Положение было спасено предпри­имчивой Любочкой. Заговорщическим шепотом она пред­ложила навестить соседку, свою подругу Екатерину. Марковну, по легкому нездоровью оставшуюся сегодня до­ма. Короткое обсуждение, идея одобрена. Фадеевна - напер­сница всех тайн - укутала девушек в шали и душегрейки, и все общество, в составе Кати, ее двух сестер и братьев Тати­щевых, минуя полумрак коридоров, спустилось в сад и, проскользнув через скрытую в заборе калитку, вскоре уже поднималось по балконным ступеням соседнего дома. Неприбранная девка проводила гостей до дверей гостиной и распахнула их. В комнате плотными клубами плавал та­бачный дым. В руках Екатерины Марковны и сидящего пря­мо на ковре молодого человека, почти подростка, дымились трубки. Увидев гостей, хозяйка поспешила навстречу:
- Как я рада! Господа, кто незнаком, рекомендую - Алек­сандр Пушкин, мой кузен, сосед, любимец муз.
Пушкин поклонился, живо вскочив:
- Да мы знакомы уж тысячу лет, вот разве что их сиятель­ства...
Мужчины сдержанно представились. Пушкин метнул на­смешливый взгляд в сторону помрачневшего Алексея Тати­щева. Минутная неловкость была развеяна Любовью Александровной:
- А ведь мы в шарады пришли играть, так идемте же, а то здесь тесно и танцевать нельзя.
Компания перешла в залу. Подали свечи, их огоньки заиск­рились в зеркальных простенках. Разделившись на две пар­тии, разыграли несколько шарад, с хохотом переодевались в извлеченные из сундуков камзолы и кирасы прадедовских времен. Партия Пушкина, в которой кроме него были заня­ты Катя и меньшой Татищев, проиграла, пришлось отдавать фанты. Хозяйка села за клавикорды, спиной к обществу. Подглядывая в зеркала, она говорила, что делать проиграв­шему фанту. Екатерине Александровне выпало, надев кира­су, залезть на высокую тумбу и принять позу Афины. Она смутилась, казалось, вот-вот заплачет, умоляюще взглянула на Пушкина. Он спас ее: с канделябром в руке мигом взоб­рался на постамент, скрючившись и гримасничая, напоми­ная чертенка. Самого Пушкина Ивелич, также подсмотрев, приговорила сочинить экспромт. Он молча уселся у камина на корточках... Через несколько минут, когда хозяйка нача­ла наигрывать вальс, непринужденно подошел к Екатерине
Александровне:
- Позвольте...
Она подала руку, и он повел ее легко и свободно, став, словно выше ростом, чуть откинув курчавую голову. Свет­лые глаза были задумчивы и грустны. Сказал тихо:
- Я хочу оплатить свой фант.
Затем произнес ей на ухо несколько фраз. Катенька вспыхнула. Кончилась музыка. Ивелич, как всегда бесцеремонно, спросила:
- И что это вы шептали сейчас Катрин?
Пушкин рассмеялся: вы все видите! Я вас разочарую, то был всего лишь мадригал.
Екатерина Александровна растерянно искала глазами Та­тищевых и, не видя их, вопросительно посмотрела на сестру. Люба серьезно сказала:
- Боюсь, что их сиятельства уехали по-английски, не про­щаясь...

ФАКТЫ
«То были тайные преданья
Сердечной, темной старины,
Ни с чем не связанные сны,
Угрозы, толки, предсказанья...»17
Читатель, несомненно, догадался, что очерк «У соседей» - всего лишь вымысел, один из возможных вариантов утаен­ной Маевским правды о близком знакомстве Пушкина с Катенькой Буткевич, о ее разрыве со своим женихом Алек­сеем Татищевым. Однако и тут есть исторически верные факты и вполне обоснованные догадки.
Однако, прежде чем обратиться к этим фактам, необходи­мо, как кажется, подчеркнуть, что соображения, положен­ные в основу нашего рассказа, являются только гипотезой. Гипотезой, выдвигаемой впервые, никогда ранее не рассмат­риваемой, не разрабатывавшейся и, следовательно, не под­твержденной на сегодня научным пушкиноведением.
Суть ее в следующем. Пушкин и Катерина Буткевич позна­комились вскоре после выхода поэта из Лицея. Это было естественным следствием близкого соседства, общих знако­мых, необыкновенной красоты девушки, влюбчивости Пушкина тех лет, обаяния его личности.
Возникшее между ними взаимное увлечение явилось при­чиной расстроившейся свадьбы Катерины Александровны с Алексеем Татищевым, последовавших затем позора и бес­честия ее в глазах общества, скандала в семье, «тайны» Маевского.
Для Пушкина отчаяние скомпрометированной девушки, бесперспективность дальнейших отношений, вся разыграв­шаяся затем трагедия неравного брака стали одной из при­чин, заставивших поэта покинуть Петербург в 1819 - начале. Глубоко скрытое в душе Пушкина чувство симпатии к Катерине Александровне и непроходящее сознание вины за ее исковерканную жизнь неоднократно находили отражение в его творчестве на протяжении всей жизни поэта.
Совокупность этих предположений и является нашей гипотезой.
Естественен вопрос: как могло случиться, что подобная гипотеза, фактически претендующая на обоснование новой тематической нити в творчестве Пушкина и не подкреплен­ная каким-либо новонайденным документальным материа­лом, не была ранее выдвинута и разработана пушкиноведением? Думается, причина в том, что при изу­чении жизни и творчества поэта эта нить просто не просмат­ривается. Она выявилась только в результате субъективного интереса автора к биографии Стройновской, к жизненным перипетиям ее петербургских и казанских родственников, ко всему кругу знакомых этой семьи.
Теперь о фактах. Стройновская заинтересовала пушкини­стов, как все и вся, что нашло отражение в творчестве поэта. Это явилось следствием свидетельств двух очевидцев - близ­ких друзей Пушкина Плетнева и Нащокина, документально подтвердивших, что гордая графиня, упомянутая в «Домике в Коломне»18, - девица Буткевич, вышедшая за старика графа Стройновского. Третьим был Маевский. Но, вопреки его «роковой» реплике, которая упоминалась выше, простая логика подсказывает, что семьи Пушкиных и Буткевичей, живя в близком соседстве и имея немало общих знакомых, вполне могли быть знакомы между собой. Однако, могли или были? И кто же эти общие знакомые? Снова обратившись к хронике Маевского, назовем некото­рых из них, тех, кто постоянно бывал в доме Буткевичей.
Ближайший друг Александра Дмитриевича архиепископ Иринеи - глава Псковской епархии, куда входило и пушкин­ское Михаиловское. Писатель Дмитрий Иванович Хвостов, хорошо знакомый с отцом, дядей, а в дальнейшем и с самим поэтом. Настоятель Коломенской церкви Покрова Борис Албенский - человек даже по долгу службы близкий обоим домам и постоянно бывавший в них. Семья Ивеличей - родственников и близких знакомых Пушкиных. Илья Александрович Болтин - племянник Александра Дмитриевича, приятель Баратынского, Дельвига, Льва Пушкина. Флигель-адъютант Шемиот - троюродный брат Пушкина19. Наконец, лейб-медик Николай Федорович Арендт - домаш­ний врач обеих семей... Можно упомянуть и других общих знакомых, но и названных вполне достаточно, чтобы утвер­диться в том, что по тем временам Пушкины и Буткевичи не могли не быть знакомы между собой. Близки они, возможно, не были, но кланялись друг другу и в дома при необходимо­сти захаживали. Мы уже рассказывали о внешней стороне жизни в доме Александра Дмитриевича. Ну, а каким был домашний уклад в семье Сергея Львовича? Сам поэт не раз жаловался на скаредность своего отца, стеснялся бедности их дома. Действительно, денег в семье всегда не хватало. Жили незначительными доходами со своей части Болдинского имения и Михайловского. Ни Сергей Львович, ни Надежда Осиповна не умели, да и не хотели заниматься хозяйством... Доходило до того, что когда в доме собиралось несколько гостей, то посуду занимали у соседей, возможно, у тех же Буткевичей.
Однако была и другая сторона. Своей родословной, восхо­дящей ко времени Александра Невского, Пушкины могли гордиться. За шесть столетий их предки породнились с са­мыми аристократическими и знатными русскими фамилия­ми. Да и образованности, умения представительствовать им было не занимать. Двери гостиных высшего света Петербур­га были всегда открыты перед четой Пушкиных и Василием Львовичем. И напротив, при всем достатке Буткевичей их родословная насчитывала немногим более двухсот лет, да и неизвестно, знали ли они ее толком, и уж во всяком случае не имели основания гордиться своими бедными казанскими родственниками...20
Поэтому понятно, что им должны были импонировать знатность и связи соседей (ведь дочерей надо было пристра­ивать), а Пушкины были заинтересованы в знакомстве ско­рее с другой, чисто житейской стороны, тем более - после «удачного» замужества Екатерины Александровны.
Ну, а главное? Были ли знакомы Катенька Буткевич и юный поэт? Современники и мемуаристы либо молчат, либо категорически говорят «нет»; неразобранные архивы хранят свои тайны... И нам ничего не остается, как обратиться к самому Пушкину, к строкам его творчества, хотя мы заранее знаем, что и в них нет однозначного ответа, нет даже имени Екатерины Стройновской.

МАДРИГАЛ
«И, наклонясь, ей шепчет нежно
Какой-то пошлый мадригал,
И руку жмет...»21
Среди мелких стихотворений Пушкина, созданных им в ранний послелицейский период, есть четверостишие, ничем особо не примечательное, - типичный салонный мадригал:
« Что можем наскоро стихами молвить ей?
Мне истина всего дороже.
Подумать не успев, скажу: ты всех милей;
Подумав, я скажу все то же»22
Тем не менее, к нашему рассказу оно имеет самое непосред­ственное отношение. Впервые мы находим его в тетради стихов, подготовленных Пушкиным к печати до его отъезда в ссылку на юг в 1820 году. Здесь оно озаглавлено «Экс­промт» и не датировано23. Как известно, в отсутствие поэта его первый сборник стихов не был издан, и Пушкин, уже будучи в Михайловском, в 1825 году снова редактирует его, придирчиво оценивая достоинство и возможность пуб­ликации каждого стихотворения, исключая ряд одних и до­полняя другими, вновь созданными. Однако наш мадригал он оставляет, только меняет заглавие. Перечеркнув «Экс­промт», он ставит в заголовке три буквы - «К.А.Б.***» и тем самым из безымянного делает четверостишие посвященным определенному лицу24.
В таком виде оно и появляется на страницах первой книги поэта в 1826 году. Спустя три года, выпуская две первые части собрания своих стихотворений, Пушкин снова публикует строки, посвященные К.А.Б., несмотря на всю, казалось бы, их незначительность и каламбурную банальность. Мало того, параллельно с изданиями 1826 и 1829 годов мадригал еще дважды печатается за его подписью в альманахах25, изданных в 1827 и 1830 годах. Создается впечатление, что, поступая так, Пушкин напоми­нает о чем-то тому таинственному лицу, что скрыто за ини­циалами К.А.Б. Эти три буквы так и оставались не расшифрованными до последнего времени, и мы, следуя нашей гипотезе, попытались восполнить этот пробел.
Прежде всего, надо вспомнить, что среди 37 имен своего шуточного «Дон-Жуанского» списка, занесенного накануне женитьбы в альбом Елизаветы Ушаковой, он «увековечил» четырех Екатерин, причем все они названы просто: Катерина-1, Катерина-2 и так далее29. Поэтому под инициалами К.А.Б. вполне могло быть скрыто интересующее нас имя. Проштудировав книгу Л.А.Черейского «Пушкин и его окру­жение», мы из двух с половиной тысяч упомянутых в ней лиц выбрали всех представительниц прекрасного пола, имевших до или после замужества инициалы К.А.Б. Оказа­лось, что за всю жизнь Пушкина в числе его знакомых, как точно установленных, так и возможных, такие инициалы принадлежали только четырем:
Екатерине Александровне Бакуниной,
Екатерине Андреевне Бороздиной,
Екатерине Александровне Булгаковой,
Екатерине Александровне Буткевич.
Дальше методом исключения следует, что Екатерина Александровна Бакунина - мать первой платонической любви Пушкина Е.П. Бакуниной - была на 22 года старше поэта, то есть почти ровесницей его матери Надежды Осиповны. Ли­цеист Саша Пушкин был с нею знаком, как и со всем семей­ством Бакуниных. Но невозможно допустить, чтобы семнадцатилетний юноша, в условиях приличий того време­ни, мог позволить себе обратиться к матери своей возлюб­ленной на «ты», да еще в таком фривольно-легкомысленном тоне. Ясно, что стихотворение посвящено не ей. Екатерина Андреевна Бороздина, как и Екатерина Александровна Бул­гакова, отпадают, так как знакомство их с Пушкиным состо­ялось много позднее написания стихотворения, то есть 1817 - 1818 годов. Остается Екатерина Александровна Буткевич.
А если так, то понятно, почему в 1825 году поэт, готовя публикацию своих стихов, меняет заглавие экспромта, на­писанного и поднесенного Катеньке Буткевич в самом нача­ле их знакомства. Ведь издать свой сборник стихов Пушкин намеревался и готовился еще в 1819 году, во время или сразу после трагедии, разыгравшейся в доме Буткевичей и имев­шей скандальный резонанс в светском обществе Петербурга. Тогда ни к чему не обязывающее заглавие над стихотворе­нием надежно скрывало его истинный адресат. Спустя же шесть лет Катеньки Буткевич уже не было. В своем имении, в глуши Новгородской губернии жила графиня Екатерина Александровна Стройновская, и Пушкин, восстанавливая правду прошлого, решительно меняет «Экспромт» на «К.А.Б.***».
... Мы начинали этот рассказ с портрета Стройновской, написанного на рубеже 1830-х годов, в пору ее зрелости, после ряда томительных лет первого замужества. Но время донесло до нас и другое изображение - миниатюру, на кото­рой она запечатлена, вероятно, вскоре после свадьбы, то есть в 1819 - 1820 году. Миниатюра была опубликована Н.О. Лернером в первом выпуске журнала «Наша старина» за 1917 год, где он писал, что хранится она в семье двух сестер, урожденных Марковых, мать которых была крестни­цей Екатерины Александровны. Вторично эта миниатюра воспроизводилась уже в наше время в зарубежном каталоге и находилась в парижской коллекции Сержа Лифаря. Нам дорог именно этот портрет Стройновской, потому что такой она была, живя в родительском доме в Коломне у Покрова.
Такой знал ее Пушкин, посвятивший ей свой мадригал.

ПРООБРАЗ КАРЛЫ ЧЕРНОМОРА
За строкой «Руслана и Людмилы»
«Известно, - писал пушкинист Щеголев, - что Пушкин, отдавая в печать свои стихи, всегда старался уничтожить все намеки, которые могли бы помочь добраться до действи­тельности».
Так было и с несколькими строфами из IV песни «Руслана и Людмилы», исключенными им из текста поэмы при втором ее издании, в 1828 году. Какие же реалии читались в них? Чтобы ответить, заглянем в его жизнь, в декабрь 1818 года. Пушкин живет в доме родителей, на окраине Петербурга, в Старой Коломне. Его дни заполнены светской суетой, встречами с друзьями, легкомысленными и краткими сер­дечными увлечениями, участием в литературных сборищах, театром, творчеством. Причем творчеством, пожалуй, в по­следнюю очередь. За весь год написано всего лишь около двадцати стихотворений, да и то в большинстве эпиграмм, мелких набросков. Урывками продолжает создаваться «Рус­лан и Людмила».
18 декабря 1818 года Александр Тургенев пишет в Варшаву находящемуся там Петру Вяземскому: «... Сверчок (арза­масское прозвище Пушкина - Б.Б.) прыгает по бульвару и по б... „ Стихи свои едва писать успевает. Но при всем беспутном образе жизни его он кончает четвертую песню поэмы...».
Ох, уж этот беспутный образ жизни! Друзья вразумляют, Тургенев с Карамзиным нравоучениями замучили... А тут еще дома житья не стало. И все из-за кузины любезной, Екатерины Марковны. Казалось бы: сама стихи марает, все им написанное наизусть помнит, сестры Ольги подруга за­душевная, и на тебе - насплетничала матери о его сомнитель­ных знакомствах... И откуда только все знает?... Старая дева, гусар в юбке... Ну да ладно, он еще припомнит ей эти сплетни... Да кабы только это душу терзало! Ведь вся Ко­ломна, весь свет языки чешет. Еще бы! Такое событие, такой нонсенс! - одну из первых петербургских красавиц, девят­надцатилетнюю соседку его милую, Катрин Буткевичеву, просватали за старикашку-миллионера. Ему же уже за семь­десят!! Тургенев рассказывал, что на обеде у «жениха» толь­ко и разговору было, что о предстоящей свадьбе. И не стесняется развратник старый. Ведь он же, в сущности, про­сто купил Катюшу, как девку крепостную. Когда, бишь, они венчаются? Говорят, что в конце января... Вот тебе и Вале­риан Стройновский! А что он знает о нем? Ну, старик, граф, сенатор, миллионер, живет тут же рядом в Коломне... Что еще?
За окном зимнее петербургское утро. Пушкин лежит на постели в полосатом бухарском халате, на голове ермолка. Возле кровати - стол, на нем книги, бумаги. Он стремительно пишет, зачеркивает, кусает огрызок пера, снова пишет:
« Я каждый день, восстав от сна,
Благодарю сердечно бога
За то, что в наши времена
Волшебников не так уж много.
К тому же - честь и слава им! -
Женитьбы наши безопасны...
Их замыслы не так ужасны
Мужьям, девицам молодым...
Все к лучшему: теперь колдун
Иль магнетизмом лечит бедных,
И девушек худых и бледных,
Пророчит, издает журнал -
Дела достойные похвал!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18