Теперь путь назад был отрезан. Арда -
его жизнь - больше не могла помочь ему, и он не знал, что с ним будет. Что
с ней будет. Врата были открыты. Оставался шаг. Один единственный шаг. И
он сделал его.
Звезды закружились бешеным хороводом и вместе с этой коловертью в
тело начала ввинчиваться боль. Наручники и венец словно вгрызались
раскаленными клыками в плоть, все глубже и жестче, пустые глазницы будто
залил расплавленный металл. Боль была нескончаемой, неутихающей, к ней
невозможно было притерпеться, привыкнуть... Так мучительно рвалась связь с
Ардой, и он висел в Нигде, растянутый на дыбе смерти и жизни; изорвав в
клочья губы - чтобы не кричать, чтобы те, кто из-за стены Ночи смотрит на
его муки, не могли торжествовать. Он превратился в сплошную боль, не в
силах уйти от нее в смерть, не в силах вырваться из ее горячих челюстей.
Он не мог даже сойти с ума и ужас захлестнул его, ибо понял он, что
обречен вечно терпеть эту пытку в полном сознании, безо всякой надежды на
конец. И настал миг, когда разум его вышел из-под контроля его воли, и
стон вырвался из его груди:
- Помоги... кто-нибудь... пусть я умру...
Внезапно рука боли отпустила его, он даже не сразу понял это. И
услышал голоса.
- Он не может уйти. Он не может вернуться.
- Ему больно.
- За что такая кара?
- Надо, чтобы он смог уйти. Он имеет право.
- Да.
- Да.
Он слышал эти голоса, но никого не видел, хотя зрячими были его
глазницы. И он перестал быть.
Когда он вернулся, он снова ощутил боль, но она уже была другой и он
мог выдерживать ее и мыслить. "Кто вернул меня? Зачем? За что? Может,
легче было бы не быть? Я вернулся... или меня вернули? Кто, кто?"
- Мы рядом. Мы - как ты.
- Мы были с тобой. Вспомни, ты знаешь нас!
И вновь память вернула ему и это. Валар называли их "злые духи их
мрачных глубин Эа". Он не видел но ощущал их тогда, когда он решился
нарушить мертвую симметрию Арды. Он внутренне знал, что рядом с ним кто-то
есть - сильный и дружелюбный, и ему было легко и радостно тогда...
- Вы Айнур? - несмело спросил он.
- Нет, - ответили голоса.
- Да, - сказали другие.
- Я умер?
- Так было.
- Но я бессмертен...
- Бессмертие есть лишь тогда, когда есть смерть. Ты знаешь ее теперь.
Раньше ты мог лишь давать ее дар другим. Теперь ты сравнялся с ними.
Теперь ты свободен.
- От чего - свободен?
- Ты волен выбирать теперь. Ты можешь покинуть Арду.
- Нет! Нет!
- Он прав.
- Да.
- Но он уйдет все равно...
- Не скоро, не скоро...
- Тогда знай - мы не сможем освободить тебя от цепей, ибо они - из
Арды, а ты не отрекаешься от нее. И твои раны нам не залечить...
- Не могу. Изначально своей судьбой я связан с Ардой, и связь эта
крепче любой цепи. Я люблю этот мир. И ненавижу его.
- Так и с нами... Зачем ты берешь на себя эту тяжесть?
- Не знаю... Не могу видеть сирый этот мир, покинутый всеми,
катящийся в бездну хаоса и безвременья... Не могу...
- Но ты не сможешь больше вступить в Арду.
- Я буду хранить ее здесь.
- Да. Берегись Серой стрелы. Ты понимаешь?
- Да.
- Тогда слушай нас: мы отдали тебе свою силу и ты умер; мы взяли твою
боль, и ты можешь действовать. Мы поможем тебе, ибо если рухнет Равновесие
в твоем мире, то пошатнется оно и в иных мирах. Ныне страшнее всего
нарушено оно здесь, и мы даем тебе Меч. Но скажи - каков твой путь?
- Скорбь избираю я.
- Темен и мучителен этот путь. Но ты выбрал. Протяни руку!
Он поднял обе руки - цепь. Гладкая рукоять легла в ладонь.
- Но я скован... Я слеп...
- Не навечно. Твой путь - перед тобой. Иди, брат. Ты не один в пути.
- Прощай, брат! Ты не один... О, долог путь, Зов летит...
- Прощай! Мы придем! И ты придешь к нам... Мирам нет конца...
Он ощущал, но не видел их. Но они были рядом, и голоса их были
разными, и теперь гасли они, словно искры в небе...
"Я вернулся и увидел этот мир, и все, что сталось с ним. И я проклял
его и возлюбил его, ибо пожалел я его. Я умер - как те, кому дано покинуть
этот мир. Но им дано уйти - а я не могу. Слишком прочна цепь любви и
ненависти, что приковывает меня к этому миру. Я вернулся и возложил на
плечи свои бремя, оставленное всеми. И сказал я - да будет отныне со мною
Скорбь. И стала Скорбь венцом моим, и свита ее - свитой моей.
И вижу я ныне этот сирый мир, покинутый всеми, и жестокую Серую
стрелу, нацеленную в сердце его. И не вступлю я в мир этот, ибо не будет
тогда ему щита. Не мною одним создан он, и не все лучшее в нем - от меня,
и не все дурное - не мое... Но я один защита ему ныне. И стою я один, и
стрела направлена в мое сердце. Устою ли я - один? Руки мои скованы... Я
зову - придите ко мне, возлюбившие этот мир! Я один. Тяжела моя ноша. Кто
разделит ее со мной?"
И среди бесчисленных звезд воздвиг он чертог себе, доступный и
видимый лишь немногим, ибо из боли своей и скорби создал он его, и не
многие могут вступить его и остаться собой, и не рухнуть под бременем боли
и скорби...
ПРО САУРОНА
"Когда разрушена была крепость в Тангородрим и пал Моргот, вновь
принял Саурон благородное обличье и пришел, дабы выразить почтение Эонве,
герольду Манве; и отрекался от всех своих злодеяний. И так думают
некоторые: изначально это не было ложью, но Саурон воистину раскаялся,
пусть даже причиной тому и был лишь страх, вызванный падением Моргота и
великим гневом Владык Запада. Но не во власти Эонве было миловать тех, кто
принадлежал к тому же ордену, что и он сам; и приказал он Саурону
вернуться в Аман и там предстать пред судом Манве. Тогда устыдился Саурон,
и не пожелал он возвращаться в унижении, а, быть может, и долго доказывать
служением чистоту и искренность помыслов своих по приговору Валар; ибо при
Морготе велика была власть его. Потому, когда ушел Эонве, он укрылся в
Средиземьи и вновь предался злу, ибо весьма крепки были те узы, которыми
опутал его Моргот..."
В ту ночь на землю обрушился звездопад...
Ветви деревьев хлестали его по лицу, как плети, но он не чувствовал
этого.
Шипы терновника впивались в его кожу, но он не ощущал этого. Звезда
горела нестерпимо ярко, и разрывалось, не выдерживало сердце.
Он шел и шел, не видя дороги пустыми от отчаянья глазами.
Не успеть - даже быть рядом. "Глаза... глаза мои... какая боль..."
"Учитель!.." Он шел и шел под истекающим звездами небом. "Умереть..." Он
знал - умирать долго и мучительно, возвращаться - и вновь умирать.
Но сейчас он хотел этого.
"Сердце мира билось в твоих обожженных ладонях..." Не сумел -
защитить. Не сумел даже - разделить боль. "Будь я проклят!.."
...Эонве предстал перед ним, снизойдя до разговора с Черным Майя,
слугой Врага: Эонве блистательный, в лазурных - золотых - белоснежных
одеждах, Эонве громогласный - "уста Манве", Эонве великий, глашатай Короля
Мира.
- Зачем пришел ты, раб Моргота? - с презрительной надменностью
победителя бросил он.
Тяжелая золотая гривна, осыпанная бриллиантами и сапфирами,
охватывала шею Эонве, как ошейник.
Ошейник.
Саурон стиснул зубы.
Глашатай Манве казался сгустком слепящего света рядом с Черным Майя.
Алмазная пыль Валинора покрывала его золотые волосы; это казалось слишком
неуместным в окровавленном сумраке Средиземья.
Эонве счел молчание Саурона растерянностью и покорностью; и возвысил
голос.
- Твой хозяин уже получил свое за все зло, причиненное Средиземью.
Твоя участь не будет столь тяжела - ты всего лишь исполнял приказ...
Конечно, я ничего не могу решать; но принеси покаяние, склонись перед
величием Валар - и они простят тебя, как был прощен бунтовщик Оссе:
Великие милостивы. Ты верно понял: сила и правда - на нашей стороне. Воля
Единого...
Он говорил и говорил - громко, высокомерно, кажется, наслаждаясь
звучанием собственного голоса.
А Саурон не слушал его.
Не слышал.
- ...Говоришь, против чести? - издевался Тулкас. - Ну, что ж, я могу
предложить тебе честный бой... Одолеешь - свободен и прощен. Ну, как?
- ...А теперь беги, - сказал Ороме, возвышаясь в седле. - Беги,
может, спасешься. Если мои собачки позволят, - усмехнулся он.
- ...Увидишь, человек ты или нет, - прошипел Манве. - Ты подохнешь и
вернешься, и опять будешь умирать и возвращаться - до Конца Времен! Тогда
ты запросишь смерти, но я не дам ее тебе!
...Йаванна не хотела крови, она просто прогнала и прокляла ученицу,
не желавшую покаяться.
- ...Учитель, я не могу так... Ведь я - виновен, как и они... За что
ты караешь меня жизнью? Почему ты не отдал меня Манве?..
"За _ч_т_о_ ты караешь меня жизнью?!.."
Он стискивал руки, вгонял ногти в ладони, но лицо его было неподвижно
- застывшая маска.
"Что с ними сделали, будьте прокляты, будьте прокляты... Они даже не
были твоими учениками, но они сражались за тебя, а я... А я?!.. За что, за
что, зачем... Я должен был идти с тобой до конца... Учитель, Учитель... Я
виноват во всем, и ты принял кару - за меня... не могу... зачем... ты -
всесилен, а я... ничего не знаю, ничего не умею... Учитель..."
Он словно погружался в омут глухой тоски, и тяжелая, как ртуть,
серо-зеленая вода смыкалась над ним - медленно и равнодушно. Казалось, он
утратил способность видеть и слышать: только густой слоистый туман перед
глазами да пронизывающая, высокая, на пределе слышимости нота, впивающаяся
в измученный мозг; и равнодушная жестокая рука сжимает саднящий комок
сердца, пульсирующий бесконечной болью.
НАМО
Он шел, и все бежали перед ликом его, и воплощение Гнева Единого
Тулкас упал ниц, закрывая голову руками, перед гневом Намо-Мандоса. Он шел
стремительно, прижимая к груди Книгу и смеялся во гневе, ибо знал, что
свободен. И радовался своей наконец-то осознанной им самим силе. Он шел к
Вратам, и от быстрой его походки темные его волосы отлетали назад, словно
черный ветер. Он не остановился, чтобы оглянуться. Он не остановился,
чтобы вдохнуть в последний раз воздух Арды. Так же стремительно, как шел,
он шагнул во Тьму. Он не боялся. Он знал и был готов.
И притаившаяся за Стеной Ночи мучительная боль прыгнула на него,
словно дикий зверь, словно собаки Ороме. Эру не сулил легкой смерти своим
непокорным детям...
"Вернись. Вернись в Арду. Покайся", - вкрадчиво шептал чей-то мягкий
голос, когда боль на миг покидала его, словно сговорившись с голосом. А он
был упрям. И он делал новый шаг, и снова он превращался в комок обнаженных
нервов, плоти без кожи, нещадно терзаемой яростной болью.
Он уходил, в агонии разрывая последние слабые нити связи с Ардой,
словно вырываясь из паутины, и лишь мысль о Книге не позволяла ему
потерять свое "я", ибо боялся он, что, умерев, потеряет и Книгу Арды.
Боль, боль, боль... Он был слишком могуч, Владыка Судеб Арды, чтобы
умереть быстро. Но все же смерть пришла, прекрасная и милосердная, и
почему-то в последний миг Намо показалось, что Ниенна, его сестра, ласково
кладет ему прохладные ладони на больные глаза...
Сначала было ощущение бытия, и лишь потом - осознание этого ощущения.
Веки были тяжелы, словно ладони Ниенны действительно лежали на его лице.
Все тело было легким, и непонятное ощущение радости чего-то предстоящего
заставляло быстро биться его сильное сердце. Но и на сердце была какая-то
тяжесть. Возвращаясь, он начал все четче воспринимать окружающее, и настал
миг, когда он понял, что он не один, и этот второй "кто-то" действительно
положил руки на его глаза и сердце.
Он думал, что он говорит. Но не услышал своего голоса. Только губы
слабо дрогнули.
- Ниенна? - еле слышно произнес он. - Ниенна? Я - где?
Тяжесть рук исчезла. Но он не мог открыть глаза - слабость разлилась
по всему телу. "Книга! Где, где она?" - вспыхнула в голове мысль, и он
дернулся, пытаясь встать. Снова кто-то берет его руку и кладет на такой
знакомый предмет... Спать... Тьма...
"Я - есть? Наверное, если я могу думать. Где я? Неужели - Арда? Нет,
тогда со мной так бы не обходились... Я - умер? Я - жив? Кто это, кто это?
Нет сил открыть глаза, нет сил. Кто это? Кто рядом?" Он снова погрузился
во тьму.
Теперь он ощущал себя совсем другим. Сила билась в нем, тело было
легким и радостным, и в сердце звучал непонятный, мучительный и радостный
Зов.
Голос - знакомый и неузнаваемый. Наполняющий сердце детской
доверчивостью.
- Намо... открой глаза. Все прошло. Ты свободен. Ты жив. Открой
глаза...
Он открыл глаза. И рассмеялся, радуясь свободе и жизни, Зову и
звездам. И тот, кто склонился над ним, впервые, быть может, с тех пор, как
был изгнан из Арды, улыбнулся. И Намо застыл, глядя ему в глаза, и
изумление и восторг были написаны на лице Владыки Судеб.
- Мелькор... ты? - это был почти тот же вопрос, что он задал своему
узнику тысячи лет назад.
- Ты не ожидал больше увидеть меня?
- Нет, я знал... я ждал... Но ты - совсем другой...
Мелькор отвернулся. После недолгого молчания он вновь заговорил -
глухо и отрывисто.
- Когда-то я был лучше... Не правда ли? Да, так... И все же - ты ведь
видел меня после... после приговора. Теперь я еще страшнее?
- Нет, - Намо отрицательно покачал головой, глядя по-прежнему в лицо
Мелькора.
- Нет. Ты прекрасен.
Зрячие глазницы своим жутким взглядом впились в Намо. Но он не
опустил глаза и улыбнулся.
- Не надо, Намо. Я все знаю. Мое лицо изуродовано...
- Оно светло и прекрасно, как истина.
- У меня нет глаз, - голос Проклятого звенел металлом, словно он
нарочно сам делал селе больно.
- Нет, они сияют ярче звезд! - Намо улыбался.
- Седы волосы мои...
- Они ярче лучей луны!
- Раскаленный венец на мне, руки мои скованы!
- Нет. Звезда на челе твоем, и свет в ладонях твоих!
- Намо! Не мучай меня... Зачем... За что... - голос Проклятого
сорвался.
- Но я не лгу. Ты прекрасен, Мелькор. Я знаю, что ты изуродован, но
прекрасным вижу я тебя. Знание и зрение - чему верить? Но ведь не глазами
Арды вижу я тебя - глазами Эа. И ты прекрасен, верь мне; изуродованный ты
прекрасен!
И, как тысячи лет назад, он взял скованные руки Мелькора в свои и
крепко прижал их к груди. И слезы текли по лицу его, и он улыбался.
- Простил ли ты меня, Мелькор, брат мой?
- На тебе ни какой вины не было никогда и мне не за что прощать тебя.
Я благодарен тебе. Ты однажды излечил мою душу. А потом ты разделил мою
боль и смерть. Ты пожалел и понял. И ты сумел освободиться. И впервые я
радуюсь, брат мой Намо.
Они молчали оба, ибо не было у них слов, но и без слов понимали они
друг друга.
- И все же мы расстанемся, - сказал Намо, наконец, обретя дар речи.
- Да... я прикован, - снова, как в ту, первую встречу сказал Мелькор.
- Я прикован к Арде. Я слишком люблю этот мир.
- Да. Имя твое не зря Мелькор. Я тоже люблю этот мир. Но века провел
у себя в чертогах, и, хотя видел я все, что было в Арде, но как сторонний
зритель... И вот, ныне думаю я - к чему моя Книга, если я ухожу?
- К чему? Но ведь ты уходишь из Арды, не из Эа, и Книга твоя - для
Эа!
- Ты прав, брат мой, ты прав и в этом. Воистину - нет тебя сильнее в
Арде.
- Я люблю - и в этом сила моя...
Намо уловил то, чего не договорил Проклятый. И, Владыка Судеб, сказал
он:
- Я не могу теперь повелевать судьбой Арды. Да и не стремился
никогда, хотя, как теперь понимаю, мог. Но это и к лучшему, ибо не мы, а
Люди хозяева Арды, и да свершится их воля. Но я могу видеть. И я говорю -
ты будешь любим, Мелькор, Возлюбивший. Не так как любят учителя - ибо уже
любят тебя так. Ты будешь любим, Проклятый и благословенный, так, как
любишь ты. И так будет.
С изумлением смотрел Мелькор в сияющие звездным огнем глаза Намо, в
его вдохновенное прекрасное лицо, осененное мудростью и прозрением; и
сказал он порывисто и горячо, и боль переполняла его, ибо знал он, _ч_т_о_
будет стоить любовь к нему:
- Я верю тебе! Я верю!
Они простились, ибо Зов был уже настолько могуч в сердце Намо, что
мучительно было ему промедление.
И все же медлил он.
Долго они смотрели в глаза друг другу, ибо Намо видел глаза на лице
Мелькора, а не пустые глазницы. И обнялись они крепко, и сердца их бились,
как одно. И Намо ушел в Эа, на Звездные Пути, унося книгу Арды - связь его
с колыбелью, из которой вышел он. И была эта нить надеждой на встречу...
Но когда она будет? Когда Звездные Пути его пересекутся с путями Арды, с
путями Мелькора? Кто знает...
И вновь, как тысячи лет назад, в одиночестве плакал Проклятый среди
Тьмы, и улыбался он. Ушел его любимый брат, и вновь был он один.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17
его жизнь - больше не могла помочь ему, и он не знал, что с ним будет. Что
с ней будет. Врата были открыты. Оставался шаг. Один единственный шаг. И
он сделал его.
Звезды закружились бешеным хороводом и вместе с этой коловертью в
тело начала ввинчиваться боль. Наручники и венец словно вгрызались
раскаленными клыками в плоть, все глубже и жестче, пустые глазницы будто
залил расплавленный металл. Боль была нескончаемой, неутихающей, к ней
невозможно было притерпеться, привыкнуть... Так мучительно рвалась связь с
Ардой, и он висел в Нигде, растянутый на дыбе смерти и жизни; изорвав в
клочья губы - чтобы не кричать, чтобы те, кто из-за стены Ночи смотрит на
его муки, не могли торжествовать. Он превратился в сплошную боль, не в
силах уйти от нее в смерть, не в силах вырваться из ее горячих челюстей.
Он не мог даже сойти с ума и ужас захлестнул его, ибо понял он, что
обречен вечно терпеть эту пытку в полном сознании, безо всякой надежды на
конец. И настал миг, когда разум его вышел из-под контроля его воли, и
стон вырвался из его груди:
- Помоги... кто-нибудь... пусть я умру...
Внезапно рука боли отпустила его, он даже не сразу понял это. И
услышал голоса.
- Он не может уйти. Он не может вернуться.
- Ему больно.
- За что такая кара?
- Надо, чтобы он смог уйти. Он имеет право.
- Да.
- Да.
Он слышал эти голоса, но никого не видел, хотя зрячими были его
глазницы. И он перестал быть.
Когда он вернулся, он снова ощутил боль, но она уже была другой и он
мог выдерживать ее и мыслить. "Кто вернул меня? Зачем? За что? Может,
легче было бы не быть? Я вернулся... или меня вернули? Кто, кто?"
- Мы рядом. Мы - как ты.
- Мы были с тобой. Вспомни, ты знаешь нас!
И вновь память вернула ему и это. Валар называли их "злые духи их
мрачных глубин Эа". Он не видел но ощущал их тогда, когда он решился
нарушить мертвую симметрию Арды. Он внутренне знал, что рядом с ним кто-то
есть - сильный и дружелюбный, и ему было легко и радостно тогда...
- Вы Айнур? - несмело спросил он.
- Нет, - ответили голоса.
- Да, - сказали другие.
- Я умер?
- Так было.
- Но я бессмертен...
- Бессмертие есть лишь тогда, когда есть смерть. Ты знаешь ее теперь.
Раньше ты мог лишь давать ее дар другим. Теперь ты сравнялся с ними.
Теперь ты свободен.
- От чего - свободен?
- Ты волен выбирать теперь. Ты можешь покинуть Арду.
- Нет! Нет!
- Он прав.
- Да.
- Но он уйдет все равно...
- Не скоро, не скоро...
- Тогда знай - мы не сможем освободить тебя от цепей, ибо они - из
Арды, а ты не отрекаешься от нее. И твои раны нам не залечить...
- Не могу. Изначально своей судьбой я связан с Ардой, и связь эта
крепче любой цепи. Я люблю этот мир. И ненавижу его.
- Так и с нами... Зачем ты берешь на себя эту тяжесть?
- Не знаю... Не могу видеть сирый этот мир, покинутый всеми,
катящийся в бездну хаоса и безвременья... Не могу...
- Но ты не сможешь больше вступить в Арду.
- Я буду хранить ее здесь.
- Да. Берегись Серой стрелы. Ты понимаешь?
- Да.
- Тогда слушай нас: мы отдали тебе свою силу и ты умер; мы взяли твою
боль, и ты можешь действовать. Мы поможем тебе, ибо если рухнет Равновесие
в твоем мире, то пошатнется оно и в иных мирах. Ныне страшнее всего
нарушено оно здесь, и мы даем тебе Меч. Но скажи - каков твой путь?
- Скорбь избираю я.
- Темен и мучителен этот путь. Но ты выбрал. Протяни руку!
Он поднял обе руки - цепь. Гладкая рукоять легла в ладонь.
- Но я скован... Я слеп...
- Не навечно. Твой путь - перед тобой. Иди, брат. Ты не один в пути.
- Прощай, брат! Ты не один... О, долог путь, Зов летит...
- Прощай! Мы придем! И ты придешь к нам... Мирам нет конца...
Он ощущал, но не видел их. Но они были рядом, и голоса их были
разными, и теперь гасли они, словно искры в небе...
"Я вернулся и увидел этот мир, и все, что сталось с ним. И я проклял
его и возлюбил его, ибо пожалел я его. Я умер - как те, кому дано покинуть
этот мир. Но им дано уйти - а я не могу. Слишком прочна цепь любви и
ненависти, что приковывает меня к этому миру. Я вернулся и возложил на
плечи свои бремя, оставленное всеми. И сказал я - да будет отныне со мною
Скорбь. И стала Скорбь венцом моим, и свита ее - свитой моей.
И вижу я ныне этот сирый мир, покинутый всеми, и жестокую Серую
стрелу, нацеленную в сердце его. И не вступлю я в мир этот, ибо не будет
тогда ему щита. Не мною одним создан он, и не все лучшее в нем - от меня,
и не все дурное - не мое... Но я один защита ему ныне. И стою я один, и
стрела направлена в мое сердце. Устою ли я - один? Руки мои скованы... Я
зову - придите ко мне, возлюбившие этот мир! Я один. Тяжела моя ноша. Кто
разделит ее со мной?"
И среди бесчисленных звезд воздвиг он чертог себе, доступный и
видимый лишь немногим, ибо из боли своей и скорби создал он его, и не
многие могут вступить его и остаться собой, и не рухнуть под бременем боли
и скорби...
ПРО САУРОНА
"Когда разрушена была крепость в Тангородрим и пал Моргот, вновь
принял Саурон благородное обличье и пришел, дабы выразить почтение Эонве,
герольду Манве; и отрекался от всех своих злодеяний. И так думают
некоторые: изначально это не было ложью, но Саурон воистину раскаялся,
пусть даже причиной тому и был лишь страх, вызванный падением Моргота и
великим гневом Владык Запада. Но не во власти Эонве было миловать тех, кто
принадлежал к тому же ордену, что и он сам; и приказал он Саурону
вернуться в Аман и там предстать пред судом Манве. Тогда устыдился Саурон,
и не пожелал он возвращаться в унижении, а, быть может, и долго доказывать
служением чистоту и искренность помыслов своих по приговору Валар; ибо при
Морготе велика была власть его. Потому, когда ушел Эонве, он укрылся в
Средиземьи и вновь предался злу, ибо весьма крепки были те узы, которыми
опутал его Моргот..."
В ту ночь на землю обрушился звездопад...
Ветви деревьев хлестали его по лицу, как плети, но он не чувствовал
этого.
Шипы терновника впивались в его кожу, но он не ощущал этого. Звезда
горела нестерпимо ярко, и разрывалось, не выдерживало сердце.
Он шел и шел, не видя дороги пустыми от отчаянья глазами.
Не успеть - даже быть рядом. "Глаза... глаза мои... какая боль..."
"Учитель!.." Он шел и шел под истекающим звездами небом. "Умереть..." Он
знал - умирать долго и мучительно, возвращаться - и вновь умирать.
Но сейчас он хотел этого.
"Сердце мира билось в твоих обожженных ладонях..." Не сумел -
защитить. Не сумел даже - разделить боль. "Будь я проклят!.."
...Эонве предстал перед ним, снизойдя до разговора с Черным Майя,
слугой Врага: Эонве блистательный, в лазурных - золотых - белоснежных
одеждах, Эонве громогласный - "уста Манве", Эонве великий, глашатай Короля
Мира.
- Зачем пришел ты, раб Моргота? - с презрительной надменностью
победителя бросил он.
Тяжелая золотая гривна, осыпанная бриллиантами и сапфирами,
охватывала шею Эонве, как ошейник.
Ошейник.
Саурон стиснул зубы.
Глашатай Манве казался сгустком слепящего света рядом с Черным Майя.
Алмазная пыль Валинора покрывала его золотые волосы; это казалось слишком
неуместным в окровавленном сумраке Средиземья.
Эонве счел молчание Саурона растерянностью и покорностью; и возвысил
голос.
- Твой хозяин уже получил свое за все зло, причиненное Средиземью.
Твоя участь не будет столь тяжела - ты всего лишь исполнял приказ...
Конечно, я ничего не могу решать; но принеси покаяние, склонись перед
величием Валар - и они простят тебя, как был прощен бунтовщик Оссе:
Великие милостивы. Ты верно понял: сила и правда - на нашей стороне. Воля
Единого...
Он говорил и говорил - громко, высокомерно, кажется, наслаждаясь
звучанием собственного голоса.
А Саурон не слушал его.
Не слышал.
- ...Говоришь, против чести? - издевался Тулкас. - Ну, что ж, я могу
предложить тебе честный бой... Одолеешь - свободен и прощен. Ну, как?
- ...А теперь беги, - сказал Ороме, возвышаясь в седле. - Беги,
может, спасешься. Если мои собачки позволят, - усмехнулся он.
- ...Увидишь, человек ты или нет, - прошипел Манве. - Ты подохнешь и
вернешься, и опять будешь умирать и возвращаться - до Конца Времен! Тогда
ты запросишь смерти, но я не дам ее тебе!
...Йаванна не хотела крови, она просто прогнала и прокляла ученицу,
не желавшую покаяться.
- ...Учитель, я не могу так... Ведь я - виновен, как и они... За что
ты караешь меня жизнью? Почему ты не отдал меня Манве?..
"За _ч_т_о_ ты караешь меня жизнью?!.."
Он стискивал руки, вгонял ногти в ладони, но лицо его было неподвижно
- застывшая маска.
"Что с ними сделали, будьте прокляты, будьте прокляты... Они даже не
были твоими учениками, но они сражались за тебя, а я... А я?!.. За что, за
что, зачем... Я должен был идти с тобой до конца... Учитель, Учитель... Я
виноват во всем, и ты принял кару - за меня... не могу... зачем... ты -
всесилен, а я... ничего не знаю, ничего не умею... Учитель..."
Он словно погружался в омут глухой тоски, и тяжелая, как ртуть,
серо-зеленая вода смыкалась над ним - медленно и равнодушно. Казалось, он
утратил способность видеть и слышать: только густой слоистый туман перед
глазами да пронизывающая, высокая, на пределе слышимости нота, впивающаяся
в измученный мозг; и равнодушная жестокая рука сжимает саднящий комок
сердца, пульсирующий бесконечной болью.
НАМО
Он шел, и все бежали перед ликом его, и воплощение Гнева Единого
Тулкас упал ниц, закрывая голову руками, перед гневом Намо-Мандоса. Он шел
стремительно, прижимая к груди Книгу и смеялся во гневе, ибо знал, что
свободен. И радовался своей наконец-то осознанной им самим силе. Он шел к
Вратам, и от быстрой его походки темные его волосы отлетали назад, словно
черный ветер. Он не остановился, чтобы оглянуться. Он не остановился,
чтобы вдохнуть в последний раз воздух Арды. Так же стремительно, как шел,
он шагнул во Тьму. Он не боялся. Он знал и был готов.
И притаившаяся за Стеной Ночи мучительная боль прыгнула на него,
словно дикий зверь, словно собаки Ороме. Эру не сулил легкой смерти своим
непокорным детям...
"Вернись. Вернись в Арду. Покайся", - вкрадчиво шептал чей-то мягкий
голос, когда боль на миг покидала его, словно сговорившись с голосом. А он
был упрям. И он делал новый шаг, и снова он превращался в комок обнаженных
нервов, плоти без кожи, нещадно терзаемой яростной болью.
Он уходил, в агонии разрывая последние слабые нити связи с Ардой,
словно вырываясь из паутины, и лишь мысль о Книге не позволяла ему
потерять свое "я", ибо боялся он, что, умерев, потеряет и Книгу Арды.
Боль, боль, боль... Он был слишком могуч, Владыка Судеб Арды, чтобы
умереть быстро. Но все же смерть пришла, прекрасная и милосердная, и
почему-то в последний миг Намо показалось, что Ниенна, его сестра, ласково
кладет ему прохладные ладони на больные глаза...
Сначала было ощущение бытия, и лишь потом - осознание этого ощущения.
Веки были тяжелы, словно ладони Ниенны действительно лежали на его лице.
Все тело было легким, и непонятное ощущение радости чего-то предстоящего
заставляло быстро биться его сильное сердце. Но и на сердце была какая-то
тяжесть. Возвращаясь, он начал все четче воспринимать окружающее, и настал
миг, когда он понял, что он не один, и этот второй "кто-то" действительно
положил руки на его глаза и сердце.
Он думал, что он говорит. Но не услышал своего голоса. Только губы
слабо дрогнули.
- Ниенна? - еле слышно произнес он. - Ниенна? Я - где?
Тяжесть рук исчезла. Но он не мог открыть глаза - слабость разлилась
по всему телу. "Книга! Где, где она?" - вспыхнула в голове мысль, и он
дернулся, пытаясь встать. Снова кто-то берет его руку и кладет на такой
знакомый предмет... Спать... Тьма...
"Я - есть? Наверное, если я могу думать. Где я? Неужели - Арда? Нет,
тогда со мной так бы не обходились... Я - умер? Я - жив? Кто это, кто это?
Нет сил открыть глаза, нет сил. Кто это? Кто рядом?" Он снова погрузился
во тьму.
Теперь он ощущал себя совсем другим. Сила билась в нем, тело было
легким и радостным, и в сердце звучал непонятный, мучительный и радостный
Зов.
Голос - знакомый и неузнаваемый. Наполняющий сердце детской
доверчивостью.
- Намо... открой глаза. Все прошло. Ты свободен. Ты жив. Открой
глаза...
Он открыл глаза. И рассмеялся, радуясь свободе и жизни, Зову и
звездам. И тот, кто склонился над ним, впервые, быть может, с тех пор, как
был изгнан из Арды, улыбнулся. И Намо застыл, глядя ему в глаза, и
изумление и восторг были написаны на лице Владыки Судеб.
- Мелькор... ты? - это был почти тот же вопрос, что он задал своему
узнику тысячи лет назад.
- Ты не ожидал больше увидеть меня?
- Нет, я знал... я ждал... Но ты - совсем другой...
Мелькор отвернулся. После недолгого молчания он вновь заговорил -
глухо и отрывисто.
- Когда-то я был лучше... Не правда ли? Да, так... И все же - ты ведь
видел меня после... после приговора. Теперь я еще страшнее?
- Нет, - Намо отрицательно покачал головой, глядя по-прежнему в лицо
Мелькора.
- Нет. Ты прекрасен.
Зрячие глазницы своим жутким взглядом впились в Намо. Но он не
опустил глаза и улыбнулся.
- Не надо, Намо. Я все знаю. Мое лицо изуродовано...
- Оно светло и прекрасно, как истина.
- У меня нет глаз, - голос Проклятого звенел металлом, словно он
нарочно сам делал селе больно.
- Нет, они сияют ярче звезд! - Намо улыбался.
- Седы волосы мои...
- Они ярче лучей луны!
- Раскаленный венец на мне, руки мои скованы!
- Нет. Звезда на челе твоем, и свет в ладонях твоих!
- Намо! Не мучай меня... Зачем... За что... - голос Проклятого
сорвался.
- Но я не лгу. Ты прекрасен, Мелькор. Я знаю, что ты изуродован, но
прекрасным вижу я тебя. Знание и зрение - чему верить? Но ведь не глазами
Арды вижу я тебя - глазами Эа. И ты прекрасен, верь мне; изуродованный ты
прекрасен!
И, как тысячи лет назад, он взял скованные руки Мелькора в свои и
крепко прижал их к груди. И слезы текли по лицу его, и он улыбался.
- Простил ли ты меня, Мелькор, брат мой?
- На тебе ни какой вины не было никогда и мне не за что прощать тебя.
Я благодарен тебе. Ты однажды излечил мою душу. А потом ты разделил мою
боль и смерть. Ты пожалел и понял. И ты сумел освободиться. И впервые я
радуюсь, брат мой Намо.
Они молчали оба, ибо не было у них слов, но и без слов понимали они
друг друга.
- И все же мы расстанемся, - сказал Намо, наконец, обретя дар речи.
- Да... я прикован, - снова, как в ту, первую встречу сказал Мелькор.
- Я прикован к Арде. Я слишком люблю этот мир.
- Да. Имя твое не зря Мелькор. Я тоже люблю этот мир. Но века провел
у себя в чертогах, и, хотя видел я все, что было в Арде, но как сторонний
зритель... И вот, ныне думаю я - к чему моя Книга, если я ухожу?
- К чему? Но ведь ты уходишь из Арды, не из Эа, и Книга твоя - для
Эа!
- Ты прав, брат мой, ты прав и в этом. Воистину - нет тебя сильнее в
Арде.
- Я люблю - и в этом сила моя...
Намо уловил то, чего не договорил Проклятый. И, Владыка Судеб, сказал
он:
- Я не могу теперь повелевать судьбой Арды. Да и не стремился
никогда, хотя, как теперь понимаю, мог. Но это и к лучшему, ибо не мы, а
Люди хозяева Арды, и да свершится их воля. Но я могу видеть. И я говорю -
ты будешь любим, Мелькор, Возлюбивший. Не так как любят учителя - ибо уже
любят тебя так. Ты будешь любим, Проклятый и благословенный, так, как
любишь ты. И так будет.
С изумлением смотрел Мелькор в сияющие звездным огнем глаза Намо, в
его вдохновенное прекрасное лицо, осененное мудростью и прозрением; и
сказал он порывисто и горячо, и боль переполняла его, ибо знал он, _ч_т_о_
будет стоить любовь к нему:
- Я верю тебе! Я верю!
Они простились, ибо Зов был уже настолько могуч в сердце Намо, что
мучительно было ему промедление.
И все же медлил он.
Долго они смотрели в глаза друг другу, ибо Намо видел глаза на лице
Мелькора, а не пустые глазницы. И обнялись они крепко, и сердца их бились,
как одно. И Намо ушел в Эа, на Звездные Пути, унося книгу Арды - связь его
с колыбелью, из которой вышел он. И была эта нить надеждой на встречу...
Но когда она будет? Когда Звездные Пути его пересекутся с путями Арды, с
путями Мелькора? Кто знает...
И вновь, как тысячи лет назад, в одиночестве плакал Проклятый среди
Тьмы, и улыбался он. Ушел его любимый брат, и вновь был он один.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17