел сообщить о нас?
— Да, он на это способен. Но придет время, и лиса попадет в капкан. Он будет наказан... руками своих же односельчан.
— А до сих пор ни разу не попадался? — спросила Фируза.
— Нет, он очень изворотлив. Но я не выпускаю его из поля зрения. Сегодня ночью он не рискнет напасть. Спокойно спите, наши не допустят, чтобы хоть один волосок упал с вашей головы. Недалеко отсюда, в Кара-таге, стоят войска. В случае чего... В общем, спите. Если понадобится, я вам сообщу.
— Ну, хорошо!
Латиф и Шанбе ушли. Фируза и Асо молчали, задумавшись.
— А все-таки было бы лучше, если бы мы были с нашими воинами,— нарушила молчание Фируза.
— Ничего, не волнуйтесь, я верю Латифу.
— Если нападут басмачи,— неожиданно заговорила Занджира,— тут недалеко есть сухой колодец, мы иногда в нем прячемся. О нем знают только дядя Латиф и Шанбе.
— Басмачи не придут,— уверенно сказал Асо,— они боятся красноармейцев.
— Да, они их боятся,— подтвердила Занджира. Она улеглась на шкуру, подложив ладошку под голову.
—- Вот видите, Занджира не боится, легла спать, а вы, всегда такая храбрая... испугались? Ложитесь тоже!
Фируза была веселой, решительной, смелой. В начале пути она из предосторожности надела паранджу и чашмбанд. Потом сбросила их, прикрыв голову большим шерстяным платком. Познакомившись со своими спутниками поближе, она совсем освоилась, помогала чем могла. Что же беспокоит ее в эту ночь, почему тревожные огоньки время от времени вспыхивают в ее глазах?
— Хотел бы я все-таки понять, чего вы боитесь? — понизив голос, спросил Асо, когда Занджира заснула.— Что произошло?
Фируза посмотрела на спящую Занджиру и, убедившись, что девочка спит, так же тихо сказала:
— Ничего не произошло... Но не нравится мне здешний аксакал. Да и имам тоже. А Латиф... Кажется, будто он хороший, а что у него на душе — неясно! Вот и все. На всякий случай держите оружие наготове.
— Все учтено.
— Вот и хорошо!
Теперь я лягу и немного посплю.
Асо подбросил дровишек в очаг и задумался, глядя на огонь. «Неужели Латиф Кутул может оказаться предателем? Нет, ведь караванбаши знает его, вряд ли, если бы у него была хоть тень сомнения, он привел бы нас сюда. За Латифа говорят его поступки. Разве дурной человек взял бы на воспитание двух осиротевших детей! Фируза напрасно заподозрила его... Хотя, как говорится, «сомнение — отец истины»... Выйду-ка я, посмотрю, что он делает».
Вооружившись винтовкой, Асо вышел из дому. Став под айваном, он вгляделся в темноту. Сквозь сетку мелкого дождя ничего не было видно. Кругом стояла тишина. И только со стороны мечети порой доносились чьи-то голоса и ржание лошадей. Асо кашлянул несколько раз и направился к воротам. Тут же он услышал голос Латифа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31