Но когда они видят, что их стюардесса так же приветлива и любезна и с толстым немцем-бизнесменом, что сидит впереди, и с чернорабочим из Турции, что сидит через проход, они понимают, что это всего лишь развратная шлюшка, которая тщательно изображает, что у нее есть стоящая работа.
Перечитав этот последний кусок, я понимаю, что надо подробнее остановиться на двух вещах: Гимпо и Трейси.
Если говорить о причинах, почему эта американская подруга – дама, надо сказать, уникальная во всех отношениях, – зажгла zippo надежды для нас троих, единственных, кто уцелел из всего человечества, это будут причины действительно странные, даже, я бы сказал, извращенные. Пытаться понять психологические извраты этой растленной, завернутой логики – делозаведомо безнадежное, так что мне остается лишь изложить голые факты. Трейси считает, что Гимпо – неотразимый мужик. Она вся буквально пылает безудержной, но, к сожалению, безответной страстью к нашему другу, похожему – между нами – на гремлина-переростка.
Стоит им оказаться в одном помещении, и не важно, что это за помещение – зал, где происходит опорно-буржуазный суаре, бар с сомнительной репутацией, ресторан или даже гостиная в доме у маменьки Гимпо – эта ненасытная янки тут же падает на четвереньки и буквально вгрызается ему в гонады, производя, так сказать, оральную стимуляцию головки его стыдливого причиндала, красного от смущения. Ничуть не стесняясь присутствия посторонних, она сдирает с него штаны и запихивает к себе в рот оробевший объект своей страсти, ее алые ногти вонзаются в его трепещущие ягодицы и рвут их в клочья.
В общем, все было вполне очевидно: Гимпо поведает Трейси о нашем крестовом походе и, как следствие, о нашей насущной потребности в гуманитарной наличности; и она передаст в наше распоряжение все свои миллионы. Проще простого.
Начнем с Гимпо. Гимпо – сводный брат Сандры. Сандра – мать первенца Z, хотя она и не входит в число его бывших жен (она появилась где-то посередине между первой и второй). Так что Гимпо вроде как бывший шурин Z. И еще Гимпо – менеджер Z. Только не надо впадать в заблуждение: Гимпо – не Брайен Эпштейн и даже не Малькольм Макларен.
Гимпо, вообще-то, бывший рядовой армии, ветеран Фолклендской войны. Родился и вырос в Манчестере; так что благополучно избегнул смягчающего влияния размякшего южного общества. Он – самый приятный в общении, радушный и честный из всех моих знакомых. Добрейшей души человек. Хотя у него тоже есть свои заморочки: например, что касается его обязанностей по обеспечению безопасности сцены во время концертов – тут он излишне суров и строг.
Однажды я видел, как он схватил особо настойчивого фаната, который упорно пытался забраться на сцену, затащил его за колонки, пару раз приложил мордой о корпус и зашвырнул обратно в бурлящий зал. После концерта нам сообщили, что какой-то парнишка, весь в крови с головы до ног, беснуется в кабинете правления, орет на хозяина клуба и па местного промоутера и грозится подать на них в суд за предумышленное членовредительство, потому что они набирают в охрану каких-то припадочных психопатов.
Промоутер, естественно, захотел пообщаться с менеджером группы, чтобы выяснить, кто из охранников проявил себя столь непрофессиональным образом. Однако Гимпо – профессионал высшей пробы. С его точки зрения, разумеется. Он поднялся на ноги, поставил на стол свою банку с пивом, разбежался, ударился головой о стену (два раза), обеспечив себе моментальную и очевидную шишку на лбу, и пошел разбираться. Минут через пять он вернулся в гримерку и как ни в чем не бывало снова принялся за свое пиво. Объяснения? Да, он признался, что врезал парню по морде, но при этом ткнул пальцем в раздутую шишку на лбу, которая уже начала потихонечку приобретать неприятный синюшный оттенок, и заявил, что парень сам первый начал: вошел в такой раж, что сделался просто неуправляемым, и полез на Гимпо с кулаками, – а Гимпо просто пытался его успокоить.
Вам, наверное, кажется, что я одобряю и даже отчасти приветствую подобную линию поведения – что и меня самого характеризует не с самой лучшей стороны, – но мне просто хотелось привести пример уникальной методики Гимпо по разрешению различного рода проблем. Я же не пересказываю вам здесь фолклендские истории Гимпо. Откуда я знаю: может быть, вы как раз собрались обедать.
Где-то в середине восьмидесятых Гимпо оставил военную службу; работал на стройке в каком-то лондонском пригороде, а потом познакомился с Z; тогда он вообще не врубался в рок, равнодушный к его подпорченному очарованию; но он любил таскать тяжести и стал подрабатывать рабочим сцены у половозрелых «Zodiac Mindwarp and the Love Reaction». Он научился правильно заполнять таможенные документы; научился хранить квитанции; научился, как надо вытаскивать из постели клинических раздолбаев, которые не хотят, чтобы их вытаскивали из постели; научился… в общем, он научился всему, что должен знать и уметь тур-менеджер. Он работал тур-менеджером и менеджером сцены, или просто таскал на себе оборудование для концертов, разъезжая по миру с группами и исполнителями из «конюшни» потенциальных звезд Дэйва Бэлфи и Food Records. В то время менеджером Z был сам Бэлфи, который за последние полтора года не смог продвинуть карьеру Z ни на дюйм дальше – просто не чувствовал в себе сил и за пала. В общем, Гимпо не упустил свой шанс, учредил фирму «Питбуль Менеджмент» и принял бразды правления.
Как описать отношения Гимпо и Z? Это пожизненное заключение. Их отношения гораздо серьезней и глубже, чем отношения артиста и менеджера на контракте: это сумрачное уважение, лютая, черная преданность. Они знают все друг о друге: все слабые и сильные стороны.
И еще одна вещь насчет Гимпо, которую вам надо знать: наркотики. У него поразительный метаболизм – его организм абсорбирует наркоту без всякого видимого ущерба здоровью, физическому и душевному. Его даже толком и не вставляет. Вот, например, кислота, ЛСД, или как там оно теперь обзывается. Предполагается, что эта штука открывает порталы между сознательным и бессознательным, и при этом еще и неслабо торкает. А вот Гимпо с нее разве что на хи-хи пробивает. И никаких пожизненных побочных эффектов. В отличие от нас с Z, с нашими кислотными шрамами на хрупкой кожице слабой психики, с безнадежно испорченными порталами между сознательным и бессознательным и отчаянными попытками уцепиться за остатки объективной реальности – данной нам в ощущения в тот короткий период времени между детством и нашим теперешним существованием, – как-то выправить наш кривой путь между восходом и закатом, в безумной надежде, что продавцы в магазинах и автобусные кондукторы не станут смотреть нам в глаза слишком пристально.
– Ладно, ладно. Мы уже поняли. Вы, типа, супергерои от контркультуры. – Все тот же голос издалека.
Пространство наполнилось паром, и Гимпо принялся орать, как резаный. Билл открыл свой черный докторский чемоданчик, достал здоровенный пакет сверхъестественного кокаина и невозмутимо его развернул. Гимпо упал лицом в эти злую хрустальную пыль и вдохнул по методу Скарфейса. У него в животе прогремело стаккато экзотических птичьих трелей, его налитые кровью глаза вылезли из орбит и принялись легонько подрагивать; от него пахло озоном и расплавленной жестью; над головой возник огненный нимб и опалил ему брови; непонятно откуда, в комнате вдруг появилось стадо шимпанзе нетрадиционной сексуальной ориентации – они демонстрировали свои жуткие розовые зады и выпукивали хитовые партии из популярных бродвейских мюзиклов.
Паровой молот Карлоса Кастанеды расплющил реальность Гимпо и уже подбирался к нашей.
– Так! – заорал Билл. – Вызывай такси! Быстрее! Едем к америкоске.
Яне стал спрашивать своего друга дзен-мастера, где он достал эти убойные оккультные кристаллы. У Темного Билла есть связи.
Сверхактивный рот Гимпо выпал из синхронизации с головой – пошел какой-то спиральный бред насчет папы римского, сержанта Билко и Филипа Ларкина в пылающем калейдоскопе исступленных вербальных невнятностей. В общем, он был не в том состоянии, чтобы возражать против поездки.
И еще Гимпо сильный. В смысле, физически сильный. И очень храбрый – взглянет смерти в лицо и нассыт ей в рот. Он не курит. В одежде предпочитает практичный стиль, чтобы было удобно. У него голубые глаза и короткие волнистые волосы.
Мы запихнули это бормочущее химическое торнадо на заднее сиденье такси. В этом тесном замкнутом пространстве было явственно слышно, как шипят его синапсы и трещит голова. Его глаза дико вращались в глазницах, прямо как в «Изгоняющем дьявола», проворачиваясь на 360 градусов. Его рассудок завертелся в сияющем вихре некоего галлюциногенного Марди Гра; он дрочил прямо в открытую и орал песни Эрты Китт.
Наша импровизированная психоделическая неотложка остановилась на гравиевой подъездной дорожке у особняка Трейси. В Челси, кстати сказать. Таксист умотал, не дождавшись денег: покрышки дымятся, штаны все в говне.
Последние пару недель я читал на ночь Джеймсу и Кейт «Питера Пэна», так что на ум приходит следующая аналогия: если Z – капитан Крюк, угрызаемый сомнениями, ненавистью к себе и отсутствием хорошей физической формы, тогда Гимпо – это Сми, собака-пират, как он есть, но, подсознательно, все-таки человек, причем человек в потрясающей форме.
Я постучался в дубовую дверь. Наш жертвенный Гимпо продолжал что-то бессвязно бормотать. Нам приходилось его поддерживать с двух сторон, чтобы он не упал. Он напрудил в штаны, а его вербальная пиротехника взрывалась в небе иных измерений, доступных и видимых только ему одному. Дворецкий проводил нас в гостиную, где Трейси кружилась в безумном запойном вальсе, прижимая к роскошной, но малость помятой груди пивной пинтовый стакан с неразбавленной водкой. Кубики льда мелодично позвякивали о стекло. Слезы лились в три ручья из ее помутневших глаз, оставляя на щеках дорожки потекшей туши. Волосы растрепались, похоже, она вообще не причесывалась уже несколько дней. На ней был розовый атласный халатик с простежкой и в пятнах засохшей спермы и только один элегантный тапочек с пуховым помпоном. Играла трескучая запись «Je Ne Regrette Rien», и Трейси громко подпевала Эдит Пиаф, не попадая ни разу, и несла пьяный бред насчет монопенисуальной стереометрии и алгебры (только потом я узнал, что ее бывший бойфренд, любовь всей ее жизни и обладатель поистине монументального колуна, изменял ей с профессором евклидовой математики). Она заметила нас только минут через десять.
И еще одна ведь, на которой нам следует остановиться подробнее: Трейси из «Beehive». Трейси Пчелиный Улей, Трейси Рей, Трейси Кеннеди, Трейси Брин. Трейси – для каждого дня свое имя. Без Трейси наша экспедиция никогда бы не состоялась. Трейси – певица, автор песен и лицо поп-группы «Voice of the Beehive», «Голос из улья», типичная девочка из Долины начала восьмидесятых, за спиной у которой было десять лет тяжкой жизни и тяжкой любви. Мудрая, но дурашливая, язвительно-злобная, но забавная, она – взрослая женщина лет шестидесяти и «зеленая» малолетка в одном лице. Она вся – увядшие голливудские грезы. В ее блистательно резких, язвительных женских песнях поется о том, что все парни – сволочи, а любовь – штука непостоянная. Сколько молоденьких мальчиков спят и видят, чтобы их пригласили к ней на «пластинку» – приглашают-то многих, но остаются считанные единицы. Трейси, если ты сейчас это читаешь, прости меня. Но я излагаю лишь факты/вранье, как они видятся мне сейчас.
Вернемся к моим аналогиям с «Питером Пэном»: если Z – это Пэн, то Трейси тогда – фея Починка. Может быть, Трейси и Z никогда и не были любовниками в прямом смысле слова, но они любят друг друга без памяти. Они столько раз портили личную жизнь друг другу, но и предоставляли друг другу «жилетку», в которую можно как следует выплакаться. Им нравится начинать жить заново. Им обоим.
И все-таки, почему Трейси?
Она заметила Гимпо. Мы с Биллом укрылись за креслом, прикинувшись шлангами. Представьте себе изголодавшуюся по сексу самку питбуля, готовую изнасиловать всех и вся, распаленную самку тасманийского дьявола; добавьте сцены из самого грязного порно, если смотреть его на ускоренном воспроизведении; подбросьте горячие эпизоды из ядерной секс-войны и стадо беснующихся индюшек, что сбежали с индюшачьей фермы «Bernard Matthews» накануне Рождества – в общем, примерно так это все и смотрелось. Она набросилась на него, и у Гимпо, который бессвязно бормотал что-то про Элвиса и отчаянный шаг ради всего человечества, не было никаких шансов. Мы дождались, пока она не добилась хорошего ритма с нарастанием жара, и храбро высунулись из-за кресла.
– Трейси, – сказал Билл таким будничным тоном, – нам нужно два миллиона долларов – мы собираемся спасти мир.
Не отрывая рта от кровавых ошметков многострадального члена Гимпо, эта термоядерная минетчица выкрикнула, как в бреду:
– Ну, так возьмите, раз надо! Они в холодильнике. – Она сосала его бедный член, кусала, жевала, рвала зубами – это было ужасно. – И убирайтесь отсюда нах…!
Возражать мы не стали.
Потому что Трейси, хотя она никогда не любила Элвиса, сразу поверила в наш великий крестовый поход.
Нет, нет, нет – еще раньше. Я только что вспомнил. С чего надо начать. Когда «Voice of the Beehive» были в Австралии на гастролях (кстати, насколько я знаю, их там приняли на ура), Трейси с сестрой Мелиссой познакомились с одной странной теткой, которая продала им крылышки и волшебные палочки. Так Трейси с Мелиссой сделались феями. Из «Питера Пэна» я знаю, что феи бывают разные: либо коварные злые обманщицы, либо добрые, честные, славные маленькие волшебницы. Причем, нету фей только злых или только добрых. В каждой из них сочетаются эти две крайности. И в этом смысле Трейси – идеальная фея.
Я открыл здоровенный хромированный холодильник. Он был забит под завязку: несколько сотен бутылок водки, гниющие гамбургеры и пачки американских долларов. Я быстро прикинул на глаз – ровно два миллиона. Хороший знак. Я сгреб все деньги в докторский чемоданчик Билла. И водку тоже – ну, сколько влезло.
– Гимпо заберем позже, – сказал я Биллу. Я себя чувствовал прямо агентом 007 с неудержимой денежной эрекцией. – Пойдем… она все равно его не отпустит, пока не выжмет до капли. В общем, нашему жеребцу предстоит потрудиться!
Мы окопались в ближайшем баре и стали ждать.
Трейси вызвалась сделать икону Элвиса. Она, вообще рукодельница. Классно делает всякие штуки. Я не знал, что она там придумала. Она пригласила нас с Z к себе в гости, где я вежливо, но непреклонно отказался попробовать какой-то зловещего вида, ядовито розовый коктейль на базе водки, в тон. розовому халатику Трейси. Я сбегал в ближайшую лавку и купил себе бутылку «Jacob's Creek». Z пил одну водку, не разбавляя. Нам было велено смотреть видео, «Капитана Крюка», и есть шоколадный торт, который она испекла ко дню рождения папы. (Кстати сказать, ее папа, который живет в Лос-Анджелесе, ни разу в жизни не пробовал этого «день-рожденского» торта. Мало того, что не пробовал – он его даже в глаза не видел. Но каждый год на день рождения папы Трейси печет шоколадный торт, папин любимый, и скармливает друзьям.) Мы с Z даже не слушали, что она там говорит насчет неизвестных альбомов ХТС – мы были полностью поглощены «Капитаном Крюком», и каждый из нас очень надеялся, что другой не заметит его скупых мужских слез. Фильм для плохих отцов.
Еще раз двадцать по пиву. На нас постепенно нисходит блаженное отупение. И вот, наконец, появляется Гимпо. Вернее, его изодранная тень. На его искаженном лице – смесь совершенно несопоставимых эмоций: блаженство и ужас, томление и ненависть, вожделение и презрение.
– Кажется, я влюбился, – выпалил он с порога. – Это было ужасно: грязь, ослы, кровь, какие-то искры, пирожки с ягодами, в общем, все. Мы собираемся пожениться.
Билл сразу взял управление на себя.
– Это просто лекарства, Гимп, – сказал он, запустив руку в свой черный докторский чемоданчик. – Как врач тебе говорю. И мне можно верить. – Он подготовил зловещего вида шприц и воткнул его со всей дури в левую ягодицу Гимпо, прямо через штаны.
– Боже! – выдохнул Гимпо.
– Нет, просто противоядие от хронической глупости, – сказал мудрый Билл, вытер иглу и убрал шприц обратно в черный чемоданчик.
Одна небольшая подробность про чародея Драммонда: в семидесятые годы Билл считался мировым лидером в разработке и усовершенствовании психотропных лекарственных препаратов (к примеру, именно Билл открыл формулу MDMA, известного также как экстази, которое, по последним исследованиям, оказывает самое что ни на есть благотворное влияние на подростковую психику). К несчастью, многообещающая фармацевтическая карьера Билла внезапно накрылась в начале восьмидесятых, когда обнаружилось, что он планирует дестабилизировать мировую экономику, сотворив миллионы тонн золота посредством алхимии и черной магии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39