Это подтверждается записью К5 в метрической книге Покровской церкви от 29 января 1819 года: «Господин тайный советник и разных орденов кавалер граф Валериан Стройновский венчался с дочерью г. генерал-лейтенанта Александра Дмитриевича Буткевича девицей Екатериной Александровной...» (См. заметку Н. Жуковой в газете «Вечерний Ленинград» от 4.04.85г.). Совершенно непонятно, почему В. Кунин, упомянув затем наш очерк, публиковавшийся в «Литературной России» N»47,1985г., приписывает нам предположение, что приведенные в нем строки из поэмы «Езерский» мы считаем посвященными Стройновской. Ничего подобного из текста «Мадригала» не следует. Строфа из «Езерского» приведена лишь как косвенное подтверждение выдвинутой гипотезы. Здесь же читаем: «К ней же (Стройновской - Б.Б.) Б. Матвеевский (псевдоним автора «Мадригала» - Б.Б.) относит и четверостишие 1820 (?) года «К.А.Б.***» (предполагается - Катерине Александровне Буткевич). Однако убедительных подтверждений этой версии пока нет. Да и в 1820 году Катенька Буткевич уже три года как была Екатериной Александровной Стройновской». Прежде всего, непонятно, почему В.Кунин относит мадригал «К.А.Б.» к 1820 году, а не к 1817-му? М. Цявловский датирует его интервалом времени между июнем 1817 и ноябрем 1819 гг., Н. Лернер и П. Ефимов склонны были относить его к раннему послелицейскому периоду, то есть к началу 1817 года. Более точной датировки «Мадригал» не имеет. Затем - В.Кунин снова повторяет свою ошибку о времени замужества Стройновской: в 1820 году она была замужем всего год, а не три. Любопытно также узнать, откуда у автора очерка информация о любви Стройновского к сочинению стихов по-польски с латино-французскими примесями? Маевский упоминает только о его трудах по политической экономии, имея в виду уже упомянутую книгу и трактат в 4-х частях «Всеобщая экономия народов...», СПБ, 1817 г. Других его сочинений мы не знаем.
Кунин: «Впоследствии, когда, разорившись, он жил в деревне... До бедности было, конечно, далеко, но петербургское изобилие все же осталось в прошлом...» О каком разорении или «далекой, но бедности» может идти речь, когда, даже продав один из двух своих петербургских домов с картинной галереей и статуей Кановы и заплатив миллион долга, Стройновский оставался владельцем 7000 душ крепостных мужского пола в своих западноукраинских имениях и 2000 душ, купленных им в Новгородской губернии, и построенного там каменного дома? В конце очерка о Стройновском Кунин пишет, что по смерти первого мужа она через год вышла замуж за Ельпидифора Антиоховича Зурова, и далее дает цитату: «Побьюсь об заклад, что ее соблазнило имя - иначе как объяснить ее брак? Женщина сорока лет, богатая, независимая...» Здесь все правильно, только это не шутливый разговор сестры Стройновской, а письмо Ольги Сергеевны Павлищевой, сестры Пушкина, к мужу П.И. Павлищеву. И, в заключение, еще об одной маленькой ошибке. Дочь Стройновских О.В. Багратион-Имеретинская умерла за границей, в Марселе, но не в 1852, а в 1853 году. Это указано на ее надгробии в Александро-Невской лавре в Ленинграде.
Уточнение даже косвенных фактов, касающихся жизни и творчества гения, представляется нам делом в высшей степени нравственным. Вот отчего, думается, столь фундаментальное здание возвела пушкинистика - как профессиональная, так и любительская, - и конца этому долгострою, видно, не бывать. Это тот редкий случай, когда мы искренне говорим: и слава Богу, что не бывать! Наш следующий очерк - об одном таком косвенном факте, анализ которого обогащает ощущения и приводит к мысли о закономерности случайностей. Впрочем, как уже доводилось писать, судите сами.
«ХОТЯ КРУПИЦУ МОГ НАЙТИ»
Этот портрет был найден несколько лет назад, на помойке, во дворе московского дома N»31 по улице Чернышевского. Замызганный грязью край паспарту с потускневшим золотым тиснением торчал среди груды выброшенного хлама. Проходивший мимо студент Станислав Будник извлек его из кучи мусора и замер от неожиданности. На не пощаженном временем, местами безвозвратно стертом акварельном портрете была изображена еще молодая женщина с удивительно живым, выразительным лицом. Чуть улыбаясь, она, словно с благодарностью, смотрела на своего «избавителя» большими карими глазами. Пышное, с кружевным воротником, серо-голубое платье, нарядный чепец с длинными лентами говорили о временах давно прошедших. В левом нижнем углу под слоем грязи угадывались несколько полустертых слов.
Дома Станислав показал свою находку сестре, а немного спустя в их адрес пришло письмо: «Глубокоуважаемая Софья Владимировна! Государственный музей А.С. Пушкина благодарит Вас за портрет княжны Трубецкой работы А. Рокштуля (бумага, акварель, 1835г.). Мы надеемся, что нам удастся отреставрировать портрет, обнаруженный Вами столь неожиданным образом».
Затем в газете «Вечерняя Москва» появилась небольшая заметка под интригующим названием «Загадка акварельного портрета». Кроме уже рассказанного, в нем говорилось, что найденный портрет принадлежит кисти известного в России акварелиста, академика миниатюрной живописи Алоиза Петровича Рокштуля (1798 - 1877гг.)» учившегося и работавшего в Петербурге. Чуть ниже его автографа, обнаруженного на портрете, уже другим почерком указывалось, что изображенная дама - жена некоего Леонтия Кирилловича Черепова, урожденная княжна Трубецкая. Далее в заметке вполне логично связывалось место нахождения портрета с домом N 22, что на другой стороне той же улицы, хорошо известным любителям московской старины под названием дома -«комода» князей Трубецких, одной из достопримечательностей не только улицы, но и всей Москвы, построенным неизвестным зодчим школы Растрелли в конце 1760-х годов, редким для Москвы образцом елизаветинского барокко.
Поскольку в начале прошлого века хозяином этого дома был князь Иван Дмитриевич Трубецкой, приходившийся троюродным братом Сергею Львовичу Пушкину, который, как известно, возил сюда на детские танцевальные вечера своего маленького сына Сашу и дочку Ольгу, и поскольку потом, спустя много лет, Пушкин снова бывал в этом доме, то, естественно, у нас возникало предположение о возможной, но пока еще не выясненной, связи между найденным портретом и Пушкиным. Эта версия, безусловно, заслуживает внимания. Среди окружения Пушкина известен целый ряд более или менее близких ему людей - представителей многочисленной фамилии Трубецких. К сожалению, далеко не все они знакомы нам, так сказать, «лично», по портретам, миниатюрам, рисункам, и понятно, сколь интересна здесь каждая новая находка.
Но на портрете не просто княжна Трубецкая. Эта женщина была в 1835 году супругой некого Леонтия Кирилловича Черепова. Кто же он, этот Черепов? Среди двух с половиной тысяч лиц, упомянутых в книге Л.А.Черейского «Пушкин и его окружение», такой фамилии нет. Возможно, что разгадка семейных тайн обаятельной княжны так и осталась бы до поры до времени на совести дотошных пушкинистов, если бы не попала та «Вечерка» в руки одной старинной нашей знакомой. Прочитав заметку о найденном портрете, она сказала:
- Ну, что ж, это, конечно, очень интересно. Удивительно необычны бывают порой судьбы вещей. И предположения вполне обоснованы. Здесь только одно неверно. Леонтий Кириллович Черепов никогда не был женат на княжне Трубецкой.
И потом, в ответ на недоуменные вопросы и сомнения, сказала со свойственной в отношении давно прошедшего возрастной категоричностью:
- Уж позвольте мне лучше знать, на ком был женат мой прапрадедушка.
Затем добавила:
- Жена Леонтия Кирилловича Черепова, действительно, была княжеского рода, она приходилась бабушкой моему дедушке, но только она была не Трубецкая, а какой-то иной фамилии, но вот какой - не помню.
- Но, может быть, это другой Черепов?
- Нет, другого Леонтия Кирилловича Черепова в те годы в России не было. Позже был - внук этого первого, а больше не было.
Этот разговор, однозначность утверждения, основанного на воспоминаниях почти столетней давности, хотя и вызывали сомнения, но, тем не менее, зародили мысль начать поиск, попробовать найти документальное подтверждение этому зыбкому воспоминанию.
Вскоре, благодаря любезному содействию работников Центрального исторического архива, в наших руках оказалась микрофильмокопия так называемого «Дела о дворянстве Череповых» из фонда Сенатского Департамента герольдии. Затем, на основании этих документов, была составлена поколенная роспись рода Череповых. И, действительно, среди внесенных в нее ста пятидесяти имен оказалось только два Леонтия Кирилловича. Интересующий нас (то есть старший) был в 1830-х годах отставным гвардии ротмистром, владельцем богатого родового имения Череповых - села Грузское Путивльского уезда Курской губернии. В 1809 году он женился на восемнадцатилетней девушке, соседке по имению, «Анне князя Андрея Мещерского дочери». Так вот, значит, все-таки не Трубецкая, а Мещерская.
Дальше все было проще. Из родословной Мещерских узнаем, что отцом нашей героини был отставной секунд-майор, помещик Тимского уезда той же Курской губернии князь Андрей Никитич Мещерский. Что же касается ошибочной подписи под се портретом, то здесь тоже все вполне объяснимо. Дело в том, что представители этих двух титулованных фамилий не раз вступали между собой в кровное родство. Достаточно привести лишь два тому примера. В воспоминаниях Л.В. Мещерского, написанных в конце прошлого века, говорится, что его отец получил в наследство от матери своей, рожденной княжны Трубецкой, имение в той же Курской губернии, а его дядя Н.И. Мещерский женился на Александре Ивановне Трубецкой, дочери Ивана Дмитриевича, который был владельцем того самого дома «комода», рядом с которым и был найден портрет. Ну, и так далее. Поэтому, вероятнее всего, тот, кто написал эти несколько слов, сделал это позднее создания самого портрета. Этот кто-то точно знал, что на нем изображена супруга Л.К. Черепова, а потом добавил «урожденная княжна Трубецкая» и тут ошибся, вернее, просто напутал. Ведь, действительно, пойди, упомни всех этих бесконечных родственников, княжен и князей, столь часто женившихся друг на друге. Казалось бы, тут можно поставить точку. Портрет атрибутирован. Среди знакомых Пушкина разных Мещерских было не намного меньше, чем Трубецких, и поле деятельности для пушкинистов открыто. Но... оказалось, что все рассказанное - это только половина той тайны, что была найдена среди мусора и хлама.
Вернемся ненадолго в семью Череповых. Анна Андреевна подарила мужу семерых детей: пятерых сыновей и двух дочерей. Поскольку и отец их, и дед служили в кавалерии, то и четверо старших сыновей решили пойти в гусары. Все они поочередно поступали в Петербургскую школу гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров. Первым в 1827 году поступил в нее старший сын Кирилл и, проучившись два года, был выпущен в Лейб-гвардии Гусарский полк. В этом полку он прослужил до октября 1841 года. Александр и Андрей поступили в ту же школу одновременно, в 1832 году, и десятым выпуском 22 ноября 1834 года были выпущены корнетами опять же в Гусарский полк. Третьим, вместе с ними, был направлен в тот же полк их товарищ по школе, и даже по спальне в ней, Михаил Лермонтов. Сразу оговоримся: этот факт не нов. Впервые о том, что вместе с Лермонтовым были произведены в офицеры и служили в Гусарском полку братья Череповы, писал еще в 1873 году дальний родственник поэта М.Н. Лонгинов. Интересно другое. В «Лермонтовской энциклопедии» 1981 года читаем: «Череповы Александр и Андрей Леонтьевичи, братья, сокурсники Лермонтова по школе юнкеров, зачислены в полк одновременно с ним. Портрет одного из Череповых работы А.И. Клюндера - в Эрмитаже». Следовательно, за прошедший век, кроме отчества, ничего нового, касающегося этих двух сокурсников и однополчан поэта, в течение шести лет проживших и прослуживших с ним бок о бок, возможно, бывших для него членами «кружка родного», найдено не было. Впрочем, нет. В справочном аппарате энциклопедии есть ссылка на воспоминания В.В. Боборыкина «Три встречи с Лермонтовым». Здесь, после рассказа о поступлении автора в школу юнкеров, говорится: «... Это было так: Лермонтов, Лярский, Тизенгаузен и братья Череповы, как выпускные, с присоединением к ним проворного В.В. Энгельгардта, составляли по вечерам так называемый ими «Нумидийский эскадрон», в котором, плотно взявши друг друга за руки, быстро скользили по паркету легко-кавалерийской камеры, сбивая с ног попадавшихся им навстречу новичков...» И еще одно. Литературовед Л.И. Прокопенко в статье «Братья Череповы, однополчане и друзья Лермонтова» настойчиво и не без оснований писал о необходимости искать личные и фамильные архивы Череповых, которые «наверняка имели у себя рисунки, автографы стихов, рукописи прозы, может быть, даже письма поэта...» Вот, собственно, и все, что было написано о Череповых в связи с Лермонтовым. Но это - было. А теперь, когда благодаря найденному портрету мы знаем, что Анна Андреевна была в Петербурге в середине 1830-х годов? Что может добавить этот, казалось бы незначительный, факт к уже известной нам информации о возможных связях Лермонтова с ее сыновьями? Совершенно понятен повод ее приезда в столицу. Старший сын служит в полку, в Царском Селе. Двое младших только что окончили школу, тоже будут в полку, они еще так молоды, столько соблазнов кругом, а гусарский полк издавна славится своими пирушками, азартной карточной игрой, шумной, разгульной жизнью. Большинство офицеров богаты, сорят деньгами. «Здесь нужен глаз да глаз. Вот бабка Арсеньева, как только ее Мишенька поступил в школу, так и сама в Петербург приехала и живет тут уже третий год. Теперь же, когда внук тоже в полку корнетом, то по десять тысяч на год ему положила на представительство. Ну да и Череповы не из бедных. И родни влиятельной, связей нужных немало. Хоть родня и не близкая, а все ж своя, разве можно родством не считаться?»
Но на какое же родство рассчитывала Анна Андревна? Прежде всего, конечно, на Мещерских, на кузенов своих по дядюшке троюродному, московскому князю Ивану Сергеевичу. «Вот, к примеру, кузен Петр Иванович, уже семь лет как на Екатерине Карамзиной женат, или братец его Николай Иванович, скоро в подполковники выйдет, к Сашеньке Трубецкой сватается. Опять же - у Карамзиных свои люди. Да всех и не перечтешь. А в полку? Кирилл сам скоро выгодно женится, земляку своему Платоше Пищевичу, тому, что в дочку Варвару влюблен, помог в свой полк перейти, теперь и адъютантом при генерале Клейнмихеле сделан. Ну, да здесь не обошлось без помощи Огарева Николая Александровича. Это он, наверно по просьбе Кирилла, Пищевичу спротежировал.
Небось и супруга генерала, Клеопатра Петровна, словечко замолвила. Впрочем, ей и сам бог велел. Ведь она - из Ильинских, тех, что Череповым свояками и соседями по губернии доводятся...» Остановим на этом возможные соображения Анны Андреевны, что заполняли ее мысли по приезде в Петербург, может быть, в то самое время, в те часы, когда Алоиз Петрович Рокштуль в гостиной Карамзиных или Мещерских писал с нее наш портрет. И не думала она тогда, что спустя полтораста лет протянется от ее портрета незримая, пусть косвенно, но реальная нить, связывающая ее сыновей с именем не только Лермонтова, но и Пушкина. Ведь почти все промелькнувшие в ее мыслях имена мы находим теперь в научной литературе, посвященной этим гениям русской поэзии. Так, в книге Л.А.Черейского указывается, что Пушкин был знаком не только с самим Клейнмихелем, но и с его женой Клеопатрой Петровной. Николай Александрович Огарев (крестный отец внуков Анны Андреевны) - однополчанин и приятель близкого друга Пушкина А.О. Россета. В 1833 году Пушкин писал жене из Болдина: «Кто же еще за тобой ухаживает, кроме Огарева?...» Платон Пищевич (муж одной из ее дочерей) - с 1836 года поручик Гусарского полка, знакомый Карамзиных и, по-видимому, Пушкина. Многочисленные знакомства Карамзиных и их ближайших друзей с офицерами гвардейских полков, представляющими, в основном, самые аристократические фамилии, широко известны. Достаточно сказать, что из 43-х офицеров Гусарского полка (в октябре 1838 года) более 30 были знакомы Карамзиным, бывали у них в гостях, в разное время общались с Пушкиным, дружили с Лермонтовым. Однако, кроме приведенных воспоминаний Боборыкина и несмотря на все сказанное, мы не знаем в этой связи ни одного упоминания о Череповых. Трудно сказать, является ли это «роковой» случайностью или же отражает прекращение в силу каких-то причин дальнейших, после школы, близких контактов и связей. Казалось бы, братья Череповы соответствовали всем требованиям, предъявляемым к офицерам гвардии. Они были богаты, родственными узами близки к самым знатным фамилиям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18
Кунин: «Впоследствии, когда, разорившись, он жил в деревне... До бедности было, конечно, далеко, но петербургское изобилие все же осталось в прошлом...» О каком разорении или «далекой, но бедности» может идти речь, когда, даже продав один из двух своих петербургских домов с картинной галереей и статуей Кановы и заплатив миллион долга, Стройновский оставался владельцем 7000 душ крепостных мужского пола в своих западноукраинских имениях и 2000 душ, купленных им в Новгородской губернии, и построенного там каменного дома? В конце очерка о Стройновском Кунин пишет, что по смерти первого мужа она через год вышла замуж за Ельпидифора Антиоховича Зурова, и далее дает цитату: «Побьюсь об заклад, что ее соблазнило имя - иначе как объяснить ее брак? Женщина сорока лет, богатая, независимая...» Здесь все правильно, только это не шутливый разговор сестры Стройновской, а письмо Ольги Сергеевны Павлищевой, сестры Пушкина, к мужу П.И. Павлищеву. И, в заключение, еще об одной маленькой ошибке. Дочь Стройновских О.В. Багратион-Имеретинская умерла за границей, в Марселе, но не в 1852, а в 1853 году. Это указано на ее надгробии в Александро-Невской лавре в Ленинграде.
Уточнение даже косвенных фактов, касающихся жизни и творчества гения, представляется нам делом в высшей степени нравственным. Вот отчего, думается, столь фундаментальное здание возвела пушкинистика - как профессиональная, так и любительская, - и конца этому долгострою, видно, не бывать. Это тот редкий случай, когда мы искренне говорим: и слава Богу, что не бывать! Наш следующий очерк - об одном таком косвенном факте, анализ которого обогащает ощущения и приводит к мысли о закономерности случайностей. Впрочем, как уже доводилось писать, судите сами.
«ХОТЯ КРУПИЦУ МОГ НАЙТИ»
Этот портрет был найден несколько лет назад, на помойке, во дворе московского дома N»31 по улице Чернышевского. Замызганный грязью край паспарту с потускневшим золотым тиснением торчал среди груды выброшенного хлама. Проходивший мимо студент Станислав Будник извлек его из кучи мусора и замер от неожиданности. На не пощаженном временем, местами безвозвратно стертом акварельном портрете была изображена еще молодая женщина с удивительно живым, выразительным лицом. Чуть улыбаясь, она, словно с благодарностью, смотрела на своего «избавителя» большими карими глазами. Пышное, с кружевным воротником, серо-голубое платье, нарядный чепец с длинными лентами говорили о временах давно прошедших. В левом нижнем углу под слоем грязи угадывались несколько полустертых слов.
Дома Станислав показал свою находку сестре, а немного спустя в их адрес пришло письмо: «Глубокоуважаемая Софья Владимировна! Государственный музей А.С. Пушкина благодарит Вас за портрет княжны Трубецкой работы А. Рокштуля (бумага, акварель, 1835г.). Мы надеемся, что нам удастся отреставрировать портрет, обнаруженный Вами столь неожиданным образом».
Затем в газете «Вечерняя Москва» появилась небольшая заметка под интригующим названием «Загадка акварельного портрета». Кроме уже рассказанного, в нем говорилось, что найденный портрет принадлежит кисти известного в России акварелиста, академика миниатюрной живописи Алоиза Петровича Рокштуля (1798 - 1877гг.)» учившегося и работавшего в Петербурге. Чуть ниже его автографа, обнаруженного на портрете, уже другим почерком указывалось, что изображенная дама - жена некоего Леонтия Кирилловича Черепова, урожденная княжна Трубецкая. Далее в заметке вполне логично связывалось место нахождения портрета с домом N 22, что на другой стороне той же улицы, хорошо известным любителям московской старины под названием дома -«комода» князей Трубецких, одной из достопримечательностей не только улицы, но и всей Москвы, построенным неизвестным зодчим школы Растрелли в конце 1760-х годов, редким для Москвы образцом елизаветинского барокко.
Поскольку в начале прошлого века хозяином этого дома был князь Иван Дмитриевич Трубецкой, приходившийся троюродным братом Сергею Львовичу Пушкину, который, как известно, возил сюда на детские танцевальные вечера своего маленького сына Сашу и дочку Ольгу, и поскольку потом, спустя много лет, Пушкин снова бывал в этом доме, то, естественно, у нас возникало предположение о возможной, но пока еще не выясненной, связи между найденным портретом и Пушкиным. Эта версия, безусловно, заслуживает внимания. Среди окружения Пушкина известен целый ряд более или менее близких ему людей - представителей многочисленной фамилии Трубецких. К сожалению, далеко не все они знакомы нам, так сказать, «лично», по портретам, миниатюрам, рисункам, и понятно, сколь интересна здесь каждая новая находка.
Но на портрете не просто княжна Трубецкая. Эта женщина была в 1835 году супругой некого Леонтия Кирилловича Черепова. Кто же он, этот Черепов? Среди двух с половиной тысяч лиц, упомянутых в книге Л.А.Черейского «Пушкин и его окружение», такой фамилии нет. Возможно, что разгадка семейных тайн обаятельной княжны так и осталась бы до поры до времени на совести дотошных пушкинистов, если бы не попала та «Вечерка» в руки одной старинной нашей знакомой. Прочитав заметку о найденном портрете, она сказала:
- Ну, что ж, это, конечно, очень интересно. Удивительно необычны бывают порой судьбы вещей. И предположения вполне обоснованы. Здесь только одно неверно. Леонтий Кириллович Черепов никогда не был женат на княжне Трубецкой.
И потом, в ответ на недоуменные вопросы и сомнения, сказала со свойственной в отношении давно прошедшего возрастной категоричностью:
- Уж позвольте мне лучше знать, на ком был женат мой прапрадедушка.
Затем добавила:
- Жена Леонтия Кирилловича Черепова, действительно, была княжеского рода, она приходилась бабушкой моему дедушке, но только она была не Трубецкая, а какой-то иной фамилии, но вот какой - не помню.
- Но, может быть, это другой Черепов?
- Нет, другого Леонтия Кирилловича Черепова в те годы в России не было. Позже был - внук этого первого, а больше не было.
Этот разговор, однозначность утверждения, основанного на воспоминаниях почти столетней давности, хотя и вызывали сомнения, но, тем не менее, зародили мысль начать поиск, попробовать найти документальное подтверждение этому зыбкому воспоминанию.
Вскоре, благодаря любезному содействию работников Центрального исторического архива, в наших руках оказалась микрофильмокопия так называемого «Дела о дворянстве Череповых» из фонда Сенатского Департамента герольдии. Затем, на основании этих документов, была составлена поколенная роспись рода Череповых. И, действительно, среди внесенных в нее ста пятидесяти имен оказалось только два Леонтия Кирилловича. Интересующий нас (то есть старший) был в 1830-х годах отставным гвардии ротмистром, владельцем богатого родового имения Череповых - села Грузское Путивльского уезда Курской губернии. В 1809 году он женился на восемнадцатилетней девушке, соседке по имению, «Анне князя Андрея Мещерского дочери». Так вот, значит, все-таки не Трубецкая, а Мещерская.
Дальше все было проще. Из родословной Мещерских узнаем, что отцом нашей героини был отставной секунд-майор, помещик Тимского уезда той же Курской губернии князь Андрей Никитич Мещерский. Что же касается ошибочной подписи под се портретом, то здесь тоже все вполне объяснимо. Дело в том, что представители этих двух титулованных фамилий не раз вступали между собой в кровное родство. Достаточно привести лишь два тому примера. В воспоминаниях Л.В. Мещерского, написанных в конце прошлого века, говорится, что его отец получил в наследство от матери своей, рожденной княжны Трубецкой, имение в той же Курской губернии, а его дядя Н.И. Мещерский женился на Александре Ивановне Трубецкой, дочери Ивана Дмитриевича, который был владельцем того самого дома «комода», рядом с которым и был найден портрет. Ну, и так далее. Поэтому, вероятнее всего, тот, кто написал эти несколько слов, сделал это позднее создания самого портрета. Этот кто-то точно знал, что на нем изображена супруга Л.К. Черепова, а потом добавил «урожденная княжна Трубецкая» и тут ошибся, вернее, просто напутал. Ведь, действительно, пойди, упомни всех этих бесконечных родственников, княжен и князей, столь часто женившихся друг на друге. Казалось бы, тут можно поставить точку. Портрет атрибутирован. Среди знакомых Пушкина разных Мещерских было не намного меньше, чем Трубецких, и поле деятельности для пушкинистов открыто. Но... оказалось, что все рассказанное - это только половина той тайны, что была найдена среди мусора и хлама.
Вернемся ненадолго в семью Череповых. Анна Андреевна подарила мужу семерых детей: пятерых сыновей и двух дочерей. Поскольку и отец их, и дед служили в кавалерии, то и четверо старших сыновей решили пойти в гусары. Все они поочередно поступали в Петербургскую школу гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров. Первым в 1827 году поступил в нее старший сын Кирилл и, проучившись два года, был выпущен в Лейб-гвардии Гусарский полк. В этом полку он прослужил до октября 1841 года. Александр и Андрей поступили в ту же школу одновременно, в 1832 году, и десятым выпуском 22 ноября 1834 года были выпущены корнетами опять же в Гусарский полк. Третьим, вместе с ними, был направлен в тот же полк их товарищ по школе, и даже по спальне в ней, Михаил Лермонтов. Сразу оговоримся: этот факт не нов. Впервые о том, что вместе с Лермонтовым были произведены в офицеры и служили в Гусарском полку братья Череповы, писал еще в 1873 году дальний родственник поэта М.Н. Лонгинов. Интересно другое. В «Лермонтовской энциклопедии» 1981 года читаем: «Череповы Александр и Андрей Леонтьевичи, братья, сокурсники Лермонтова по школе юнкеров, зачислены в полк одновременно с ним. Портрет одного из Череповых работы А.И. Клюндера - в Эрмитаже». Следовательно, за прошедший век, кроме отчества, ничего нового, касающегося этих двух сокурсников и однополчан поэта, в течение шести лет проживших и прослуживших с ним бок о бок, возможно, бывших для него членами «кружка родного», найдено не было. Впрочем, нет. В справочном аппарате энциклопедии есть ссылка на воспоминания В.В. Боборыкина «Три встречи с Лермонтовым». Здесь, после рассказа о поступлении автора в школу юнкеров, говорится: «... Это было так: Лермонтов, Лярский, Тизенгаузен и братья Череповы, как выпускные, с присоединением к ним проворного В.В. Энгельгардта, составляли по вечерам так называемый ими «Нумидийский эскадрон», в котором, плотно взявши друг друга за руки, быстро скользили по паркету легко-кавалерийской камеры, сбивая с ног попадавшихся им навстречу новичков...» И еще одно. Литературовед Л.И. Прокопенко в статье «Братья Череповы, однополчане и друзья Лермонтова» настойчиво и не без оснований писал о необходимости искать личные и фамильные архивы Череповых, которые «наверняка имели у себя рисунки, автографы стихов, рукописи прозы, может быть, даже письма поэта...» Вот, собственно, и все, что было написано о Череповых в связи с Лермонтовым. Но это - было. А теперь, когда благодаря найденному портрету мы знаем, что Анна Андреевна была в Петербурге в середине 1830-х годов? Что может добавить этот, казалось бы незначительный, факт к уже известной нам информации о возможных связях Лермонтова с ее сыновьями? Совершенно понятен повод ее приезда в столицу. Старший сын служит в полку, в Царском Селе. Двое младших только что окончили школу, тоже будут в полку, они еще так молоды, столько соблазнов кругом, а гусарский полк издавна славится своими пирушками, азартной карточной игрой, шумной, разгульной жизнью. Большинство офицеров богаты, сорят деньгами. «Здесь нужен глаз да глаз. Вот бабка Арсеньева, как только ее Мишенька поступил в школу, так и сама в Петербург приехала и живет тут уже третий год. Теперь же, когда внук тоже в полку корнетом, то по десять тысяч на год ему положила на представительство. Ну да и Череповы не из бедных. И родни влиятельной, связей нужных немало. Хоть родня и не близкая, а все ж своя, разве можно родством не считаться?»
Но на какое же родство рассчитывала Анна Андревна? Прежде всего, конечно, на Мещерских, на кузенов своих по дядюшке троюродному, московскому князю Ивану Сергеевичу. «Вот, к примеру, кузен Петр Иванович, уже семь лет как на Екатерине Карамзиной женат, или братец его Николай Иванович, скоро в подполковники выйдет, к Сашеньке Трубецкой сватается. Опять же - у Карамзиных свои люди. Да всех и не перечтешь. А в полку? Кирилл сам скоро выгодно женится, земляку своему Платоше Пищевичу, тому, что в дочку Варвару влюблен, помог в свой полк перейти, теперь и адъютантом при генерале Клейнмихеле сделан. Ну, да здесь не обошлось без помощи Огарева Николая Александровича. Это он, наверно по просьбе Кирилла, Пищевичу спротежировал.
Небось и супруга генерала, Клеопатра Петровна, словечко замолвила. Впрочем, ей и сам бог велел. Ведь она - из Ильинских, тех, что Череповым свояками и соседями по губернии доводятся...» Остановим на этом возможные соображения Анны Андреевны, что заполняли ее мысли по приезде в Петербург, может быть, в то самое время, в те часы, когда Алоиз Петрович Рокштуль в гостиной Карамзиных или Мещерских писал с нее наш портрет. И не думала она тогда, что спустя полтораста лет протянется от ее портрета незримая, пусть косвенно, но реальная нить, связывающая ее сыновей с именем не только Лермонтова, но и Пушкина. Ведь почти все промелькнувшие в ее мыслях имена мы находим теперь в научной литературе, посвященной этим гениям русской поэзии. Так, в книге Л.А.Черейского указывается, что Пушкин был знаком не только с самим Клейнмихелем, но и с его женой Клеопатрой Петровной. Николай Александрович Огарев (крестный отец внуков Анны Андреевны) - однополчанин и приятель близкого друга Пушкина А.О. Россета. В 1833 году Пушкин писал жене из Болдина: «Кто же еще за тобой ухаживает, кроме Огарева?...» Платон Пищевич (муж одной из ее дочерей) - с 1836 года поручик Гусарского полка, знакомый Карамзиных и, по-видимому, Пушкина. Многочисленные знакомства Карамзиных и их ближайших друзей с офицерами гвардейских полков, представляющими, в основном, самые аристократические фамилии, широко известны. Достаточно сказать, что из 43-х офицеров Гусарского полка (в октябре 1838 года) более 30 были знакомы Карамзиным, бывали у них в гостях, в разное время общались с Пушкиным, дружили с Лермонтовым. Однако, кроме приведенных воспоминаний Боборыкина и несмотря на все сказанное, мы не знаем в этой связи ни одного упоминания о Череповых. Трудно сказать, является ли это «роковой» случайностью или же отражает прекращение в силу каких-то причин дальнейших, после школы, близких контактов и связей. Казалось бы, братья Череповы соответствовали всем требованиям, предъявляемым к офицерам гвардии. Они были богаты, родственными узами близки к самым знатным фамилиям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18