Ежели ты из Эстонии, должон знать.
Он победно огляделся и объявил:
— У меня в двадцать девятом племяш из Изборска гостил, он говорил. Первое, что он мне сказал, так на всю жизнь и врезалось. Пусть теперь он скажет, так я сразу узнаю, правда или нет!
Яан пожал плечами:
— Я в Печорах никогда на базаре не бывал, откуда мне знать.
— Должон знать,— заявил звонкоголосый старик.
— Эстония — это не одни Печоры,— пытался возразить Яан, но сам почувствовал, что звучит это не очень убедительно. Недоверие росло.
Яан с грустью думал о том, что время безнадежно уходит. В дивизии его уже давно ждут, никакой другой связи с полком у них нет, а у него из-за дурацкой случайности пропадает час за часом.
— Послушайте, люди,— вновь заговорил он.— Если вам самим не разобраться, так позовите какое-нибудь начальство. У нас нет времени просиживать здесь всю ночь, мы на службе. Позвоните по телефону или дайте я сам позвоню!
Федор приставил ружье к столу и покачал головой:
— Звонить нельзя, у нас ночью станция не работает. Ночью диверсанту ничего не стоит подслушать — заберется себе в темноте на столб, подсоединит две проволочки и знай себе слушает, никто его не видит, никто не знает. Телефонная станция будет работать, когда рассветет.
— Но ведь что-то надо делать! Пошлите тогда кого-нибудь на лошади куда-нибудь, где есть милиция или воинское начальство. Вы понимаете, я офицер связи, у меня с собой донесение из полка в штаб дивизии, если оно вовремя не будет передано, черт знает что может произойти! Дивизия может проиграть бой. Понимаете, офицер связи — это как посыльный, который обязан быстро прибыть на место!
Лицо старика с писклявым голосом расплылось в улыбке.
— Во-во,— заквохтал он.— Когда я был на империалистической, то пришлось одно время тоже посыльным быть, только и знал: так точно, ваше благородие, и пошел шастать из роты батальон, пока под Сандоми-ром не получил пулю дум-дум...
— Это когда было! — сказал умный, со значками, парнишка с превосходством всезнайки.— У нас в Красной Армии знаешь какая связь! По радио! У нас могут держать связь даже с Северным полюсом. Когда экспедиция Папанина дрейфовала на льдине, тогда Кренкель каждый день держал связь с Москвой, я сам читал!
Яан почувствовал, как направленные на него взгляды снова стали подозрительными.
— Послать некого,— рассудительно произнес Федор, словно бы отвечая на предложение Яана.— Бойцы охранного отряда все при деле. Кто на посту, а нам вот вас караулить надо.
— Никуда мы не денемся, пусть кто-нибудь из парней пойдет,— попытался Яан снова подтолкнуть ход событий.
Федор долгим взглядом посмотрел на него и ничего не сказал. На ощупь свернул козью ножку и прикурил сверху от лампы.
— Пешком далеко, а лошадь ночью из колхозной конюшни не получишь,— заметил он наконец.
Теперь шофер полез в карман за куревом. Парнишка со значком ворошиловского стрелка на всякий случай оторвал от пола приклад ружья. Увидев в руках у шофера пачку папирос, он снова тихо опустил мелкокалиберку на пол, так, чтобы никто не заметил. Шофер расправил смятую пачку и достал оттуда папиросу «Беломор».
— Ты гляди, папиросы-то нашенские,— задумчиво произнес тонкоголосый ветеран войны.
— Диверсантам нарочно дают с собой наше снаряжение, чтобы усыпить бдительность,— поучающе сказал настырный значкист.— И целые пачки фальшивых денег, чтобы купить из кооператива все, что им нужно.
Яан почувствовал, как ему стало неуютно. Не хватало еще, чтобы им обыск устроили! В кармане у него лежала почти что нетронутая двухмесячная зарплата, которую он взял с собой. Потратить ее было не на что. Вполне достаточно, чтобы сойти за диверсанта, описанного этим мудрым подростком!
— Машина у них не наша,— второй бдительный подросток счел теперь нужным поведать о своих наблюдениях.— И еще как ловко сделано. Написано «Орел», только буква «л» у них по ошибке немецкая поставлена. Видно, перепутали. Они того не знают, что у нас не выпускают машин под названием «Орел», у нас делают «эмки» и «ЗИСы».
Яан готов был застонать. Даже их «опель» стал в глазах ретивых охранников дополнительной уликой. Теперь их собралось уже столько, что пропало желание говорить с задержанными. Мужики еще только между собой обменивались репликами, относящимися к задержанным.
— Гляди-ко, а по-нашему все же лопочут,— басовито заметил один из стариков.
— Они всякие бывают. Когда меня из-под Сандомира привезли в Одессу в госпиталь, то я насмотрелся на этих немецких колонистов. Приезжали из степных сел в город на базар. В тех краях их полно было. Когда чуток подправился, я сам стал интереса ради на базар похаживать. Одни говорили совсем плохо по-русски, другие шпарили как по маслу, еще почище, чем этот здесь!
— Их в разведшколе обучают,— пояснил парнишка-значкист
— Ну и гады! — со злостью сплюнул тот, который допытывался о цене ржи в Печорах.
— А от нас все равно не уйдешь! — торжественно провозгласил тонкоголосый старик.— Какой бы хитрый немец ни был, а русский тебе рано или поздно все равно зенки вывернет. Как в империалистическую, когда мы с Брусиловым австриякам фронт прорвали, я там тоже участвовал.
— Так то были австрийцы,— попытался возразить парнишка без значков.
— А, все одно немцы,— безмятежно махнул рукой старик.— Знаешь, в старину на Руси правильно говорили: кто не русский, тот немец С петровских времен так и говори ти. Намотай себе это на ус.
Яан почувствовал, что на него наваливается страшное безразличие. Пытаться изменить положение было все равно что биться головой о стенку. Лучше предоставить все случаю, как-нибудь должно же оно уладиться. Накопившаяся за долгий день усталость придавила его спиной к бревенчатой стене, руки и ноги налились теплом, отяжелели, и вдруг у него не оказалось уже никаких иных желаний, только стремление оставаться в покое и сомкнуть глаза. В таком блаженном состоянии нервы его отдыхали. Разговор между охранявшими их людьми слился в неразборчивое бормотание, тени сидевших за столом и размахивавших руками стариков отплясывали на стенах своеобразный угловатый танец. Дверь на крыльцо стояла нараспашку, оттуда тянуло ночной прохладой и сенным духом.
Он не знал, просидел ли он так час или два, как вдруг положение резко изменилось. Кто-то вошел твердым шагом в избу, охранники вскочили. Когда в лампе подкрутили фитиль, Яан, протерев глаза, увидел, что в сопровождении сержанта в помещение вошел начальник политотдела дивизии, старший батальонный комиссар Прейман. Сон будто рукой сняло, Яан вскочил на ноги и доложил начальнику политотдела.
Когда все разрешилось и они вместе вышли из сельсовета, старший батальонный комиссар взял Яана за портупею:
— Ну что мне с ними делать! Они ведь тоже начеку! Откуда им знать? Если бы я был в твоем обмундировании, и меня вполне бы могли задержать как диверсанта. Ничего не скажешь. Ты постарайся поскорее сменить обмундирование.
Начальник политотдела пришел в корпус из кадров Красной Армии и носил форму, которая была без оговорок признана собравшимися в сельсовете мужиками. Да и богатейшая русская речь Преимана, достоинствами которой он в меру одарил неудачливых охотников за шпионами, рассеяла всякие сомнения.
— Комдив рычит как лев. Уже подумали, что с тобой что-нибудь приключилось, знаешь, как остервенело немец дороги утюжит, с каждым днем все пуще! Взял машину и поехал взглянуть. Хорошо, что шофер узнал твою машину возле сельсовета!
Мужики стыдливо вслед за ними повалили на крыльцо. Парнишка без значков подошел к радиатору машины и еще раз прочел фирменный знак.
— А почему тут все-таки «орел» с немецкой буквой «л»? — с жесткой любознательностью спросил он.
— Тут все буквы немецкие,— нехотя отозвался Яан.— Не «орел», а «опель». Это немецкая машина.
— Все немецкие буквы? — удивился парнишка, с несколько глуповатым видом уставился на машину, затем его осенила догадка, и он уважительно проговорил: — Значит, трофейная! Взяли у немцев? Вот это да!
Когда они через несколько минут, покидая Лясковичи, окунулись в облако пыли, поднятое машиной Преимана, возле крыльца сельсовета стоял застегнутый на все пуговицы Федор, припав на хромую ногу, он опирался на ружье. Лицо его приняло землистый оттенок. Он мрачно посмотрел вслед уезжавшим, а затем со злостью сплюнул.
— Чего плюешься, Федор? — участливо спросил старик.
— Ну и насобирали же разных фашистов,— медленно выдавил Федор.— Оттого и драпают. Одна измена другую погоняет!
— Федя, а Федь,— насмешливо протянул старик,— чего это ты захотел? Правды, что ли? Да нет ее, правды-то, на свете, богу так удобнее!
Федор со злостью повернулся к старику спиной.
9
Телефонный разговор был отнюдь не из приятных. Едва Рудольф Орг соединился с секретарем укома, как на его голову, словно из-за прорвавшейся плотины, хлынул поток упреков.
— Послушай, Орг,— начал секретарь, слегка запинаясь от волнения и в то же время стараясь сохранять спокойствие.— Что это у тебя за партизанские замашки появились? Я-то думал, ты человек серьезный, так черта с два. Звонарь, вот ты кто, Орг!
— Чего? — не понял парторг.
— Чего-чего! — передразнил секретарь.— Это ты звонил уполномоченному госбезопасности?
— Ну, звонил.
— Плакался, будто в Саардеские леса парашютистов сбросили?
— Сказал, только...
— Что «только»? А ты хоть одного из них видел собственными глазами? Не ты ли и слух распустил, будто один из парашютистов не кто иной, как младший барон Ханен-кампор из имения Куйметса?
— А ты что, не веришь?
— Ты его видел?
— Мил человек, не строй из себя дурака,— думаешь, так он и полез мне на глаза? Ты собственными глазами Гитлера видел? А туда же, отлично знаешь, что он уже в Латвии и прет к нам. Я бы тоже мог спросить, мол, чего болтаешь, раз сам не видел! Так что ты это лучше брось. У меня целая волость полна народа, у каждого есть и глаза и уши.
Рудольф почувствовал, как его охватывает досада. Уездные товарищи и впрямь, видно, верят, что люди по должности разумом наделяются. Будто оттуда, из города, виднее, что в волости творится.
— Такие уши оборвать мало! Бабские разговоры! — неожиданно гаркнул секретарь.— Ты знаешь, чего стоят те, кто в военное время распространяет слухи провокационного характера? Еще парторг волости называешься, чего тут удивляться, если у тебя весь актив в'штаны наложит и в кусты шарахнется, силен ты других запугивать!
— Как это я, по-твоему, запугиваю? — спросил парторг и попытался найти верный тон, который, не раздражая секретаря, помог бы убедить его.— Народ ведь тоже слов попусту не бросает. Хорошо бы только молва. Мне донесли два верных человека. Один сам встретил в сумерках в лесу фон Ханенкампфа, другому рассказывал родич, старый деревенский кузнец, к которому молодой барон приходил ночью вместе с одним незнакомцем чинить какую-то железяку, по виду от полевой рации. Заплатил новой тридцаткой, кузнец полагает, что деньги фальшивые. Тебе что, все еще мало?
— Мало или много, не тебе решать. Ты не для того поставлен на должность. Все подобные сообщения следует немедленно передавать нам, в уком партии, а уж мы, если нужно, проверим и сделаем соответствующие выводы. Мы знаем общее положение. Не то охмурить можешь и себя и других. Два старика разведут тебе семь верст до небес, а сами в кулак посмеиваются, вот, мол, напугали красных! Взял бы да и тряхнул своего всевидящего кузнеца, поглядел бы, за ассигнация там у него, может, от нее уже одна труха осталась! А ты вместо этого поднимаешь на ноги пол-уезда, благим матом орешь, что тебя бесы заморские попутали. А мне приходится от людей выслушивать, как мои кадры раззванивают! Мало я, что ли, повторял, что одной из важнейших задач сейчас является сохранять спокойствие и давать отпор провокационным слухам? Не попадаться на удочку вражеской пропаганды! Необходимо высоко поддерживать боевой дух народа, а ты что делаешь? Твои страсти-мордасти как раз и льют воду на вражескую мельницу. Знаешь, это уже вопрос партийной ответственности.
— Да уж как не так, поддержишь боевой дух, коли голову в кусты прятать будешь,— слегка устало бросил Рудольф.— Ну, посуди сам, как тут все точно сходится! Молодой барон из Куйметса отправился в позапрошлом году в Германию? Отравился. До этого он еще некоторое время работал в управлении по представительству имущественных интересов немцев. Служил он в освободительную войну в Балтийском батальоне офицером? Конечно, служил. Ну, а раз он позавчера заходил со своим напарником к кузнецу ремонтировать какую-то там железяку для рации, то ясно как дважды два, что он не случайно свалился с неба со своими шмотками, а его сбросили для дела. Тут и ребенку понятно. Какого черта ты мне еще пытаешься разъяснить?
— Послушай, Орг,— сказал секретарь голосом, не предвещающим добра.— Я вот выслушал эти твои домыслы, восходящие к мировой политике, теперь послушай-ка меня. По-моему, тебя хорошо бы определить в газету статейки пописывать, но для парторга волости все эти премудрости в настоящий момент нужны как корове коклюш. Ты что, не понимаешь, что первый долг парторга всегда и в любой обстановке прежде всего связаться с комитетом партии, доложить и выслушать, что думает по этому поводу комитет. Ты, Орг, связной между народом и партией. А то мне звонят из органов госбезопасности и спрашивают о саардеских парашютистах. Что за чертовы парашютисты? Где? Кто их видел? Никто, только цыганка бродячая растрезвонила по деревне? Знаешь, мне по твоей милости в дураках ходить неохота! Это еще вопрос, есть ли у тебя там какие парашютисты, или их и в помине нет, может, кому-то из твоих стариков в дурном сне приснилось,— это еще выяснить надо. Ну и к тому же поглядеть, почему он именно такой сон увидел, почему не увидел прихода частей Красной Армии! Или возвращения барона ждет? Возьмешь ли ты, наконец, в толк, к чему гебя эдакая трепотня привести может? В уезде и так уже слух пошел, что вернулись бароны и бедному деревенскому люду остается лишь шеи, чтобы ярмо надеть,— где уж против старых хозяев попрешь! Будто и нет у нас Красной Армии!
— Ну, этого никто не говорил,— обиженно возразил Рудольф.— Мы и сами в силах Ханенкампфа и всю его шайку в любую минуту скрутить в бараний рог, кто это не знает. Только есть ли смысл делать вид, будто их и в помине нет, пустой звук.
— Послушай, Орг, а ты все свое гнешь! Правы были люди, которые мне в самом начале говорили, когда я тебя рекомендовал в парторги, что легче связать бантиком корни кряжистой сосны, чем что-то тебе втемяшить. Давай кончим этот разговор! Больше ты у меня не поднимаешь никакой паники, никуда не звонишь, а говоришь только то, что видел собственными глазами. Это парторгу больше к лицу, а за ту историю мы тебя на бюро вызовем, видно, никуда не денешься, придется наказать.
Рудольф возмущенно замолчал. Через мгновение секретарь продолжал уже обыденным тоном:
— Положение в волости спокойное? Поймал убийц новоземельцев?
— Пока еще нет, ищем. В общем-то спокойно. Только насчет фронта бы узнать поточнее, где он сейчас, говорят и так и эдак, народ спрашивает, я не знаю, что ответить. И еще слышно, что по лесу рыщут мелкие отряды лесных братьев... Только, может, ты и это сочтешь за провокационный слух, за который ты мне по шее дашь.
— Ладно, ладно,— нетерпеливо прервал его секретарь.— Давно известно, что в лесах прячутся отдельные кайтселийтчики и кулацкие сынки. Или они что-нибудь серьезное предприняли?
— У них, видать, туго с оружием. Вчера одна группа попыталась совершить налет на волостную управу в Саарде, отбили. Ездил под вечер сам смотреть следы пуль, видел своими глазами. Иголку в мешке не утаишь, явно пронюхали, что вчера-позавчера ополченцам выдали винтовки. Но ты, видимо, уже наслышан об этой саардеской истории. Хорошо, что так обошлось, никого не убили.
— Думаешь, могут и у вас попытаться?
— Да уж страховки не имеем. Надо думать, у них в шайках найдутся мясники почище тех, что на немцев молятся. Небось и сами понимают, что пока у них на руках всего лишь припрятанные по сеновалам ружьишки, ничего особенного не сделать.
— М-да...— неопределенно протянул секретарь.— Так-так, и что за новости у тебя еще в запасе?
— Новости такие, что в наших краях замечены чужаки. Только не пытайся опять пугать своим бюро, я сам ни одного не встречал. Однако бабы, ходившие вечером в луга коров доить, видели возле дома лесника каких-то людей в форменной одежде, будто бы при появлении посторонних всегда стараются скрыться в доме. Хорошо бы проверить, но у меня тут, кроме председателя исполкома и участкового милиционера, людей почти что нет.
— Вон как,— протянул секретарь.— Ну, об этом из Таллинна, из республиканского оперативного штаба, пришла телефонограмма, что возможно появление в лесах бывших офицеров и каитселиитчиков, их следует обезвредить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
Он победно огляделся и объявил:
— У меня в двадцать девятом племяш из Изборска гостил, он говорил. Первое, что он мне сказал, так на всю жизнь и врезалось. Пусть теперь он скажет, так я сразу узнаю, правда или нет!
Яан пожал плечами:
— Я в Печорах никогда на базаре не бывал, откуда мне знать.
— Должон знать,— заявил звонкоголосый старик.
— Эстония — это не одни Печоры,— пытался возразить Яан, но сам почувствовал, что звучит это не очень убедительно. Недоверие росло.
Яан с грустью думал о том, что время безнадежно уходит. В дивизии его уже давно ждут, никакой другой связи с полком у них нет, а у него из-за дурацкой случайности пропадает час за часом.
— Послушайте, люди,— вновь заговорил он.— Если вам самим не разобраться, так позовите какое-нибудь начальство. У нас нет времени просиживать здесь всю ночь, мы на службе. Позвоните по телефону или дайте я сам позвоню!
Федор приставил ружье к столу и покачал головой:
— Звонить нельзя, у нас ночью станция не работает. Ночью диверсанту ничего не стоит подслушать — заберется себе в темноте на столб, подсоединит две проволочки и знай себе слушает, никто его не видит, никто не знает. Телефонная станция будет работать, когда рассветет.
— Но ведь что-то надо делать! Пошлите тогда кого-нибудь на лошади куда-нибудь, где есть милиция или воинское начальство. Вы понимаете, я офицер связи, у меня с собой донесение из полка в штаб дивизии, если оно вовремя не будет передано, черт знает что может произойти! Дивизия может проиграть бой. Понимаете, офицер связи — это как посыльный, который обязан быстро прибыть на место!
Лицо старика с писклявым голосом расплылось в улыбке.
— Во-во,— заквохтал он.— Когда я был на империалистической, то пришлось одно время тоже посыльным быть, только и знал: так точно, ваше благородие, и пошел шастать из роты батальон, пока под Сандоми-ром не получил пулю дум-дум...
— Это когда было! — сказал умный, со значками, парнишка с превосходством всезнайки.— У нас в Красной Армии знаешь какая связь! По радио! У нас могут держать связь даже с Северным полюсом. Когда экспедиция Папанина дрейфовала на льдине, тогда Кренкель каждый день держал связь с Москвой, я сам читал!
Яан почувствовал, как направленные на него взгляды снова стали подозрительными.
— Послать некого,— рассудительно произнес Федор, словно бы отвечая на предложение Яана.— Бойцы охранного отряда все при деле. Кто на посту, а нам вот вас караулить надо.
— Никуда мы не денемся, пусть кто-нибудь из парней пойдет,— попытался Яан снова подтолкнуть ход событий.
Федор долгим взглядом посмотрел на него и ничего не сказал. На ощупь свернул козью ножку и прикурил сверху от лампы.
— Пешком далеко, а лошадь ночью из колхозной конюшни не получишь,— заметил он наконец.
Теперь шофер полез в карман за куревом. Парнишка со значком ворошиловского стрелка на всякий случай оторвал от пола приклад ружья. Увидев в руках у шофера пачку папирос, он снова тихо опустил мелкокалиберку на пол, так, чтобы никто не заметил. Шофер расправил смятую пачку и достал оттуда папиросу «Беломор».
— Ты гляди, папиросы-то нашенские,— задумчиво произнес тонкоголосый ветеран войны.
— Диверсантам нарочно дают с собой наше снаряжение, чтобы усыпить бдительность,— поучающе сказал настырный значкист.— И целые пачки фальшивых денег, чтобы купить из кооператива все, что им нужно.
Яан почувствовал, как ему стало неуютно. Не хватало еще, чтобы им обыск устроили! В кармане у него лежала почти что нетронутая двухмесячная зарплата, которую он взял с собой. Потратить ее было не на что. Вполне достаточно, чтобы сойти за диверсанта, описанного этим мудрым подростком!
— Машина у них не наша,— второй бдительный подросток счел теперь нужным поведать о своих наблюдениях.— И еще как ловко сделано. Написано «Орел», только буква «л» у них по ошибке немецкая поставлена. Видно, перепутали. Они того не знают, что у нас не выпускают машин под названием «Орел», у нас делают «эмки» и «ЗИСы».
Яан готов был застонать. Даже их «опель» стал в глазах ретивых охранников дополнительной уликой. Теперь их собралось уже столько, что пропало желание говорить с задержанными. Мужики еще только между собой обменивались репликами, относящимися к задержанным.
— Гляди-ко, а по-нашему все же лопочут,— басовито заметил один из стариков.
— Они всякие бывают. Когда меня из-под Сандомира привезли в Одессу в госпиталь, то я насмотрелся на этих немецких колонистов. Приезжали из степных сел в город на базар. В тех краях их полно было. Когда чуток подправился, я сам стал интереса ради на базар похаживать. Одни говорили совсем плохо по-русски, другие шпарили как по маслу, еще почище, чем этот здесь!
— Их в разведшколе обучают,— пояснил парнишка-значкист
— Ну и гады! — со злостью сплюнул тот, который допытывался о цене ржи в Печорах.
— А от нас все равно не уйдешь! — торжественно провозгласил тонкоголосый старик.— Какой бы хитрый немец ни был, а русский тебе рано или поздно все равно зенки вывернет. Как в империалистическую, когда мы с Брусиловым австриякам фронт прорвали, я там тоже участвовал.
— Так то были австрийцы,— попытался возразить парнишка без значков.
— А, все одно немцы,— безмятежно махнул рукой старик.— Знаешь, в старину на Руси правильно говорили: кто не русский, тот немец С петровских времен так и говори ти. Намотай себе это на ус.
Яан почувствовал, что на него наваливается страшное безразличие. Пытаться изменить положение было все равно что биться головой о стенку. Лучше предоставить все случаю, как-нибудь должно же оно уладиться. Накопившаяся за долгий день усталость придавила его спиной к бревенчатой стене, руки и ноги налились теплом, отяжелели, и вдруг у него не оказалось уже никаких иных желаний, только стремление оставаться в покое и сомкнуть глаза. В таком блаженном состоянии нервы его отдыхали. Разговор между охранявшими их людьми слился в неразборчивое бормотание, тени сидевших за столом и размахивавших руками стариков отплясывали на стенах своеобразный угловатый танец. Дверь на крыльцо стояла нараспашку, оттуда тянуло ночной прохладой и сенным духом.
Он не знал, просидел ли он так час или два, как вдруг положение резко изменилось. Кто-то вошел твердым шагом в избу, охранники вскочили. Когда в лампе подкрутили фитиль, Яан, протерев глаза, увидел, что в сопровождении сержанта в помещение вошел начальник политотдела дивизии, старший батальонный комиссар Прейман. Сон будто рукой сняло, Яан вскочил на ноги и доложил начальнику политотдела.
Когда все разрешилось и они вместе вышли из сельсовета, старший батальонный комиссар взял Яана за портупею:
— Ну что мне с ними делать! Они ведь тоже начеку! Откуда им знать? Если бы я был в твоем обмундировании, и меня вполне бы могли задержать как диверсанта. Ничего не скажешь. Ты постарайся поскорее сменить обмундирование.
Начальник политотдела пришел в корпус из кадров Красной Армии и носил форму, которая была без оговорок признана собравшимися в сельсовете мужиками. Да и богатейшая русская речь Преимана, достоинствами которой он в меру одарил неудачливых охотников за шпионами, рассеяла всякие сомнения.
— Комдив рычит как лев. Уже подумали, что с тобой что-нибудь приключилось, знаешь, как остервенело немец дороги утюжит, с каждым днем все пуще! Взял машину и поехал взглянуть. Хорошо, что шофер узнал твою машину возле сельсовета!
Мужики стыдливо вслед за ними повалили на крыльцо. Парнишка без значков подошел к радиатору машины и еще раз прочел фирменный знак.
— А почему тут все-таки «орел» с немецкой буквой «л»? — с жесткой любознательностью спросил он.
— Тут все буквы немецкие,— нехотя отозвался Яан.— Не «орел», а «опель». Это немецкая машина.
— Все немецкие буквы? — удивился парнишка, с несколько глуповатым видом уставился на машину, затем его осенила догадка, и он уважительно проговорил: — Значит, трофейная! Взяли у немцев? Вот это да!
Когда они через несколько минут, покидая Лясковичи, окунулись в облако пыли, поднятое машиной Преимана, возле крыльца сельсовета стоял застегнутый на все пуговицы Федор, припав на хромую ногу, он опирался на ружье. Лицо его приняло землистый оттенок. Он мрачно посмотрел вслед уезжавшим, а затем со злостью сплюнул.
— Чего плюешься, Федор? — участливо спросил старик.
— Ну и насобирали же разных фашистов,— медленно выдавил Федор.— Оттого и драпают. Одна измена другую погоняет!
— Федя, а Федь,— насмешливо протянул старик,— чего это ты захотел? Правды, что ли? Да нет ее, правды-то, на свете, богу так удобнее!
Федор со злостью повернулся к старику спиной.
9
Телефонный разговор был отнюдь не из приятных. Едва Рудольф Орг соединился с секретарем укома, как на его голову, словно из-за прорвавшейся плотины, хлынул поток упреков.
— Послушай, Орг,— начал секретарь, слегка запинаясь от волнения и в то же время стараясь сохранять спокойствие.— Что это у тебя за партизанские замашки появились? Я-то думал, ты человек серьезный, так черта с два. Звонарь, вот ты кто, Орг!
— Чего? — не понял парторг.
— Чего-чего! — передразнил секретарь.— Это ты звонил уполномоченному госбезопасности?
— Ну, звонил.
— Плакался, будто в Саардеские леса парашютистов сбросили?
— Сказал, только...
— Что «только»? А ты хоть одного из них видел собственными глазами? Не ты ли и слух распустил, будто один из парашютистов не кто иной, как младший барон Ханен-кампор из имения Куйметса?
— А ты что, не веришь?
— Ты его видел?
— Мил человек, не строй из себя дурака,— думаешь, так он и полез мне на глаза? Ты собственными глазами Гитлера видел? А туда же, отлично знаешь, что он уже в Латвии и прет к нам. Я бы тоже мог спросить, мол, чего болтаешь, раз сам не видел! Так что ты это лучше брось. У меня целая волость полна народа, у каждого есть и глаза и уши.
Рудольф почувствовал, как его охватывает досада. Уездные товарищи и впрямь, видно, верят, что люди по должности разумом наделяются. Будто оттуда, из города, виднее, что в волости творится.
— Такие уши оборвать мало! Бабские разговоры! — неожиданно гаркнул секретарь.— Ты знаешь, чего стоят те, кто в военное время распространяет слухи провокационного характера? Еще парторг волости называешься, чего тут удивляться, если у тебя весь актив в'штаны наложит и в кусты шарахнется, силен ты других запугивать!
— Как это я, по-твоему, запугиваю? — спросил парторг и попытался найти верный тон, который, не раздражая секретаря, помог бы убедить его.— Народ ведь тоже слов попусту не бросает. Хорошо бы только молва. Мне донесли два верных человека. Один сам встретил в сумерках в лесу фон Ханенкампфа, другому рассказывал родич, старый деревенский кузнец, к которому молодой барон приходил ночью вместе с одним незнакомцем чинить какую-то железяку, по виду от полевой рации. Заплатил новой тридцаткой, кузнец полагает, что деньги фальшивые. Тебе что, все еще мало?
— Мало или много, не тебе решать. Ты не для того поставлен на должность. Все подобные сообщения следует немедленно передавать нам, в уком партии, а уж мы, если нужно, проверим и сделаем соответствующие выводы. Мы знаем общее положение. Не то охмурить можешь и себя и других. Два старика разведут тебе семь верст до небес, а сами в кулак посмеиваются, вот, мол, напугали красных! Взял бы да и тряхнул своего всевидящего кузнеца, поглядел бы, за ассигнация там у него, может, от нее уже одна труха осталась! А ты вместо этого поднимаешь на ноги пол-уезда, благим матом орешь, что тебя бесы заморские попутали. А мне приходится от людей выслушивать, как мои кадры раззванивают! Мало я, что ли, повторял, что одной из важнейших задач сейчас является сохранять спокойствие и давать отпор провокационным слухам? Не попадаться на удочку вражеской пропаганды! Необходимо высоко поддерживать боевой дух народа, а ты что делаешь? Твои страсти-мордасти как раз и льют воду на вражескую мельницу. Знаешь, это уже вопрос партийной ответственности.
— Да уж как не так, поддержишь боевой дух, коли голову в кусты прятать будешь,— слегка устало бросил Рудольф.— Ну, посуди сам, как тут все точно сходится! Молодой барон из Куйметса отправился в позапрошлом году в Германию? Отравился. До этого он еще некоторое время работал в управлении по представительству имущественных интересов немцев. Служил он в освободительную войну в Балтийском батальоне офицером? Конечно, служил. Ну, а раз он позавчера заходил со своим напарником к кузнецу ремонтировать какую-то там железяку для рации, то ясно как дважды два, что он не случайно свалился с неба со своими шмотками, а его сбросили для дела. Тут и ребенку понятно. Какого черта ты мне еще пытаешься разъяснить?
— Послушай, Орг,— сказал секретарь голосом, не предвещающим добра.— Я вот выслушал эти твои домыслы, восходящие к мировой политике, теперь послушай-ка меня. По-моему, тебя хорошо бы определить в газету статейки пописывать, но для парторга волости все эти премудрости в настоящий момент нужны как корове коклюш. Ты что, не понимаешь, что первый долг парторга всегда и в любой обстановке прежде всего связаться с комитетом партии, доложить и выслушать, что думает по этому поводу комитет. Ты, Орг, связной между народом и партией. А то мне звонят из органов госбезопасности и спрашивают о саардеских парашютистах. Что за чертовы парашютисты? Где? Кто их видел? Никто, только цыганка бродячая растрезвонила по деревне? Знаешь, мне по твоей милости в дураках ходить неохота! Это еще вопрос, есть ли у тебя там какие парашютисты, или их и в помине нет, может, кому-то из твоих стариков в дурном сне приснилось,— это еще выяснить надо. Ну и к тому же поглядеть, почему он именно такой сон увидел, почему не увидел прихода частей Красной Армии! Или возвращения барона ждет? Возьмешь ли ты, наконец, в толк, к чему гебя эдакая трепотня привести может? В уезде и так уже слух пошел, что вернулись бароны и бедному деревенскому люду остается лишь шеи, чтобы ярмо надеть,— где уж против старых хозяев попрешь! Будто и нет у нас Красной Армии!
— Ну, этого никто не говорил,— обиженно возразил Рудольф.— Мы и сами в силах Ханенкампфа и всю его шайку в любую минуту скрутить в бараний рог, кто это не знает. Только есть ли смысл делать вид, будто их и в помине нет, пустой звук.
— Послушай, Орг, а ты все свое гнешь! Правы были люди, которые мне в самом начале говорили, когда я тебя рекомендовал в парторги, что легче связать бантиком корни кряжистой сосны, чем что-то тебе втемяшить. Давай кончим этот разговор! Больше ты у меня не поднимаешь никакой паники, никуда не звонишь, а говоришь только то, что видел собственными глазами. Это парторгу больше к лицу, а за ту историю мы тебя на бюро вызовем, видно, никуда не денешься, придется наказать.
Рудольф возмущенно замолчал. Через мгновение секретарь продолжал уже обыденным тоном:
— Положение в волости спокойное? Поймал убийц новоземельцев?
— Пока еще нет, ищем. В общем-то спокойно. Только насчет фронта бы узнать поточнее, где он сейчас, говорят и так и эдак, народ спрашивает, я не знаю, что ответить. И еще слышно, что по лесу рыщут мелкие отряды лесных братьев... Только, может, ты и это сочтешь за провокационный слух, за который ты мне по шее дашь.
— Ладно, ладно,— нетерпеливо прервал его секретарь.— Давно известно, что в лесах прячутся отдельные кайтселийтчики и кулацкие сынки. Или они что-нибудь серьезное предприняли?
— У них, видать, туго с оружием. Вчера одна группа попыталась совершить налет на волостную управу в Саарде, отбили. Ездил под вечер сам смотреть следы пуль, видел своими глазами. Иголку в мешке не утаишь, явно пронюхали, что вчера-позавчера ополченцам выдали винтовки. Но ты, видимо, уже наслышан об этой саардеской истории. Хорошо, что так обошлось, никого не убили.
— Думаешь, могут и у вас попытаться?
— Да уж страховки не имеем. Надо думать, у них в шайках найдутся мясники почище тех, что на немцев молятся. Небось и сами понимают, что пока у них на руках всего лишь припрятанные по сеновалам ружьишки, ничего особенного не сделать.
— М-да...— неопределенно протянул секретарь.— Так-так, и что за новости у тебя еще в запасе?
— Новости такие, что в наших краях замечены чужаки. Только не пытайся опять пугать своим бюро, я сам ни одного не встречал. Однако бабы, ходившие вечером в луга коров доить, видели возле дома лесника каких-то людей в форменной одежде, будто бы при появлении посторонних всегда стараются скрыться в доме. Хорошо бы проверить, но у меня тут, кроме председателя исполкома и участкового милиционера, людей почти что нет.
— Вон как,— протянул секретарь.— Ну, об этом из Таллинна, из республиканского оперативного штаба, пришла телефонограмма, что возможно появление в лесах бывших офицеров и каитселиитчиков, их следует обезвредить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52