Поскольку Твиггс – это Твиггс, он и не подумал попросить разрешения. И один из охранников его застрелил.
Относительной свободе ученых пришел конец. Уокер приказал всех связать и отвести в глубину крепости. Али не удивилась. Она уже давно поняла, что с ними так или иначе расправятся.
24
Tabula rasa
И тьма была над бездною…
Кн. Бытия 1:2
Нью-Йорк
В гостиничном номере было темно, только светился голубой экран телевизора. Удивительно – в комнате слепого без звука работает телевизор. В другие времена де л'Орме и сам мог бы устроить такое, чтобы подшутить над гостями, но сегодня он гостей не ждал. Просто горничная смотрела сериал и забыла выключить.
А на экране была Таймс-сквер, новогодний хрустальный шар падал на беснующуюся от радости толпу.
Де л'Орме перебирал в уме свои любимые строки Иоганна Экхарта. Этот мистик тринадцатого века проповедовал очень простыми словами очень странные вещи. И так бесстрашно – в самой тьме Средневековья.
«Бог есть ожидание. Его любовь словно крючок рыбака. Никакая рыба не подплывет к рыбаку без того, чтобы попасть на крючок. Если она берется за крючок – ей не миновать рыбака. Тщетно она бьется – рыбак уверен в своем улове. И то же я могу сказать о любви. Тот, кого подцепит этот крючок, ловится так, что весь он, с ногами и руками, глазами и ртом, и сердцем принадлежит Богу. И чем вернее он пойман, тем вернее обретет свободу».
Неудивительно, что теолог был осужден инквизицией и отлучен от церкви.
Сделал из Господа какую-то сексуальную госпожу. И совсем уж непонятно – человек обретет свободу от Бога? Бог обретет свободу?.. И что потом? Небытие. Ты проникаешь во тьму и приходишь к тому же самому свету, который оставил. К чему тогда все? – думал де л'Орме. Ради пути? Неужели путь – лучшее, чему может посвятить себя человек?
Так он размышлял, когда зазвонил телефон.
– Узнаешь? – спросили на другом конце провода.
– Бад?
– Точно, я самый, – бормотал Персивел.
– Откуда звонишь?
– М-м-м… – Бывший астронавт говорил как-то странно.
Пьян. Наш «надежный парень» пьян?
– У тебя что-то случилось, – констатировал де л'Орме.
– Еще как. Сантос у тебя?
– Нет.
– А где? – осведомился Персивел. – Ты вообще знаешь, где он?
– Где-то в Корее, – ответил де л'Орме; он не знал, в какой именно Корее. – Там поднялась еще одна группа хейдлов. Сантос должен описать кое-какие вещи, что имеются при них. Золотые чеканки с изображением какого-то божества.
– В Корее? Это он так сказал?
– Я сам его туда послал.
– И почему ты думаешь, что он там, куда ты его послал?
Де л'Орме снял очки. Потер и открыл глаза. Совершенно белые – без радужных оболочек и зрачков. На лицо ему падали разноцветные блики от уличных фейерверков. Слепой ждал.
– Я всю ночь пытаюсь дозвониться до других, – говорил Персивел. – Без толку.
– Новый год, – объяснил де л'Орме. – Наверное, они у своих родных.
– И никто тебе не сказал! – Это звучало не как вопрос, а как упрек.
– К сожалению, не понимаю, о чем речь.
– Теперь уже поздно. А ты и вправду не знаешь? Где же ты был?
– Здесь. Болел гриппом. Неделю просидел в номере.
– А знаешь про такую газету – «Нью-Йорк таймс»? И новости не слушаешь?
– Я решил отдохнуть. Скажи наконец, в чем дело. Иначе я не смогу помочь.
– Помочь?
– Говори, пожалуйста.
– Нам угрожает опасность. Тебе нельзя там находиться.
Постепенно клубок размотался. Две недели назад в хранилище карт музея Метрополитен случился пожар. А перед этим взорвали библиотеку в пещерном храме Юньган в Китае. В последнем преступлении китайцы обвиняют исламских сепаратистов.
За последний месяц в десяти с лишним странах разгромлены или уничтожены архивы и археологические площадки.
– Про музей Метрополитен я, конечно, слышал. Об этом всюду сообщали. Но при чем здесь все остальное?
– Кто-то хочет уничтожить всю нашу информацию. Как бизнесмен, когда закрывает производство. Заметает следы.
– Какие следы? При чем тут библиотеки, музеи? Для чего их уничтожать?
– Хочет прикрыть лавочку.
– Кто? Ты о ком говоришь? Ничего не понимаю.
Персивел рассказывал и о других событиях, включая пожар Кембриджской библиотеке, где хранились древние рукописи из каирской синагоги.
– Полностью, – сказал Персивел. – Дотла. Все уничтожено. И развеяно по ветру.
– Те места, где мы работали в течение года.
– На этот раз хотят уничтожить нашу информацию полностью, – продолжал Персивел. – До недавних пор дело обстояло иначе: там рукопись подпортят, тут фотопленка пропадет. А теперь поставили на широкую ногу. Как будто кое-кто торопится все замести, прежде чем убраться восвояси.
– Совпадение, – сказал де л'Орме. – Сжигают книги, устраивают погромы. Враги разума. Чернь совсем взбесилась.
– Не совпадение. Он нас использовал. Как ищеек. Спустил нас по собственному следу. А мы и рады стараться. А теперь он дал задний ход.
– Он?
– Кто, как ты думаешь?
– Если ты и прав, что ему это дает? Он удаляет информацию, но не наши выводы.
– Стирает свое изображение.
– Тогда он уничтожает свой же образ. Чего он этим добьется?
Однако, возражая Персивелу, де л'Орме чувствовал себя не в своей тарелке. Неужели далекие звуки тревожной сирены звучат и в его мозгу?
– Он уничтожает нашу память, – продолжал Персивел. – Стирает следы своего пребывания.
– Но мы теперь его знаем. По крайней мере, знаем все существующие факты. Наши знания записаны.
– Мы – последние свидетели, – сказал Персивел. – Нас не станет – и все, вот вам и чистая доска.
Де л'Орме никак не удавалось сложить все фрагменты головоломки. Он всего неделю провел взаперти, а мир словно сошел с ума. Или Персивел?
Археолог пытался разобраться в услышанном.
– Ты думаешь, мы вели нашего врага туда, куда он сам хотел? Тогда нужно искать среди своих. Сатана – один из нас. И теперь он – или она? – повторяет наш путь и уничтожает наши сведения. Опять же – зачем? Чего он добьется, стерев свидетельства о своей личности? Если верна наша теория о реинкарнации царя хейдлов, значит, в следующий раз он появится в другом обличье.
– Но сознание его будет все то же, – сказал Персивел, – или ты забыл? Мы же об этом говорили. Собственную натуру не переделаешь, как не изменишь отпечатки пальцев. Он может и вести себя по-другому, но опознать его можно – благодаря пятитысячелетнему опыту человечества. Не мы опознаем – так следующее общество «Беовульф». Или следующее за ним. А так – никаких фактов, никаких открытий. Он станет невидимкой. Кем бы он ни был.
– Пусть себе мечется, – сказал де л'Орме. Говоря, археолог имел в виду скорее самого Персивела, чем того, кого они искали. – Когда закончит все громить, мы будем знать о нем больше, чем он сам. Мы почти у цели.
На другом конце провода Персивел тяжело дышал в трубку. Бормотал что-то невнятное. Де л'Орме слышал даже шорох ветра по крыше телефонной будки. Потом протащился с горки на пониженной передаче грузовик. Де л'Орме представил себе Персивела – на какой-нибудь пустой автостоянке заброшенной магистрали.
– Езжай-ка лучше домой, – посоветовал он.
– Ты на чьей стороне? Я ведь затем и звоню – узнать, на чьей ты стороне.
– На чьей я стороне?
– Тут и есть зацепка, так ведь?
Голос Персивела пропадал. Шумел ветер. Он говорил как человек, которого буря лишила и души и тела.
– Твоя жена, наверное, волнуется.
– Ага, пусть она кончит, как Мустафа? Мы с ней распрощались и больше не увидимся. Это ради ее же блага.
В окно гостиничного номера что-то шлепнулось и заскреблось. Де л'Орме спрятался обратно в свою спасительную тьму, откинулся на вельветовую спинку дивана. Прислушался. По стеклу кто-то царапал. И еще хлопал крыльями. Птица. Или ангел – заблудился среди небоскребов.
– А что случилось с Мустафой?
– Ты должен знать.
– Не знаю.
– Его нашли в Стамбуле, в пятницу. То, что от него осталось, плавало в Йеребатане. А ты правда не знал? Его убили в тот день, когда в мечети Айя-София нашли бомбу. Мы – свидетели, понимаешь?
Очень тщательно и аккуратно де л'Орме положил очки на стол.
У него закружилась голова. Ему хотелось спорить, хотелось возразить Персивелу, чтобы тот взял назад ужасные слова.
– Это все мог сделать только один человек, – продолжил Персивел. – Ты и сам знаешь не хуже меня.
Затем была минута относительной тишины. Оба молчали. В трубке слышались порывы ветра, гудки снегоочистителей, штурмующих занесенные магистрали. Персивел заговорил опять:
– Я знаю, что вы очень близки.
Его сочувственный тон подтвердил догадку де л'Орме.
– Да, – сказал археолог.
Такое ужасное вероломство трудно даже представить. Их всех вела его одержимость. И теперь он как будто лишил их наследства – лишил и духа и тела. Нет, неверно, он никогда и не считал их своими наследниками. С самого начала он их только использовал. Они для него были как рабочий скот, который не жалко загнать до смерти.
– Тебе нужно убираться от него подальше.
Но де л'Орме все думал о предателе. О тысячах совершенных им обманов. Поистине королевская дерзость! И почти с восхищением он произнес имя.
– Громче говори, – попросил Персивел. – Я тебя не слышу, тут ветер!
– Томас, – повторил де л'Орме.
Какая невероятная смелость! И какой беспощадный обман. Головокружительная глубина интриги. И кто он после этого? И кто он вообще? Зачем собрал общество для охоты на самого себя?
– А, ты уже знаешь! – кричал Персивел.
Буря шумела все сильнее.
– Его нашли?
– Да.
Де л'Орме обомлел:
– Но ведь мы, значит, победили.
– Ты рассудка лишился?
– Может, ты лишился? Зачем ты прячешься? Его же поймали. Теперь мы с ним поговорим. Нужно немедленно отправляться. Давай говори подробности.
– Кого поймали – Томаса, что ли?
Персивел явно растерялся, и де л'Орме словно оглушили. Столько месяцев он смотрел на хейдла как на обычного человека и теперь не мог поверить, что Сатана смертен. Разве можно поймать Сатану? И вот – поймали. Совершили невозможное. Развенчали миф.
– Где он? Что с ним сделали?
– Ты про Томаса?
– Да, про Томаса!
– Но он же погиб!
– Томас?!
– Мне показалось, ты сказал, что уже знаешь.
– Нет! – простонал де л'Орме.
– Прости. Он всем нам был другом.
Де л'Орме наконец понял, о чем говорит Персивел, и все же не понял ничего.
– Они его убили?
– «Они»? – прокричал астронавт.
То ли он не слышит де л'Орме, то ли никак не поймет.
– Сатана! – произнес наконец де л'Орме.
Мысли его путались. Царя хейдлов – убили? Да понимают ли эти идиоты, что Сатана – бесценен? Перед мысленным взором де л'Орме предстали молодые перепуганные солдаты – малообразованные парни, разряжающие винтовки в неясную тень. И Томас, падающий из темноты на свет, мертвый.
И все же де л'Орме ошибался.
– Да, Сатана, – подтвердил Персивел. Голос его стал почти неразличим из-за урагана. – Ты верно понял. В точности, как я думаю. Сначала Мустафу, потом Томаса. Их убил Сатана.
Де л'Орме нахмурился:
– Ты же сказал – его нашли. Сатану.
– Да нет, Томаса нашли, – пояснил Персивел. – Нашли Томаса. Сегодня днем на него наткнулся пастух-бедуин. Возле монастыря Святой Екатерины. Томас упал – или его столкнули с утесов на Синайской горе. Ясно, кто с ним расправился. Сатана. Он настигает нас по одному. Знает все про нас – как мы живем, где можем прятаться. Мы его изучали, а он, тварь, изучал нас.
Только теперь де л'Орме понял, о чем толкует Персивел. Томас – не предатель. Предатель – кто-то другой, кто к нему еще ближе.
– Ты слушаешь? – спросил Персивел.
Де л'Орме прокашлялся.
– Что сделали с телом Томаса?
– То, что там обычно делают монахи. О сохранности они особенно не заботятся. Желают закопать его как можно быстрее. Похороны в среду. Там же, в монастыре. – Персивел помолчал. – Ты не поедешь?
Такие грандиозные планы – и такой ничтожный результат. Де л'Орме уже знал, что ему делать.
– Твоя голова – тебе и решать, – сказал Персивел.
Де л'Орме повесил трубку.
Город Саванна, штат Джорджия
Она проснулась и, лежа в своей постели, грезила о старых временах, когда была молода и у нее не было отбою от кавалеров. Потом от многих осталось несколько. От нескольких – один. В своих грезах она тоже была одинока, но совсем иным одиночеством. Она была болью в сердцах мужчин, памятью, которая никогда не проходит. И ее единственный мужчина никогда не перестанет ее искать, даже если она сама себя потеряет, даже если состарится.
Она открыла глаза; комнату омывал лунный свет. Жесткие полотняные занавески покачивались от слабого ветерка. В траве у крыльца пели сверчки. Окно оказалось открыто. По комнате крутилось и вертелось крошечное яркое пятнышко – светлячок.
– Вера, – раздался из угла мужской голос.
Вера вздрогнула, из рук выпали очки. Грабитель, подумала она. Грабитель, который знает ее имя? И произнес его так грустно.
– Кто это? – спросила она.
– Я смотрел, как ты спишь, – произнес он, – и видел маленькую девочку, которую, наверное, очень любил отец.
Он ее убьет. В ласковом голосе Вера чувствовала решимость.
В лунном свете возникла какая-то тень. Кресло, лишившись груза, скрипнуло и покачнулось; человек шагнул вперед.
– Кто вы? – спросила Вера.
– Разве Персивел тебе не звонил?
– Звонил.
– И не сказал тебе?
– Что именно?
– Кто я.
На Веру опустилась зимняя стужа.
Персивел звонил ей вчера, но она оборвала его невнятные пророчества. Небо рушится – вот и все, что она смогла понять из его бессвязных слов. И разумеется, излитый им параноидальный поток предостережений и советов привел к тому, чего не смог добиться Томас: Вера окончательно убедилась – их поиск Зла сам по себе зло. Ее потрясла мысль, что этот поиск был самопорожденным, навеянным не чем иным, как их собственными измышлениями. Многие месяцы он питался сам собой – предсказаниями, разгадками, иллюзорными знаниями, а теперь принялся за исследователей. Как и предупреждал Томас, затея стала опасной. Врагами оказались не тираны, не посягатели, не разные там куперы и не мифический Сатана. Враг – их собственное воспаленное воображение.
Вера не стала разговаривать с Персивелом, повесила трубку. И не один раз – он продолжал названивать, пугал, вещал что-то невразумительное, ни дать ни взять – представитель победившего Севера, сгоняющий плантатора с насиженного места. «Никуда не поеду!» – сказала она. А Персивел, оказывается, был прав.
Инвалидное кресло стояло рядом с ночным столиком. Вера не стала просить ночного гостя о пощаде. Не спросила, как он намерен исполнить задуманное, станет ли ее мучить. Может, он сделает все быстро, по-деловому. «Итак, ты все же умрешь в своей постели», – сказала она себе.
– А песни он тебе пел? – спросил гость.
– Персивел?
– Нет, твой отец.
Вопрос сбил ее с толку.
– Песни?
– Когда укладывал спать.
И Вера поняла – это приглашение. И приняла его. Она закрыла глаза и погрузилась в поиск. Она старалась не обращать внимания на сверчков и слушала биение своего сердца, громкое, как стук отбойного молотка, предалась воспоминаниям, про которые думала, что они ушли навсегда.
Он был с ней, и была ночь, и он пел для нее. Вера опустила голову на подушку; слова обволакивали, как одеяло, и голос обещал приют. «Папа», – подумала она.
Скрипнула половица. Вера об этом пожалела. Если бы не скрип, она бы осталась с его песней. Однако старая доска вернула ее к действительности. Скрепя сердце возвратилась она в мир сверчков и лунного света.
Вера открыла глаза – он был рядом. Руки обнажены; мятущийся сверчок чертил у него над головой нимб. Он тянулся к ней, словно к возлюбленной. И когда его лицо приблизилось, она сказала:
– Ты?!
Монастырь Святой Екатерины
Джебель-Муса (гора Синай)
Де л'Орме расставил чашки, достал хлеб. Настоятель предоставил ему келью – из тех, в которых тысячелетиями уединялись люди, ищущие духовной мудрости.
Сантосу понравится. Он любит суровую простоту.
Глиняная бутыль с вином. Доски столешницы вытесаны и прибиты как минимум пять столетий назад.
На окнах – ни занавесок, ни даже стекол. Пыль и насекомые – товарищи по молитвам. Темноту кельи – словно библейские слова – пронизывали солнечные лучи. Слепой чувствовал на лице их тепло. Они передвигались с востока на запад. Де л'Орме понимал, что солнце садится.
Здесь, наверху, было холодно, особенно по сравнению с жаром пустыни, через которую шла дорога. Дорога была плохая. Де л'Орме страдал от тряски на ухабах. Поскольку туристов приезжало немного, не стоило и ремонтировать асфальт. Святая земля уже не влекла людей как раньше.
Открытие миру настоящей преисподней – простой сети коридоров – привело к тому, чего не мог достичь библейский ад, – оно убило страх Божий. Смерть Бога от руки экзистенциализма и материализма была и без того скорбным событием. А теперь гибель Высшего Зла превратила загробный мир в балаганную комнату страха. Во времена Моисея, Магомета и Августина такие страшилки были хороши, но теперь спросом не пользуются.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
Относительной свободе ученых пришел конец. Уокер приказал всех связать и отвести в глубину крепости. Али не удивилась. Она уже давно поняла, что с ними так или иначе расправятся.
24
Tabula rasa
И тьма была над бездною…
Кн. Бытия 1:2
Нью-Йорк
В гостиничном номере было темно, только светился голубой экран телевизора. Удивительно – в комнате слепого без звука работает телевизор. В другие времена де л'Орме и сам мог бы устроить такое, чтобы подшутить над гостями, но сегодня он гостей не ждал. Просто горничная смотрела сериал и забыла выключить.
А на экране была Таймс-сквер, новогодний хрустальный шар падал на беснующуюся от радости толпу.
Де л'Орме перебирал в уме свои любимые строки Иоганна Экхарта. Этот мистик тринадцатого века проповедовал очень простыми словами очень странные вещи. И так бесстрашно – в самой тьме Средневековья.
«Бог есть ожидание. Его любовь словно крючок рыбака. Никакая рыба не подплывет к рыбаку без того, чтобы попасть на крючок. Если она берется за крючок – ей не миновать рыбака. Тщетно она бьется – рыбак уверен в своем улове. И то же я могу сказать о любви. Тот, кого подцепит этот крючок, ловится так, что весь он, с ногами и руками, глазами и ртом, и сердцем принадлежит Богу. И чем вернее он пойман, тем вернее обретет свободу».
Неудивительно, что теолог был осужден инквизицией и отлучен от церкви.
Сделал из Господа какую-то сексуальную госпожу. И совсем уж непонятно – человек обретет свободу от Бога? Бог обретет свободу?.. И что потом? Небытие. Ты проникаешь во тьму и приходишь к тому же самому свету, который оставил. К чему тогда все? – думал де л'Орме. Ради пути? Неужели путь – лучшее, чему может посвятить себя человек?
Так он размышлял, когда зазвонил телефон.
– Узнаешь? – спросили на другом конце провода.
– Бад?
– Точно, я самый, – бормотал Персивел.
– Откуда звонишь?
– М-м-м… – Бывший астронавт говорил как-то странно.
Пьян. Наш «надежный парень» пьян?
– У тебя что-то случилось, – констатировал де л'Орме.
– Еще как. Сантос у тебя?
– Нет.
– А где? – осведомился Персивел. – Ты вообще знаешь, где он?
– Где-то в Корее, – ответил де л'Орме; он не знал, в какой именно Корее. – Там поднялась еще одна группа хейдлов. Сантос должен описать кое-какие вещи, что имеются при них. Золотые чеканки с изображением какого-то божества.
– В Корее? Это он так сказал?
– Я сам его туда послал.
– И почему ты думаешь, что он там, куда ты его послал?
Де л'Орме снял очки. Потер и открыл глаза. Совершенно белые – без радужных оболочек и зрачков. На лицо ему падали разноцветные блики от уличных фейерверков. Слепой ждал.
– Я всю ночь пытаюсь дозвониться до других, – говорил Персивел. – Без толку.
– Новый год, – объяснил де л'Орме. – Наверное, они у своих родных.
– И никто тебе не сказал! – Это звучало не как вопрос, а как упрек.
– К сожалению, не понимаю, о чем речь.
– Теперь уже поздно. А ты и вправду не знаешь? Где же ты был?
– Здесь. Болел гриппом. Неделю просидел в номере.
– А знаешь про такую газету – «Нью-Йорк таймс»? И новости не слушаешь?
– Я решил отдохнуть. Скажи наконец, в чем дело. Иначе я не смогу помочь.
– Помочь?
– Говори, пожалуйста.
– Нам угрожает опасность. Тебе нельзя там находиться.
Постепенно клубок размотался. Две недели назад в хранилище карт музея Метрополитен случился пожар. А перед этим взорвали библиотеку в пещерном храме Юньган в Китае. В последнем преступлении китайцы обвиняют исламских сепаратистов.
За последний месяц в десяти с лишним странах разгромлены или уничтожены архивы и археологические площадки.
– Про музей Метрополитен я, конечно, слышал. Об этом всюду сообщали. Но при чем здесь все остальное?
– Кто-то хочет уничтожить всю нашу информацию. Как бизнесмен, когда закрывает производство. Заметает следы.
– Какие следы? При чем тут библиотеки, музеи? Для чего их уничтожать?
– Хочет прикрыть лавочку.
– Кто? Ты о ком говоришь? Ничего не понимаю.
Персивел рассказывал и о других событиях, включая пожар Кембриджской библиотеке, где хранились древние рукописи из каирской синагоги.
– Полностью, – сказал Персивел. – Дотла. Все уничтожено. И развеяно по ветру.
– Те места, где мы работали в течение года.
– На этот раз хотят уничтожить нашу информацию полностью, – продолжал Персивел. – До недавних пор дело обстояло иначе: там рукопись подпортят, тут фотопленка пропадет. А теперь поставили на широкую ногу. Как будто кое-кто торопится все замести, прежде чем убраться восвояси.
– Совпадение, – сказал де л'Орме. – Сжигают книги, устраивают погромы. Враги разума. Чернь совсем взбесилась.
– Не совпадение. Он нас использовал. Как ищеек. Спустил нас по собственному следу. А мы и рады стараться. А теперь он дал задний ход.
– Он?
– Кто, как ты думаешь?
– Если ты и прав, что ему это дает? Он удаляет информацию, но не наши выводы.
– Стирает свое изображение.
– Тогда он уничтожает свой же образ. Чего он этим добьется?
Однако, возражая Персивелу, де л'Орме чувствовал себя не в своей тарелке. Неужели далекие звуки тревожной сирены звучат и в его мозгу?
– Он уничтожает нашу память, – продолжал Персивел. – Стирает следы своего пребывания.
– Но мы теперь его знаем. По крайней мере, знаем все существующие факты. Наши знания записаны.
– Мы – последние свидетели, – сказал Персивел. – Нас не станет – и все, вот вам и чистая доска.
Де л'Орме никак не удавалось сложить все фрагменты головоломки. Он всего неделю провел взаперти, а мир словно сошел с ума. Или Персивел?
Археолог пытался разобраться в услышанном.
– Ты думаешь, мы вели нашего врага туда, куда он сам хотел? Тогда нужно искать среди своих. Сатана – один из нас. И теперь он – или она? – повторяет наш путь и уничтожает наши сведения. Опять же – зачем? Чего он добьется, стерев свидетельства о своей личности? Если верна наша теория о реинкарнации царя хейдлов, значит, в следующий раз он появится в другом обличье.
– Но сознание его будет все то же, – сказал Персивел, – или ты забыл? Мы же об этом говорили. Собственную натуру не переделаешь, как не изменишь отпечатки пальцев. Он может и вести себя по-другому, но опознать его можно – благодаря пятитысячелетнему опыту человечества. Не мы опознаем – так следующее общество «Беовульф». Или следующее за ним. А так – никаких фактов, никаких открытий. Он станет невидимкой. Кем бы он ни был.
– Пусть себе мечется, – сказал де л'Орме. Говоря, археолог имел в виду скорее самого Персивела, чем того, кого они искали. – Когда закончит все громить, мы будем знать о нем больше, чем он сам. Мы почти у цели.
На другом конце провода Персивел тяжело дышал в трубку. Бормотал что-то невнятное. Де л'Орме слышал даже шорох ветра по крыше телефонной будки. Потом протащился с горки на пониженной передаче грузовик. Де л'Орме представил себе Персивела – на какой-нибудь пустой автостоянке заброшенной магистрали.
– Езжай-ка лучше домой, – посоветовал он.
– Ты на чьей стороне? Я ведь затем и звоню – узнать, на чьей ты стороне.
– На чьей я стороне?
– Тут и есть зацепка, так ведь?
Голос Персивела пропадал. Шумел ветер. Он говорил как человек, которого буря лишила и души и тела.
– Твоя жена, наверное, волнуется.
– Ага, пусть она кончит, как Мустафа? Мы с ней распрощались и больше не увидимся. Это ради ее же блага.
В окно гостиничного номера что-то шлепнулось и заскреблось. Де л'Орме спрятался обратно в свою спасительную тьму, откинулся на вельветовую спинку дивана. Прислушался. По стеклу кто-то царапал. И еще хлопал крыльями. Птица. Или ангел – заблудился среди небоскребов.
– А что случилось с Мустафой?
– Ты должен знать.
– Не знаю.
– Его нашли в Стамбуле, в пятницу. То, что от него осталось, плавало в Йеребатане. А ты правда не знал? Его убили в тот день, когда в мечети Айя-София нашли бомбу. Мы – свидетели, понимаешь?
Очень тщательно и аккуратно де л'Орме положил очки на стол.
У него закружилась голова. Ему хотелось спорить, хотелось возразить Персивелу, чтобы тот взял назад ужасные слова.
– Это все мог сделать только один человек, – продолжил Персивел. – Ты и сам знаешь не хуже меня.
Затем была минута относительной тишины. Оба молчали. В трубке слышались порывы ветра, гудки снегоочистителей, штурмующих занесенные магистрали. Персивел заговорил опять:
– Я знаю, что вы очень близки.
Его сочувственный тон подтвердил догадку де л'Орме.
– Да, – сказал археолог.
Такое ужасное вероломство трудно даже представить. Их всех вела его одержимость. И теперь он как будто лишил их наследства – лишил и духа и тела. Нет, неверно, он никогда и не считал их своими наследниками. С самого начала он их только использовал. Они для него были как рабочий скот, который не жалко загнать до смерти.
– Тебе нужно убираться от него подальше.
Но де л'Орме все думал о предателе. О тысячах совершенных им обманов. Поистине королевская дерзость! И почти с восхищением он произнес имя.
– Громче говори, – попросил Персивел. – Я тебя не слышу, тут ветер!
– Томас, – повторил де л'Орме.
Какая невероятная смелость! И какой беспощадный обман. Головокружительная глубина интриги. И кто он после этого? И кто он вообще? Зачем собрал общество для охоты на самого себя?
– А, ты уже знаешь! – кричал Персивел.
Буря шумела все сильнее.
– Его нашли?
– Да.
Де л'Орме обомлел:
– Но ведь мы, значит, победили.
– Ты рассудка лишился?
– Может, ты лишился? Зачем ты прячешься? Его же поймали. Теперь мы с ним поговорим. Нужно немедленно отправляться. Давай говори подробности.
– Кого поймали – Томаса, что ли?
Персивел явно растерялся, и де л'Орме словно оглушили. Столько месяцев он смотрел на хейдла как на обычного человека и теперь не мог поверить, что Сатана смертен. Разве можно поймать Сатану? И вот – поймали. Совершили невозможное. Развенчали миф.
– Где он? Что с ним сделали?
– Ты про Томаса?
– Да, про Томаса!
– Но он же погиб!
– Томас?!
– Мне показалось, ты сказал, что уже знаешь.
– Нет! – простонал де л'Орме.
– Прости. Он всем нам был другом.
Де л'Орме наконец понял, о чем говорит Персивел, и все же не понял ничего.
– Они его убили?
– «Они»? – прокричал астронавт.
То ли он не слышит де л'Орме, то ли никак не поймет.
– Сатана! – произнес наконец де л'Орме.
Мысли его путались. Царя хейдлов – убили? Да понимают ли эти идиоты, что Сатана – бесценен? Перед мысленным взором де л'Орме предстали молодые перепуганные солдаты – малообразованные парни, разряжающие винтовки в неясную тень. И Томас, падающий из темноты на свет, мертвый.
И все же де л'Орме ошибался.
– Да, Сатана, – подтвердил Персивел. Голос его стал почти неразличим из-за урагана. – Ты верно понял. В точности, как я думаю. Сначала Мустафу, потом Томаса. Их убил Сатана.
Де л'Орме нахмурился:
– Ты же сказал – его нашли. Сатану.
– Да нет, Томаса нашли, – пояснил Персивел. – Нашли Томаса. Сегодня днем на него наткнулся пастух-бедуин. Возле монастыря Святой Екатерины. Томас упал – или его столкнули с утесов на Синайской горе. Ясно, кто с ним расправился. Сатана. Он настигает нас по одному. Знает все про нас – как мы живем, где можем прятаться. Мы его изучали, а он, тварь, изучал нас.
Только теперь де л'Орме понял, о чем толкует Персивел. Томас – не предатель. Предатель – кто-то другой, кто к нему еще ближе.
– Ты слушаешь? – спросил Персивел.
Де л'Орме прокашлялся.
– Что сделали с телом Томаса?
– То, что там обычно делают монахи. О сохранности они особенно не заботятся. Желают закопать его как можно быстрее. Похороны в среду. Там же, в монастыре. – Персивел помолчал. – Ты не поедешь?
Такие грандиозные планы – и такой ничтожный результат. Де л'Орме уже знал, что ему делать.
– Твоя голова – тебе и решать, – сказал Персивел.
Де л'Орме повесил трубку.
Город Саванна, штат Джорджия
Она проснулась и, лежа в своей постели, грезила о старых временах, когда была молода и у нее не было отбою от кавалеров. Потом от многих осталось несколько. От нескольких – один. В своих грезах она тоже была одинока, но совсем иным одиночеством. Она была болью в сердцах мужчин, памятью, которая никогда не проходит. И ее единственный мужчина никогда не перестанет ее искать, даже если она сама себя потеряет, даже если состарится.
Она открыла глаза; комнату омывал лунный свет. Жесткие полотняные занавески покачивались от слабого ветерка. В траве у крыльца пели сверчки. Окно оказалось открыто. По комнате крутилось и вертелось крошечное яркое пятнышко – светлячок.
– Вера, – раздался из угла мужской голос.
Вера вздрогнула, из рук выпали очки. Грабитель, подумала она. Грабитель, который знает ее имя? И произнес его так грустно.
– Кто это? – спросила она.
– Я смотрел, как ты спишь, – произнес он, – и видел маленькую девочку, которую, наверное, очень любил отец.
Он ее убьет. В ласковом голосе Вера чувствовала решимость.
В лунном свете возникла какая-то тень. Кресло, лишившись груза, скрипнуло и покачнулось; человек шагнул вперед.
– Кто вы? – спросила Вера.
– Разве Персивел тебе не звонил?
– Звонил.
– И не сказал тебе?
– Что именно?
– Кто я.
На Веру опустилась зимняя стужа.
Персивел звонил ей вчера, но она оборвала его невнятные пророчества. Небо рушится – вот и все, что она смогла понять из его бессвязных слов. И разумеется, излитый им параноидальный поток предостережений и советов привел к тому, чего не смог добиться Томас: Вера окончательно убедилась – их поиск Зла сам по себе зло. Ее потрясла мысль, что этот поиск был самопорожденным, навеянным не чем иным, как их собственными измышлениями. Многие месяцы он питался сам собой – предсказаниями, разгадками, иллюзорными знаниями, а теперь принялся за исследователей. Как и предупреждал Томас, затея стала опасной. Врагами оказались не тираны, не посягатели, не разные там куперы и не мифический Сатана. Враг – их собственное воспаленное воображение.
Вера не стала разговаривать с Персивелом, повесила трубку. И не один раз – он продолжал названивать, пугал, вещал что-то невразумительное, ни дать ни взять – представитель победившего Севера, сгоняющий плантатора с насиженного места. «Никуда не поеду!» – сказала она. А Персивел, оказывается, был прав.
Инвалидное кресло стояло рядом с ночным столиком. Вера не стала просить ночного гостя о пощаде. Не спросила, как он намерен исполнить задуманное, станет ли ее мучить. Может, он сделает все быстро, по-деловому. «Итак, ты все же умрешь в своей постели», – сказала она себе.
– А песни он тебе пел? – спросил гость.
– Персивел?
– Нет, твой отец.
Вопрос сбил ее с толку.
– Песни?
– Когда укладывал спать.
И Вера поняла – это приглашение. И приняла его. Она закрыла глаза и погрузилась в поиск. Она старалась не обращать внимания на сверчков и слушала биение своего сердца, громкое, как стук отбойного молотка, предалась воспоминаниям, про которые думала, что они ушли навсегда.
Он был с ней, и была ночь, и он пел для нее. Вера опустила голову на подушку; слова обволакивали, как одеяло, и голос обещал приют. «Папа», – подумала она.
Скрипнула половица. Вера об этом пожалела. Если бы не скрип, она бы осталась с его песней. Однако старая доска вернула ее к действительности. Скрепя сердце возвратилась она в мир сверчков и лунного света.
Вера открыла глаза – он был рядом. Руки обнажены; мятущийся сверчок чертил у него над головой нимб. Он тянулся к ней, словно к возлюбленной. И когда его лицо приблизилось, она сказала:
– Ты?!
Монастырь Святой Екатерины
Джебель-Муса (гора Синай)
Де л'Орме расставил чашки, достал хлеб. Настоятель предоставил ему келью – из тех, в которых тысячелетиями уединялись люди, ищущие духовной мудрости.
Сантосу понравится. Он любит суровую простоту.
Глиняная бутыль с вином. Доски столешницы вытесаны и прибиты как минимум пять столетий назад.
На окнах – ни занавесок, ни даже стекол. Пыль и насекомые – товарищи по молитвам. Темноту кельи – словно библейские слова – пронизывали солнечные лучи. Слепой чувствовал на лице их тепло. Они передвигались с востока на запад. Де л'Орме понимал, что солнце садится.
Здесь, наверху, было холодно, особенно по сравнению с жаром пустыни, через которую шла дорога. Дорога была плохая. Де л'Орме страдал от тряски на ухабах. Поскольку туристов приезжало немного, не стоило и ремонтировать асфальт. Святая земля уже не влекла людей как раньше.
Открытие миру настоящей преисподней – простой сети коридоров – привело к тому, чего не мог достичь библейский ад, – оно убило страх Божий. Смерть Бога от руки экзистенциализма и материализма была и без того скорбным событием. А теперь гибель Высшего Зла превратила загробный мир в балаганную комнату страха. Во времена Моисея, Магомета и Августина такие страшилки были хороши, но теперь спросом не пользуются.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58