Брат их отца, Степан Кириллович, был женат на княжне Щербатовой, имел от нее трех дочерей, среди которых первенство по красоте принад­лежало старшей, Марии Степановне (в замужестве Линеман). На фамильном портрете «она представлена бессмертным Кипренским отдыхающей после бала, с увяда­ющим цветком на нежного лубом корсаже». Судьба этого портрета, к сожалению, неизвестна. Все это еще раз под­тверждает, что великосветской родни Череповым было не занимать, а фамилия Щербатовых дает повод вспомнить об известном увлечении Лермонтова княгиней Щербатовой, породившем один из шедевров лирики поэта:
«На светские цепи
На блеск утомительного бала
Цветущие степи
Украйны она променяла»
«написано немало восторженных слов, но мы привели эти строки еще и потому, что далее пойдет речь о докумен­тально подтвержденном разговоре, вернее, рассказе, самого поэта о посещении им небольшого украинского имения Арсеньевых.
В упомянутых выше воспоминаниях А.В. Мещерского го­ворится о его встречах с поэтом в 1840 году. Вот что пишет мемуарист об одной из этих встреч: «В другой раз была серьезная беседа об интенсивном хозяйстве, о котором в настоящее время так много пишут в журналах и о чем тогда уже заботились. Лермонтов, который питал полное недове­рие и обнаруживал даже некоторое пренебрежение к сель­скому хозяйству, называя его ковырянием земли, сказал мам при этом, что сам недавно был в своем маленьком имении в Малороссии, откуда не получал никакого дохода. Его долготерпение, наконец, истощилось, и он поехал туда, чтобы лично убедиться в причине бездоходности имения. «Приезжаю, - говорит Лермонтов, - в деревню, призываю к себе хохла-приказчика, спрашиваю, отчего нет никакого дохода? Он говорит, что урожай был плохой, что пшеницу червь испортил, а гречиху солнце спалило. Ну, а спрашиваю, скотина что? - Скотина, говорит приказчик, ничего, благо­получно. - Ну, я спрашиваю, а куда же молоко девали? - На масло били, отвечает он. - А масло куда девали? - Продавали, говорит. - А деньги куда девали? - Соль, говорит, куповали. - А соль куда девали? - Масло солили. - Ну, а масло куда девали? - Продавали. - Ну, а деньги где? - Соль, говорит куповали!.. И так далее, и так далее. Не истинный ли это прототип всех ваших русских хозяйств? - сказал Лермонтов и прибавил: «Вот вам при этих условиях, не угодно ли завести интенсивное хозяйство!.. «Лермонтов хорошо говорил по-малорос­сийски и неподражаемо умел рассказывать малороссийские анекдоты...»
Эти воспоминания были впервые опубликованы в 1900 году. Тогда же, как приложение к ним, появились «Заметки к биографии Лермонтова» некоего А.И. Маркевича, кото­рый, говоря о том, где было это неизвестное имение Лермон­това, писал: Верстах в семи от моего родного села Смоши находится значительное местечко Переволочно (Полтав­ской губ. Прилуцкого уезда) на реке Удае. Почти при въезде в местечко, по Роменской дороге, расположена прекрасная усадьба, в которой дом ... и сохранился весьма старинный тенистый сад. Усадьба эта, а также известное число крестьян и десятин земли, принадлежала Арсеньевны, и я хорошо помню рассказы, что сюда наезжала некогда очень важная старая барыня, Арсеньева же; и это относится к 30-40 годам. Весьма соблазнительно думать, что именно здесь было име­ние, о котором упоминает князь А.В. Мещерский, не Лер­монтова, конечно, а его бабушки, которой он был единственным прямым наследником...» Мы привели эти выдержки не только как малоизвестные. Важным для нас является здесь то обстоятельство, что рас­стояние от усадьбы Арсеньевой до родового гнездовья Чере­повых - Грузского, где в те годы хозяйничала Анна Андреевна, составляло всего около ста верст, то есть не менее одного дня пути. И если предположить, что Лермон­тов приезжал в свое имение в конце 1830 -х годов, как это следует из его рассказа, допустим, весной или осенью 1839 года, то он вполне мог навестить своих однополчан, быть гостем на свадьбе того же Пищевича с их сестрой Варварой.
Все это еще требует поисков и уточнений. В заключение рассказанного, или, вернее, подсказанного портретом, най­денным среди мусора, добавим, что Андрей Леонтьевич Че­репов, умерший в 1881 году, к концу жизни был одинок, и его маленькое имение Землянка, вблизи Грузского, пере­шло к его племянникам Леонтию и Владимиру Николаеви­чам.
Наша старинная знакомая, о которой мы упоминали в начале рассказа, провела свои детские годы в Грузском. Не раз гостила она и в Землянке у своего двоюродного деда Владимира Николаевича. В одном из своих рассказов о впе­чатлениях тех лет она вспоминала, что в Землянке, в биль­ярдной, стояло два бильярда, один из которых был особенно любим ее дедом, он называл его почему-то (оттого и вреза­лось в память) бильярдом Мишеля. Какого Мишеля и поче­му, она не знала. Среди потомков Леонтия Кирилловича и Анны Андреевны Череповых не было никого, кто бы носил это имя...
...Надеемся, читатель не удивляется, казалось бы, неожи­данному экскурсу в биографию М.Ю. Лермонтова в нашей любительской пушкиниане хотя бы потому, что случайность - воистину лишь проявление необходимости. А также пото­му, что нас не может оставить равнодушными предположе­ние, что оба они посещали дом - «комод».
ВЕРА МОЛЧАЛЬНИЦА
Был жаркий июньский полдень, когда добрался я до де­ревни Сырково, что возле Новгорода, в паре километров от его северной окраины. Собственно, интересовала меня не сама деревня, ничем особенно не примечательная и почти слившаяся уже с городскими новостройками, а находивший­ся когда-то здесь Сырков женский монастырь, основанный еще во времена Ивана Грозного неким дьяком Федором Сырковым во исполнение данного им по какому-то случаю обета.
По пути сюда не устаешь любоваться красотой древнего города, с золотыми куполами его кремлевских соборов, бе­лоснежными храмами Ярославова дворища, окруженными зеленью газонов, многоцветьем ярких цветов на ухоженных клумбах, пестрыми, оживленными группами наших и ино­странных туристов, восхищающихся всей этой сказочной красотой, без конца щелкающих фотоаппаратами... Здесь же все было по-другому. Сюда не возят туристов, тут не увидишь их фешенебельных автобусов. Справа от пыльного, щербатого шоссе несколько деревенских улочек, полных разнообразия современного сельского зодчества от кирпич­ных коттеджей до перекошенных, зарывшихся в землю из­бушек в три крохотных оконца. А слева, за сельмагом и беспредельно унылыми, барачного вида домами, что тянутся вдоль дороги, на заросшем бурьяном и высокой травой пус­тыре находится... все, что осталось от монастыря, - обшар­панная, ставшая почти бесформенной громада бывшего Владимирского собора. Чуть дальше в столь же плачевном виде еще одна церковь, а правее - двухэтажное здание ке­лейного корпуса, смотрящего теперь на мир черной пусто­той выбитых окон. На нем нет даже таблички, такой, как те, что прибиты у дверей бывших храмов и на которых еще можно прочитать, что это - памятники архитектуры XVI века, охраняются государством и повреждение их карается законом. Вот такую грустную картину пришлось мне уви­деть в тот день и успокаивать себя тем, что просто не дотя­нулись еще сюда руки новгородских реставраторов, сумев­ших буквально из руин возродить свой Великий Новгород. Усмехнулся я тогда и по поводу своей наивной надежды отыскать здесь одну старую могилу, где в 1861 году была похоронена много лет жившая при монастыре таинственная Вера Молчальница. Упоминание об этой удивительной под­вижнице я встречал в нескольких старинных книгах, где, кстати, говорилось, что спустя немало лет после смерти над ее могилой служили панихиды, а многие и многие бого­мольцы искали и находили возле нее утешение своим духов­ным и физическим страданиям.
И решил я тогда пойти к людям, то есть перейти шоссе и попытаться разузнать что-либо у сельских старушек. На первой же улице спросил я встречного прохожего, где можно отыскать самую древнюю старушку, обязательно верующую и чтоб была еще в памяти. Ответ получил сразу же:
- Так это вам надо бабку Анисью поспрашать.
- А сколько ей?
- Да, верно, под сто.
- А живет где?
- Так вот за углом, направо третий дом, во дворе красный «Москвич» стоит, увидите.
Все так и оказалось. И дом красивый, ухоженный, и «Москвич» во дворе. Здесь же молодая пара с транзистором. Вошел в калитку, спрашиваю, дома ли бабушка Анисья? Молодые переглянулись, с опаской, как показалось, по­смотрели на меня, на болтающийся фотоаппарат. Девушка, подойдя к веранде, позвала:
- Баб, здесь бабушку Аню спрашивают.
Из дома вышла пожилая женщина, на вид лет за шестьде­сят, смуглая, худощавая, с тяжелым узлом волос на затылке.
- Вам бабушку Анисью? Ее нет, она на работе.
- Как на работе?
- Да так, она в церкви работает, только к вечеру будет, далеко это. А зачем она вам?
Я представился: корреспондент из Москвы, интересуюсь стариной, хотел спросить, не знает ваша бабушка чего-либо о Вере Молчальнице, не помнит ли, где была ее могила? Мария Лукинишна, так звали хозяйку дома, чуть помолча­ла, словно что-то взвешивая, потом просто сказала:
- Так у нас в деревне все местные, кто до войны здесь родился, все про Веру Молчальницу знают, и память ее чтут. И место, где могила ее была, знают, если хотите, пойдемте покажу?
Уже на улице она, усмехнувшись, добавила:
- Я здесь много лет депутатом райсовета была, сами пони­маете, приехали бы вы годков пять назад, вряд ли бы я вам что рассказала и показала, а теперь, слава Богу, время дру­гое, теперь можно. И ведь дело-то не в том, что эта Вера в монастыре жила, что в Бога верила, тогда ведь все верили, что обет молчания на себя до гроба наложила, как говорят, чужие или свои грехи искупить хотела. Нет, совсем не в этом, а в том, что очень людей она любила, жалела их и помогала каждому, чем могла, от души помогала... Вот на­род и помнит...
- А кто же была она, эта Вера, раньше, до монастыря, до всего этого? - спросил я.
- Так кто же знает? Скрыла она свое прошлое и тайну эту с собой унесла. Хотя разные люди по-разному рассказыва­ли... Вот, подождите, захватим с собой двух моих одноклас­сников, вот они, на скамеечке.
Мы проходили мимо дома, где на лавочке у забора сидели, покуривая, двое пожилых мужчин. Мария Лукинишна по­знакомила нас, объяснила, в чем дело. Оба охотно пошли с нами. Остановились против южной стены Владимирского собора. Один из мужчин, тот, что представился Иваном Михайловичем, уверенно направился к чуть выступающему из стены пилону с обитой внизу штукатуркой. Не доходя до него метра два, там, где гуща травы была сплошь покрыта белыми полевыми ромашками, стал, слегка топнул ногой. Обращаясь к своим друзьям-одноклассникам, спросил ут­верждающе:
- Здесь?
- Да, да, верно, здесь и была могила Молчальницы, - ска­зала Мария Лукинишна, - как сейчас помню, памятник стоял из черного камня в виде гроба на львиных лапах, и надпись была, и всегда цветов много. А помните, - продолжала она, - когда в тридцатые годы ломали звонницу, так большой
колокол сорвался и, упав, накрыл собой Верину могилу? Сам от удара треснул, но не распался и могилу сохранил. Об этом народ тогда много судачил.
- Ну, а куда же потом надгробие делось? - спросил я.
- Так это уже во время войны все порушили. Да разве только его? Здесь вокруг собора целое кладбище было: мо­гилы, плиты, памятники. Вот, рядом с могилой Молчальни­цы, тоже богатая могила была - игуменьи Александры. А сколько цветников кругом, сад фруктовый был, оранжерея зимняя... да мало ли чего. В трудные годы все пропало...
- Ну, это ты, Марья, зря, - перебил ее Иван Михайлович, - камень с Вериной могилы и теперь еще цел, не верите? Пойдемте, покажу.
Он повел нас к келейному корпусу, к одному из его углов, слегка осевшему в землю, отчего по образующим его стенам струились извилистые трещины. У основания угла темнела большая, заросшая бурьяном яма. Иван Михайлович спу­стился в нее, стал на колени и вырвал, примял густую зелень. В самой глубине, на уровне кирпичного фундамента ясно виднелся край черного полированного камня, уходящего под угол дома.
- Это когда здесь немцы стояли, перед их приходом от обстрела угол осел, так они его этим камнем с могилы Мол­чальницы укрепили, мне отец рассказывал, он сам видел, - добавил Иван Михайлович.
Уже идя обратно, я снова спросил, на этот раз уже у муж­чин, о том, кто же была -в миру Вера Молчальница?
-Да всякое рассказывали, одни, что просто нищенка бла­женная. Другие что, наоборот, из очень богатых, из помещиков, грехи здесь замаливала, а некоторые старики и подавно говорили, что это царица Елизавета, жена Алексан­дра Первого. Что когда он помер, она следом все так сделала, будто тоже умерла, а вместо себя другую покойницу подста­вила, сама же здесь в монастыре зачем-то скрывалась и даже молчальницей стала, чтоб случаем не проговориться. Ну, да в это мало кто верил.
Выйдя на шоссе, мы подошли к остановке автобуса. Я сердечно поблагодарил своих провожатых, мы расстались, и час спустя я снова был в Новгороде.
Должен признаться, что, расспрашивая местных старожи­лов о том, кто была эта женщина, я умышленно допустил маленькую хитрость, сделав вид, что плохо знаком с ее историей. Мне интересно было выяснить, что знают о ней, и знают ли что-либо вообще, сегодняшние жители деревни Сырково, если - да, то насколько трансформировались в народной памяти связанные с этой историей легенды. В остальном же, наверно, только мне и довелось за последние шестьдесят лет с возможной полнотой попытаться просле­дить жизнь этой Молчальницы, обобщить то немногое, что сохранилось о ней в книгах, в воспоминаниях современни­ков.
Этот интерес объясняется не только ее действительно необычной от рождения и до смерти судьбой, но, главное, тем, что волею исторической случайности, как ее семья, так, возможно, и она сама, находились в числе ближайшего ок­ружения Пушкина в годы его петербургской юности и тем, что это обстоятельство на сегодня совершенно не нашло отражения в литературе о жизни поэта.
Так кто же была в действительности Вера Молчальница? Прежде чем рассказать о том, что доподлинно известно о ее жизни, остановимся в нескольких словах на сохранившемся, как оказалось, до наших дней предании о тождестве ее с императрицей Елизаветой Алексеевной. Начало ему было положено почти одновременно с возникновением легенды о старце Федоре Кузьмиче, под именем которого, инсцениро­вав свою смерть, якобы скрывался Александр Первый, ре­шивший таким образом отказаться от власти и подвижнической, праведной жизнью, молитвой и кротостью искупить грех участия в убийстве своего отца Павла I. А поскольку императрица умерла всего через полгода после кончины мужа, то вскоре возникла легенда, что и она, по­следовав его примеру, организовала свою ложную смерть и похороны, а затем тоже «удалилась от мира». В подтверж­дение приводились рассказы о странных обстоятельствах ее смерти в городе Белеве, на пути из Таганрога в Петербург, о появлении затем в Сибири, в Томском округе, таинствен­ной странницы, в которой речь и манеры выдавали особу из высшего общества. Реальным же подтверждением этому и подобным рассказам послужило действительное появление уже в новгородской губернии, в середине 1830-х годов, а затем в Новгородском женском Сырковом монастыре (с начала 40-х годов) некой, как она себя называла, девицы Веры Александровны, принявшей обет молчания и, как считалось, так и не открывшей тайну своего истинного проис­хождения. Эта тайна была, вероятно, известна только гра­фине Анне Алексеевне Орловой-Чесменской, «духовной до­чери» пресловутого архимандрита Фотия, всячески покровительствовавшей Молчальнице. Сама же Вера Алек­сандровна лишь письменно отвечала: «Я - прах земли, но родители мои были так богаты, что я горстями выносила золото для раздачи бедным, а крещена я на Белых Берегах». Как правильно рассказывали мне в Сыркове, ее могила находилась рядом с могилой игуменьи Александры (в миру Шубиной), бывшей крестной матерью императрицы Елиза­веты Алексеевны, что тоже способствовало утверждению легенды. На надгробии Молчальницы была надпись: «Здесь погребено тело возлюбившей Господа всею крепо­стью души своея и ЕМУ ЕДИНОМУ ИЗВЕСТНОЙ рабы Божией Веры, скончавшейся в 1861 году мая 6-го дня, в шесть часов вечера, жившей в сей обители более 20 лет в затворе и строгом молчании, молитву, кротость, смирение, истинную любовь ко Господу и сострадание к ближним со­хранившей до гроба и мирно предавшей дух свой Господу». Любопытные воспоминания, не лишенные, правда, излиш­него вымысла, оставил о Вере Молчальнице некто граф М.В. Толстой, путешествовавший в середине прошлого века по российским монастырям. Его записки были опубликова­ны в журнале «Русский Архив» за 1881 год. Вот что он писал: «В шести верстах к северу от Новгорода находится женский Сырков монастырь, окруженный со всех сторон лесами и болотами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18