Несколько часов сна в сутки – маловато для моего возраста. Неожиданно я это понял.
– Это что, из-за угрызений совести ты в таком состоянии? – спросила меня как-то мать.
– Чего? Какой совести? Ты о чем?
Прошло несколько лет с тех пор, как я положил конец ее отношениям с одним типом, и она до сих пор не могла мне простить. Хотела она того или нет, между нами легла тень, и отчужденность не проходила.
Иной раз, когда Кароль исчезала в туалете заведения, где мы проводили вечер, я принимался размышлять, как же мне удалось дойти до такого. Почему две единственные женщины, которые действительно что-то значили в моей жизни, отдалились от меня и я ничего не могу с этим поделать? Что же со мной не так? Когда ночь бывала уже на исходе, я пытался разговаривать об этом с чужими людьми, но вскоре они переставали меня слушать, и я ничего не выносил из этих бесед.
– Даже если бы ты со мной спал, – изрекала Кароль заплетающимся языком, – я не уверена, что это что-нибудь изменило бы.
Слушать ее было совсем не утешительно.
– И как можно самому поставить себя в такое положение? Как можно быть таким глупым?
Мы были не единственные, кто потерял всякую надежду на то, что когда-нибудь что-нибудь изменится. Да просто оглянуться по сторонам, перекинуться парой слов с первым встречным – и сразу ясно, что он тоже мается от непонимания и одиночества. И никто ничего не в силах поделать. И никакая выпивка, никакая травка тут не помогут.
В былые времена, когда я сходил с ума по группе «Диаблос», моя мать пила по-черному. Теперь страсти утихли, напивалась она два-три раза в год, по особым случаям.
Как-то ночью, заехав к ней, я застал ее на четвереньках посреди гостиной. Ее подруга Ольга в это время блевала в ванной.
Мать стала убеждать меня, что ищет сережку, которая куда-то закатилась. Но лицо ее было залито слезами.
Потом наконец пришло время отпуска.
У Кароль был дом на берегу озера. Я в конце концов дал себя убедить и тоже снял дом неподалеку. Кароль твердила, что с ума сойдет от тоски, если я оставлю ее одну со всеми мужиками ее семейства – по ее словам, за последний месяц мы с ней стали так близки, что я просто не имел права бросать ее на произвол судьбы. Я не спорил. Мы действительно во многом друг друга поддерживали. С наступлением вечера мы вместе ныряли в темноту и вместе возвращались утром, растратив последние силы.
Когда я зашел к ней сказать, что мы перебрались и устроились по соседству, она самым натуральным образом бросилась мне на шею. За ее спиной стоял улыбающийся Ришар, ее муж, и крутил пальцем у виска.
– Не давай ей волю, – посоветовал он мне, пока она надевала купальник. – Она бывает иногда ужасно приставучей.
Прошло много лет с тех пор, как наши дети играли вместе на узком пляже у берега. Нам тогда казалось, что жизнь еще только началась и впереди нас ждет много удивительного.
– Благодарю за совет, – ответил я.
В те далекие времена это местечко даже не было обозначено на картах. Потом подул ветер перемен, оно сделалось модным, и теперь там нельзя было рвать цветы и ездить со скоростью больше двадцати километров в час. Подходы к озеру были взяты под охрану, а лесники вели себя как маньяки. Местный торговец газетами продавал теперь «Геральд трибюн» и сигары. Строить было нельзя. Ставить палатки тоже. По вечерам на берегу собирались отдыхающие, чтобы полюбоваться закатом.
Первое, что я услышал от Лили за все утро, был вопрос, сколько стоят помидоры, которые продавались здесь по какой-то немыслимой цене.
Мы оставили Дмитрия и мою мать устраиваться на новом месте. Я не звал Лили ехать со мной, но мне было приятно, когда она сама вышла в тот момент, когда я уже сидел в машине. Я считал, что каникулы на берегу озера всем пойдут на пользу, хотя бы для здоровья, чтобы немного очухаться после изнурительных месяцев, которые мы прожили с ощущением катастрофы.
Потом Лили спросила, натуральные это помидоры или мутанты.
– Ну что, поедем кататься на лодке, как раньше? – предложил я, рассматривая имбирь, которым мне хотелось куда-нибудь запустить.
Она не знала, что ответить. Учебный год на факультете благополучно закончился, со смерти Эвелин прошло уже больше месяца, и Лили ко мне немного подобрела. Она не знала, что ответить, но все же не сказала «нет».
– Все мы стремимся к лучшей жизни, – заметил я. – Не забывай.
Мы бродили между стеллажами универсама. Позвякивая золотыми браслетами, покупательницы тянулись за консервами и низкокалорийными продуктами.
Я спросил, что бы нам купить для Дмитрия.
– Представь себе, если однажды он узнает, что это был ты, – вскинулась она. – Что тогда будет?
– Пусть себе докапывается. Не беспокойся, ничего он не узнает.
– С какой стати ты так уверен? Рано или поздно все тайное становится явным, в том-то и дело.
Я дал ей выговориться. Большого удовольствия мне это не доставило, потому что она была настроена в высшей степени критически, я бы даже сказал, агрессивно. Но я знал, что через это надо пройти и из нас двоих именно я должен вести себя мудро. Поэтому я сжал зубы и молчал, хотя мне тоже было в чем ее упрекнуть. Я слушал ее и думал обо всех ошибках, которые мы совершили и которые давили на нас своей тяжестью, обо всех неправильно понятых поступках и нереализованных порывах. Когда мы подошли к кассе, у меня уже сводило челюсти.
На стоянке Лили попросила меня быть с Дмитрием поласковей.
– Я буду с ним поласковей, если ты будешь поласковей со мной, – сказал я. – Договорились?
Вернулись мы, когда солнце уже садилось. Дмитрия мы застали мрачным и почти больным. Спина у него была красная, как пачка «Уинстона», и моя мать, зажав в зубах сигарету, мазала его кремом.
– Тебе не кажется, что он мог бы сделать это сам? – сказал я спокойно, пока она помогала мне раскладывать продукты. – Ты не обязана за ним ухаживать.
– Прекрати, – отмахнулась она. – Не заводись.
– Каким же надо быть идиотом, чтобы так обгореть в первый день. Просто слов нет.
Ночью он, разумеется, не спал. Я, разумеется, тоже. Он ходил по дому взад-вперед, скрипел половицами на веранде, открывал и закрывал холодильник, включал воду на кухне. Счастье еще, что комаров во всей округе давно извели, иначе бы он гонялся за ними по всему дому. Только спокойней мне от этой мысли не стало. Короче, отдых начался из рук вон плохо.
Я натянул шорты и вышел из комнаты.
Он сидел на диване и писал что-то в тетради. Мы встретились глазами, потом я пошел налить себе стакан воды. Но передумал и взял пиво. Ночь была жаркой, и прохлада алюминиевой банки в руке наполнила меня счастьем. Подумав, я взял еще одно пиво для Дмитрия и вернулся в гостиную.
Я поставил банку перед ним. Ночь была душной, небо – все в звездах. У берега плескалась вода.
Я спросил, не вдохновение ли на него нашло и не новую ли песню он пишет. Он чуть не расхохотался мне в лицо. Потом взял себя в руки и сказал:
– Извини.
– Да ладно, не бери в голову. Проехали.
Лили мне говорила, чем он теперь начал заниматься, но я как-то не запомнил.
– Жаль, твоей матери нет с нами, – вздохнул я, усаживаясь в кресло. – Ей бы здесь понравилось.
Он кивнул без энтузиазма.
– Забудь ты эту историю, – продолжал я. – Теперь уж ничего не поправишь. Расскажи лучше, что вы собираетесь делать. Ты, во всяком случае, что собираешься?
Он смотрел на меня, чуть морщась, возможно, оттого, что спина болела, потом встал и сказал, что я оторвал его от работы и ему хотелось бы продолжить, пока он не потерял нить. Я ответил, что прекрасно его понимаю. Он ушел на веранду, недоумевая, как это ему удалось так легко от меня отделаться.
В считанные дни мои мать и дочь покрылись с ног до головы золотистым загаром. Одно удовольствие было на них смотреть, готовить им еду, болтать с ними о том о сем. Когда мы отправлялись на какую-нибудь вечеринку, нас моментально окружали кавалеры и уже не отходили ни на шаг, таскали нам напитки, даже если мы были в глубине сада.
Иногда мать брала меня под руку, и тогда старые знакомые – порой те самые, с которыми мы общались в городе, – в очередной раз демонстративно изумлялись, что я до сих пор не нашел себе пару, а потом принимались расточать комплименты моей очаровательной дочери и моей матери, которой так и хочется поцеловать пальчики.
– Знаешь, о чем я думаю, – сказал я ей однажды вечером, когда мы возвращались домой при лунном свете.
Мы выпили несколько коктейлей, и она шла босиком по воде, неся босоножки в руках, а я – по берегу. Я остановился.
– Знаешь, о чем я думаю? А почему бы нам снова не жить вместе, как мы жили когда-то?
Она пристально посмотрела на меня, опустила глаза и покачала головой.
– Подумай, – продолжал я. – Мы оба живем в одиночестве. Можно сказать, занимаем лишнее пространство. Ведь ты могла бы поселиться в комнате Лили.
Мать снова пошла по воде, все сильнее качая головой.
– Да в чем же дело? – забеспокоился я, ускоряя шаг, чтобы догнать ее.
Тогда она подошла ко мне и крепко меня обняла. В одно мгновение моя рубашка стала мокрой от слез.
– Прости меня, мой мальчик, – повторяла она сквозь рыдания. – Прости, мой дорогой. Я не хотела. Я не хотела, чтобы было так.
Простить? За что? Разве я на что-нибудь жаловался?
На выходные мы ждали отца Дмитрия, как вдруг перед домом остановился автомобиль с откидным верхом, и оттуда вылезла Ольга. Она бросилась к нам, широко раскрыв объятия. На голове у нее красовался тюрбан, на носу – огромные солнечные очки.
Через ее плечо я видел солиста группы «Диаблос», который вытаскивал из багажника чемоданы, и Дмитрия, быстрым шагом направлявшегося к отцу.
– Ольга, – сказал я. – Вот так сюрприз! Вот сюрприз так сюрприз.
За ее спиной отец и сын вполголоса о чем-то спорили.
– Надеюсь, большого базара не будет? – осведомилась Ольга с царственно равнодушным видом.
– О чем ты? – ответил я, улыбаясь ей во весь рот.
Я ждал реакции Лили, которая должна была вот-вот выйти из душа, но тут за мной зашел Ришар. Мы с ним собирались участвовать в джентльменском турнире по метанию дротиков, который устраивала около причала благотворительная организация, помогающая матерям-одиночкам найти работу.
В траве, под сенью высоких деревьев, группами расселись женщины. И все же мне хотелось побыстрей с этим покончить.
– У тебя, по крайней мере, что-то происходит. Хоть какое-то движение, – говорила мне Кароль, глядя на своего мужа, который стоял в отдалении и с кем-то разговаривал: на нем была рубашка с короткими рукавами, галстук свисал через плечо. – А я загибаюсь на корню. Живу с призраком. С каким-то прозрачным надувным шаром.
Стоял знойный день. Озеро, казалось, сейчас закипит. Свет слепил глаза.
– Ольга никогда меня не предавала, – сказал я с важным видом. – Мы всегда друг друга понимали. Еще с тех пор, как я мальчишкой был.
– А этот Дмитрий, видать, еще тот дурак, – заметила Кароль.
Когда мы вернулись, в доме стояла тишина. Горизонт пылал.
Все сидели под большим зонтом. Лили уткнулась в женский журнал. Мать и Ольга ели оливки. Дмитрий говорил по телефону, а солист «Диаблос» разжигал старый мангал, который нашел в подсобке. Его лицо лоснилось в красных отблесках пылающих углей. Я отправился купаться. Быстро темнело. Вдруг я почувствовал, как чьи-то ноги сплелись с моими.
– Какая чудная вода, – сказала Кароль.
Я осторожно от нее отстранился: не хотелось усложнять ситуацию.
– Нас ожидают кошмарные выходные, – предупредил я, плавая вокруг нее. – Ничего хорошего при таком раскладе не будет, ох не будет, помяни мое слово.
С того места, где мы находились, было легко за ними наблюдать.
– А что, если мне уйти от него? Что ты тогда сделаешь? Или ничего не сделаешь?
– Слушай, Кароль, тебе не кажется, что ты выбрала не очень подходящий момент?
– Да я так, шучу.
– Не смешно.
– Я шучу.
Когда я вылез на берег, Лили, плача, поднималась к себе. Я вытер голову, потом спросил мать, что случилось. Но, судя по всему, у матери были свои проблемы.
Дмитрий качался на полотняном стуле, держа в руке пиво, другая банка торчала у него из кармана. Он хмуро смотрел перед собой.
Я поднялся наверх поглядеть, что происходит. Когда я вошел, Лили лежала на кровати и рыдала.
– Уйди отсюда! – крикнула она мне. – Оставь меня в покое.
Я сел на кровать и некоторое время подавал ей бумажные платки.
– Придется привыкать, – сказал я. – Всякий надеется, что у него обязательно будет по-другому, только это еще никому не удавалось.
Я положил руку ей на плечо, потом добавил:
– Твоя мать никогда не плакала. Ты ведь хочешь знать, какая она была.
Некоторое время спустя мы вернулись вниз.
Еще через некоторое время Дмитрий запустил стаканом в своего отца и убежал, перемахнув через кусты. Ришар рассказал, что один из его сыновей тоже как-то показал ему кулак и что это свидетельствует о вырождении человечества. «Диаблос» только кивал, пока Ольга вытирала ему рубашку.
Кароль встала из-за стола и ушла со страдальческим видом.
Я наклонился к Лили и сказал, что если она хочет покататься со мной на лодке, то сейчас как раз подходящий момент.
Ей не хотелось.
– Займись лучше Кароль, – посоветовала она.
Кароль и в самом деле было нехорошо: она стояла поодаль, держась за черное дерево, ее рвало. Я нашел глазами Ришара – он о чем-то увлеченно беседовал с отцом Дмитрия, а мать и Ольга убирали со стола.
Я наклонился над Кароль.
– Только не говори мне, что я напилась, – пробормотала она между двумя спазмами. – Не надо банальностей.
– А что же тогда? На солнце перегрелась?
– Нет, не на солнце. При чем здесь солнце?
Я потер ей спину.
– Ну-ну, будь умницей, – сказал я. – Ну же.
Я отвел ее в ванную, а сам устроился в гостиной с газетой. Я прочел, что наводнения вскоре сменятся засухой, поэтому нас просят не мыть машины. Вдруг Кароль взвизгнула и вылетела из ванной.
– Там крыса, – выпалила она.
– Странное дело, – сказал я.
– Пойди сам посмотри. За стиральной машиной.
Мы пошли в сарай за лопатой.
– У нее красные глаза, – заметил я. – На этот раз действительно огромная.
– Говорят, их сейчас много. В домах так и кишат. И фиг их убьешь.
– Знаю. Живучие твари. Наверняка они на лето перебираются сюда из города. Вслед за нами.
– Какой ужас! Что ты такое говоришь?
Я был в этом уверен. Никаких сомнений.
Я нашел лопату и совок. Кароль воспользовалась темнотой сарая и всплакнула втихомолку. Она приникла к моей спине, и мы стояли так некоторое время. Потом она всхлипнула.
– Все. Теперь все прошло, – сказала она.
Я вдруг улыбнулся в темноте и чуть было не сказал ей, что, к сожалению, ничто не проходит окончательно. Но вовремя сдержался.
– Мужайся, старушка, – сказал я, потрепав ее по плечу. – Мужайся, черт подери.
И, подобно зловещим могильщикам в сгущающихся сумерках, держа на плече орудия убийства, мы вернулись в дом.
Ришар и отец Дмитрия сидели теперь на веранде в вертящихся креслах.
Мы обсудили с ними, как нам лучше справиться с крысой. Отец Дмитрия вставил между прочим, что не потерпит нравоучений от собственного сына, тем более что Эвелин, потаскуха, тоже делала что хотела.
– Он скоро вернется, – заверил я. – Тут вокруг только лес, на много километров.
Лили стояла в глубине сада, ближе к лесу, и вглядывалась в темноту.
– А я когда-то смотрел на вас как на бога, – сказал я ему. – И мечтал быть на вас похожим.
Он поднял на меня глаза и широко улыбнулся:
– Что случилось, companero? Мы перешли на «вы»?
Кароль потянула меня за рукав.
– Я не хотел, чтобы этот козел вошел в нашу семью, – проговорил я на ухо Кароль, когда мы оказались в гостиной. – Не хотел. Ни за что не хотел.
Ришар обернул себе руку полотенцем.
– Не валяй дурака, – крикнула ему Кароль.
За окном серебристая гладь озера упиралась в черную стену елей, поднимавшихся до неба.
Крыса пряталась за стиральной машиной. Я подвигал машину, и крыса перебежала за сушилку. Юркнуть было некуда. Она шныряла из угла в угол, и я вдруг почувствовал, как на меня навалилась усталость.
– Ну все. Хватит, – сказал я.
Я уступил место другим. Мы с Кароль отдали им совок и лопату, только я не думал, что им повезет больше, чем мне.
– Не могу, все, – выдохнула Кароль. – Возвращаюсь домой и буду ждать тебя там. Не приедешь – тем хуже.
Я ничего не ответил.
Когда я провожал ее до машины, ко мне подошла Лили. Она собиралась идти в лес искать Дмитрия.
Я посмотрел на Кароль, затем на дочь.
Было слышно, как в ванной по кафелю двигают машину. Кто-то приглушенно ругался. Нелегко изгонять демонов.
Какое-то время спустя я нашел в саду мать. Она сидела одна в полотняном кресле, с сигаретой в руке. Я затушил ее сигарету и положил голову ей на колени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13
– Это что, из-за угрызений совести ты в таком состоянии? – спросила меня как-то мать.
– Чего? Какой совести? Ты о чем?
Прошло несколько лет с тех пор, как я положил конец ее отношениям с одним типом, и она до сих пор не могла мне простить. Хотела она того или нет, между нами легла тень, и отчужденность не проходила.
Иной раз, когда Кароль исчезала в туалете заведения, где мы проводили вечер, я принимался размышлять, как же мне удалось дойти до такого. Почему две единственные женщины, которые действительно что-то значили в моей жизни, отдалились от меня и я ничего не могу с этим поделать? Что же со мной не так? Когда ночь бывала уже на исходе, я пытался разговаривать об этом с чужими людьми, но вскоре они переставали меня слушать, и я ничего не выносил из этих бесед.
– Даже если бы ты со мной спал, – изрекала Кароль заплетающимся языком, – я не уверена, что это что-нибудь изменило бы.
Слушать ее было совсем не утешительно.
– И как можно самому поставить себя в такое положение? Как можно быть таким глупым?
Мы были не единственные, кто потерял всякую надежду на то, что когда-нибудь что-нибудь изменится. Да просто оглянуться по сторонам, перекинуться парой слов с первым встречным – и сразу ясно, что он тоже мается от непонимания и одиночества. И никто ничего не в силах поделать. И никакая выпивка, никакая травка тут не помогут.
В былые времена, когда я сходил с ума по группе «Диаблос», моя мать пила по-черному. Теперь страсти утихли, напивалась она два-три раза в год, по особым случаям.
Как-то ночью, заехав к ней, я застал ее на четвереньках посреди гостиной. Ее подруга Ольга в это время блевала в ванной.
Мать стала убеждать меня, что ищет сережку, которая куда-то закатилась. Но лицо ее было залито слезами.
Потом наконец пришло время отпуска.
У Кароль был дом на берегу озера. Я в конце концов дал себя убедить и тоже снял дом неподалеку. Кароль твердила, что с ума сойдет от тоски, если я оставлю ее одну со всеми мужиками ее семейства – по ее словам, за последний месяц мы с ней стали так близки, что я просто не имел права бросать ее на произвол судьбы. Я не спорил. Мы действительно во многом друг друга поддерживали. С наступлением вечера мы вместе ныряли в темноту и вместе возвращались утром, растратив последние силы.
Когда я зашел к ней сказать, что мы перебрались и устроились по соседству, она самым натуральным образом бросилась мне на шею. За ее спиной стоял улыбающийся Ришар, ее муж, и крутил пальцем у виска.
– Не давай ей волю, – посоветовал он мне, пока она надевала купальник. – Она бывает иногда ужасно приставучей.
Прошло много лет с тех пор, как наши дети играли вместе на узком пляже у берега. Нам тогда казалось, что жизнь еще только началась и впереди нас ждет много удивительного.
– Благодарю за совет, – ответил я.
В те далекие времена это местечко даже не было обозначено на картах. Потом подул ветер перемен, оно сделалось модным, и теперь там нельзя было рвать цветы и ездить со скоростью больше двадцати километров в час. Подходы к озеру были взяты под охрану, а лесники вели себя как маньяки. Местный торговец газетами продавал теперь «Геральд трибюн» и сигары. Строить было нельзя. Ставить палатки тоже. По вечерам на берегу собирались отдыхающие, чтобы полюбоваться закатом.
Первое, что я услышал от Лили за все утро, был вопрос, сколько стоят помидоры, которые продавались здесь по какой-то немыслимой цене.
Мы оставили Дмитрия и мою мать устраиваться на новом месте. Я не звал Лили ехать со мной, но мне было приятно, когда она сама вышла в тот момент, когда я уже сидел в машине. Я считал, что каникулы на берегу озера всем пойдут на пользу, хотя бы для здоровья, чтобы немного очухаться после изнурительных месяцев, которые мы прожили с ощущением катастрофы.
Потом Лили спросила, натуральные это помидоры или мутанты.
– Ну что, поедем кататься на лодке, как раньше? – предложил я, рассматривая имбирь, которым мне хотелось куда-нибудь запустить.
Она не знала, что ответить. Учебный год на факультете благополучно закончился, со смерти Эвелин прошло уже больше месяца, и Лили ко мне немного подобрела. Она не знала, что ответить, но все же не сказала «нет».
– Все мы стремимся к лучшей жизни, – заметил я. – Не забывай.
Мы бродили между стеллажами универсама. Позвякивая золотыми браслетами, покупательницы тянулись за консервами и низкокалорийными продуктами.
Я спросил, что бы нам купить для Дмитрия.
– Представь себе, если однажды он узнает, что это был ты, – вскинулась она. – Что тогда будет?
– Пусть себе докапывается. Не беспокойся, ничего он не узнает.
– С какой стати ты так уверен? Рано или поздно все тайное становится явным, в том-то и дело.
Я дал ей выговориться. Большого удовольствия мне это не доставило, потому что она была настроена в высшей степени критически, я бы даже сказал, агрессивно. Но я знал, что через это надо пройти и из нас двоих именно я должен вести себя мудро. Поэтому я сжал зубы и молчал, хотя мне тоже было в чем ее упрекнуть. Я слушал ее и думал обо всех ошибках, которые мы совершили и которые давили на нас своей тяжестью, обо всех неправильно понятых поступках и нереализованных порывах. Когда мы подошли к кассе, у меня уже сводило челюсти.
На стоянке Лили попросила меня быть с Дмитрием поласковей.
– Я буду с ним поласковей, если ты будешь поласковей со мной, – сказал я. – Договорились?
Вернулись мы, когда солнце уже садилось. Дмитрия мы застали мрачным и почти больным. Спина у него была красная, как пачка «Уинстона», и моя мать, зажав в зубах сигарету, мазала его кремом.
– Тебе не кажется, что он мог бы сделать это сам? – сказал я спокойно, пока она помогала мне раскладывать продукты. – Ты не обязана за ним ухаживать.
– Прекрати, – отмахнулась она. – Не заводись.
– Каким же надо быть идиотом, чтобы так обгореть в первый день. Просто слов нет.
Ночью он, разумеется, не спал. Я, разумеется, тоже. Он ходил по дому взад-вперед, скрипел половицами на веранде, открывал и закрывал холодильник, включал воду на кухне. Счастье еще, что комаров во всей округе давно извели, иначе бы он гонялся за ними по всему дому. Только спокойней мне от этой мысли не стало. Короче, отдых начался из рук вон плохо.
Я натянул шорты и вышел из комнаты.
Он сидел на диване и писал что-то в тетради. Мы встретились глазами, потом я пошел налить себе стакан воды. Но передумал и взял пиво. Ночь была жаркой, и прохлада алюминиевой банки в руке наполнила меня счастьем. Подумав, я взял еще одно пиво для Дмитрия и вернулся в гостиную.
Я поставил банку перед ним. Ночь была душной, небо – все в звездах. У берега плескалась вода.
Я спросил, не вдохновение ли на него нашло и не новую ли песню он пишет. Он чуть не расхохотался мне в лицо. Потом взял себя в руки и сказал:
– Извини.
– Да ладно, не бери в голову. Проехали.
Лили мне говорила, чем он теперь начал заниматься, но я как-то не запомнил.
– Жаль, твоей матери нет с нами, – вздохнул я, усаживаясь в кресло. – Ей бы здесь понравилось.
Он кивнул без энтузиазма.
– Забудь ты эту историю, – продолжал я. – Теперь уж ничего не поправишь. Расскажи лучше, что вы собираетесь делать. Ты, во всяком случае, что собираешься?
Он смотрел на меня, чуть морщась, возможно, оттого, что спина болела, потом встал и сказал, что я оторвал его от работы и ему хотелось бы продолжить, пока он не потерял нить. Я ответил, что прекрасно его понимаю. Он ушел на веранду, недоумевая, как это ему удалось так легко от меня отделаться.
В считанные дни мои мать и дочь покрылись с ног до головы золотистым загаром. Одно удовольствие было на них смотреть, готовить им еду, болтать с ними о том о сем. Когда мы отправлялись на какую-нибудь вечеринку, нас моментально окружали кавалеры и уже не отходили ни на шаг, таскали нам напитки, даже если мы были в глубине сада.
Иногда мать брала меня под руку, и тогда старые знакомые – порой те самые, с которыми мы общались в городе, – в очередной раз демонстративно изумлялись, что я до сих пор не нашел себе пару, а потом принимались расточать комплименты моей очаровательной дочери и моей матери, которой так и хочется поцеловать пальчики.
– Знаешь, о чем я думаю, – сказал я ей однажды вечером, когда мы возвращались домой при лунном свете.
Мы выпили несколько коктейлей, и она шла босиком по воде, неся босоножки в руках, а я – по берегу. Я остановился.
– Знаешь, о чем я думаю? А почему бы нам снова не жить вместе, как мы жили когда-то?
Она пристально посмотрела на меня, опустила глаза и покачала головой.
– Подумай, – продолжал я. – Мы оба живем в одиночестве. Можно сказать, занимаем лишнее пространство. Ведь ты могла бы поселиться в комнате Лили.
Мать снова пошла по воде, все сильнее качая головой.
– Да в чем же дело? – забеспокоился я, ускоряя шаг, чтобы догнать ее.
Тогда она подошла ко мне и крепко меня обняла. В одно мгновение моя рубашка стала мокрой от слез.
– Прости меня, мой мальчик, – повторяла она сквозь рыдания. – Прости, мой дорогой. Я не хотела. Я не хотела, чтобы было так.
Простить? За что? Разве я на что-нибудь жаловался?
На выходные мы ждали отца Дмитрия, как вдруг перед домом остановился автомобиль с откидным верхом, и оттуда вылезла Ольга. Она бросилась к нам, широко раскрыв объятия. На голове у нее красовался тюрбан, на носу – огромные солнечные очки.
Через ее плечо я видел солиста группы «Диаблос», который вытаскивал из багажника чемоданы, и Дмитрия, быстрым шагом направлявшегося к отцу.
– Ольга, – сказал я. – Вот так сюрприз! Вот сюрприз так сюрприз.
За ее спиной отец и сын вполголоса о чем-то спорили.
– Надеюсь, большого базара не будет? – осведомилась Ольга с царственно равнодушным видом.
– О чем ты? – ответил я, улыбаясь ей во весь рот.
Я ждал реакции Лили, которая должна была вот-вот выйти из душа, но тут за мной зашел Ришар. Мы с ним собирались участвовать в джентльменском турнире по метанию дротиков, который устраивала около причала благотворительная организация, помогающая матерям-одиночкам найти работу.
В траве, под сенью высоких деревьев, группами расселись женщины. И все же мне хотелось побыстрей с этим покончить.
– У тебя, по крайней мере, что-то происходит. Хоть какое-то движение, – говорила мне Кароль, глядя на своего мужа, который стоял в отдалении и с кем-то разговаривал: на нем была рубашка с короткими рукавами, галстук свисал через плечо. – А я загибаюсь на корню. Живу с призраком. С каким-то прозрачным надувным шаром.
Стоял знойный день. Озеро, казалось, сейчас закипит. Свет слепил глаза.
– Ольга никогда меня не предавала, – сказал я с важным видом. – Мы всегда друг друга понимали. Еще с тех пор, как я мальчишкой был.
– А этот Дмитрий, видать, еще тот дурак, – заметила Кароль.
Когда мы вернулись, в доме стояла тишина. Горизонт пылал.
Все сидели под большим зонтом. Лили уткнулась в женский журнал. Мать и Ольга ели оливки. Дмитрий говорил по телефону, а солист «Диаблос» разжигал старый мангал, который нашел в подсобке. Его лицо лоснилось в красных отблесках пылающих углей. Я отправился купаться. Быстро темнело. Вдруг я почувствовал, как чьи-то ноги сплелись с моими.
– Какая чудная вода, – сказала Кароль.
Я осторожно от нее отстранился: не хотелось усложнять ситуацию.
– Нас ожидают кошмарные выходные, – предупредил я, плавая вокруг нее. – Ничего хорошего при таком раскладе не будет, ох не будет, помяни мое слово.
С того места, где мы находились, было легко за ними наблюдать.
– А что, если мне уйти от него? Что ты тогда сделаешь? Или ничего не сделаешь?
– Слушай, Кароль, тебе не кажется, что ты выбрала не очень подходящий момент?
– Да я так, шучу.
– Не смешно.
– Я шучу.
Когда я вылез на берег, Лили, плача, поднималась к себе. Я вытер голову, потом спросил мать, что случилось. Но, судя по всему, у матери были свои проблемы.
Дмитрий качался на полотняном стуле, держа в руке пиво, другая банка торчала у него из кармана. Он хмуро смотрел перед собой.
Я поднялся наверх поглядеть, что происходит. Когда я вошел, Лили лежала на кровати и рыдала.
– Уйди отсюда! – крикнула она мне. – Оставь меня в покое.
Я сел на кровать и некоторое время подавал ей бумажные платки.
– Придется привыкать, – сказал я. – Всякий надеется, что у него обязательно будет по-другому, только это еще никому не удавалось.
Я положил руку ей на плечо, потом добавил:
– Твоя мать никогда не плакала. Ты ведь хочешь знать, какая она была.
Некоторое время спустя мы вернулись вниз.
Еще через некоторое время Дмитрий запустил стаканом в своего отца и убежал, перемахнув через кусты. Ришар рассказал, что один из его сыновей тоже как-то показал ему кулак и что это свидетельствует о вырождении человечества. «Диаблос» только кивал, пока Ольга вытирала ему рубашку.
Кароль встала из-за стола и ушла со страдальческим видом.
Я наклонился к Лили и сказал, что если она хочет покататься со мной на лодке, то сейчас как раз подходящий момент.
Ей не хотелось.
– Займись лучше Кароль, – посоветовала она.
Кароль и в самом деле было нехорошо: она стояла поодаль, держась за черное дерево, ее рвало. Я нашел глазами Ришара – он о чем-то увлеченно беседовал с отцом Дмитрия, а мать и Ольга убирали со стола.
Я наклонился над Кароль.
– Только не говори мне, что я напилась, – пробормотала она между двумя спазмами. – Не надо банальностей.
– А что же тогда? На солнце перегрелась?
– Нет, не на солнце. При чем здесь солнце?
Я потер ей спину.
– Ну-ну, будь умницей, – сказал я. – Ну же.
Я отвел ее в ванную, а сам устроился в гостиной с газетой. Я прочел, что наводнения вскоре сменятся засухой, поэтому нас просят не мыть машины. Вдруг Кароль взвизгнула и вылетела из ванной.
– Там крыса, – выпалила она.
– Странное дело, – сказал я.
– Пойди сам посмотри. За стиральной машиной.
Мы пошли в сарай за лопатой.
– У нее красные глаза, – заметил я. – На этот раз действительно огромная.
– Говорят, их сейчас много. В домах так и кишат. И фиг их убьешь.
– Знаю. Живучие твари. Наверняка они на лето перебираются сюда из города. Вслед за нами.
– Какой ужас! Что ты такое говоришь?
Я был в этом уверен. Никаких сомнений.
Я нашел лопату и совок. Кароль воспользовалась темнотой сарая и всплакнула втихомолку. Она приникла к моей спине, и мы стояли так некоторое время. Потом она всхлипнула.
– Все. Теперь все прошло, – сказала она.
Я вдруг улыбнулся в темноте и чуть было не сказал ей, что, к сожалению, ничто не проходит окончательно. Но вовремя сдержался.
– Мужайся, старушка, – сказал я, потрепав ее по плечу. – Мужайся, черт подери.
И, подобно зловещим могильщикам в сгущающихся сумерках, держа на плече орудия убийства, мы вернулись в дом.
Ришар и отец Дмитрия сидели теперь на веранде в вертящихся креслах.
Мы обсудили с ними, как нам лучше справиться с крысой. Отец Дмитрия вставил между прочим, что не потерпит нравоучений от собственного сына, тем более что Эвелин, потаскуха, тоже делала что хотела.
– Он скоро вернется, – заверил я. – Тут вокруг только лес, на много километров.
Лили стояла в глубине сада, ближе к лесу, и вглядывалась в темноту.
– А я когда-то смотрел на вас как на бога, – сказал я ему. – И мечтал быть на вас похожим.
Он поднял на меня глаза и широко улыбнулся:
– Что случилось, companero? Мы перешли на «вы»?
Кароль потянула меня за рукав.
– Я не хотел, чтобы этот козел вошел в нашу семью, – проговорил я на ухо Кароль, когда мы оказались в гостиной. – Не хотел. Ни за что не хотел.
Ришар обернул себе руку полотенцем.
– Не валяй дурака, – крикнула ему Кароль.
За окном серебристая гладь озера упиралась в черную стену елей, поднимавшихся до неба.
Крыса пряталась за стиральной машиной. Я подвигал машину, и крыса перебежала за сушилку. Юркнуть было некуда. Она шныряла из угла в угол, и я вдруг почувствовал, как на меня навалилась усталость.
– Ну все. Хватит, – сказал я.
Я уступил место другим. Мы с Кароль отдали им совок и лопату, только я не думал, что им повезет больше, чем мне.
– Не могу, все, – выдохнула Кароль. – Возвращаюсь домой и буду ждать тебя там. Не приедешь – тем хуже.
Я ничего не ответил.
Когда я провожал ее до машины, ко мне подошла Лили. Она собиралась идти в лес искать Дмитрия.
Я посмотрел на Кароль, затем на дочь.
Было слышно, как в ванной по кафелю двигают машину. Кто-то приглушенно ругался. Нелегко изгонять демонов.
Какое-то время спустя я нашел в саду мать. Она сидела одна в полотняном кресле, с сигаретой в руке. Я затушил ее сигарету и положил голову ей на колени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13