С другой
стороны, если бы он вдруг подпрыгнул, и принялся качаться на люстре, никто
бы и глазом не моргнул.
Когда Бронзини вошел в зал, все присутствующие обернулись, и, не
отрываясь, смотрели, как он чуть помедлил, стоя в открытых дверях.
Бартоломью Бронзини нервничал, однако никто об этом и не догадывался.
Засевший у них в головах стереотип заставлял людей воспринимать все, что он
говорил или делал так, чтобы это в точности соответствовало его образу.
- Привет, - негромко проговорил Бронзини.
Большего и не требовалось - для сидевших в зале одно это слово
покажется исполненным глубочайшего смысла.
- Барт, детка, - сказал один из них, вскакивая на ноги и подводя
Бронзини к единственному свободному креслу, как будто тот был слишком глуп,
чтобы проделать это без посторонней помощи. - Рад, что ты смог к нам
выбраться. Присаживайся.
- Спасибо, - отозвался Бронзини, неторопливо проходя к дальнему концу
стола под пристальными взглядами собравшихся.
- Думаю, ты здесь со всеми знаком, - произнес человек, сидевший во
главе стола, неестественно оживленным тоном. Это был Берни Корнфлейк, новый
директор студии Дворф-Стар. На вид ему едва ли можно было дать больше
девятнадцати. Бронзини окинул собравшихся угрюмым взглядом. Тяжело нависшие
веки почти скрывали его глаза. При родах лицевые нервы Бронзини были
повреждены, и только ежегодные пластические операции не давали глазам
закрыться окончательно. Женщины находили его взгляд очаровательным, мужчины
- угрожающим.
Бронзини заметил, что все собравшиеся были не старше двадцати пяти. Их
лица, еще не покрывшиеся морщинами, были начисто лишены индивидуальности, и
напоминали рекламу детского питания, из под расстегнутых пиджаков от Армани
выглядывали красные подтяжки. Да, именно так выглядели теперь деловые люди -
эмбрионы в дорогих шелковых костюмах.
- Ну, так чем мы можем быть полезны, Барт? - спросил Корнфлейк голосом
жидким и бесцветным, как растительное масло.
- У меня есть сценарий, - медленно проговорил Бронзини, со стуком
опуская папку на безукоризненно чистую поверхность стола. Словно листья
Венериной мухоловки в ожидании очередной жертвы, страницы медленно
развернулись. Взгляды сидевших за столом людей были прикованы к сценарию,
как будто Бронзини выложил перед ними грязные носки, а не плод мучительных
четырехмесячных стараний.
- Отлично, Барт. Ну разве это не замечательно?
Все единодушно признали, что Бартоломью Бронзини и правда поступил
замечательно, решив принести им сценарий. Их заверения прозвучали так
фальшиво, что автора этой замечательной идеи едва не стошнило. Пятнадцать
лет назад он сыграл в фильме, считающемся теперь классикой, и тогда все эти
педики, одержимые единственным желанием - снимать кино - только и знали, что
ему поддакивать.
- Но, Барт, детка, прежде, чем мы займемся твоим совершенно потрясающим
сценарием, надо поговорить еще о нашей идее. Нам кажется, что она должна
просто замечательно подойти к твоему теперешнему имиджу, - сказал Берни
Корнфлейк.
- Это совершенно новый сценарий, - медленно проговорил Бронзини,
и в голосе его промелькнули нотки нетерпения.
- Точно так же, как и наша идея. Знаешь, ведь девяностые уже не за
горами, а там игра пойдет совсем по другим правилам.
- Фильмы остаются фильмами, - отрезал Бронзини, - и за сто лет они ни
чуть не изменились. Вместо титров появился звук, потом кино стало цветным,
но принцип остается совершенно таким же - дайте зрителям добротный сюжет, и
они повалят в кинотеатры валом. Фильмы девяностых ничем не будут отличатся
от фильмов восьмидесятых, можете поверить мне на слово.
- О, какая глубина мысли, Барт! Разве он не гений?
Все поспешили согласиться, что это действительно сказано сильно.
- Но, Барт, детка, мы собрались здесь вовсе не для того, чтобы спорить
с тобой о кино. Кино пришел конец. По нашим расчетам к 1995-ому, самое
позднее к 1997-ому году, кино превратится в "ретро".
- Это значит, оно устареет, - услужливо подсказал сидящий справа от
Бронзини блондин и ухмыльнулся. Бартоломью поспешил поблагодарить его за
справку.
- Телевидение - вот что станет лакомым кусочком, - лучезарно улыбнулся
Берни Корнфлейк.
- Но телевидение не сильно моложе кино, - возразил Бронзини. Его
хмурое, худощавое лицо окаменело. Что за игру они пытаются ему навязать?
- Ты говоришь о старом телевидении, - дружелюбно откликнулся Корнфлейк.
- Появление новых технологий означает, что скоро в каждом доме появится
широкоэкранное телевидение высокой четкости. Зачем сидеть в душных
кинозалах, когда почти то же самое можно получить, не выходя из дому?
Главное, что будет интересовать людей - как бы посидеть дома. Берложничать,
как теперь говорят. Вот почему студия Дворф-Стар открывает новый проект,
ориентированный на домашний видеопросмотр. Мы хотим, чтобы ты стал нашей
первой крупной звездой.
- Я предпочел бы сначала поговорить о сценарии.
- Ладно, договорились. В чем заключается идея?
- Идеи, в сущности, нет, - сказал Бронзини, пододвигая сценарий Берни.
- Это будет рождественская картина. Старая добрая...
- О, нет, - тут же, словно семафор, замахал руками Корнфлейк. - О
старом не может быть и речи. Ни в коем случае. Это слишком уж отдает
"ретро".
- Но это же классическая старина, то есть качество. Это означает
"хорошо", - добавил Бронзини для блондина справа. Тот поблагодарил его,
почти не раскрывая рта.
Президент Дворф-Стар принялся листать сценарий. По его отсутствующему
взгляду Бронзини догадался, что тот всего лишь проверяет, большой ли по
объему текст. А еще взгляд Берни наводил на мысли о порошке, который
втягивается через ноздри и туманит сознание.
- Продолжай, продолжай, Барт, - проговорил Корнфлейк. - Сценарий
выглядит неплохо. Я имею в виду, в нем столько слов! В большинстве
сценариев, которые нам приносят, страницы полупустые.
- Это история мальчика-аутиста, - настойчиво продолжал Бронзини. - Он
спокойно живет в своем собственном мире, но однажды, на Рождество, просто
выходит побродить под снегом и теряется.
- Погоди, погоди, это я уже начинаю теряться. Все это звучит слишком
сложно, чтобы не сказать тяжеловесно. Попробуй сказать то же самое, но в
шести-семи словах.
- В семи?
- Конечно, лучше уложиться в пять. Дай мне самую общую идею. То есть,
о чем вся эта история. Например, "Монашенка на скейтборде", "Я в
детстве рылся по помойкам", "Шлюхи-домохозяйки во Вьетнаме". Что-нибудь в
этом духе, понимаешь?
- В моем фильме нет четкой идеи. Это просто история о Рождестве, с
настроением, эмоциональная и образная.
- А в ней есть сиськи?
- Сиськи? - оскорбленно переспросил Бронзини.
- Ну да, сиськи. Титьки. Словом, красивые девки. Понимаете, если в
фильме то и дело происходят шуры-муры, может быть, нам как-нибудь удастся
сгладить то, что зрителю придется сидеть и следить за этой вашей историей.
Надо как-то их отвлекать от нее, что ли. Мы полагаем, что одной из главных
черт девяностых станет уход от реальности.
- Вы что, забыли, на чем я сделал себе имя? - взревел Бронзини. - Что
это за варьете вы мне навязываете? Я вовсе не хочу, чтобы они отвлекались от
сюжета, ведь именно за него они и платят. На этом же построено все
киноискусство!
Голос Бартоломью Бронзини взвился ввысь, как цены во время инфляции.
В комнате внезапно воцарилась мертвая тишина. Кое-кто даже слегка
отодвинулся от стола, чтобы успеть побыстрее отползти, если Бронзини, чего
доброго, выхватит из-за пазухи Узи и откроет пальбу. Они знали, что Бронзини
вполне способен на подобную бестактность, ведь все видели, как он
расправлялся с целыми армиями в фильмах из сериала "Гранди". Это не могло
быть игрой - ведь всем было отлично известно, что Бронзини плохой актер. Как
же еще можно было объяснить тот факт, что фильмы с его участием расходились
огромными тиражами, а он ни разу не получил Оскара за главную роль?
- Ладно, ладно, - проговорил Бронзини, успокаивающе подняв руки, и
кое-кто нырнул под стол, думая, что он бросил гранату.
Когда взрыва так и не последовало, собравшиеся в комнате понемногу
успокоились. Берни Корнфлейк извлек из внутреннего кармана бутылочку из-под
лекарства от насморка и пару раз прыснул себе в нос. По завершении этой
лечебной операции глаза его заблестели в несколько раз сильнее, и это не
укрылось от Бронзини, знавшего, что бутылочка наполнена отнюдь не аптечным
снадобьем.
- Я хочу снять этот фильм, - заявил Бронзини серьезным тоном.
- Конечно же, хочешь, Барт, - мягко проговорил Корнфлейк. - Все мы
только этого и хотим. В этом-то и есть смысл жизни - снимать фильмы.
Бартоломью Бронзини мог объяснить этим киношникам, что смысл жизни
заключается вовсе не в этом, но они все равно бы не поняли. Для всех
присутствующих слова Берни были истинной правдой - ведь они занимались
кинобизнесом, так же, как и Бартоломью Бронзини. Разница заключалась только
в одном - у этих людей были энергия, амбиции, связи, необходимые, чтобы
заниматься этим делом, но у них не было таланта. Им приходилось воровать
идеи, или скупать авторские права на книги, а затем искажать их до
неузнаваемости.
Бартоломью Бронзини, в отличие от них, знал, как надо снимать кино. Он
писал сценарии, мог выступить в роли режиссера, сняться в главной роли. Он
даже мог заняться работой продюсера - хоть это и требовало определенных
навыков и даже таланта.
Никто из присутствовавших не умел делать ни одной из этих вещей, за
исключением продюсерской части процесса, которая в их исполнении
воспринималось, как неквалифицированный труд. И именно поэтому каждый в душе
ненавидел Бронзини.
- У меня появилась идея! - вскричал вдруг Берни Корнфлейк. - Почему бы
нам не заключить небольшую сделку? Барт поможет нам с телевизионным
проектом, а мы во время летнего отпуска быстренько сляпаем его Пасхальный
сюжетец.
- Рождественский. К тому же, я вовсе не хочу становиться каким-то
чертовым телеактером.
- Барт, детка, солнышко, ну послушай меня. Если бы Милтон Берль сказал
такое, он никогда бы не стал знаменитым дядюшкой Милти. На твоем месте я бы
об этом подумал.
- Я не желаю становиться еще одним Берлем, - ответил Бронзини.
- Тогда вы можете стать новой Люсиль Болл! - выкрикнул кто-то с
энтузиазмом, обычно приберегаемым для сенсационных научных открытий.
Бронзини устало взглянул на говорившего.
- Мне не нужно походить на кого-то другого, - отрезал он. - Я
Бартоломью Бронзини, суперзвезда. Я снялся более чем в тридцати фильмах, и
каждый из них принес миллионные прибыли.
- Кх-кхм, Барт, детка, ты, кажется, шутишь! А как же "Драгоценный
камень"?
- Да, этот всего лишь окупил затраты. Тут ты прав. Зато сборы за
"Ринго" превысили пятьдесят миллионов долларов, и это в те времена, когда на
фильмы о боксе никто не ходил. А с "Ринго-2" дело обстояло даже лучше. Даже
"Ринго-5" по прибылям побил девять из десяти фильмов, вышедших в то время.
- Это включая зарубежный рынок, - подчеркнул Берни Корнфлейк. - Что
касается нашей страны, то ничего особенного этот фильм не добился.
- Его посмотрела, или посмотрит, половина людей на всем земном шаре.
- Все это замечательно, Барт, но Оскаров выдают в Америке, а не на
Филиппинах.
- Я не выбираю своих поклонников, и мне наплевать, кто они, и в какой
стране живут.
- Знаешь, Барт, - с искренней заботой в голосе заметил Корнфлейк, - зря
ты убил своего боксера в последнем "Ринго". Он протянул бы еще пять серий. А
ты еще немного продлил бы свою актерскую карьеру.
- Судя по твоему тону, ты считаешь, что она уже окончена? - с вызовом
спросил Бронзини.
- Ты уже достиг наивысшей точки, как написали на прошлой неделе в
"Вэрайети".
- Меня уже тошнит от Ринго, - возразил Бронзини. - Равно как и от
Гранди, Вайпера, и прочих героев-суперменов. Вот уже пятнадцать лет, как я
снимаюсь в боевиках, и теперь мне захотелось сделать что-нибудь новое. Я
намерен снять рождественский фильм. Что-то вроде современной версии "Как
прекрасен этот мир!".
- Никогда о таком не слышал, - с сомнением проговорил Корнфлейк. - А он
имел успех?
- Этот фильм был снят еще в сороковые, - объяснил Бронзини, - классика
кинематографа. Его показывают на Рождество каждый год. Можешь хоть сейчас
включить телевизор, и на каком-нибудь канале обязательно его увидишь.
- Еще в сороковых? - удивился кто-то из присутствующих. - А разве тогда
уже снимали кино?
- Да, но фильмы никуда не годились - они были черно-белые.
- Неправда, - вступил в разговор кто-то третий. - Я однажды видел такой
фильм. Назывался "Копабланка", или что-то в этом роде. В нем было довольно
много серого, да и пара других цветов.
- Серый - это не цвет, а... Кстати, а что такое серый? Оттенок?
- Неважно, - прервал их Корнфлейк. - Послушай, Барт, у меня есть идея
получше. Мы можем снять твою рождественскую историю здесь. Да, а как она
называется?
Взглянув на первую страницу, Корнфлейк увидел, что она совершенно
пуста.
- Что, никакого названия? - удивился он.
- Не с той стороны, - вмешался Бронзини.
Корнфлейк перевернул сценарий.
- Да, действительно. Ну-ка, посмотрим... Джонни и Рождественский дух.
Да, от этого названия и вправду дух захватывает.
Бронзини решил не обращать на это замечание внимания.
- Сценарий о мальчике-аутисте, который попал в буран и потерялся. Он не
может никому объяснить, где живет. Весь город сбился с ног, пытаясь его
найти, но, поскольку дело происходит в сочельник, люди слишком быстро
сдаются и прекращают поиски. Однако мальчика спасает Рождественский дух.
- Какой еще дух?
- Санта-Клаус.
- Постой, - прервал его Корнфлейк, поворачиваясь к секретарю. - Фред,
выясни, кто владелец авторских прав на Санта-Клауса. Из этого может кое-что
получиться.
- Да что с вами творится? - не выдержав, взорвался Бронзини. - Какие
еще авторские права? Санта-Клаус - всеобщее состояние.
- Наверное, кто получил хорошую взбучку за то, что не успел вовремя
оформить патент, - предположил рыжеватый продюсер.
- Санта-Клаус - часть мировой культуры, а не какой-нибудь персонаж из
мультфильма.
- Думаю, он прав, Берни, - заметил продюсер. - Я как раз слышал, что
сейчас в одном их восточных штатов появился парень, который бегает по улицам
в костюме Санта-Клауса и топором отрубает детям головы. Сейчас по телевизору
только о нем и говорят. По-моему, это в Провиденс. Да, точно, Провиденс,
штат Массачусетс.
- Провиденс находится в Род-Айленде, - поправил его Бронзини.
- Нет-нет, Барт, - заявил рыжеватый продюсер. - Прошу прощения, но ты
не прав. Все это происходит в американском городе, а не в той стране, о
которой ты говоришь. Я читал об этом в журнале "Пипл".
Бартоломью Бронзини ничего не ответил. И эти люди, подумал он, смеются
у меня за спиной, потягивая коктейль на вечеринке. Они считают, что я всего
лишь везучий недоумок. У меня уже пять Оскаров за лучший фильм года, а они
все еще кричат, что мне просто повезло!
- Я тоже об этом читал, - сказал Берни Корнфлейк. - Знаешь, может быть,
нам удастся вставить нечто подобное в фильм. Как считаешь, Барт, можно будет
слегка изменить сценарий? Сделай своего духа Исчадьем Ада, которое проникает
в наш мир и убивает мальчишку. Или нет, лучше, если он убьет и съест сразу
нескольких мальчишек. Это может даже потянуть на открытие в подобном жанре.
Маньяки, убивающие подростков, уже начинают приедаться, а вот маленькие
дети... Когда в последний раз снимался фильм о маньяке, пожирающем
младенцев?
Сидевшие за столом задумались, кто-то полез за кожаной папкой, в
которой хранились аннотации на фильмы вместе с кратким содержанием, и
принялся листать оглавление в поисках раздела "Маньяки, пожирание детей".
- Ого, Берни, у Барта может кое-что получиться. Этого даже нет в
содержании.
При этих словах сидевшие вокруг люди вышли из состояния полудремы.
- Нет такого раздела? - выпалил Корнфлейк. - А что, если попробовать
наоборот? Есть фильмы о детях-убийцах?
- Нет, на детей-убийц ничего нет.
- А "Малолетние каннибалы"?
Таковых в оглавлении тоже не нашлось. К этому моменту все собравшиеся в
конференц-зале чуть ли не подпрыгивали от возбуждения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33