Итильдину было невыразимо приятно слышать это «мы», «у нас». Но в то же время он с беспощадной ясностью понимал, что Кинтаро не хочет никуда уходить из их жизни и твердо решил последовать за ними. «Он мог потребовать другую цену, гораздо выше», – напомнил себе Итильдин. Не то чтобы его радовала перспектива делить с ним дальше и постель, и возлюбленного. Но по сравнению с тем, чем угрожал Кинтаро при памятном их разговоре в Трианессе, все остальное казалось не таким страшным.
– Вождь эссанти, ха! – Кинтаро презрительно фыркнул. – Сегодня я, завтра кто-то другой. Они даже не станут устраивать состязание, просто выберут Акиру, и все. Я не собираюсь провести в Диких степях всю жизнь. Когда-то нужно двигаться дальше.
– Нет, – отрезал Лиэлле. – Только не со мной.
– Я не буду требовать ответа прямо сейчас. Подумай.
– Да тут и думать-то… О-о, ч-черт… М-м-м…
Кинтаро поцеловал его в губы, потом проложил дорожку из поцелуев от шеи до плеча.
– Ну, попробуй, скажи это, – промурлыкал он, высовывая язык и сладострастно обводя сосок кавалера Ахайре. – Скажи, что ты готов расстаться со мной навсегда и больше никогда меня не видеть.
– Н-но… я же не… говорил, что хочу уехать… прямо сейчас… – выдохнул Лиэлле, изгибаясь. – Это… нечестный прием… О-о, боже!
– Давай, помоги мне, куколка.
Итильдин послушался, и в последующие несколько часов Лиэлле больше был не способен возражать.
Прошла еще неделя, в течение которой Кинтаро не один раз возвращался к обсуждению щекотливой темы. Альва отмалчивался, отшучивался, затыкал ему рот поцелуями – словом, всеми силами избегал прямого ответа. Итильдин не вмешивался: он наблюдал за выяснением отношений со стороны. Точно так же, как поступил Альва в ту первую ночь в шатре Кинтаро. А что еще оставалось? Они должны были решить это сами, между собой. А он был готов принять любое решение.
Исчерпав все свое красноречие (на которое он, в общем, был не особый мастер), Кинтаро решил зайти с другой стороны. И обратил свои взоры на эльфа.
– Я хочу с тобой поговорить, – сказал он без обиняков.
– Разве нам есть о чем разговаривать? – пожал плечами Итильдин.
Они почти шептали, чтобы не разбудить спящего Альву. Кавалер Ахайре в эти две недели очень много спал – скорее всего, остаточное действие наркотиков, которыми его опаивали в плену.
– О нем хотя бы, – Кинтаро показал на Альву глазами. – Жду тебя у колодца.
И он вышел, не дожидаясь ответа. Итильдин поколебался, потом нехотя натянул штаны и последовал за ним.
Он не любил выходить из шатра. Становище было другим (дважды в год эссанти кочевали с места на место), но что тут могло измениться? Те же кострища, те же шатры, тот же колодец на краю лагеря, обложенный камнями и прикрытый каменным кругом от пыли. Такие были рассеяны по всей степи, вода в них была холодной и сладкой, похожей на ту, что текла в ручьях Грейна Тиаллэ. Многие из этих колодцев были вырыты сотни лет назад, но все еще не пересохли.
И в лагере все было как раньше. Воины эссанти сидели и лежали на расстеленных у костров шкурах, жарили мясо, точили мечи, чинили сбрую, шутили, смеялись, расчесывали друг другу волосы, занимались любовью в своих шатрах с откинутыми пологами. Только одна деталь отличала пейзаж годовой давности от нынешнего. У столба, разукрашенного белой краской, никого не было.
Этот столб притягивал взгляд эльфа, как магнитом. Ноги его словно сами остановились перед ним, когда он обходил лагерь по краю, не желая привлекать внимания варваров.
Итильдин протянул руку и коснулся шероховатой поверхности. Цепи с ошейником больше не было, так же как и грязной циновки, запятнанной следами жестоких развлечений воинов. Краска облезла, железное кольцо, к которому крепилась цепь, покрылось ржавчиной. Он не мог бы сказать, тот же это столб или другой. Раньше он его не разглядывал. Достаточно было ощупать цепь и кольцо, чтобы убедиться в невозможности бегства. А потом – один взгляд рыжего незнакомца, пара слов, его объятия, полные страсти, и вскрыты замки, расклепана цепь, снят ошейник, и теперь он свободен даже среди этих грубых варваров, и ни один из них не коснется его против желания. Даже Кинтаро.
Сзади его окликнули с гортанным степным акцентом. Итильдин повернулся и увидел молодого воина эссанти, который пялился на него с блудливой ухмылкой. Тот опять что-то сказал, вроде бы: «Развлечемся?» – и потянулся руками к эльфу. Он попятился, холодно глядя на воина, повернулся, чтобы уйти, и в этот момент жадная рука погладила его по заду. А в следующий момент Итильдин нанес варвару короткий удар в челюсть. Тот успел увернуться, так что кулак эльфа пришелся по касательной. Улыбка эссанти стала шире, глаза азартно заблестели, он кинулся на эльфа, подставил ему подножку, и оба полетели на землю. Хоть Итильдин не очень был искушен в рукопашном бое, он убедился, что ничуть не уступает эссанти по силе и ловкости. Того, впрочем, явно интересовала не драка, а кое-что другое, и он не упускал случая потискать эльфа и даже попытался его поцеловать. Не обращая внимания на заигрывания, Итильдин вывернул воину руку и отшвырнул его от себя. Со всех сторон раздались одобрительные возгласы – за несколько минут кругом собралась толпа зрителей. Упавший воин не спешил подняться. Наоборот, он развалился на земле, глядя на эльфа все так же блудливо, и бесстыдно развел колени.
Голос Кинтаро раздался прямо над его ухом, и эльф дернулся от неожиданности.
– Хочешь его, куколка? Он не против под тебя лечь.
– Нет, – сказал Итильдин, тяжело дыша, и с усилием отвел глаза от своего противника.
– Пошли, умоешься, а то рыжий испугается.
Только сейчас Итильдин почувствовал, что из уголка его рта на подбородок стекает тонкая струйка крови.
Эльф молча шел вслед за вождем, опустив глаза. Он решительно не понимал, зачем он так опрометчиво ввязался в драку, ведь было очевидно, что воин ничем ему не угрожал. И разве он, бывший раб, подстилка, мог чувствовать себя оскорбленным, если ему предложили заняться сексом? Может быть, этот воин уже спал с ним. Эльф, конечно, помнил всех, кто с ним был, но они просто сливались в памяти – настолько были похожи их лица, запахи, сексуальные привычки.
У колодца Кинтаро отодвинул каменный круг, достал бурдюк с водой и дал эльфу умыться.
– Ну, и зачем ты его ударил?
Итильдин промолчал.
– Ты достаточно силен, чтобы справиться почти с любым из моих воинов. Ты это хотел узнать?
Эльф опять промолчал, делая вид, что его занимает исключительно процесс умывания.
– Спросил бы меня, я бы тебе так сказал. Или ты хотел понять, встает у тебя на любого эссанти или только на меня?
Итильдин вскинул на него глаза и сказал холодно:
– Ты присваиваешь себе право судить о том, чего не понимаешь.
– Я понимаю в этом больше, чем ты, куколка, – сказал Кинтаро, ухмыляясь. – Я знаю людей.
– Я не человек.
– Да брось. Ты устроен вполне как человек, уж я-то знаю. – Вождь подчеркнуто медленно осмотрел эльфа с ног до головы одним их тех взглядов, под которыми Итильдин чувствовал себя голым. – А то, что у тебя в голове, – это придурь твоего народа.
– Только невежественный варвар может называть «придурью» освященные веками традиции, – ледяным тоном отозвался Итильдин.
Он чувствовал, что начинает злиться. В последнее время Кинтаро только и делал, что выбивал у него почву из-под ног, лишал уверенности в себе, разрушая привычную картину мира. Он говорил странные вещи, которые не были правдой в понимании эльфа, но все-таки объясняли те или иные стороны жизни, для которых у Итильдина не было объяснений.
Кинтаро подошел ближе.
– Твои традиции остались в степи, там, где я вышиб тебя из седла и лишил невинности. Тебе до сих пор страшно об этом вспоминать? – добавил он, увидев, как вздрогнул эльф. – А для меня это сладкое воспоминание. Очень сладкое. – Он взял лицо Итильдина в ладони и поцеловал в губы.
– Почему? – спросил эльф неожиданно для себя, вырываясь из его рук. – Разве тебе нравится причинять боль, унижать чужую гордость?
– Я просто хотел тебя. Кто бы на моем месте отказался? Даже благородный кавалер Ахайре не смог.
– Что во мне такого, что люди не могут смотреть на меня иначе, чем с похотью? – вырвалось у эльфа.
Кинтаро вдруг расхохотался, весело, искренне, и Итильдин посмотрел на него с изумлением. Отсмеявшись, вождь вытер слезы с глаз и сказал:
– Ты как ребенок, который не знает жизни и еще не обучился притворству и лицемерию. Привыкай жить среди людей, куколка. Ты сам это выбрал. Давно пора забыть про ваши чертовы традиции и перестать корчить из себя ледышку.
– Почему ты думаешь, что можешь меня поучать? – с досадой спросил Итильдин. – Почему ты думаешь, что можешь судить обо мне?
– Потому что я сам через это прошел. Я не родился в Диких степях, я пришел сюда десять лет назад, отказавшись от своей прошлой жизни, от своей семьи, от страны, которая была мне родной. Как ты, эльф. Я тоже сделал свой выбор.
Итильдин долго молчал, и эссанти тоже ничего не говорил, опираясь о каменную кладку колодца и задумчиво глядя вдаль. Мысли у эльфа разбегались. Было странно разговаривать с Кинтаро без ненависти и оскорблений. Он был мирным, искренним и открытым, как будто больше не нес в себе угрозу. Сейчас его общество даже казалось приятным.
Стремясь прогнать это ощущение, Итильдин сказал холодно, почти грубо:
– Мне не нужна твоя откровенность. Не делай вид, что мы друзья, это не так. Мы собирались поговорить об Альве Ахайре, а не обо мне или о тебе.
– Куколка, наши жизни связаны между собой. Или мы развяжем этот узел, или начнем сплетать их дальше.
Эльф не нашелся, что возразить.
– Об этом я хотел поговорить. Почему рыжий не соглашается? Ты его попросил?
– Нет, – честно ответил Итильдин.
– Но он спрашивал тебя?
– Нет. Он и так знает, что я могу ответить.
– И что же?
– Что я сделаю так, как он хочет.
– Проблема в том, что рыжий сам не знает, чего хочет, верно?
– Возможно.
– А чего хочешь ты?
– Мне все равно.
– Ты говорил, что ненавидишь меня.
– Можно ли ненавидеть ураган или лесной пожар? – Итильдин пожал плечами. – Кроме того, я знал, что отдаю себя в твои руки, когда пришел просить помощи. Я дал слово.
– Я не спрашиваю, что ты должен делать. Я спрашиваю, чего ты хочешь. Каков твой интерес в этом деле, эльф?
Итильдин поколебался и нехотя сказал:
– Мне легче терпеть твое общество, чем кавалеру Ахайре его лишиться. Ты даешь ему то, что не могу дать я. И если энкины действительно будут нас преследовать, нам пригодится твой воинский опыт.
– Достаточно честно. – Кинтаро смотрел на него в упор своими черными блестящими глазами. – Тогда почему он мне отказывает?
Мимолетно Итильдин поразился перемене, произошедшей с вождем эссанти. Это был не тот самоуверенный и насмешливый варвар, которого он привык видеть. Как будто бы он вдруг предстал перед эльфом безоружным. Теперь Итильдин понимал истинную природу его чувств к Лиэлле. Без сомнения, это была любовь. Итильдин мог считать его своим врагом, но жизнь возлюбленного доверил бы ему без колебаний. Эльф подумал, что Кинтаро, возможно, сам не понимает, что влечет его к Альве, и по губам его скользнула улыбка.
Кинтаро посмотрел на него с подозрением и нахмурился.
– Ответь мне, куколка. Ты знаешь рыжего лучше, чем я. Если он не может сам решить, мы решим это между собой. Ответь мне, чтобы мы наконец сдвинулись с места. Почему?
– Может быть, потому, что ты варвар из Диких степей, убийца и насильник? – ответил ему Итильдин не без злорадства.
Кинтаро усмехнулся.
– Нет, не потому. Между прочим, я убил меньше Древних, чем ты – воинов эссанти. И силой я за всю жизнь одного тебя взял, хочешь верь, хочешь нет.
Эльф вздохнул. Вот опять Кинтаро переворачивал все с ног на голову. Итильдин хотел бы не верить ему, но способности Древних мешали. Он прекрасно знал, что эссанти не лжет.
– Он боится твоей власти над ним, – сказал наконец Итильдин.
– Но он тоже имеет надо мной власть, – сказал вождь с некоторым усилием и отвернулся.
– Так скажи ему об этом. Скажи, что ты его любишь.
Эссанти долго молчал, потом проговорил отрывисто:
– Я не бросаюсь такими словами.
– Ты хочешь только брать и ничего не давать взамен.
– А лучше, как ты, не брать ничего, только отдавать?
– Ты просто боишься признаваться в любви, – ответил ему эльф с мстительным наслаждением, отыгрываясь за начало разговора, когда он был вынужден слушать поучения варвара. – Это слабость.
– На себя посмотри, – насмешливо парировал Кинтаро. – Каждый раз отбиваешься от меня, потому что тебе приличия не позволяют сказать грязному варвару «да».
Эльф вдохнул и выдохнул через расширившиеся ноздри, смерил вождя эссанти гневным взглядом, но не смог ничего сказать. Кипя от злости, он повернулся и зашагал обратно к шатру. Кинтаро был невыносим. Разговор с ним не подчинялся никакой логике, и он умел выводить эльфа из себя одним взглядом, одним словом, одним своим глумливым тоном.
«Почему он? Почему именно он?»
Насколько было бы проще, если третьим стал кто-то другой, кто вызывал у эльфа уважение и восхищение. Хотя бы Лэйтис Лизандер. Да кто угодно, только не этот беспринципный распущенный варвар, пробуждающий в окружающих самые низменные инстинкты.
И в то же время Итильдин знал, что это не мог быть никто другой.
– Я еду с вами, – заявил Кинтаро откровенно нагло.
Кто бы поверил, что варвар добьется своего таким образом?
– Черта с два! – запальчиво крикнул Альва. – То, что я с тобой трахаюсь, не значит, что я буду делать это всю жизнь! Мы уезжаем одни, и только попробуй нас удержать!
– Давай, сознайся, Альва, что ты меня боишься, – поддразнил его вождь эссанти, улыбаясь, но глаза его оставались серьезны.
– Я не боюсь, – ответил кавалер Ахайре упрямо, но глаза все-таки отвел.
– Ты же знаешь, я никогда не причиню тебе вреда.
– Не рассказывай сказки. Такие, как ты, всегда приходят и берут, что им нужно, никого не спрашивая.
– Я делаю только то, что ты хочешь.
– Угу, а еще такие, как ты, думают, что лучше меня знают, чего я хочу. И не слушают, когда я говорю «нет».
Что-то похожее на боль промелькнуло в глазах Кинтаро, когда он сказал с непривычной мягкостью:
– Альва, я никогда не стану тебя принуждать.
– Почему ты просто не оставишь меня в покое? – воскликнул молодой кавалер.
– Потому что это судьба, Альва Ахайре. С этим ничего нельзя сделать. Мы предназначены друг другу.
– Ты просто не хочешь терять свою игрушку, – сквозь зубы выговорил Альва и отвернулся.
– Я расскажу тебе одну легенду, мой сладкий, – сказал Кинтаро. Он лег на спину, заложив руки за голову и глядя в низкий свод шатра. – Я вычитал ее в одном старинном романе, когда учился в монастыре. Раз в триста лет затмение солнца сводит вместе трех человек, сплетает их жизни воедино. Отныне они связаны неразрывными узами до самой смерти. Эти трое могут быть кем угодно, и чувства их могут быть друг к другу любыми, но они – как лук, тетива и стрела, только вместе становятся одним целым. Как ночь, луна и солнце, которые сливаются в одно на время затмения. Для такого союза есть слово на Древнем языке… – Кинтаро щелкнул пальцами.
– Эклипсис, – подсказал Итильдин. – Это не на Древнем языке, а на одном из ваших, очень старом.
– Бог ты мой, ну и чушь! – сказал Альва с нескрываемой насмешкой. – Это же миф, легенда! Между прочим, здесь нестыковочка, если уж на то пошло. Затмение состоит из четырех компонентов: луна, солнце, день, ночь. Автор твоего дурацкого романа просто решил подогнать свой миф под число «три», так ему показалось красивее.
– А неважно, правда это или нет. Важно то, что я в это верю, – отозвался Кинтаро. – Я хочу и дальше жить с вами в одной палатке, трахать вас обоих и драться вместе с вами, если потребуется.
– Это что, признание в любви в обычаях Д-диких степей? – Альва криво улыбнулся. Легкое заикание выдавало его нервозность; впрочем, эльф мог чувствовать ее и так.
– Понимай как хочешь, – отрезал эссанти. – Я еще никого никогда не просил остаться со мной, и вот теперь я прошу тебя, Альва. Решай сам. Сейчас.
Итильдин почти видел, как в душе его возлюбленного борются два противоречивых стремления, как он всеми силами хочет оттянуть принятие решения.
– Я, между прочим, не единственный, кого это касается, – сказал он, глядя на эльфа.
– Нас тут трое, сладкий, и мы вдвоем уже договорились. Скажи ему, Итильдин.
Было странно слышать свое имя из уст варвара. Прежде он никогда его не произносил. Эльф помедлил и выговорил:
– Я соглашусь с любым твоим решением, Альва. Однако, как эльф, я чувствую, что твои страхи и предрассудки мешают тебе внимать голосу разума и сердца.
– А что говорит твой разум и сердце, Динэ? – спросил Альва, обнимая его и глядя прямо в глаза.
Кинтаро приподнялся на локте, внимательно за ними наблюдая.
– Лиэлле, ты же знаешь, мне никто не нужен, кроме тебя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39