Так что, любезный читатель, давай-ка сам поработай редактором и пойми, что тут важно, а что – не очень. Может быть, именно эти бессмысленные отступления станут ключом, что откроет замок и освободит младенца Иисуса. Или, может, я сам чего-то недопонимаю, и через несколько дней, или месяцев, или лет, когда я попробую отыскать скрытый смысл в этом бессвязном, казалось бы, бормотании, мне вдруг откроется, что да, тайна Вселенной – прямой путь к нирване, – сокрыта в кафельной плитке на полу в зале выдаче багажа. Подмывает сказать: это вряд ли, – но я промолчу. В конце концов, дзен-мастер я или нет? Просто мне скучно сидеть и ждать, пока не покажется сумка Гимпо и Z.
Z тасует свою колоду Таро.
Ага, вот она, сумочка. Старая заслуженная суменция, потрепанный ветеран стольких безумных поездок. Удивительно, как она еще держится – даже при помощи трех рулонов широкого скотча.
Хельсинская таможня: никакой электроники, никаких мониторов – никаких проблем. Вермахтовский «Luger» времен Второй мировой войны и двадцать боевых патронов в заднем проходе у Гимпо благополучно минуют кордон, равно как и содержимое черного докторского чемоданчика Билла.
Гимпо берет управление на себя. Мы проходим таможню и вываливаемся наружу – в серое утро. Итак, ноябрь, 1992 год, Хельсинки, Финляндия. Сколько времени, мы не знаем. Знаем, что разница – два часа, но вот вперед или назад? Мы все по жизни не носим часов.
– Время? Это для обывателей, – скрипит голос вдали.
Среди автобусов с непроизносимыми названиями конечных пунктов маршрута мы почти наугад выбираем тот, который идет до вокзала, где, как мы очень надеемся, мы сразу же купим билеты на ближайший поезд в Арктику. Садимся в автобус. Все-таки хорошо, что у нас есть Гимпо, который берет на себя заботу о наших удобствах и безопасности и расплачивается за все, за что надо платить в дороге. В этом смысле мы с Z – просто дети, а Гимпо типа наш добрый папа. Везет нас на каникулы в Скег-несс.
Z мне рассказывал, как ему нравится ездить – именно на автобусах – на гастроли с «Love Reaction». Команда в сборе, автобус отъезжает от «Джона Хенри» (где у них склад оборудования и помещение под репетиции), все машут руками в окошко: пока, реальность. Ну все, понеслось. Две недели автобусно-гастрольной свободы: порнофильмы восемнадцать часов в сутки, два часа – «Спайнел Тэп», четыре часа – саунд-чек и концерт. В гастрольном автобусе люди спят, срут, пердят, пьют, орут, дрочат, ебутся, едят, пишут, читают, мечтают и смотрят на мир, проносящийся за окном, пока Гимпо не объявляет, что все, ребята, пора на сцену. Потом Гимпо проводит ревизию девиц и выбирает, которых провести за кулисы, а из этих, допущенных за кулисы, выбирает, которых пустить в автобус – до меня доходили слухи, что Z обстоятельно инструктирует Гимпо насчет критериев отбора. Причем критерии, как я понимаю, достаточно жесткие.
Да, уважаемые феминистки и пост-феминистки, если вам так уж хочется разгромить мерзопакостные оплоты всего агрессивно мужского, не заворачивайтесь на англиканскую церковь, мужские клубы и регбийные раздевалки – громите гастрольные автобусы рок-н-роллеров. Они колесят по дорогам страны – эти маленькие передвижные мирки, где всем правят мужчины, – и разносят заразу, поражающую неокрепшую психику подрастающего поколения.
В общем, мы уже едем. Сидим, вертим в руках дзен-палки и гадаем, а заметил ли кто-нибудь, что мы – дзен-мастера, трое волхвов, новое воплощение царей-мудрецов. Z находит какой-то клочок бумаги, просит у меня ручки и начинает что-то строчить, яростно и вдохновенно – стихотворение, надо думать. Он пишет стихи так же, как все остальные пинают собак, дышат воздухом и чешут яйца. Когда на Z нападает муза, его уже ничто не остановит.
Еще в самолете Билл гордо достал свой Драммондский тартан и объявил, что наденет его прямо сейчас. Ясен пень, финны не очень привыкли к подобному зрелищу: высоченный шотландец в бабской юбке, – так что буквально в течение часа после нашего приземления в Хельсинки нам пришлось поучаствовать в трех разборках, вызванных общим недопониманием вопроса и отмеченных беспрецедентным насилием, причем последняя увенчалась кровавой смертью таксиста, хотя он был вообще ни при чем и погиб совершенно безвинно. По моему скромному мнению, это был полный идиотизм: стрелять парню в затылок, когда он вел машину, – но я не стал ничего говорить. Билл и в нормальном-то состоянии совершенно непредсказуем, а уж когда он еще не остыл после смертоубийства и пребывает в своем неокельтском, посттравматическом мачо-раздрае… в общем, лучше его не трогать.
Иностранные автобусы, полные иностранцев. Они никогда тебя не подведут: куда бы ты ни поехал, они всегда будут там – в любой части света – со своей сгущенной атмосферой сплошной иностранщины. Хотя, конечно же, атмосфера была бы совсем другой, если бы мы оказались в какой-то из стран третьего мира: народ свисал бы со всех подножек, а в проходе мочились бы козы. А тут в проходе стоим мы. Стоим вполне даже цивилизованно. Разве что Гимпо исполнил художественный пердеж из своего репертуара для особо торжественных случаев. За окнами проносится северо-европейский город.
Пора и мне тоже себя проявить, во всяком случае, пора открыться своим собратьям-волхвам и показать им мое магическое одеяние, что пока лежит сложенное в рюкзаке. Открываю рюкзак, достаю свой волшебный костюм. Надеюсь, народ впечатлится. И народ впечатляется, да. Так что я в них не ошибся. Z и Гимпо встречают мое тайное облачение громкими одобрительными восклицаниями: настоящий Драммондский килт, который отец подарил мне на день рождения, на двадцать один год. (У клана Драммондов три разных тартана, причем каждую клетку можно выкрасить либо яркими, насыщенными цветами, либо, наоборот, смазанными и приглушенными. Понятно, что при таком положении дел спрос на каждую из комбинаций не сказать чтобы очень большой – что означает, что, если тебе нужен килт определенной драммондской расцветки или определенной насыщенности цветов, ткань придется специально заказывать.)
Носить килт для шотландца – дело такое… волнительное. Потому что шотландец в килте – это уже недвусмысленное заявление: кто ты такой. Вернее, кем ты себя полагаешь. Но каждый раз ты боишься, что твой выход «при килте» будет понят не так, как надо – и на самом-то деле ты выставляешь себя идиотом, самоуверенным и ограниченным долбоебом в какой-то дурацкой клетчатой тряпке, который только что не кричит в полный голос: «Посмотрите на меня! Посмотрите, я в килте! Ну, давайте, задайте мне очередной идиотский вопрос, типа «А что у тебя под килтом? А из какого ты клана? А знаешь, тебе идет! Ты все время так ходишь? Тебе надо носить его чаще». Но самая худшая паранойя – нарваться на такого же «прикилтованного» шотландца, который либо ужасно смутится, либо начнет психовать и яриться, потому что, в каком-то смысле, вы с ним унижаете ваше общее историческое наследие. Вот почему я так редко ношу свой килт, хотя и очень им горжусь. Я даже придумал такую легенду: якобы это старинный шотландский обычай, чтобы отец дарил сыну килт, когда тому исполняется двадцать один год. Так я всем и говорю. Но это, понятное дело, вранье.
В зарубежных поездках килт – вещь очень даже полезная, наряду с платиновыми кредитками American Express и небольшой личной армией. Килт открывает все двери и завоевывает друзей, вызывает восторг и отпугивает вероятных грабителей и вообще всяческих отморозков. Килт – это стол в переполненном ресторане без предварительного заказа; это свободный доступ в героиновые притоны в Нижнем Бронксе; это всеобщее восхищение. Его любят, его боятся – на всем земном шаре, за исключением родимых Британских островов.
Вчера ночью, пока я катался по городу, мне, как говорится, попала мысль. Я уже знал, что возьму с собой килт по всем вышеперечисленным причинам. Но я знал и другое: на Полюсе холодно. И тут меня вдруг осенило. Как прорыв, как божественное откровение: я буду носить его (килт) поверх джинсов. И ко мне уже точно никто не пристанет с дурацким вопросом: «А что у тебя под килтом?» Так мне будет тепло, я ничего себе не отморожу, но все равно буду выглядеть круто – с налетом вызывающей оригинальности на грани безумия, каковой служит признаком (хотя, может быть, и ошибочно) натуры изысканной и артистичной. В общем, сказано – сделано. Надеваю килт. Прямо в автобусе. Скромно потупившись, жду бурных аплодисментов, и – да, Гимпо и Z поднимают большие пальцы. А все остальные в автобусе? Ноль эмоций…
Блядь! Нет, только не это! Женщина, что стоит впереди, оборачивается ко мне. Оборачивается и смотрит. Собирается что-то сказать. Я не знаю, куда деваться от стыда. Хочется провалиться сквозь землю или хотя бы забраться к себе в рюкзак. Она из Шотландии, из Банфа. Ей любопытно, откуда я сам и какими судьбами я здесь, в Финляндии. Симпатичная женщина средних лет. И я знаю, и знаю, что она знает, и она знает, что я знаю, что она знает, что, стоя в проходе в автобусе в совершенно чужой стране и напяливая на себя килт, поверх джинсов, под любопытными взглядами всех этих финнов, я компрометирую целый народ и его историю. Не для того мы, шотландцы, победили в битве при Баннокберне, чтобы я тут выдрючивался. Стыд и позор, стыд и позор, трижды стыд и позор.
Но Z с Гимпо ничего не замечают. Стоим, вертим в руках свои дзенские палки. А вот и вокзал. Гимпо покупает билеты. Наш поезд – вечером, в девять пятнадцать. Сейчас половина четвертого. Мы взяли трехместное купе – и цена, как говорится, вполне подходящая. Я боялся, что выйдет дороже. Сдаем сумки в камеру хранения. Теперь – найти телефон.
У меня была группа, проект KLE То есть нас было двое. Мы с Джимми на пару. «Mega Records» купила права на издание и распространение всех наших опусов в Скандинавии. За всю нашу непродолжительную карьеру Финляндия стала единственной – помимо Великобритании – страной, где наш «It's Grim Up North» был безусловным хитом. Также «Mega» владеет правами на распространение в Скандинавии записей Зодиака, которые тоже пользуются здесь успехом. На прошлой неделе я разговаривал с двумя кренделями из центрального офиса «Mega Records» в Копенгагене: рассказал им о нашем паломничестве на Полюс и попросил сообщить «финским товарищам», что мы будем в Хельсинки. Проездом.
Если ты более-менее известный музыкант и твои записи продаются, ты глубоко убежден, что, когда ты приезжаешь в другую страну, это твое Богом данное право – рассчитывать на радушный прием со стороны тех людей, которые занимаются распространением твоих проектов в данном отдельно взятом регионе. Они должны встретить тебя как героя, ну, на крайняк, накормить обедом дли, совсем уже на худой конец, предложить тебе пиво из офисного холодильника. Они терпят твое вызывающее поведение и откровенное хамство, потому что: 1) ты можешь стать следующей Звездой Первой Величины; 2) ты собираешься оставаться здесь дольше трех дней; 3) работа у них такая – заискивать перед всякими долбоебами. Все это гадко и мерзко, я знаю, и я мог бы сейчас привести сотню доводов в свое оправдание, но я промолчу. Тем более что эти ребята не преминут облить тебя грязью – хотя бы между собой, – как только ты благополучно уедешь из города.
В общем, Гимпо звонит в «Mega». У него в местном офисе есть подруга, из промоутерского отдела. То есть подруга была – как выясняется, ее уволили в прошлую пятницу. До меня доходили слухи, что «Mega» полностью перестраивает работу своего представительства в Финляндии. Проводит тотальную реструктуризацию. Так что они там вообще ни хрена не знают и не врубаются, кто мы такие. Гимпо пытается что-то им втолковать на своем сбивчивом, рваном наречии контуженого артиллериста в отставке, но они его не понимают. Он пытается рассказать им про Элвиса, про спасение мира и про возможный альбом «KLF Greatest Hits» на CD. Но это уже не имеет значения, потому что они там мгновенно прониклись его убойным и искренним обаянием и дали ему новый адрес «Mega».
Ловим такси. Едем. Город наводит тоску: тусклые сумерки, унылые прохожие. Z пердит от расстройства. Въезжаем в какой-то пустой закоулок, где не горит ни один фонарь. Зловещие темные здания без окон. Кажется, Гимпо дали неправильный адрес.
Мы кое-как выбрались из искореженного такси, все – в черной крови и осколках стекла. Словно гигантские птицы в сверкающем оперении – птицы из извращенного Райского сада в представлении невменяемого некроманта. Билл бормотал что-то насчет мудаков, килтов, доказательств и внешнего вида; однако он на удивление быстро пришел в себя и принялся горячо извиняться за свое временное помутнение рассудка. Уильям Драммонд: шотландский джентльмен.
Такси уезжает, а мы остаемся: дождь, ветер и ощущение полной растерянности. Я пробегаю вперед сотню ярдов, перехожу на другую сторону и стучусь в дверь какого-то склада. И у меня есть на это причины: единственное на всю улицу окно, где горит свет – оно здесь, в этом здании. Под самой крышей. Голос в домофоне нещадно трещит, но – да, это действительно новый офис «Mega». Я кричу Z и Гимпо, чтобы они шли сюда.
Так что остаток пути на сближение с «Mega Records» мы проделали на своих двоих. Мы с Биллом понятия не имели, что у них тут за контора, но можно было с уверенностью предположить, что они мало чем отличаются от любой другой звукозаписывающей компании – так что можно рассчитывать на халявную жрачку и культурную программу на вечер, насколько пьяный дебош вообще можно назвать культурным. Хрен его знает, как нам удалось разыскать это место. Главное, что удалось.
Мы позвонили, и нас впустили. Змейки-ворсинки «Аксминстера» в лифте сразу обвили нам ноги и поползли вверх по зеркальным стенам. Высший шик. В приемной нас встретила девушка – в жизни не видел такой красоты: ангел, сошедший с небес. Ангел с компьютером и сексуально корявым английским. Пышные локоны красновато-коричневой гаммы прерафаэлитов струились каскадом по ее обнаженным плечам, белым и гладким, как алебастр; губы цвета помятой вишни испускали восхитительно едкий дым от французской сигаретки; длинные ресницы томно подрагивали; а глаза были синие-синие – как на детском рисунке цветными карандашами. В общем, я был сражен наповал.
Да, я лживый мерзавец, но обаятельный лживый мерзавец, и я включил это свое обаяние на полную мощность. Минут через пять я убедил этого ангела во плоти, что я непременно на ней женюсь, что я хочу, чтобы у нас были дети, что я люблю ее больше жизни, что она – женщина моей мечты и т. д., и т. п.; а еще через десять минут я уже пялил ее в тугой задик в женском сортире. (Я всегда применяю анальный секс, если есть хоть малейшее подозрение, что девочка не использует контрацепцию; в моем понимании это и есть безопасный секс – безопасный, во всяком случае, для меня: чтобы не бояться какой-нибудь злоебучей незапланированной беременности и других малоприятственных проявлений женской черной магии.) Так что я вставил ей палку в попку, получил удовольствие, застегнул штаны и сказал ей примерно следующее: ты – наивная дурочка, все мужики – козлы, сексом следует заниматься с мальчиками своего возраста, и пусть сегодняшний случай станет для тебя хорошим уроком по теме «Жизнь – штука несправедливая и жестокая».
Глотая соленые слезы, она горячо меня благодарила. Она сказала, помимо прочего, что я – настоящий дзен-мастер, и она понимает, что удостоилась небывалой чести: быть отпяленной столь благородным и мудрым мужчиной. Меня поразила подобная мудрость в существе столь прекрасном и юном, и я сказал, что, когда я вернусь из своей героической экспедиции, я, может быть, снова закину ей палку. Она рассмеялась и вытерла слезки.
Верхний этаж; открытая планировка офисов. Нас встречают радушные Улла и Мулла. Улла – заместитель директора по административно-хозяйственной части, проще сказать, завхоз. Мулла – тоже какой-то там зам. В холодильнике пива нет. Пьем заграничный кофе. Вообще-то я кофе не пью. Меня от него трясет. Они извиняются, что не знали о нашем приезде. На что мы отвечаем в том смысле, что ладно, ребята, не парьтесь. Все хорошо. Время – почти шесть вечера. Мулла отменяет какую-то встречу – кажется, он собирался сегодня играть в сквош с приятелями. Они приглашают нас пообедать в каком-то местном ресторанчике. Мы, в общем, не против. Улле где-то за тридцать, у нее потрясающая фигура и очень славная улыбка, такая открытая, теплая и дружелюбная.
Когда я вернулся обратно в офис, Билл как раз извергал поток пенной спермы на бесстрастно-нордическое лицо привлекательной дамы-завхоза. Она смиренно ему улыбалась, а на ее светлых ресницах искрилась сперма. Мне это напомнило фотографии великого Мэна Рея. Гимпо терзал свой член в неистовых онанистических пароксизмах: рука – смазанное пятно, глаза выпучены, морда красная. Он взвизгнул, словно свежекастрированный поросенок – сперма выстрелила автоматной очередью и разбила ближайшую лампочку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
Z тасует свою колоду Таро.
Ага, вот она, сумочка. Старая заслуженная суменция, потрепанный ветеран стольких безумных поездок. Удивительно, как она еще держится – даже при помощи трех рулонов широкого скотча.
Хельсинская таможня: никакой электроники, никаких мониторов – никаких проблем. Вермахтовский «Luger» времен Второй мировой войны и двадцать боевых патронов в заднем проходе у Гимпо благополучно минуют кордон, равно как и содержимое черного докторского чемоданчика Билла.
Гимпо берет управление на себя. Мы проходим таможню и вываливаемся наружу – в серое утро. Итак, ноябрь, 1992 год, Хельсинки, Финляндия. Сколько времени, мы не знаем. Знаем, что разница – два часа, но вот вперед или назад? Мы все по жизни не носим часов.
– Время? Это для обывателей, – скрипит голос вдали.
Среди автобусов с непроизносимыми названиями конечных пунктов маршрута мы почти наугад выбираем тот, который идет до вокзала, где, как мы очень надеемся, мы сразу же купим билеты на ближайший поезд в Арктику. Садимся в автобус. Все-таки хорошо, что у нас есть Гимпо, который берет на себя заботу о наших удобствах и безопасности и расплачивается за все, за что надо платить в дороге. В этом смысле мы с Z – просто дети, а Гимпо типа наш добрый папа. Везет нас на каникулы в Скег-несс.
Z мне рассказывал, как ему нравится ездить – именно на автобусах – на гастроли с «Love Reaction». Команда в сборе, автобус отъезжает от «Джона Хенри» (где у них склад оборудования и помещение под репетиции), все машут руками в окошко: пока, реальность. Ну все, понеслось. Две недели автобусно-гастрольной свободы: порнофильмы восемнадцать часов в сутки, два часа – «Спайнел Тэп», четыре часа – саунд-чек и концерт. В гастрольном автобусе люди спят, срут, пердят, пьют, орут, дрочат, ебутся, едят, пишут, читают, мечтают и смотрят на мир, проносящийся за окном, пока Гимпо не объявляет, что все, ребята, пора на сцену. Потом Гимпо проводит ревизию девиц и выбирает, которых провести за кулисы, а из этих, допущенных за кулисы, выбирает, которых пустить в автобус – до меня доходили слухи, что Z обстоятельно инструктирует Гимпо насчет критериев отбора. Причем критерии, как я понимаю, достаточно жесткие.
Да, уважаемые феминистки и пост-феминистки, если вам так уж хочется разгромить мерзопакостные оплоты всего агрессивно мужского, не заворачивайтесь на англиканскую церковь, мужские клубы и регбийные раздевалки – громите гастрольные автобусы рок-н-роллеров. Они колесят по дорогам страны – эти маленькие передвижные мирки, где всем правят мужчины, – и разносят заразу, поражающую неокрепшую психику подрастающего поколения.
В общем, мы уже едем. Сидим, вертим в руках дзен-палки и гадаем, а заметил ли кто-нибудь, что мы – дзен-мастера, трое волхвов, новое воплощение царей-мудрецов. Z находит какой-то клочок бумаги, просит у меня ручки и начинает что-то строчить, яростно и вдохновенно – стихотворение, надо думать. Он пишет стихи так же, как все остальные пинают собак, дышат воздухом и чешут яйца. Когда на Z нападает муза, его уже ничто не остановит.
Еще в самолете Билл гордо достал свой Драммондский тартан и объявил, что наденет его прямо сейчас. Ясен пень, финны не очень привыкли к подобному зрелищу: высоченный шотландец в бабской юбке, – так что буквально в течение часа после нашего приземления в Хельсинки нам пришлось поучаствовать в трех разборках, вызванных общим недопониманием вопроса и отмеченных беспрецедентным насилием, причем последняя увенчалась кровавой смертью таксиста, хотя он был вообще ни при чем и погиб совершенно безвинно. По моему скромному мнению, это был полный идиотизм: стрелять парню в затылок, когда он вел машину, – но я не стал ничего говорить. Билл и в нормальном-то состоянии совершенно непредсказуем, а уж когда он еще не остыл после смертоубийства и пребывает в своем неокельтском, посттравматическом мачо-раздрае… в общем, лучше его не трогать.
Иностранные автобусы, полные иностранцев. Они никогда тебя не подведут: куда бы ты ни поехал, они всегда будут там – в любой части света – со своей сгущенной атмосферой сплошной иностранщины. Хотя, конечно же, атмосфера была бы совсем другой, если бы мы оказались в какой-то из стран третьего мира: народ свисал бы со всех подножек, а в проходе мочились бы козы. А тут в проходе стоим мы. Стоим вполне даже цивилизованно. Разве что Гимпо исполнил художественный пердеж из своего репертуара для особо торжественных случаев. За окнами проносится северо-европейский город.
Пора и мне тоже себя проявить, во всяком случае, пора открыться своим собратьям-волхвам и показать им мое магическое одеяние, что пока лежит сложенное в рюкзаке. Открываю рюкзак, достаю свой волшебный костюм. Надеюсь, народ впечатлится. И народ впечатляется, да. Так что я в них не ошибся. Z и Гимпо встречают мое тайное облачение громкими одобрительными восклицаниями: настоящий Драммондский килт, который отец подарил мне на день рождения, на двадцать один год. (У клана Драммондов три разных тартана, причем каждую клетку можно выкрасить либо яркими, насыщенными цветами, либо, наоборот, смазанными и приглушенными. Понятно, что при таком положении дел спрос на каждую из комбинаций не сказать чтобы очень большой – что означает, что, если тебе нужен килт определенной драммондской расцветки или определенной насыщенности цветов, ткань придется специально заказывать.)
Носить килт для шотландца – дело такое… волнительное. Потому что шотландец в килте – это уже недвусмысленное заявление: кто ты такой. Вернее, кем ты себя полагаешь. Но каждый раз ты боишься, что твой выход «при килте» будет понят не так, как надо – и на самом-то деле ты выставляешь себя идиотом, самоуверенным и ограниченным долбоебом в какой-то дурацкой клетчатой тряпке, который только что не кричит в полный голос: «Посмотрите на меня! Посмотрите, я в килте! Ну, давайте, задайте мне очередной идиотский вопрос, типа «А что у тебя под килтом? А из какого ты клана? А знаешь, тебе идет! Ты все время так ходишь? Тебе надо носить его чаще». Но самая худшая паранойя – нарваться на такого же «прикилтованного» шотландца, который либо ужасно смутится, либо начнет психовать и яриться, потому что, в каком-то смысле, вы с ним унижаете ваше общее историческое наследие. Вот почему я так редко ношу свой килт, хотя и очень им горжусь. Я даже придумал такую легенду: якобы это старинный шотландский обычай, чтобы отец дарил сыну килт, когда тому исполняется двадцать один год. Так я всем и говорю. Но это, понятное дело, вранье.
В зарубежных поездках килт – вещь очень даже полезная, наряду с платиновыми кредитками American Express и небольшой личной армией. Килт открывает все двери и завоевывает друзей, вызывает восторг и отпугивает вероятных грабителей и вообще всяческих отморозков. Килт – это стол в переполненном ресторане без предварительного заказа; это свободный доступ в героиновые притоны в Нижнем Бронксе; это всеобщее восхищение. Его любят, его боятся – на всем земном шаре, за исключением родимых Британских островов.
Вчера ночью, пока я катался по городу, мне, как говорится, попала мысль. Я уже знал, что возьму с собой килт по всем вышеперечисленным причинам. Но я знал и другое: на Полюсе холодно. И тут меня вдруг осенило. Как прорыв, как божественное откровение: я буду носить его (килт) поверх джинсов. И ко мне уже точно никто не пристанет с дурацким вопросом: «А что у тебя под килтом?» Так мне будет тепло, я ничего себе не отморожу, но все равно буду выглядеть круто – с налетом вызывающей оригинальности на грани безумия, каковой служит признаком (хотя, может быть, и ошибочно) натуры изысканной и артистичной. В общем, сказано – сделано. Надеваю килт. Прямо в автобусе. Скромно потупившись, жду бурных аплодисментов, и – да, Гимпо и Z поднимают большие пальцы. А все остальные в автобусе? Ноль эмоций…
Блядь! Нет, только не это! Женщина, что стоит впереди, оборачивается ко мне. Оборачивается и смотрит. Собирается что-то сказать. Я не знаю, куда деваться от стыда. Хочется провалиться сквозь землю или хотя бы забраться к себе в рюкзак. Она из Шотландии, из Банфа. Ей любопытно, откуда я сам и какими судьбами я здесь, в Финляндии. Симпатичная женщина средних лет. И я знаю, и знаю, что она знает, и она знает, что я знаю, что она знает, что, стоя в проходе в автобусе в совершенно чужой стране и напяливая на себя килт, поверх джинсов, под любопытными взглядами всех этих финнов, я компрометирую целый народ и его историю. Не для того мы, шотландцы, победили в битве при Баннокберне, чтобы я тут выдрючивался. Стыд и позор, стыд и позор, трижды стыд и позор.
Но Z с Гимпо ничего не замечают. Стоим, вертим в руках свои дзенские палки. А вот и вокзал. Гимпо покупает билеты. Наш поезд – вечером, в девять пятнадцать. Сейчас половина четвертого. Мы взяли трехместное купе – и цена, как говорится, вполне подходящая. Я боялся, что выйдет дороже. Сдаем сумки в камеру хранения. Теперь – найти телефон.
У меня была группа, проект KLE То есть нас было двое. Мы с Джимми на пару. «Mega Records» купила права на издание и распространение всех наших опусов в Скандинавии. За всю нашу непродолжительную карьеру Финляндия стала единственной – помимо Великобритании – страной, где наш «It's Grim Up North» был безусловным хитом. Также «Mega» владеет правами на распространение в Скандинавии записей Зодиака, которые тоже пользуются здесь успехом. На прошлой неделе я разговаривал с двумя кренделями из центрального офиса «Mega Records» в Копенгагене: рассказал им о нашем паломничестве на Полюс и попросил сообщить «финским товарищам», что мы будем в Хельсинки. Проездом.
Если ты более-менее известный музыкант и твои записи продаются, ты глубоко убежден, что, когда ты приезжаешь в другую страну, это твое Богом данное право – рассчитывать на радушный прием со стороны тех людей, которые занимаются распространением твоих проектов в данном отдельно взятом регионе. Они должны встретить тебя как героя, ну, на крайняк, накормить обедом дли, совсем уже на худой конец, предложить тебе пиво из офисного холодильника. Они терпят твое вызывающее поведение и откровенное хамство, потому что: 1) ты можешь стать следующей Звездой Первой Величины; 2) ты собираешься оставаться здесь дольше трех дней; 3) работа у них такая – заискивать перед всякими долбоебами. Все это гадко и мерзко, я знаю, и я мог бы сейчас привести сотню доводов в свое оправдание, но я промолчу. Тем более что эти ребята не преминут облить тебя грязью – хотя бы между собой, – как только ты благополучно уедешь из города.
В общем, Гимпо звонит в «Mega». У него в местном офисе есть подруга, из промоутерского отдела. То есть подруга была – как выясняется, ее уволили в прошлую пятницу. До меня доходили слухи, что «Mega» полностью перестраивает работу своего представительства в Финляндии. Проводит тотальную реструктуризацию. Так что они там вообще ни хрена не знают и не врубаются, кто мы такие. Гимпо пытается что-то им втолковать на своем сбивчивом, рваном наречии контуженого артиллериста в отставке, но они его не понимают. Он пытается рассказать им про Элвиса, про спасение мира и про возможный альбом «KLF Greatest Hits» на CD. Но это уже не имеет значения, потому что они там мгновенно прониклись его убойным и искренним обаянием и дали ему новый адрес «Mega».
Ловим такси. Едем. Город наводит тоску: тусклые сумерки, унылые прохожие. Z пердит от расстройства. Въезжаем в какой-то пустой закоулок, где не горит ни один фонарь. Зловещие темные здания без окон. Кажется, Гимпо дали неправильный адрес.
Мы кое-как выбрались из искореженного такси, все – в черной крови и осколках стекла. Словно гигантские птицы в сверкающем оперении – птицы из извращенного Райского сада в представлении невменяемого некроманта. Билл бормотал что-то насчет мудаков, килтов, доказательств и внешнего вида; однако он на удивление быстро пришел в себя и принялся горячо извиняться за свое временное помутнение рассудка. Уильям Драммонд: шотландский джентльмен.
Такси уезжает, а мы остаемся: дождь, ветер и ощущение полной растерянности. Я пробегаю вперед сотню ярдов, перехожу на другую сторону и стучусь в дверь какого-то склада. И у меня есть на это причины: единственное на всю улицу окно, где горит свет – оно здесь, в этом здании. Под самой крышей. Голос в домофоне нещадно трещит, но – да, это действительно новый офис «Mega». Я кричу Z и Гимпо, чтобы они шли сюда.
Так что остаток пути на сближение с «Mega Records» мы проделали на своих двоих. Мы с Биллом понятия не имели, что у них тут за контора, но можно было с уверенностью предположить, что они мало чем отличаются от любой другой звукозаписывающей компании – так что можно рассчитывать на халявную жрачку и культурную программу на вечер, насколько пьяный дебош вообще можно назвать культурным. Хрен его знает, как нам удалось разыскать это место. Главное, что удалось.
Мы позвонили, и нас впустили. Змейки-ворсинки «Аксминстера» в лифте сразу обвили нам ноги и поползли вверх по зеркальным стенам. Высший шик. В приемной нас встретила девушка – в жизни не видел такой красоты: ангел, сошедший с небес. Ангел с компьютером и сексуально корявым английским. Пышные локоны красновато-коричневой гаммы прерафаэлитов струились каскадом по ее обнаженным плечам, белым и гладким, как алебастр; губы цвета помятой вишни испускали восхитительно едкий дым от французской сигаретки; длинные ресницы томно подрагивали; а глаза были синие-синие – как на детском рисунке цветными карандашами. В общем, я был сражен наповал.
Да, я лживый мерзавец, но обаятельный лживый мерзавец, и я включил это свое обаяние на полную мощность. Минут через пять я убедил этого ангела во плоти, что я непременно на ней женюсь, что я хочу, чтобы у нас были дети, что я люблю ее больше жизни, что она – женщина моей мечты и т. д., и т. п.; а еще через десять минут я уже пялил ее в тугой задик в женском сортире. (Я всегда применяю анальный секс, если есть хоть малейшее подозрение, что девочка не использует контрацепцию; в моем понимании это и есть безопасный секс – безопасный, во всяком случае, для меня: чтобы не бояться какой-нибудь злоебучей незапланированной беременности и других малоприятственных проявлений женской черной магии.) Так что я вставил ей палку в попку, получил удовольствие, застегнул штаны и сказал ей примерно следующее: ты – наивная дурочка, все мужики – козлы, сексом следует заниматься с мальчиками своего возраста, и пусть сегодняшний случай станет для тебя хорошим уроком по теме «Жизнь – штука несправедливая и жестокая».
Глотая соленые слезы, она горячо меня благодарила. Она сказала, помимо прочего, что я – настоящий дзен-мастер, и она понимает, что удостоилась небывалой чести: быть отпяленной столь благородным и мудрым мужчиной. Меня поразила подобная мудрость в существе столь прекрасном и юном, и я сказал, что, когда я вернусь из своей героической экспедиции, я, может быть, снова закину ей палку. Она рассмеялась и вытерла слезки.
Верхний этаж; открытая планировка офисов. Нас встречают радушные Улла и Мулла. Улла – заместитель директора по административно-хозяйственной части, проще сказать, завхоз. Мулла – тоже какой-то там зам. В холодильнике пива нет. Пьем заграничный кофе. Вообще-то я кофе не пью. Меня от него трясет. Они извиняются, что не знали о нашем приезде. На что мы отвечаем в том смысле, что ладно, ребята, не парьтесь. Все хорошо. Время – почти шесть вечера. Мулла отменяет какую-то встречу – кажется, он собирался сегодня играть в сквош с приятелями. Они приглашают нас пообедать в каком-то местном ресторанчике. Мы, в общем, не против. Улле где-то за тридцать, у нее потрясающая фигура и очень славная улыбка, такая открытая, теплая и дружелюбная.
Когда я вернулся обратно в офис, Билл как раз извергал поток пенной спермы на бесстрастно-нордическое лицо привлекательной дамы-завхоза. Она смиренно ему улыбалась, а на ее светлых ресницах искрилась сперма. Мне это напомнило фотографии великого Мэна Рея. Гимпо терзал свой член в неистовых онанистических пароксизмах: рука – смазанное пятно, глаза выпучены, морда красная. Он взвизгнул, словно свежекастрированный поросенок – сперма выстрелила автоматной очередью и разбила ближайшую лампочку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39