Разумеется, я читаю с очень сильным шотландским акцентом. Народу, похоже, нравится. Слышатся возгласы одобрения. Перевода никто не требует. Очень довольный собой, я сажусь на место.
Теперь очередь Z. Когда он встает, музыкальный автомат вдруг умолкает, и воцаряется тишина. Безо всякого предисловия Z начинает читать нараспев, со своим дурацким йоркширским акцентом: «И вышли мы в стужу, в самую худшую пору…» и так далее. До конца. Ну, до конца первой строфы – это точно.
Я сомневаюсь, что кто-то понял хоть слово, но манера исполнения действительно впечатляет.
Снова включается музыка. Ирландцы «Thin Lizzy»: «Ребята вернулись в город». Лагер течет рекой; хмельное радушие связывает незнакомых людей узами пусть и недолгой, но крепкой дружбы и сокрушает языковые барьеры. Звенит колокольчик – это значит, что заведение скоро закроется. Еще по пиву – напоследок. Ларс возмущается и возражает, но никому не дано повернуть время вспять. Хозяин вежливо просит нас освободить помещение, потому что ему уже хочется спать. Ничего не остается, как найти другой бар, где можно будет продолжить веселье.
С натужным скрипом открылась дубовая дверь. На пороге стоял Рагнар во всем своем великолепии: викинговский мотоциклетный шлем с зеркальным стеклом, широкий плащ из оленьей кожи, синие замшевые сапоги с загнутыми носами. Я заметил, что он держит под мышкой нашу икону Элвиса. С ним были два карлика, в блестящих парчовых костюмах и масках Элвиса.
– Идите за мной! – прогремел голос Рагнара; голос суровый и черный, как морская пучина. Мы кое-как поднялись на ноги и пошли, спотыкаясь на каждом шагу, следом за предводителем снежных байкеров.
Мы с Z выходим наружу следом за Олденом. Он ведет нас по темным улицам к центральной площади. С трех сторон ее окружают какие-то административные здания, а с четвертой – вода, причал. А на воде у причала – огромный корабль. Русское торговое судно. Когда я вижу так близко такие громадные корабли, мне всегда хочется спрятаться. Я подавляю в себе малодушный порыв. Но зрелище все равно впечатляющее: ночь, пустынная площадь в маленьком городке, а над ней угрожающе нависает черная металлическая громада… и тут, как будто мне мало пугающих впечатлений, на площадь въезжает такси, делает два оборота вокруг своей оси и останавливается прямо перед нами, буквально в двух дюймах. Я только теперь замечаю, что мы стоим на стоянке такси. Наверное, это такое специальное место, где рождаются лучшие в мире раллисты. А где Гимпо? Где Ларс? Где все? Олден заталкивает нас в такси и говорит: все нормально, все под контролем. Мы ему верим.
Едем. По пустым темным улицам. С обеих сторон – высоченные сугробы. Низенькие дома жмутся к промерзшей земле. Таксист демонстрирует приемы водительского мастерства, неизвестные больше нигде, кроме этого города. Останавливается перед каким-то домом, совершенно непримечательным.
– Подождите минуточку. Я сейчас, – говорит Олден на своем беглом английском. Он выбирается из такси и заходит за дом, так что нам его не видно. Я еще не говорил, какая на улице холодрыга? Хотя нет ни ветра, ни снега, дубак просто страшный. Мы с Z молчим, потому что сказать, в общем, нечего. Слушания по делу Вордсворт против Блейка временно приостановлены.
В мутном похмельном молчании мы поднялись по каменной винтовой лестнице. Было холодно. Мне казалось, что пар, вырывавшийся у меня изо рта, сразу же застывает в воздухе мелкими льдинками. 2300 гранитных ступеней (я считал) – и мы подошли к массивной дубовой двери, где остановились и отдыхали примерно час.
Минут через пять возвращается Олден. Усевшись в такси, он достает из-под своей яркой спортивной куртки (примечание: никаких стеганых полярных ватников) две пластиковые бутылки 7-Up'a. К чему, интересно, такая таинственность, чтобы надыбать пару бутылок сладкой воды?
Рагнар пускает по кругу фляжку с чем-то вонючим и крепко алкогольным.
Он предлагает отпить. Мы здесь гости, и как-то не хочется обижать хозяина. Отпиваю глоток. Мама родная! Язык горит, горло как будто взрывается, в животе – извержение вулкана.
Билл блеванул.
И что это было? Уж явно не лимонадик. Z отпивает и благостно улыбается. Такси едет дальше. Олден смеется:
– Самогон!
Наш друг-викинг вытер бороду тыльной стороной ладони.
– Машина, – он смачно рыгнул. – Ее построили древние. – Рагнар вдруг посерьезнел и стал похож на Оливера Рида. – Она предсказала, что вы придете. – Он открыл дверь.
Похоже, Олден зашел к «своему человеку», местному алкодилеру. Не совсем Лексингтон 125, но в этом тоже есть определенный шик: пить арктический самогон из пластиковых бутылок из-под 7-Up'a, на самом северном острове в мире, вместе с Ларсом и остальными ребятами – это даже шикарнее, чем занюхивать кокс за сценой в Нью-Йорке вместе с Энди и «The Velvet Underground», приблизительно в 1966-м. Едем дальше. Через весь город.
Деревянный, обшитый досками дом. Пробираемся по сугробам. Потом – вверх по лестнице. Передняя дверь – нараспашку. Ребята все там. Плюс – еще несколько русских матросов. Самогон передается по кругу. Похоже, это целый ритуал, подчиненный определенному этикету. Меня всегда поражало, сколько обрядов, традиций и церемоний связано с незаконными удовольствиями. Вы никогда не бывали в компании, где народ собирается обстоятельно раскуриться? Как они собирают кальян, что при этом говорят… это же целое ритуальное действо. В следующий раз, когда кто-нибудь станет при вас собирать навороченный кальян, чтобы дунуть травки, сделайте мне удовольствие. Пните ногой эту дуру.
Ослепительный белый свет вылился в сумрачный коридор, резанул по глазам. Я зажмурился, закрыл глаза руками, а потом осторожно раздвинул пальцы и глянул в щелку. Где-то вдали слышался ангельский хор. Величественная песнь. Голоса, торжествующие и возвышенные: девы Рейна. В центре круглой комнаты стояла какая-то штуковина, пульсирующая синим светом. Рагнар раздал нам очки от солнца в стиле Элвиса, с широкими металлическими дужками «в дырочку». Глаза, защищенные темными стеклами, быстро привыкли к яркому свету.
Теперь я разглядел, что штуковина в центре комнаты представляла собой каменный постамент, около восьми футов в длину, четырех – в ширину и четырех же – в высоту. От него исходило сияние – нездешний свет. И еще эта штука тихонько гудела. Я догадался, что эта машина была как-то связана с теми жутковатыми оккультными механизмами, которые мы видели в каменном чреве дома. Золоченые карлики-Элвисы закружились в бешеной пляске вокруг постамента, имитируя знаменитые «вывихнутые» движения Короля. Рагнар дышал тяжело и прерывисто. Пар от его дыхания был густым и почти осязаемым, как эктоплазма. Глаза горели желтым огнем. Когда ангельские голоса достигли своей запредельной вершины, он бесстрашно шагнул к загадочному камню. Прикрыв глаза и скривив верхнюю губу, он бережно поставил икону Элвиса на постамент.
И вот – свершилось. Левиафан шевельнулся в стигийских глубинах черного океана; пляжный мальчик Аполлон пронесся по небу на золотой доске для серфинга, запряженной белыми лебедями; горы взорвались, и звезды попадали с небосвода. Я вышел из тела и трижды облетел вокруг Земли – быстрее мысли. Электрический треск. Вспышки в синапсах. Вагнеровские валькирии летели на ревущих «Харлеях» по Млечному Пути, сидя в седлах по-женски и истекая грудным молоком; солнце взорвалось новой звездой; черная молния рассыпалась алыми искрами и подожгла мне волосы; Библия самовоспламенилась; миллион ангелов пели осанну сфинксу. Прошлое, настоящее, будущее и другие, побочные времена закружились в обратную сторону на золотой карусели; среди деревянных лошадок плясали герои и боги из всех легенд, мифов и сказок, придуманных человеком за всю мировую историю. Пинбольный автомат Творения заиграл двенадцать миллионов мелодий одновременно. Я мчался на «русских горках», перекрученных лентой Мебиуса – в бесконечность. Музыка сфер билась в ритмах рок-н-ролла. Команды буддистских монахов-бойцов по командному рестлингу на коврах-самолетах отправили меня обратно в реальность двойными космическими clothesline'aми, и я понял все во Вселенной и не понял вообще ничего.
Все мои нервы распустились, как раскуроченный мячик для гольфа, и повисли влажной органической сетью по периметру нескольких альтернативных миров. Я испустил струю искрящейся серебристой спермы, и сто миллионов крошечных головастиков запели мои любимые гимны в совершенной гармонии. Я плавал вместе с дельфинами – миллион лет. В телефонном справочнике Нью-Йорка ораторствовал Уолт Уитмен – убедительно и со страстью. Звезды запутались у него в бороде. Кружась на закрученных лентой Мебиуса «русских горках», три обезьяны играли все композиции Марка Волана (полное собрание сочинений) на органе Бонтемпи. Глаза развернулись в глазницах, и я увидел свой собственный мозг. Это было похоже на видеоигру, где сейчас все взорвется.
Полторы наносекунды спустя я вернулся в ту странную белую комнату. Как будто с разбега впилился в кирпичную стену. Оглушенный, я огляделся. Билл, Гимпо, Рагнар и карлики-Элвисы – все улыбались. Гимпо тихонько пернул.
Икона Элвиса сверкала золотым светом. Все было присыпано волшебной золотистой пыльцой. Прохладное пятно у меня на трусах говорило о том, что я кончил в штаны.
Z – А чей это дом? – спрашиваю в пространство, ни к кому конкретно не обращаясь. В комнату заходит какой-то старик в пижаме, заспанный и всклокоченный, и начинает орать. Насколько я понимаю, он орет на молоденького парнишку лет семнадцати-во-семнадцати. Наверное, это сын, а это папа. И папе не нравится, что сынуля привел домой пьяных приятелей. Ладно, говорит Олден, едем ко мне. Едем к Олдену.
Мы молча спустились по каменной лестнице. Обретенное знание сияло в душе первозданным светом. Мы сподобились запредельного божественного откровения. Это было как религиозный нокаут. Кулак небесного Майка Тайсона – в глаз. Теперь мы общались телепатически, мы слились воедино. Я себя чувствовал, как океан – всеобъемлющий и безбрежный.
Рагнар открыл дверь, и мы вышли на чистый снег.
Деревянная лестница. Ларс лихо съезжает вниз по перилам: ноги расставлены широко-широко и вытянуты вперед, руки раскинуты, словно крылья. Я еще не говорил про его ковбойские сапоги? Сапоги, надо сказать, паршивые. Хуже уже не бывает. Но они хорошо сочетаются с его тонкими летними слаксами в стиле «а мне по хую эта погода и новые веяния космополитической моды». В нем все как будто кричит: «Я – Ларс! Я смотритель маяка на вершине мира! Может, я малость не вышел ростом – пять футов четыре дюйма, – но круче меня только яйца. Сейчас у меня законные выходные. Четыре дня в месяц, не хрен собачий! Смотрите, какой я крутой и неслабый! Смотрите все!» Он приземляется на ноги.
Триумфальное приземление.
Я оглянулся на здание, откуда мы вышли. Это была ослепительно белая башня, вершина которой терялась в заоблачных высях. И там, на вершине этого нездешнего сооружения, едва пробиваясь сквозь плотные тучи, пульсировал золотой свет в ритме глубоких, густых басов Господа Бога. Повсюду вокруг был сплошной горизонт. Три мощных 5000-кубовых сноу-байка тихонько урчали на белом снегу. Они были похожи на толстых стальных насекомых. Черные клубы дыма вырывались из их хромированных выхлопных труб, словно странные экзотические бабочки. Задние колеса – верней, не колеса, а гусеницы, как у танка – были утыканы устрашающего вида железными шипами. Кузова были украшены инкрустациями из драгоценных камней: свастиками и магическими символами. Передние фары были двойными, а между ними красовались черепа белых медведей. Великолепные снежные мотоциклы – мощные, устрашающие и зловещие. Дар от Сыновей Рогатого бога. Рагнар сердечно рассмеялся и обнял нас всех по очереди.
Все ему аплодируют и кричат «браво». И тут мы с Z замечаем, что Гимпо так и стоит наверху и, похоже, не слишком доволен представлением Ларса. Он забирается на перила с ногами и выпрямляется в полный рост, ни за что не держась – его немного шатает, но он все же удерживает равновесие. Он глядит вниз, чтобы удостовериться, что на него смотрят все, а потом ныряет «рыбкой», как с вышки в бассейне, с высоты футов в пятнадцать – в сугроб. Мы все бросаемся туда, чтобы убедиться, что он не убился. Но он уже на ногах. Смеется. Знает, что «сделал» Ларса Я зарекомендовал себя в этой северной части света… ну, уж не знаю, кем он хотел себя зарекомендовать. Знаю одно: для него это было важно. Мы с Z гордимся Гимпо. Вот так вот запросто сигануть с балкона, вниз головой… а вдруг там под снегом были бы камни или железная арматура?! Все единодушно провозглашают Гимпо королем «One Louders».
Поднимаемся вверх, на какой-то пригорок. Кодла гуляк-полуночников. Идем, значит, к Олдену. Олден живет в ничем не примечательном многоквартирном доме. Самогон переходит по кругу. Кое-кто разбодяживает его колой, кое-кто – томатным соком. Вещь убойная, на самом деле. Я пью крепкий черный кофе (со мной такое бывает редко). Сижу на диванчике, между Олденом и Тунец. «Hooked on Classics» играет на полную громкость, Ларс дирижирует.
И вдруг – «The Moody Blues»: «В поисках потерянного аккорда». Мы с Z глядим друг на друга. Да, это знак. Теперь мы знаем: Аккорд надо найти. Обязательно. Это ключ ко всему. Мы доставили Элвиса на Полюс, но теперь надо найти Потерянный Аккорд.
Гимпо с Тунец уединились на кухне. Болтают, смеются. Ларс признается, что он чистокровный лапландец; начинает говорить по-лапландски; грозится, что будет шаманить и наложит проклятие на большинство из присутствующих. Кажется, пора сваливать.
Да, пришла пора расставаться. Рагнар преподнес нам последний прощальный дар: три непонятных предмета, завернутых в оленьи шкуры. Он развернул первый сверток. У нас у троих перехватило дыхание. Мороз обжег мне легкие. Мы замерли – ошеломленные, оглушенные.
– Билл, это тебе. – Широким жестом Рагнар указал на самую красивую вещь из всех, что я видел в жизни: бензопилу из цельного слитка золота. Она была вся изукрашена бриллиантами и другими драгоценными камнями. Корпус мотора покрывал замысловатый узор из магических знаков и рун, а рукоятки были обиты мехом горностая. По лезвию шла надпись, инкрустированная слоновой костью: «Ланселот» – витиеватым готическим шрифтом.
– Рагнар! – выдохнул Билл. – Как мне…
– Не надо ничего говорить, герой, – сказал мудрый Рагнар, похлопав Билла по спине в знак поддержки и дружества.
Он развернул второй сверток. Бензопила Гимпо была украшена нефритами, изумрудами, золотом и красной эмалью. На корпусе мотора был выгравирован золотой пятиугольник, на лезвии – имя пилы: «Гавейн». Гимпо взял пилу в руки и погладил острое, как бритва, лезвие, порезав при этом палец.
– Этой пилой был обезглавлен Иоанн Креститель, – сказал Рагнар очень серьезно.
Я едва не обоссался в предвкушении. Рагнар развернул последний сверток. Я чуть не грохнулся в обморок. Может быть, первые две пилы и были самыми красивыми из всех материальных предметов, что я видел в жизни, но это… это… такую вещь не могли сделать люди. Только боги. Это лезвие выковал сам Вулкан: все шесть футов сияющей несокрушимой стали – от рукоятей, обтянутых мехом норки, до самого кончика. Платина и рубины, инкрустации из слоновой кости, фантастические руны и странные магические знаки украшали этот божественный агрегат. И еще – черная Hakenkreuz, нацистская свастика. Имя на лезвии, суровым и строгим германским готическим шрифтом: «Парцифаль».
У меня тут же случилась эрекция. Я влюбился – влюбился в свою пилу. С таким оружием я буду непобедимым! Я обернулся к Рагнару. Я не знал, что сказать.
– Ножны – на мотоциклах, – сказал Рагнар самым будничным тоном. – Вот ваши кони, сноу-байки. Вот ваши мечи. Вы – настоящие воины!
Мы смущенно переминались с ноги на ногу. Рагнар вдруг прошептал громким сценическим шепотом:
– Вы Дамбастеры, 666-я эскадрилья.
– Что? – спросил Билл.
– Шутка, друзья мои, шутка. Дамбастеры! Ха-ха-ха, – он рассмеялся и со всей дури хлопнул меня по спине.
Выходим на улицу. Z, я и Гимпо: торжествующие волхвы. Мы стоим на вершине холма. Звездный охотник Орион шагает по небу широким шагом, дружественная Большая Медведица помогает нам отыскать Полярную звезду. Внизу раскинулся маленький городок, спящий в своей долгой полярной ночи. Фонари все еще горят. У причала – три корабля. Вдалеке, за бензоколонкой, смутно проглядывает наш отель «Valanbo Overnatting». Мы совершаем наш ритуал «Элвис – на Полюс!» и спускаемся вниз, по крутому каменистому склону, смеясь и выкрикивая всякие глупости. У Гимпо в руках возникает непонятно откуда взявшийся «Полароид». Он снимает, как я качусь кубарем вниз по склону, с задравшимся килтом.
Рагнар улыбнулся со слезами на глазах и указал на горизонт.
– Следуйте любой из лей-линий, – сказал он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
Теперь очередь Z. Когда он встает, музыкальный автомат вдруг умолкает, и воцаряется тишина. Безо всякого предисловия Z начинает читать нараспев, со своим дурацким йоркширским акцентом: «И вышли мы в стужу, в самую худшую пору…» и так далее. До конца. Ну, до конца первой строфы – это точно.
Я сомневаюсь, что кто-то понял хоть слово, но манера исполнения действительно впечатляет.
Снова включается музыка. Ирландцы «Thin Lizzy»: «Ребята вернулись в город». Лагер течет рекой; хмельное радушие связывает незнакомых людей узами пусть и недолгой, но крепкой дружбы и сокрушает языковые барьеры. Звенит колокольчик – это значит, что заведение скоро закроется. Еще по пиву – напоследок. Ларс возмущается и возражает, но никому не дано повернуть время вспять. Хозяин вежливо просит нас освободить помещение, потому что ему уже хочется спать. Ничего не остается, как найти другой бар, где можно будет продолжить веселье.
С натужным скрипом открылась дубовая дверь. На пороге стоял Рагнар во всем своем великолепии: викинговский мотоциклетный шлем с зеркальным стеклом, широкий плащ из оленьей кожи, синие замшевые сапоги с загнутыми носами. Я заметил, что он держит под мышкой нашу икону Элвиса. С ним были два карлика, в блестящих парчовых костюмах и масках Элвиса.
– Идите за мной! – прогремел голос Рагнара; голос суровый и черный, как морская пучина. Мы кое-как поднялись на ноги и пошли, спотыкаясь на каждом шагу, следом за предводителем снежных байкеров.
Мы с Z выходим наружу следом за Олденом. Он ведет нас по темным улицам к центральной площади. С трех сторон ее окружают какие-то административные здания, а с четвертой – вода, причал. А на воде у причала – огромный корабль. Русское торговое судно. Когда я вижу так близко такие громадные корабли, мне всегда хочется спрятаться. Я подавляю в себе малодушный порыв. Но зрелище все равно впечатляющее: ночь, пустынная площадь в маленьком городке, а над ней угрожающе нависает черная металлическая громада… и тут, как будто мне мало пугающих впечатлений, на площадь въезжает такси, делает два оборота вокруг своей оси и останавливается прямо перед нами, буквально в двух дюймах. Я только теперь замечаю, что мы стоим на стоянке такси. Наверное, это такое специальное место, где рождаются лучшие в мире раллисты. А где Гимпо? Где Ларс? Где все? Олден заталкивает нас в такси и говорит: все нормально, все под контролем. Мы ему верим.
Едем. По пустым темным улицам. С обеих сторон – высоченные сугробы. Низенькие дома жмутся к промерзшей земле. Таксист демонстрирует приемы водительского мастерства, неизвестные больше нигде, кроме этого города. Останавливается перед каким-то домом, совершенно непримечательным.
– Подождите минуточку. Я сейчас, – говорит Олден на своем беглом английском. Он выбирается из такси и заходит за дом, так что нам его не видно. Я еще не говорил, какая на улице холодрыга? Хотя нет ни ветра, ни снега, дубак просто страшный. Мы с Z молчим, потому что сказать, в общем, нечего. Слушания по делу Вордсворт против Блейка временно приостановлены.
В мутном похмельном молчании мы поднялись по каменной винтовой лестнице. Было холодно. Мне казалось, что пар, вырывавшийся у меня изо рта, сразу же застывает в воздухе мелкими льдинками. 2300 гранитных ступеней (я считал) – и мы подошли к массивной дубовой двери, где остановились и отдыхали примерно час.
Минут через пять возвращается Олден. Усевшись в такси, он достает из-под своей яркой спортивной куртки (примечание: никаких стеганых полярных ватников) две пластиковые бутылки 7-Up'a. К чему, интересно, такая таинственность, чтобы надыбать пару бутылок сладкой воды?
Рагнар пускает по кругу фляжку с чем-то вонючим и крепко алкогольным.
Он предлагает отпить. Мы здесь гости, и как-то не хочется обижать хозяина. Отпиваю глоток. Мама родная! Язык горит, горло как будто взрывается, в животе – извержение вулкана.
Билл блеванул.
И что это было? Уж явно не лимонадик. Z отпивает и благостно улыбается. Такси едет дальше. Олден смеется:
– Самогон!
Наш друг-викинг вытер бороду тыльной стороной ладони.
– Машина, – он смачно рыгнул. – Ее построили древние. – Рагнар вдруг посерьезнел и стал похож на Оливера Рида. – Она предсказала, что вы придете. – Он открыл дверь.
Похоже, Олден зашел к «своему человеку», местному алкодилеру. Не совсем Лексингтон 125, но в этом тоже есть определенный шик: пить арктический самогон из пластиковых бутылок из-под 7-Up'a, на самом северном острове в мире, вместе с Ларсом и остальными ребятами – это даже шикарнее, чем занюхивать кокс за сценой в Нью-Йорке вместе с Энди и «The Velvet Underground», приблизительно в 1966-м. Едем дальше. Через весь город.
Деревянный, обшитый досками дом. Пробираемся по сугробам. Потом – вверх по лестнице. Передняя дверь – нараспашку. Ребята все там. Плюс – еще несколько русских матросов. Самогон передается по кругу. Похоже, это целый ритуал, подчиненный определенному этикету. Меня всегда поражало, сколько обрядов, традиций и церемоний связано с незаконными удовольствиями. Вы никогда не бывали в компании, где народ собирается обстоятельно раскуриться? Как они собирают кальян, что при этом говорят… это же целое ритуальное действо. В следующий раз, когда кто-нибудь станет при вас собирать навороченный кальян, чтобы дунуть травки, сделайте мне удовольствие. Пните ногой эту дуру.
Ослепительный белый свет вылился в сумрачный коридор, резанул по глазам. Я зажмурился, закрыл глаза руками, а потом осторожно раздвинул пальцы и глянул в щелку. Где-то вдали слышался ангельский хор. Величественная песнь. Голоса, торжествующие и возвышенные: девы Рейна. В центре круглой комнаты стояла какая-то штуковина, пульсирующая синим светом. Рагнар раздал нам очки от солнца в стиле Элвиса, с широкими металлическими дужками «в дырочку». Глаза, защищенные темными стеклами, быстро привыкли к яркому свету.
Теперь я разглядел, что штуковина в центре комнаты представляла собой каменный постамент, около восьми футов в длину, четырех – в ширину и четырех же – в высоту. От него исходило сияние – нездешний свет. И еще эта штука тихонько гудела. Я догадался, что эта машина была как-то связана с теми жутковатыми оккультными механизмами, которые мы видели в каменном чреве дома. Золоченые карлики-Элвисы закружились в бешеной пляске вокруг постамента, имитируя знаменитые «вывихнутые» движения Короля. Рагнар дышал тяжело и прерывисто. Пар от его дыхания был густым и почти осязаемым, как эктоплазма. Глаза горели желтым огнем. Когда ангельские голоса достигли своей запредельной вершины, он бесстрашно шагнул к загадочному камню. Прикрыв глаза и скривив верхнюю губу, он бережно поставил икону Элвиса на постамент.
И вот – свершилось. Левиафан шевельнулся в стигийских глубинах черного океана; пляжный мальчик Аполлон пронесся по небу на золотой доске для серфинга, запряженной белыми лебедями; горы взорвались, и звезды попадали с небосвода. Я вышел из тела и трижды облетел вокруг Земли – быстрее мысли. Электрический треск. Вспышки в синапсах. Вагнеровские валькирии летели на ревущих «Харлеях» по Млечному Пути, сидя в седлах по-женски и истекая грудным молоком; солнце взорвалось новой звездой; черная молния рассыпалась алыми искрами и подожгла мне волосы; Библия самовоспламенилась; миллион ангелов пели осанну сфинксу. Прошлое, настоящее, будущее и другие, побочные времена закружились в обратную сторону на золотой карусели; среди деревянных лошадок плясали герои и боги из всех легенд, мифов и сказок, придуманных человеком за всю мировую историю. Пинбольный автомат Творения заиграл двенадцать миллионов мелодий одновременно. Я мчался на «русских горках», перекрученных лентой Мебиуса – в бесконечность. Музыка сфер билась в ритмах рок-н-ролла. Команды буддистских монахов-бойцов по командному рестлингу на коврах-самолетах отправили меня обратно в реальность двойными космическими clothesline'aми, и я понял все во Вселенной и не понял вообще ничего.
Все мои нервы распустились, как раскуроченный мячик для гольфа, и повисли влажной органической сетью по периметру нескольких альтернативных миров. Я испустил струю искрящейся серебристой спермы, и сто миллионов крошечных головастиков запели мои любимые гимны в совершенной гармонии. Я плавал вместе с дельфинами – миллион лет. В телефонном справочнике Нью-Йорка ораторствовал Уолт Уитмен – убедительно и со страстью. Звезды запутались у него в бороде. Кружась на закрученных лентой Мебиуса «русских горках», три обезьяны играли все композиции Марка Волана (полное собрание сочинений) на органе Бонтемпи. Глаза развернулись в глазницах, и я увидел свой собственный мозг. Это было похоже на видеоигру, где сейчас все взорвется.
Полторы наносекунды спустя я вернулся в ту странную белую комнату. Как будто с разбега впилился в кирпичную стену. Оглушенный, я огляделся. Билл, Гимпо, Рагнар и карлики-Элвисы – все улыбались. Гимпо тихонько пернул.
Икона Элвиса сверкала золотым светом. Все было присыпано волшебной золотистой пыльцой. Прохладное пятно у меня на трусах говорило о том, что я кончил в штаны.
Z – А чей это дом? – спрашиваю в пространство, ни к кому конкретно не обращаясь. В комнату заходит какой-то старик в пижаме, заспанный и всклокоченный, и начинает орать. Насколько я понимаю, он орет на молоденького парнишку лет семнадцати-во-семнадцати. Наверное, это сын, а это папа. И папе не нравится, что сынуля привел домой пьяных приятелей. Ладно, говорит Олден, едем ко мне. Едем к Олдену.
Мы молча спустились по каменной лестнице. Обретенное знание сияло в душе первозданным светом. Мы сподобились запредельного божественного откровения. Это было как религиозный нокаут. Кулак небесного Майка Тайсона – в глаз. Теперь мы общались телепатически, мы слились воедино. Я себя чувствовал, как океан – всеобъемлющий и безбрежный.
Рагнар открыл дверь, и мы вышли на чистый снег.
Деревянная лестница. Ларс лихо съезжает вниз по перилам: ноги расставлены широко-широко и вытянуты вперед, руки раскинуты, словно крылья. Я еще не говорил про его ковбойские сапоги? Сапоги, надо сказать, паршивые. Хуже уже не бывает. Но они хорошо сочетаются с его тонкими летними слаксами в стиле «а мне по хую эта погода и новые веяния космополитической моды». В нем все как будто кричит: «Я – Ларс! Я смотритель маяка на вершине мира! Может, я малость не вышел ростом – пять футов четыре дюйма, – но круче меня только яйца. Сейчас у меня законные выходные. Четыре дня в месяц, не хрен собачий! Смотрите, какой я крутой и неслабый! Смотрите все!» Он приземляется на ноги.
Триумфальное приземление.
Я оглянулся на здание, откуда мы вышли. Это была ослепительно белая башня, вершина которой терялась в заоблачных высях. И там, на вершине этого нездешнего сооружения, едва пробиваясь сквозь плотные тучи, пульсировал золотой свет в ритме глубоких, густых басов Господа Бога. Повсюду вокруг был сплошной горизонт. Три мощных 5000-кубовых сноу-байка тихонько урчали на белом снегу. Они были похожи на толстых стальных насекомых. Черные клубы дыма вырывались из их хромированных выхлопных труб, словно странные экзотические бабочки. Задние колеса – верней, не колеса, а гусеницы, как у танка – были утыканы устрашающего вида железными шипами. Кузова были украшены инкрустациями из драгоценных камней: свастиками и магическими символами. Передние фары были двойными, а между ними красовались черепа белых медведей. Великолепные снежные мотоциклы – мощные, устрашающие и зловещие. Дар от Сыновей Рогатого бога. Рагнар сердечно рассмеялся и обнял нас всех по очереди.
Все ему аплодируют и кричат «браво». И тут мы с Z замечаем, что Гимпо так и стоит наверху и, похоже, не слишком доволен представлением Ларса. Он забирается на перила с ногами и выпрямляется в полный рост, ни за что не держась – его немного шатает, но он все же удерживает равновесие. Он глядит вниз, чтобы удостовериться, что на него смотрят все, а потом ныряет «рыбкой», как с вышки в бассейне, с высоты футов в пятнадцать – в сугроб. Мы все бросаемся туда, чтобы убедиться, что он не убился. Но он уже на ногах. Смеется. Знает, что «сделал» Ларса Я зарекомендовал себя в этой северной части света… ну, уж не знаю, кем он хотел себя зарекомендовать. Знаю одно: для него это было важно. Мы с Z гордимся Гимпо. Вот так вот запросто сигануть с балкона, вниз головой… а вдруг там под снегом были бы камни или железная арматура?! Все единодушно провозглашают Гимпо королем «One Louders».
Поднимаемся вверх, на какой-то пригорок. Кодла гуляк-полуночников. Идем, значит, к Олдену. Олден живет в ничем не примечательном многоквартирном доме. Самогон переходит по кругу. Кое-кто разбодяживает его колой, кое-кто – томатным соком. Вещь убойная, на самом деле. Я пью крепкий черный кофе (со мной такое бывает редко). Сижу на диванчике, между Олденом и Тунец. «Hooked on Classics» играет на полную громкость, Ларс дирижирует.
И вдруг – «The Moody Blues»: «В поисках потерянного аккорда». Мы с Z глядим друг на друга. Да, это знак. Теперь мы знаем: Аккорд надо найти. Обязательно. Это ключ ко всему. Мы доставили Элвиса на Полюс, но теперь надо найти Потерянный Аккорд.
Гимпо с Тунец уединились на кухне. Болтают, смеются. Ларс признается, что он чистокровный лапландец; начинает говорить по-лапландски; грозится, что будет шаманить и наложит проклятие на большинство из присутствующих. Кажется, пора сваливать.
Да, пришла пора расставаться. Рагнар преподнес нам последний прощальный дар: три непонятных предмета, завернутых в оленьи шкуры. Он развернул первый сверток. У нас у троих перехватило дыхание. Мороз обжег мне легкие. Мы замерли – ошеломленные, оглушенные.
– Билл, это тебе. – Широким жестом Рагнар указал на самую красивую вещь из всех, что я видел в жизни: бензопилу из цельного слитка золота. Она была вся изукрашена бриллиантами и другими драгоценными камнями. Корпус мотора покрывал замысловатый узор из магических знаков и рун, а рукоятки были обиты мехом горностая. По лезвию шла надпись, инкрустированная слоновой костью: «Ланселот» – витиеватым готическим шрифтом.
– Рагнар! – выдохнул Билл. – Как мне…
– Не надо ничего говорить, герой, – сказал мудрый Рагнар, похлопав Билла по спине в знак поддержки и дружества.
Он развернул второй сверток. Бензопила Гимпо была украшена нефритами, изумрудами, золотом и красной эмалью. На корпусе мотора был выгравирован золотой пятиугольник, на лезвии – имя пилы: «Гавейн». Гимпо взял пилу в руки и погладил острое, как бритва, лезвие, порезав при этом палец.
– Этой пилой был обезглавлен Иоанн Креститель, – сказал Рагнар очень серьезно.
Я едва не обоссался в предвкушении. Рагнар развернул последний сверток. Я чуть не грохнулся в обморок. Может быть, первые две пилы и были самыми красивыми из всех материальных предметов, что я видел в жизни, но это… это… такую вещь не могли сделать люди. Только боги. Это лезвие выковал сам Вулкан: все шесть футов сияющей несокрушимой стали – от рукоятей, обтянутых мехом норки, до самого кончика. Платина и рубины, инкрустации из слоновой кости, фантастические руны и странные магические знаки украшали этот божественный агрегат. И еще – черная Hakenkreuz, нацистская свастика. Имя на лезвии, суровым и строгим германским готическим шрифтом: «Парцифаль».
У меня тут же случилась эрекция. Я влюбился – влюбился в свою пилу. С таким оружием я буду непобедимым! Я обернулся к Рагнару. Я не знал, что сказать.
– Ножны – на мотоциклах, – сказал Рагнар самым будничным тоном. – Вот ваши кони, сноу-байки. Вот ваши мечи. Вы – настоящие воины!
Мы смущенно переминались с ноги на ногу. Рагнар вдруг прошептал громким сценическим шепотом:
– Вы Дамбастеры, 666-я эскадрилья.
– Что? – спросил Билл.
– Шутка, друзья мои, шутка. Дамбастеры! Ха-ха-ха, – он рассмеялся и со всей дури хлопнул меня по спине.
Выходим на улицу. Z, я и Гимпо: торжествующие волхвы. Мы стоим на вершине холма. Звездный охотник Орион шагает по небу широким шагом, дружественная Большая Медведица помогает нам отыскать Полярную звезду. Внизу раскинулся маленький городок, спящий в своей долгой полярной ночи. Фонари все еще горят. У причала – три корабля. Вдалеке, за бензоколонкой, смутно проглядывает наш отель «Valanbo Overnatting». Мы совершаем наш ритуал «Элвис – на Полюс!» и спускаемся вниз, по крутому каменистому склону, смеясь и выкрикивая всякие глупости. У Гимпо в руках возникает непонятно откуда взявшийся «Полароид». Он снимает, как я качусь кубарем вниз по склону, с задравшимся килтом.
Рагнар улыбнулся со слезами на глазах и указал на горизонт.
– Следуйте любой из лей-линий, – сказал он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39