А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

— А как давно ты стал бродячим актером?
— Очень давно. — Тифон вздохнул и улыбнулся: — Мне тогда было меньше лет, чем тебе сейчас.
— Здорово! — мечтательно воскликнул юноша. — И все это время ты путешествуешь по разным городам?
— Приходится. — Тифон пожал плечами, щурясь от солнца.
— Как это — приходится? — удивился Гелен. — Разве не об этом ты мечтал, когда встал на этот путь?
— Да, именно об этом. По глупости. — Тифон ускорил шаг и поравнялся с юношей. — А теперь сам жалею, но уже поздно.
— Но почему? Ты же столько видел, столько знаешь!
— Видишь ли, Гелен, — тяжело вздохнул Тифон, — это кажется, что все города — разные. Только первых три города отличаются друг от друга. А потом они все становятся одинаковыми. Где-то платят больше, где-то меньше — вот и вся разница между ними. И ни в одном у тебя нет постоянного крова, каждый готов дать тебе ночлег только на время сессии. Что же в этом хорошего? Разве ты не знаешь закона? Актер не должен иметь никакого имущества, не должен иметь семьи — ничего. Их даже хоронят отдельно ото всех остальных. Путешествовать хорошо, когда тебе есть куда вернуться, а так это не путешествия, а скитания. Даже у птицы есть свое гнездо, даже лесной зверь может спрятаться в нору во время грозы. Только бездомные собаки рыщут по улицам в поисках места, откуда их не погонят палкой.
— Но разве это так важно? — задумался Гелен. — Разве такое уж большое счастье — повесить себе на ноги оковы семьи, дома, имущества? Не лучше ли быть свободным? Если у тебя ничего нет, у тебя нельзя ничего отнять, кроме жизни.
— Именно так я и думал, — усмехнулся Тифон. — Именно так и должен жить актер. Тогда его нельзя будет заставить говорить людям неправду о том, что творится на земле. Но к старости начинаешь понимать, что жизнь твоя прошла даром, что ты ничего не оставил после себя, что никто не придет к тебе на могилу принести жертву богам. Если и есть у меня дети, то я об этом никогда не узнаю, а они вырастут на ступенях храма любви, где я предавался плотским утехам с гетерами. А правда? Она никому не нужна. Что же в этом хорошего, скажи на милость. Гелен не ответил.
— А ты кем хочешь быть? — спросил Тифон после короткого молчания.
— Не знаю. — Юноша вздохнул и пожал плечами: — Теперь не знаю. Может быть, попробую стать мореходом, как Одиссей. Но для этого...
— Для этого тебе надо было родиться Одиссеем! — засмеялся Тифон. — И не забивай себе голову глупыми мыслями. Что начертано тебе великой мойрой Антропос, тому и быть.
— Да, наверно, — согласился юноша. — Вот только знать бы, что ею начертано...
Когда Гелен оставил корзину и грустно поплелся обратно, к лавке своего отца, к Тифону тихонько подошел бородатый человек. Остановился и вместе с ним долго наблюдал за удаляющимся юношей, пока тот не скрылся за поворотом.
— Кто он? — спросил бородач, взяв из корзины гроздь винограда. — Почему я раньше его не видел?
— Это Гелен. — Тифон пожал плечами. — Сын Ламиса, торговца фруктами. А почему ты спрашиваешь? Ты что, интересуешься мальчиками?
— Я скульптор, — тихо ответил бородач, — и интересуюсь всем прекрасным, в отличие от тебя, старого развратника, которого интересует только собственный живот и собственный фаллос. Познакомь меня с ним.
- С фаллосом? — Тифон рассмеялся.
— С Геленом, дурак. — Скульптор бросил виноградную кисть на землю и вытер руки о фартук. — Я буду делать с него статую Аполлона. Скажи ему, что меня зовут Пракситель.
— Нет, не познакомлю, — хитро улыбнулся Тифон.
— Я тебе заплачу.
— Сколько? — насторожился актер.
— Две драхмы.
— Согласен, за такие деньги я познакомлю тебя с ним целых три раза.
— Мне хватит и одного, — ответил Пракситель без тени улыбки и пошел прочь.
На репетиции Тифон никак не мог попасть в такт хору. Все время вступал то раньше, то позже, чем нужно. Все время думают о куске кабана, лежащем в торбе, и о двух драхмах, которые заработает с такой легкостью.
Потом он долго бродил по саду, смакуя виноград, пока не решился наконец идти к своей возлюбленной Амфитее.
Она только что вернулась с купания. Сидела в своей комнате и втирала в кожу недорогие благовония.
— Я пришел к тебе, милая, — сказал он тихо, остановившись у двери. — Ты впустишь меня сейчас?
— Конечно, входи! — засмеялась женщина. — Дом мой для всех открыт, ты же знаешь.
— Да, знаю... — Тифон вздохнул. — И это ранит мне сердце.
— Как красиво ты говоришь! — весело засмеялась она. — Ты говоришь это всем волчицам или только я удостоилась такой чести?
— Только ты. — Тифон откашлялся и принял позу чтеца.
— О Амфитея, рожденная в Лесбосе, острове пышном, Славишься ты средь гетер златокудрых ольвийских. Даришь любовь свою всем за вина только чашу. Слаще вина твои ласки, что ты расточаешь. Если бы семя собрать, что в тебя извергали из чресел Скифские странники дикие, с ними фракийцы и греки, Славные полчища воинов храбрых и силой прекрасных Свет бы увидел, когда бы... Хватит, довольно! — Она не могла удержаться от смеха. — Лучше не сочиняй больше стихов, а то я буду брать с тебя большую плату, чем с остальных.
— Хорошо, не буду. — Актер покраснел. — Скажи, а ты подумала над тем, что я тебе сказал в прошлый раз?
— Над твоим предложением бросить ремесло и стать твоей женой? — Лицо женщины стало серьезным. — Подумала.
— И что ты скажешь в ответ? — Тифон опустил
голову.
— Ничего. — Она пожала плечами. — Ты же сам прекрасно понимаешь, что не можешь этого сделать. Тебе нельзя иметь ни жены, ни детей, ни...
— Но я готов бросить актерство! — перебил ее Тифон. — Я накоплю денег и увезу тебя туда, где нас никто не знает. Мы купим землю, построим дом и...
— Ты уже накопил эти деньги? — тихо спросила она.
— Нет, но...
— Приходи ко мне, когда накопишь. — Она поднялась с подушек, подошла к нему и нежно поцеловала. — И я с радостью стану твоей женой. А пока... Что ты хочешь, чтобы я сделала сегодня?
Тифон достал из мошны монетку, положил в протянутую ладонь и сказал, улыбнувшись: • — Я хочу, чтобы ты выпила мое семя.
— Но тогда из него не выйдет войска, которое будет меня защищать! — засмеялась женщина и подняла его хитон...
ПЕРВОЕ ДЕЛО
— Нет, ну ты же сам понимаешь, — бросил бычок на пол Самойлов и раздавил его ногой, — не в жилу мне сейчас это дело.
— А кому в жилу? — Дробышев засмеялся. — Издержки профессии! Но надо же кому-нибудь и этим заниматься, не все же в белом фраке...
— Может, Чижу отфутболишь? Он все подряд берет... — Они вышли из курилки и зашагали по длинному коридору районной прокуратуры, изредка натыкаясь на подавленных посетителей и будто не замечая их.
— Берет-то он все, но только запорет, потом отдувайся перед конторой. Он же алкаш... Такое сляпает, что никакой суд не проглотит.
— Наш суд — самый всеядный суд в мире. Все проглотит.
Мужчины переглянулись и вдруг так расхохотались, что в коридоре наступила тишина. Дробышев вытер веселую слезинку, помотал головой и вздохнул:
— Но ему все равно нельзя. На тебя была последняя надежда.
— Не, Дим, даже не проси.
Дробышев взялся за ручку двери с самой важной по рангу табличкой, посмотрел на Самойлова задумчиво и спросил, скорее себя, чем его:
— Если не ты, то кто?..
Наташа почему-то испугалась. Нет, даже не испугалась, а просто мурашки забегали по спине, когда она шагнула на первую ступеньку маленького крыльца небольшого грязно-желтого здания. Здания, в котором ей придется проводить восемь часов в день, пять дней в неделю, одиннадцать месяцев в году, ну и плюс сверхурочные. Районная прокуратура Москвы. Даже старомодная массивная дверь не сразу захотела открыться и впустить ее внутрь, только с третьей попытки поддалась.
— Простите, пожалуйста, а где я могу найти?.. Извините, а вы не подскажете, как мне?.. Скажите, вы не знаете, где находится кабинет?..
Она шла по коридору и пыталась хоть у кого-то узнать, где ей найти главного. Но на нее никто не обращал внимания. Какая-то бабка дико покосилась, старик вообще не поднял глаз, когда она тронула его за локоть, двое мужчин прошли мимо, чуть не сбив ее с ног, и разразились смехом, после которого в коридоре наступила минутная тишина.
Наконец эти двое остановились у одного из кабинетов, продолжая болтать. Значит, тут работают, значит, нужно спросить у них. Наташа набрала побольше воздуху, одернула юбочку и решительно двинулась вперед.
— Если не ты, то кто? — спросил тот, что поменьше, открывая дверь.
— Здравствуйте! — Она сказала это как можно громче и уверенней, чтобы на нее обратили внимание. Но мужчина, похоже, даже не сразу ее заметил. Долго смотрел удивленно на ее косички и только потом ответил:
— Ну здравствуй... те.
— Простите, вы не подскажете, где мне найти товарища Дробищева? Он тут самый главный.
— — Да, самый главный. — Уголки губ у мужчины
дрогнули. — Только он Дробышев, а не Дробищев. А зачем он вам нужен?
— Нужен. Я к нему по делу.
Второй мужчина не уходил, с интересом рассматривая Наташу, как будто она какое-то диковинное животное.
— Ну тогда проходи, если по делу. Дробышев — это я. А ты кто?
— Ладно, Дим, я ухожу. — Второй отвернулся и зашагал по коридору, сдерживая улыбку.
— Ну так что у тебя за дело? — спросил Дробышев, когда Наташа вошла в кабинет и тихонько притворила за собой дверь.
— Я... Вы... Я к вам по направлению. Вот. — Наташа полезла в «дипломат», долго рылась там и наконец протянула бумажку.
— Что, опять стажерка?! — взорвался вдруг начальник. — Ну я этой Жданкиной покажу! Сколько раз, твою матрешку, просил не присылать никого, а она опять...
— Я не на стажировку. — Наташа покраснела. — Я на работу.
— Ты? На работу? — Он смерил ее взглядом с ног до головы. — Так ты не студентка?
— Нет. — Наташа обиделась. — Я уже закончила.
Дробышев взял бумажку, пробежал глазами и бросил на стол.
— Угу, значит, прокурор. Ты смотри. Ну и как
тебя зовут, прокурор?
— Наташа. — Девушка улыбнулась. — Клюева.
— А по батюшке? — Дробышев прищурился, как будто разговаривал с пятилетним ребенком: — Как нашего папку зовут, Наташенька?
— Миша.
— Ми-иша. Как интересно. — Дробышев вдруг перестал улыбаться и покачал головой. — Значит, так, Наташа Клюева, на первый раз прощается, второй раз запрещается. С завтрашнего дня ты у нас не Наташа, а Наталья Михайловна, и на голове у тебя не хвостики и косички, а нормальная прическа, и юбка у нас ниже колен. Ну и, конечно, ты у нас не «ты», а «вы». Все понятно?
— Понятно. — Наташа покраснела. Весь вчерашний вечер и все сегодняшнее утро Наташа с Виктором пытались придумать, что надеть, как причесаться. Волосы были самой большой проблемой. Выбрали вариант, естественно, консервативный. А про прическу Виктор вообще пропел:
— Ну, старуха! Оказалось, вот такой пассаж.
— Понятно, — повторила Наташа, опуская глаза.
— Вот и хорошо. Пока можешь походить тут, посмотреть, в кабинет свой зайди, я тебя в седьмой, с Гуляевой посажу. Только не говори никому, что ты прокурор, а то меня на смех поднимут, любой воришка бояться перестанет. Все поняла?
— Да, простите.
— Ну и дуй. Меня Дмитрием Семеновичем зовут.
— Наташа уже открыла дверь, буркнув что-то неопределенное, не то «очень приятно», не то «большое спасибо», но Дробышев вдруг сказал:
— Да, вот тебе и дело, чтобы без толку не болталась. Покажешь, какой ты на самом деле прокурор...
Она сначала вымыла руки, зачем-то привела в порядок прическу, потом тщательно протерла стол и только затем аккуратно, как будто это какой-то ужасно дорогостоящий фолиант, положила на стол обшарпанную картонную папку, на которой небрежным почерком было выведено: «Дело № 2847. По обвинению Дрыгова В. С».
Положила и просидела над ним минут десять, не решаясь потянуть за тесемочку, чтобы открыть. Кто такой этот Дрыгов? Виктор Степанович? Или Владислав Сергеевич? Фамилия знакомая. Наверно, какой-нибудь опасный преступник. Может, аферист, может, вор или, хуже того, убийца. И вот тут, перед ней, на нескольких десятках машинописных и рукописных страниц лежала вся его душа. Вся его страшная, черная душа, которую Наташа, нет, пардон, Наталья Михайловна Клюева, должна будет вытащить на свет Божий, разложить по полочкам и решить, сколько эта душа стоит.
Наконец она аккуратно развязала тесемочку и раскрыла папку.
Но тут зазвонил телефон...
... — ...Покажешь, какой ты на самом деле прокурор, — сказал он и протянул ей картонную папку с делом Дрыгова. — И смотри мне, не облажайся, а то до самой пенсии бланки заполнять будешь.
Девчонка покраснела, потом побледнела и взяла папку в руки.
— Это мне? — спросила неуверенно.
— Нет, папе Мише отнесешь. — Дробышев улыбнулся. — А что ты думала? Тут времени на раскачку не дают. Ну давай шагай, а то у меня у самого дел по самый кадык.
Как только эта новенькая выскользнула из кабинета, он плюхнулся в кресло и облегченно вздохнул. И когда зазвонил телефон, трубку взял уже безо всякой опаски:
— Алло, районная живодерня, Дробышев слушает.
— Все шутишь? — спросил холодный мужской голос. — Раз шутишь, значит, сплавил наконец. Ну давай рассказывай, либерал хренов. Чижову отдал?
— Нет, Клюевой. — Дробышев дотянулся до пачки сигарет, достал одну и принялся разминать, посыпая табаком документы. Никак не получалось отделаться от этой идиотской привычки, хотя уже мог себе позволить перейти с «Явы» на «Монте-Карло».
— А кто это — Клюева?
— Новенькая одна. Только сегодня притопала по распределению.
— Новенькая? — Голос проявил какие-то человеческие интонации. — А ты хорошо подумал?
— От сигареты осталась ровно половина, и Дмитрий Семенович швырнул ее в корзину.
— Нормально. Не боги горшки обжигают.
— Она ведь зеленая, а там обвинение, сам знаешь, на сопле висит. Подумай хорошенько, — увещевательным тоном произнесла трубка.
— В том-то и дело. Раз новенькая, значит, наизнанку вывернется, чтобы начальству угодить. И вообще, я тебя хоть раз подставил?
Некоторое время трубка молчала, а потом спросила:
— Как, ты говоришь, ее зовут?
— Клюева Наталья Михайловна. Адреса пока не знаю, еще в кадрах.
— Обижаешь. — Трубка захихикала. — Я тебе сам адрес могу сказать. Значит, так, Клюева... Клюева Наталья Михайловна...
— ...Клюева Наталья Михайловна, правильно?
— Да, правильно, — удивленно ответила Наташа.
— Ну тогда здравствуйте. Это вас, так сказать, из смежного ведомства беспокоят. Хотим поздравить со вступлением в должность. Дробышев, надо сказать, мужик хороший, вы его слушайтесь. Он вас многому научить может, о чем в книжках не прочтешь.
— Спасибо. — Наташа почему-то покраснела. Приятно, когда тебя кто-то с чем-то поздравляет,
тем более если событие важное, а человек, казалось бы, незнакомый.
— Да не за что. — Голос в трубке был уверенный и очень приятный. Обладатели такого приятного голоса обычно быстро располагают к себе собеседников. — Слышал, что вы уже даже и новое дело получили? Дрыгова на место ставить будете? Непростой он экземпляр, ох непростой. И ужасно противный. Ну да вы уже, наверно, и сами знаете. Материалы просмотрели?
— Нет, пока знакомлюсь.
— Вот и отлично, знакомьтесь. Если что будет неясно или помощь какая-нибудь потребуется, вы звоните, не стесняйтесь.
— Куда звонить? — не поняла Наташа.
— А прямо нам и звоните. Вам Дмитрий Семенович скажет, как меня найти. Ну, желаю удачи. Всего хорошего.
— Спасибо. До свиданья... Ой, простите, а как вас...
Но на том конце линии уже повесили трубку.
Наташа еще минут пять сидела неподвижно, а потом наконец решилась. Открыла папку с делом этого загадочного Дрыгова, которым интересуется даже «смежное ведомство».
Что же он такого натворил, что так о нем пекутся? Она вдруг почувствовала на себе огромную ответственность, как будто тебе доверили вести огромный корабль, когда капитан заболел и больше некому встать за штурвал. И ни в коем случае нельзя подвести. И она не подведет.
Он смотрел на нее с первой страницы, с протокольной черно-белой фотографии. Вадим Станиславович. Тридцать пять лет. Маленькие противные глазки, короткая стрижка, узкий лоб и широкие скулы. Вылитый бандит.
— Я тебя, Клюева, не понимаю. — Самойлов покачал головой. — Ежу понятно. Этот Дрыгов — тот еще фрукт. И вообще, что ты так долго возишься с этим делом. Давно бы уже засудила его, и всех делов.
Наташа пожала плечами и не ответила.
— Слушай, я что-то никак не врубаюсь. — Самойлов панибратски приобнял ее, и они двинулись по коридору. — Ты туг всего ничего, а уже какие-то проблемы людям создаешь. Так ведь нельзя, ей-богу.
— Кому? — тихо спросила Наташа.
— Что — кому? — не понял мужчина.
— Проблемы кому?
— А ты не понимаешь? — искренне удивился Самойлов.
— Нет. И вообще, простите, но мне работать пора. — Наташа выскользнула из-под его руки и быстро зашагала к своему кабинету.
— Ну что? — спросил у него Дробышев, когда он вошел в кабинет. — Как она?
— Говорил я, лучше Чижу отдай. — Самойлов криво ухмыльнулся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34