А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

И, разумеется, дело нашей подруги Мадонны определенно доказывает, что если мы примемся потакать нашим глубинным инстинктам, жить в свое удовольствие безо всяких ограничений, не соблюдая моральные принципы, тогда…
Гимпо:
– В смысле, насиловать мертвых детей и срать на лицо топ-моделям?
Билл:
– Да, старина, именно в этом смысле. У нас у каждого есть свои тайные устремления и желания, и для человека это нормально. Но нормальные люди, типа как мы с тобой или Z, все-таки не потакают своим инстинктам. Потому что нас научили, что это плохо. Наши духовные учителя. И только это нас и останавливает.
Я тоже вношу свою лепту в беседу:
– В смысле, чтобы не насиловать мертвых детей и не срать на лицо топ-моделям?
Билл:
– Да. Не насиловать, не убивать, не мучить животных, не разорять птичьи гнезда… в общем, не делать всего того, что суть нормальные и здоровые юношеские поступки.
Этот диалог мудрецов продолжается еще долго, и только когда Билл начинает нести уже полный бред: выдвигает теорию, что ежик Соник это Господь Бог, – я перестаю следить за ходом беседы и погружаюсь в собственные фантазии.
Я вот только проснулся. Z спит.
Двадцать три миниатюрных пятиугольника сделали свое дело. Мне снится младенец Сатана у нас внутри – в смысле, у нас у всех, – такой маленький и невинный, хороший друг Блейка, герой Байрона и Мильтона, мятежник, который может поджечь целый мир, просто чтобы полюбоваться изумительным цветом пламени; который ради забавы развязывает войну, льет чернила на хвостики поросятам, смотрит Бивеса и Батхеда, изобретает рабство и срет прямо в ротик малышке Бекки.
Гимпо смотрит в окно, весь – в своих мыслях. Мне надо в сортир. По большому.
Сижу, стало быть, на толчке. На коленях, как вы, наверное, уже догадались, раскрытый блокнот. В руке – ручка. Меня всегда добивали эти самолетные туалеты: хлипкие дверцы, теснота, кнопка слива, которую замучаешься искать, и очередь с той стороны, и следующий, кто войдет в туалет после тебя, точно знает, что это ты навонял.
Запихиваю пышнозадую стюардессу в крошечную сортирную кабинку и впиваюсь губами ей в губы. Она вся растекается, словно подтаявшее масло. Я распахиваю ее тонкую белую блузку, обрывая по ходу все пуговицы, и кусаю ее за левую грудь. Она тихо стонет. Я чувствую ее запах – запах распаленной самки. Обезумев от похоти, падаю на колени и срываю с нее юбку и трусики. Волосы у нее между ног пахнут мылом и возбуждением. Зарываюсь лицом ей в пизду и сосу эту сочную влажную мякоть. Мой язык тонет в ее влажной щели. Она выгибается и стонет. Я мну ее грудь.
На прошлой неделе по радио передавали интервью с актером Саймоном Кэллоу, который пишет биографии Орсона Уэллса. Речь шла о том, что Уэллс очень любил мифологизировать свою жизнь, попросту говоря – сочинять всякие небылицы, так что, когда он рассказывал о своих похождениях, эти истории полностью противоречили друг другу. Ведущий программы, который брал интервью, высказал мнение, что с учетом всего вышесказанного, автобиографию Уэллса нельзя считать достоверным источником информации, и она, таким образом, абсолютно бесполезна для биографов Уэллса. «Наоборот, – возразил Кэллоу. – О человеке многое можно узнать по той лжи, которую он придумывает про себя и рассказывает другим; не меньше, чем из объективной реальности его повседневной жизни» (цитата не дословная). В этих заметках я честно пытался быть объективным, но иногда у меня просто не получалось не врать.
Я уже за себя не отвечаю.
Я только надеюсь, что это вранье – так, по мелочи, – не испортит эффектную, яркую правду. Ну, ладно, мой член не предстал на всеобщее обозрение, когда с меня упал килт в ресторане «У Оскара», и в хельсинском клубе не было двойника Ли Боуери с горящей лампочкой на голове, и все эти 23 номера возникли в качестве ученических упражнений для детской группы Нумерологического клуба. И я сразу вас предупреждаю: вы поосторожнее с этими откровениями скромного автора, который якобы хочет быть честным и искренним по отношению к читателям. Каждый, кто пишет о себе, так или иначе пытается вас зацепить: он хочет понравиться вам, дорогие читатели, хочет, чтобы вы им восхитились и даже, может быть, полюбили. А поскольку мы знаем, что в принципе мы не те люди, которые могут понравиться окружающим и которыми следует восхищаться, мы прибегаем ко всяким уловкам. Вот, например, строим из себя скромников и рассуждаем об искренности человека, пишущего о себе.
Поднимаюсь на ноги и бью ее по лицу – сильно, до крови. Снова впиваюсь губами ей в губы. Чувствую вкус ее крови. Вкус соли и первобытного леса. Хватаю ее за волосы и резко дергаю вниз, направляя ее голову к своему члену. Она берет его в рот целиком – до самой мошонки. Я снова хватаю ее за волосы и поднимаю, так что мы снова стоим лицом к лицу. Целую ее, пропихиваю язык глубоко-глубоко ей в рот. Чувствую вкус собственной спермы: она обжигает мне горло. Похоже на водку с грейпфрутовым соком, слегка разбавленную мочой. И тут у меня окончательно срывает крышу, я откусываю у нее сосок и выплевываю ей в лицо. Вот шлюха драная: ей это нравится! Она вся извивается в атавистическом экстазе – разъяренная тигрица в течке. С размаху бью ее по лицу и припечатываю головой о крышку унитаза.
– Ну, он хотя бы пытается быть с нами честным.
У меня прямо не член, а базальтовый столб. Злобная порно-Медуза обратила его в камень. Вставляю ей в девственный зад и наяриваю, как отбойный молоток. Блядешка впадает в истерику и обсирается со страху, забрызгав мне весь живот.
На самом деле, я сейчас не в самолетном сортире, на высоте тридцать с чем-то тысяч футов над Северным морем, 7 ноября 1992 года. Я сижу в кафе в Эйлсбери, и год у нас 1996-й. Я редактирую эти заметки перед тем, как сдавать их в типографию, и вот – решил написать правду.
Вынимаю обосранный член и вытираю его о ее волосы. Она смотрит на меня – смиренная, восхищенная. Помню, я еще подумал: «Ну, ладно, сучка», – и вбил свой болт в ее влажную, скользкую щель.
– И ты ему веришь?
Джунгли исходят жаром; шимпанзе и попугаи истошно кричат в густых кронах. Где-то в Африке извергается вулкан; тектонические плиты трутся друг о друга под кипящими океанами. Злобный змей бьется о ее яичники и выдает огневой вал космических головастиков; они мчатся к ожидающей яйцеклетке, сметая все на своем пути.
Сучка забеременела, и она это знает.
И все эти упоминания о том, как мы пердим и ковыряем в носу – это тоже такой разоблачительный прием.
Как и мой добрый друг Билл, я ужасно плодовитый. (В бытность свою рок-звездой, «бытность», кстати', недолгую, у меня родилось больше двух тысяч внебрачных детей.) Ее взгляд блуждает, щеки горят. Волосы липнут к мокрому лбу. Она прижимает ватный шарик к ране на груди. Я никак не могу отдышаться; черный крест у меня на груди – весь в капельках пота. Она слизывает этот пот и мурлычет:
– Мой герой.
Я не только прочел всю Библию, от «В начале сотворил Бог…» до «Благодать Господа нашего Иисуса Христа со всеми вами. Аминь», и не нашел там ни единого упоминания о том, как кто-нибудь ковыряется в носу; но и внимательно изучил «Американского психопата» Брета Истона Эллиса, эту аллегорически-документальную запись всех мыслимых и немыслимых проявлений женоненавистничества и садизма, и там тоже герой за всю книгу ни разу не поковырялся в носу и не высказался в том смысле, что это действительно очень приятно – поковыряться в носу, когда хочется. Все эти натуралистические описания тайных сексуальных фантазий – ими уже никого не удивишь. А мне интересно, насколько человек честен. Если он не боится признаться, что он ковыряет в носу и потом ест свои козюли – это, наверное, показатель. Хотя иногда я задумываюсь, а не слишком ли я далеко зашел?
– Ребенок… как мне назвать ребенка? – спрашивает она, потому что женская интуиция ей подсказывает, что мы больше уже никогда не увидимся, и в то же время она понимает, что это великая честь – родить ребенка от такого благородного человека.
Где границы дозволенного? Где пределы разумного?
Я улыбаюсь и решаю немного ее подразнить:
– Солнце мое, назови его в честь меня.
– Но, мой герой, – отвечает она, – как твое имя? Я усмехаюсь и этак небрежно бросаю:
– Детка, для всех я сделался всем. Имя мне – легион.
Перечитывая эти заметки, спустя два с половиной года после того, как я их написал, я понимаю, что многое из того, что написано, устарело, и сейчас совершенно не катит, и смотрится очень наивно. Но если начать исправлять, переделывать, переписывать – ну, разве что так, по мелочи: про ковыряние в носу и про постмодернистский визит в сортир, – вся вещь расползется по швам. В том отрывке про смерть рок-н-ролла надо было, наверное, предсказать и его возрождение, назвать этого малого из «Нирваны», гитариста из «The Manic Street Preachers». Может быть, я разрушил чары?
– Имя ему – легион, – вздыхает свежеотъебанная стюардесса.
«Да, – думаю я про себя, – вот такая херня: имя мне легион».
Обратно в сортир. Процесс испражнения благополучно завершен. Нахожу кнопку слива, соображаю, как открыть дверь, которая складывается гармошкой вовнутрь, возвращаюсь на свое место.
Я вернулся на свое место. Билл еще спал: одна рука прикрывает килт спереди, вторая – свешивается из левой ноздри, держась на одном пальце. Гимпо сосредоточен: весь там, в техно-Вселенной своей электронной игрушки. Планета Земля может спать спокойно. Пока великие люди типа меня и моих верных товарищей ходят по этой священной земле, человечеству нечего бояться. Я пихнул Билла под ребра, чтобы его разбудить.
Ремни пристегнуты. Самолет совершает посадку. Выходим.
Пора прощаться. Жмем друг другу руки, слегка растерянные и смущенные (не руки, понятно, а мы). Z с Гимпо надо в подземку – до Лондона. Что мы скажем друг другу? «Ладно, увидимся» вполне покатит.
– Поднимайте черный флаг, парни, – говорю я, символистически. – Ласточка свила гнездо у меня на крыше.
Билл смеется и отвечает:
– Я вижу слона, воздевшего хобот кверху, и мадам Сосострис открывает мне карту Умеренность.
Гимпо на пару секунд отрывается от своей электронной игрушки и поднимает над головой руку, сжатую в кулак.
– Я – Донки-Конг!
Я уже вижу в толпе Файзала: знакомое, дружелюбное лицо.
Идем к его мини-такси. Файзал любопытствует, как прошла моя деловая поездка. Я справляюсь о его семье. Сейчас я просматриваю свои записи. Мы проезжаем под эстакадой М4 и сворачиваем на шоссе в Аксбридж, где по-прежнему идет дождь.
На сиденье рядом со мной – вчерашний номер «Daily Jang» – двуязычной газеты на урду и английском для мыслящих пакистанцев, проживающих за границей. Беру газету, просматриваю заголовки. «Беназир Бхутто собирается встретиться с Биллом Клинтоном». Переворачиваю страницу. Мое внимание привлекает статья, озаглавленная «Семейную пару в Египте приговорили к тюремному заключению за публичное обрезание». Читаю статью. Я потрясен и возмущен, как всякий добропорядочный западный либерал. Спрашиваю у Файзала, можно ли взять газету: хочу вырезать эту статью и приклеить к себе в блокнот.
Вот эта статья:
Каир: Каирский суд приговорил парикмахера и его жену к двум годам исправительных работ в колонии строгого режима за публичное обрезание девочки во время религиозного праздника… Суд постановил, что семейная пара оскорбила честь и достоинство четырнадцатилетней девушки, производя процедуру на глазах у прохожих, а также подвергла риску жизнь девушки, используя нестерильные инструменты… Парикмахер с женой произвели обрезание девочки в маленькой палатке, во время празднества в честь дня рождения Сайеды Зейнаб, внучки Пророка (благословенного имя его). В Египте многие парикмахеры занимаются также любительской хирургией и проводят обрезания у мужчин и у женщин.
Документальный фильм об обрезании десятилетней египетской девочки, показанный по кабельному новостному Каналу США во время очередной конференции ООН в сентябре, смутил египетское правительство и поставил его в неудобное положение». Женское обрезание – традиционный обряд, знаменующий созревание девочки, – достаточно распространенная практика в арабских странах, где подобная процедура воспринимается абсолютно нормально.
Когда я это прочел, мне почти захотелось сразу же выкинуть свой новый ножик с пластмассовой рукояткой. Но я его не выкидываю.
Мысленно возвращаюсь к событиям прошедших дней. Вот, волхвы благополучно вернулись домой, младенец Иисус обретен в душе, Элвис доставлен на Полюс, и его магические эманации несут мир всему миру, растекаясь по меридианам… и что теперь? Может, все это – лишь повод для мальчишеской вылазки в дальний поход? Или когда-нибудь в будущем наш поход за полярный круг назовут поворотным моментом в истории, когда постмодернизм был символически выброшен на помойку, как вещь бесполезная и пустая; когда юмор мудрых цитат и ссылок и знающий, хитрый прищур рассматривались большинством как мертвый, давно устаревший и исполненный излишней патетики тупик мысли? Разве нам нужно еще одно напоминание, что былое величие модернизма было лишь памятником человеческому тщеславию и что от премодернистского мира, где человек ощущал себя в безопасности в надежных и строгих, сильных и любящих руках Господа, Аллаха, Большого Вождя, Матери-Земли, Яхве и других сверхъестественных сущностей типа хобгоблинов и водяных духов, осталось лишь смутное воспоминание?
И надо ли мне судорожно придумывать, что ответить своим друзьям-женщинам, когда они говорят, что это их законное право – ублажать свое тело, как им этого хочется, и распоряжаться им по своему усмотрению? Им совершенно не нужно, чтобы какой-то закомплексованный морализатор-ханжа поучал их, как именно им заниматься сексом. Если им нравится, когда их насилуют толстые мужики и при этом еще избивают их до полусмерти, это не мое дело. Пусть они сами решают, что им нужно от этой жизни. Пусть советуются со своей Нэнси Фрайдей. И да, я совершенно сознательно злоупотребил в своих записях словами «пост» и «модернизм». А чего вы хотите? Зачем кусать руку, тебя накормившую, если можно ее отодрать и швырнуть собакам? Но что будет дальше? Может быть, уже пора перевернуть страницу истории. И начать следующую главу в извечных поисках смысла, который дразнит, манит, но никак не дается в руки. А то эта глава получается больно скучной.
Или это путешествие было прощанием со всеми богами нашего века, время которых уже на исходе. Да, они хорошо послужили своим хозяевам и покорили нас, им поклонявшихся. Так что, пока, Микки Маус, пока, Чарли Чаплин, Джон Уэйн, Джон Кеннеди, Малкольм Икс, мисс Монро, Кортни Лав, Луи Армстронг, доктор Спок, доктор Лири, капитан Кирк, генерал Айк, Супермен, Человек-Паук, Бэтмен, ковбой Мальборо, Кассиус Клэй, кот Фриц, Железный Майк, Рональд Рейган, Кока-кола, Генри Форд, Биг-Мак, Боб Дилан, Джими Хендрикс, Джеймс Браун, Спайк Ли, рядовой Джо, Чарли Мэнсон, Бетт Дэвис, Ханк Уильяме, Айс-Ти, человек на Луне; и самое главное, пока, Элвис. Или я просто пытаюсь похоронить свою юность и молодость, прежде чем взвалить на себя груз ответственности средних лет и пуститься в новые приключения, приключения для зрелых мужчин? Может быть, это и есть мой запоздалый «уход в большой мир», на середине жизненного пути.
Ладно, как бы там ни было, мы доставили Элвиса на Полюс, хотя сами до Полюса и не дошли. Внутренний младенец Иисус? Да, по-моему. Мы его нашли. Если прислушаться очень внимательно, его почти слышно – «этот тихий, едва различимый голос». Нет, не тот голос, который язвил у меня в заметках, а другой – совсем-совсем тихий.
Но, как сказал Z, мы запродали души Дьяволу. И нам надо его найти и расторгнуть сделку. Что касается женщин, тут я вообще молчу – чтобы сравнять с ними счет, одного перочинного ножика с красной пластмассовой ручкой будет явно маловато.
Файзал смотрит на дорогу, так что я снова пытаюсь вытащить эту злосчастную козявку из левой ноздри. Но ее уже нет. Сбежала. Наверное, туда, где лучше.
Такси останавливается у моего дома. Плачу двадцать фунтов, как договаривались. Потом перехожу через дорогу, чтобы посмотреть на то место, где я срезал деревце в понедельник. Мне почему-то подумалось, а вдруг оно выросло заново и распустило молоденькие листочки, чтобы как-то украсить этот унылый и пасмурный зимний день… но нет. На фермерском поле бараны честно отрабатывают свое содержание и гоняются за овцами. Так и хочется написать что-нибудь высокопарное и неуклюжее, типа «Жизнь продолжает свой танец, какой нам еще нужен смысл?», – но это будет всего лишь очередная неправда.
Перехожу через дорогу и открываю дверь своего дома. На коврике в прихожей лежит открытка. На открытке – полярный день, полуночное солнце. Отправлено из Хоннингсвага, пятого ноября, в четверг. Узнаю почерк Z.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39