За свои действия он мгновенно получил резкий удар по руке от стражника – человека, на вид которому было за сорок, со строгими, но довольно приятными чертами лица.
– Не обращайте на них внимания, мадам. Очевидно, эти парни совершенно ослеплены вашей красотой, – в голосе стражника прозвучало извинение за подопечного, он посмотрел на одного из пациентов, сидящего в кровати, и крикнул: – Лечь, Морганрот! Доктор приказал лежать, вытянув ноги, это помогает при подагре.
Коннор обратил внимание на то, что стражник называет заключенных по фамилии, а не по номеру, – признак того, что у него, возможно, доброе сердце. Оглядевшись вокруг и нигде не увидев своего отца, Коннор спросил:
– Где Грэхэм Магиннис? Я не...
– Терпение, мой друг, – провозгласил стражник.
Он повел посетителей в конец прохода, в сторону какой-то двери.
– Бедный мистер Магиннис лежит там. Доктор не хотел, чтобы его или его швы кто-нибудь беспокоил.
Достав ключ, стражник несколько раз повернул его в замке и открыл дверь. Комната за дверью была намного меньше, чем та, через которую только что прошли Коннор и Зоя. В ней было всего две кровати, правая из которых пустовала, а на левой покоилось изможденное, бледное тело Грэхэма Магинниса. Он выглядел теперь даже более худым, чем когда был в камере, – частично из-за испытания, которое ему довелось перенести, частично из-за того, что его длинная седая борода была сбрита.
Коннор влетел в комнату и опустился на колени возле кровати отца. Когда Зоя подошла ближе, он поднял голову и увидел, что в ее глазах стоят слезы. Она ласково коснулась рукой плеча Коннора и, повернувшись к стражнику, спросила:
– Можно, мы с мистером Магиннисом останемся наедине с его отцом?
– Разумеется, мадам. Просто дайте мне знать, когда закончите, – стражник вернулся в большую комнату, оставив дверь за собой открытой.
– Отец, – прошептал Коннор, беря руку Грэхэма в свою. – Отец, это я, Коннор.
Около минуты старик не шевелился, затем его веки приоткрылись, и он попытался повернуть голову в ту сторону, откуда пришел голос. Коннор быстро передвинулся так, чтобы отец мог его видеть.
– К-коннор? – еле слышно произнес старик.
– Все в порядке, отец. Я здесь, с тобой.
– Коннор? Это ты?
– Да, – по щекам Коннора текли слезы и падали на руку Грэхэма. – Как... как ты себя чувствуешь?
Грэхэм попытался изобразить на своем лице улыбку, скривив пересохшие, бесцветные губы.
– Я не настолько хорош, чтобы крутить колесо, – пошутил он, упоминая то ужасное приспособление, на котором осужденные должны были отрабатывать трудовую повинность. – И меня вряд ли постараются побыстрее вылечить. Доктор сказал, что я еще успею выздороветь за те десять лет, которые приклеили к моему сроку.
– Кто с тобой это сделал? – спросил Коннор.
– Какое имеет значение? Если они захотят что-либо сделать, они сделают это в любую минуту. – Грэхэм хотел было пожать плечами, но тут же задохнулся в надрывном кашле.
Зоя поспешила к другой стороне кровати, положила руку на грудь старику и держала ее до тех пор, пока кашель не утих. Когда старик снова открыл глаза, он посмотрел на девушку и улыбнулся.
Решив, что отец может принять ее за свою дочь, Коннор поспешил представить спутницу:
– Отец, я хочу познакомить тебя с моим другом. Ее зовут Зоя, – он повернулся к девушке. – Зоя, это мой отец – Грэхэм Магиннис.
– Зоя... – нараспев произнес старик и закрыл глаза, вспоминая что-то очень далекое. – Когда-то я знал одну Зою. Красивую маленькую девочку с запутанными рыжими локонами.
Открыв глаза, старик внимательно посмотрел на роскошные, с медным отливом пряди девушки и добавил:
– Маленькая Зоя Баллинджер – так ее звали.
– Я и есть та самая Зоя. И я счастлива, что встретилась с вами, мистер Магиннис.
– Ты обычно называла меня «дядя Грэхэм».
– Дядя Грэхэм, – повторила Зоя. – Да, звучит очень знакомо.
Старик ободряюще улыбнулся:
– А мой сын был «кузеном Коннором». Ты это тоже помнишь?
– Я... Я не уверена, – Зоя посмотрела на Коннора, пытаясь вызвать в своей памяти какие-нибудь воспоминания, связанные с ним. Единственный образ, который всплыл на поверхность ее сознания,– маленький темноволосый дьяволенок, который гоняется за ней среди камней круга друидов и окрестным садам.
– Мы знали друг друга? – удивленно спросил Коннор. Грэхэм с трудом кивнул и снова зашелся яростным кашлем.
– Прошу тебя, не двигайся, – настойчиво попросил Коннор и погладил отца по руке.
Зоя также опустилась на колени и взяла другую руку Грэхэма. Глаза ее наполнились слезами, и она произнесла:
– Дядя Грэхэм, я знаю, что с вами случилось – что они с вами сделали... мой родной брат и Эдмунд.
Грэхэм покачал головой, не поднимая ее с подушки, его лицо перекосила болезненная гримаса.
– Очень давно... не твоя вина... – прошептал он, закрывая глаза.
– Но это моя семья. Я хочу, чтобы вы знали, как я об этом жалею, – Зоя посмотрела на Коннора. – Как ужасно я об этом жалею.
Коннор тепло улыбнулся в ответ и обратился к отцу:
– Зоя все время помогает мне с твоим делом. Она даже почти добилась нового слушания по нему, но потом это... это случилось.
На скулах Коннора заиграли желваки. Грэхэм приоткрыл глаза и мягко сжал руки молодых людей:
– Вы не можете спорить с судьбой... вы не можете ее победить.
– Я буду...
– Ты не сможешь, Коннор, – неожиданно громко произнес старик. – Тебе нужно поскорее забыть обо мне. И твоя сестра должна забыть...
– Нет! – резко оборвал Коннор, в его глазах пылала ненависть. – Кто-то заплатил за то, чтобы тебя убили, я найду его и... и...
Коннор внезапно замолчал, увидев искаженное страданием лицо Зои и осознав, что человек, о котором он говорит, – ее родной брат.
* * *
Прошло целых три долгих недели, прежде чем в понедельник утром, двадцать второго октября, Коннор смог вернуться к воротам тюрьмы, на этот раз вместе со своей младшей сестрой. Коннору сказали, что в этот день его отец будет выписан из тюремной больницы и ровно через неделю начнется слушание по делу об убийстве Дункана Уимса. Поскольку преступление по этому делу было совершено в стенах тюрьмы, оно не рассматривалось, как гражданское, и должно было быть передано на коллегию только трех мировых судей, а не обычного суда присяжных.
Подойдя к тюрьме, Коннор и его сестра показали пожилому стражнику, вышедшему к воротам, ордер судьи на посещение Грэхэма Магинниса.
– Извините, но я не могу позволить вам войти, – ответил стражник, возвращая бумагу назад.
– Но у нас есть соответствующее разрешение от властей, – настаивал Коннор, размахивая перед собой ордером. – Подписанное самим судьей. Вот, посмотрите сюда, – он показала на подпись внизу ордера, скрепленную печатью.
– Меня не волнует, пусть даже там стоит печать самой королевы Англии. Я не могу позволить вам – и кому бы то ни было другому – навестить номер восемьдесят четыре – четырнадцать.
– Почему нет? – тон Коннор был вызывающим.
– Все очень просто, – стражник подернул своими неровно постриженными усиками. – Потому, что номер восемьдесят четыре – четырнадцать выпущен.
– Выпущен?! Вы уверены? – Коннор в возбуждении сильно сжал руку сестры.
Стражник опустил голову и посмотрел в тюремный журнал:
– Да, все верно. В прошлую пятницу. Ему выдали выходной билет, после чего он был послан собирать вещи.
– В пятницу? Но куда он пошел?
– Пошел? Лучше сказать, уплыл.
– Уплыл? Ничего не понимаю.
– Вниз по Темзе, сынок, – пальцы стражника забегали по строчкам журнала. – Номер восемьдесят четыре – четырнадцать, отправлен на пристань и посажен на борт «Веймута».
Коннор склонился над столом, пытаясь прочитать написанное в журнале.
– Это одно из этих тюремных корыт? – спросил он в конце концов.
До того, как задать этот вопрос, Коннор вспомнил об обычной практике использования списанных из морского флота судов в качестве плавучих мест заключения в случаях переполнения тюрем. Особенно часто такие суда применялись для перевозки осужденных, ожидавших прибытия транспорта для доставки на какую-нибудь каторгу, например, на Землю Ван Димена – группу островов возле южного берега Австралии, больше известную под названием «Тасмания». Эти старые, неуклюжие посудины, невероятно перегруженные и постоянно раскачивающиеся на волнах, считались среди заключенных местом намного более худшим, чем Ньюгейт, Милбанк и какие бы то ни было другие тюрьмы в окрестностях Лондона.
– «Веймут»? – стражник покачал головой. – Этот корабль не был списан, по крайней мере, до самого последнего времени. Нет, «Веймут» хорошо оснащен для плавания в океане. Вчера он поднял паруса, чтобы отправиться в Сидней. Это в Новом Южном Уэльсе, в Австралии.
Эмелин схватила брата за рукав:
– Коннор, я не понимаю. Где...
– Обожди немного, – прошептал он и повернулся к стражнику. – Что вы хотите этим сказать? Что мой отец послан на каторгу?
Пожилой стражник кивком головы подтвердил догадку Коннора.
– Но... но вы же сказали, что он освобожден.
– Я сказал – выпущен, – резко ответил стражник, в его голосе зазвучало нетерпение. – Выпущен из Милбанкской тюрьмы, но не освобожден от наказания.
– А как же насчет выходного билета? – продолжал настаивать Коннор.
– Большинство людей, у которых длительные сроки заключения и которые направляются на каторгу, получают выходной билет, чтобы их могли использовать за пределами тюрьмы, в качестве рабочих. Затем, когда срок билета истекает, этих людей возвращают назад. И поверь мне – сидеть в сиднейской тюрьме намного хуже, чем в лондонской.
– Но этого не может быть, – запротестовал Коннор.– У моего отца назначено слушание на следующей неделе. Я собираюсь...
– Оно уже было, – перебил стражник. – Дата была перенесена на прошлую среду, номер восемьдесят четыре – четырнадцать был признан виновным и посажен на корабль и прошлую пятницу, – на губах стражника заиграла легкая усмешка. – У бедолаги, наверное, было много влиятельных друзей – или врагов,– чтобы с их помощью так быстро пройти слушание и отправиться в Австралию еще до того, как высохли чернила на приговоре суда, – он сделал паузу, затем добавил: – Теперь, вы двое, лучше бегите-ка отсюда, здесь вам больше нечего делать.
Когда стражник повернулся, чтобы уйти, Коннор крикнул ему вслед:
– «Веймут»... Вы сказали, что он поднял паруса?
Стражник обернулся:
– Вчера. Сейчас он плывет по каналу.
– Он зайдет в Портсмут?
– Корабль сильно перегружен и не будет останавливаться, по крайней мере, до самого Лиссабона, – стражник быстрым шагом пошел прочь.
– Проклятье! – пробормотал Коннор.
Затем он увидел, что сестра вот-вот готова заплакать, и ласково погладил ее по щеке кончиками пальцев:
– Не нужно плакать. Все будет хорошо.
– Н-но отец... он... его здесь нет.
– Только один день. Я найду его и привезу назад. – Коннор обнял сестру. – Пойдем, Эмелин. Нельзя терять ни минуты, у нас много дел.
XIV
– Я не пойду вниз, – снова повторила Зоя Баллинджер, держа в руках книгу и делая вид, что увлечена чтением.
Она передвинулась на низком диване и повернулась к окну, спиной к своей матери, стоявшей в дверях.
– Ну, перестань капризничать, – строгим голосом произнесла Сибилла.
Войдя в комнату, она подошла к дочери и выхватила книгу из ее рук. Прочитав заголовок, нахмурилась:
– Вальтер Скотт, по-твоему, лучший компаньон, чем Бертран Каммингтон и его родители?
– В нем намного больше жизни, – отпарировала Зоя, потянувшись за гомиком «Айвенго».
– Но здесь же все – сплошные фантазии, – Сибилла скривила губы, как будто попробовала какую-то отраву. – Истинная жизнь гораздо менее драматична. И твоя жизнь, кстати, может послужить хорошим сюжетом для истории о старой деве, если ты не станешь стремиться с большим энтузиазмом получать хоть немного удовольствия от повседневных радостей жизни.
– Таких, например, как пить чай с Каммингтонами?
– Вот именно, – Сибилла бросила книгу на кровать Зои, заправленную расшитым покрывалом. – И таких, как поездки по субботам в парке с подходящими молодыми людьми.
– Но сегодня только вторник, мама, – огрызнулась Зоя, скрещивая руки на груди.
– Ты знаешь, что я имею в виду. Я говорю о замужестве, которое положит начало твоей собственной семье.
Зоя с изумлением посмотрела на мать:
– И ты называешь это повседневными радостями жизни? И ты хочешь, чтобы я выбрала мужа и основала эту самую семью с такой же легкостью, как и... как и согласилась бы прокатиться по парку?
– Ты знаешь, что я имею в виду, – отозвалась Сибилла неожиданно мягким тоном.
Она присела рядом с Зоей на диван и взяла ее за руку.
– Ты не можешь жить в мире фантазий, моя дорогая. Внизу ждет прекрасный, достопочтенный человек, который предложил тебе свою руку и сердце. Я не думаю, что тебе когда-либо удастся найти кого-нибудь, более подходящего твоим запросам и, – Сибилла понизила голос, – твоему темпераменту. А ты заставляешь его ждать своего ответа уже больше месяца – ответа, который, заметь, совершенно очевиден для всех, кто тебя любит, – она погладила Зою по руке. – Почему бы тебе не спуститься вниз и не отправиться к Каммингтонам? Они так любезны, лично пришли и пригласили тебя.
– Я... я еще не готова к замужеству, – голос Зои звучал не очень убедительно.
Улыбнувшись, Сибилла встала с дивана и мягко потянула дочь за руку, поднимая ее на ноги:
– Никто и не ждет, что ты спустишься вниз и будешь давать клятву верности. Я просто хочу, чтобы ты проявила вежливость и дала Бертье понять, что его внимание к тебе не осталось полностью проигнорированным.
Зоя вздохнула и пожала плечами, признавая свое поражение:
– Если это так необходимо, мама. Но пусть только разговор зайдет на тему замужества...
– Я этого не допущу. Обещаю.
Зоя мягко тряхнула медными локонами, свободно ниспадавшими на плечи:
– Тогда я спущусь вниз через пять минут. Мне нужно немного припудриться и уложить волосы.
– Но ты выглядишь просто восхитительно, – начала было возражать Сибилла, затем передумала. – Я передам Каммингтонам, что ты вскоре к нам присоединишься.
Она прошла через комнату, на мгновение задержалась в дверях и оглянулась на свою дочь. Зоя была одета в обворожительное яркое платье из светло-зеленого атласа, оставлявшее открытыми ее плечи. Платье украшал кружевной воротник, придававший ему довольно скромный, хотя и вовсе не строгий вид.
– Да, ты действительно выглядишь восхитительно, – повторила Сибилла, затем повернулась на каблуках и вышла в коридор.
Удрученно вздохнув, Зоя посмотрела на свое отражение в зеркале. Она провела руками по бокам, нахмурившись при виде обтягивающего платья, которое слишком откровенно подчеркивало достоинства ее фигуры. Девушка подняла края гофрированного воротника, укладывая его повыше на плечи, затем тщетно попыталась подтянуть и взбить спереди пышную сборку так, чтобы она прикрыла волнующую выпуклость ее грудей.
– Пять минут, – прошептала Зоя, снова хмурясь на свое отражение в зеркале.
* * *
Когда Зоя через пятнадцать минут вышла в гостиную, она выглядела очаровательно и в то же время целомудренно в длинном платье из коричневой кружевной тафты со скромными свободными рукавами и высоким воротничком в стиле королевы Елизаветы.
– Зоя, ты выглядишь превосходно, – заметила мать, беря ее за руку, чтобы представить гостям.
По тому, как мать сжала ее руку, Зоя почувствовала, что она была далеко не в восторге от наряда, который выбрала дочь.
Они прошли через комнату к лорду Генри и леди Вирджинии Каммингтонам, которые уже стояли, поднявшись со своих мест. Бертран находился неподалеку, возле камина, вместе с Остином и Седриком Баллинджерами. Он что-то прошептал им и направился к своим родителям.
– Было так любезно с вашей стороны, Зоя, присоединиться к нам, – каким-то натянутым голосом сказала Вирджиния.
Мать Бертрана Каммингтона была грузной, импозантной женщиной, которая всегда одевалась с головы до пят во все черное, как будто находилась в вечном трауре. Она осмотрела Зою сверху донизу и вежливо ей кивнула.
Генри также поприветствовал Зою, взяв ее руку и деликатно поднеся к губам тыльную сторону ладони.
– Я так рада, что вы чувствуете себя лучше, – обратилась Зоя к Генри, который недоуменно посмотрел на нее, не понимая, что она имеет в виду. – А как дела у вас, Бертье? – она холодно улыбнулась.
– Просто здорово! – просиял Бертран. Он взял протянутую руку Зои и нежно поцеловал, задержав ее чуть больше, чем требовало соблюдение приличий. – Я полагаю, у вас также все в порядке?
Пока две семьи вели непринужденную беседу, Десмонд с вереницей слуг внесли в комнату всевозможные подносы, уставленные пирожными, пышным хлебом, печеньем, конфетами и вазочками с вареньем, чайными чашками, и сервировали низкий стеклянный столик, расположенный между двух больших, обтянутых красным плюшем диванов, которые весьма выгодно выделялись на общем фоне убранства комнаты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
– Не обращайте на них внимания, мадам. Очевидно, эти парни совершенно ослеплены вашей красотой, – в голосе стражника прозвучало извинение за подопечного, он посмотрел на одного из пациентов, сидящего в кровати, и крикнул: – Лечь, Морганрот! Доктор приказал лежать, вытянув ноги, это помогает при подагре.
Коннор обратил внимание на то, что стражник называет заключенных по фамилии, а не по номеру, – признак того, что у него, возможно, доброе сердце. Оглядевшись вокруг и нигде не увидев своего отца, Коннор спросил:
– Где Грэхэм Магиннис? Я не...
– Терпение, мой друг, – провозгласил стражник.
Он повел посетителей в конец прохода, в сторону какой-то двери.
– Бедный мистер Магиннис лежит там. Доктор не хотел, чтобы его или его швы кто-нибудь беспокоил.
Достав ключ, стражник несколько раз повернул его в замке и открыл дверь. Комната за дверью была намного меньше, чем та, через которую только что прошли Коннор и Зоя. В ней было всего две кровати, правая из которых пустовала, а на левой покоилось изможденное, бледное тело Грэхэма Магинниса. Он выглядел теперь даже более худым, чем когда был в камере, – частично из-за испытания, которое ему довелось перенести, частично из-за того, что его длинная седая борода была сбрита.
Коннор влетел в комнату и опустился на колени возле кровати отца. Когда Зоя подошла ближе, он поднял голову и увидел, что в ее глазах стоят слезы. Она ласково коснулась рукой плеча Коннора и, повернувшись к стражнику, спросила:
– Можно, мы с мистером Магиннисом останемся наедине с его отцом?
– Разумеется, мадам. Просто дайте мне знать, когда закончите, – стражник вернулся в большую комнату, оставив дверь за собой открытой.
– Отец, – прошептал Коннор, беря руку Грэхэма в свою. – Отец, это я, Коннор.
Около минуты старик не шевелился, затем его веки приоткрылись, и он попытался повернуть голову в ту сторону, откуда пришел голос. Коннор быстро передвинулся так, чтобы отец мог его видеть.
– К-коннор? – еле слышно произнес старик.
– Все в порядке, отец. Я здесь, с тобой.
– Коннор? Это ты?
– Да, – по щекам Коннора текли слезы и падали на руку Грэхэма. – Как... как ты себя чувствуешь?
Грэхэм попытался изобразить на своем лице улыбку, скривив пересохшие, бесцветные губы.
– Я не настолько хорош, чтобы крутить колесо, – пошутил он, упоминая то ужасное приспособление, на котором осужденные должны были отрабатывать трудовую повинность. – И меня вряд ли постараются побыстрее вылечить. Доктор сказал, что я еще успею выздороветь за те десять лет, которые приклеили к моему сроку.
– Кто с тобой это сделал? – спросил Коннор.
– Какое имеет значение? Если они захотят что-либо сделать, они сделают это в любую минуту. – Грэхэм хотел было пожать плечами, но тут же задохнулся в надрывном кашле.
Зоя поспешила к другой стороне кровати, положила руку на грудь старику и держала ее до тех пор, пока кашель не утих. Когда старик снова открыл глаза, он посмотрел на девушку и улыбнулся.
Решив, что отец может принять ее за свою дочь, Коннор поспешил представить спутницу:
– Отец, я хочу познакомить тебя с моим другом. Ее зовут Зоя, – он повернулся к девушке. – Зоя, это мой отец – Грэхэм Магиннис.
– Зоя... – нараспев произнес старик и закрыл глаза, вспоминая что-то очень далекое. – Когда-то я знал одну Зою. Красивую маленькую девочку с запутанными рыжими локонами.
Открыв глаза, старик внимательно посмотрел на роскошные, с медным отливом пряди девушки и добавил:
– Маленькая Зоя Баллинджер – так ее звали.
– Я и есть та самая Зоя. И я счастлива, что встретилась с вами, мистер Магиннис.
– Ты обычно называла меня «дядя Грэхэм».
– Дядя Грэхэм, – повторила Зоя. – Да, звучит очень знакомо.
Старик ободряюще улыбнулся:
– А мой сын был «кузеном Коннором». Ты это тоже помнишь?
– Я... Я не уверена, – Зоя посмотрела на Коннора, пытаясь вызвать в своей памяти какие-нибудь воспоминания, связанные с ним. Единственный образ, который всплыл на поверхность ее сознания,– маленький темноволосый дьяволенок, который гоняется за ней среди камней круга друидов и окрестным садам.
– Мы знали друг друга? – удивленно спросил Коннор. Грэхэм с трудом кивнул и снова зашелся яростным кашлем.
– Прошу тебя, не двигайся, – настойчиво попросил Коннор и погладил отца по руке.
Зоя также опустилась на колени и взяла другую руку Грэхэма. Глаза ее наполнились слезами, и она произнесла:
– Дядя Грэхэм, я знаю, что с вами случилось – что они с вами сделали... мой родной брат и Эдмунд.
Грэхэм покачал головой, не поднимая ее с подушки, его лицо перекосила болезненная гримаса.
– Очень давно... не твоя вина... – прошептал он, закрывая глаза.
– Но это моя семья. Я хочу, чтобы вы знали, как я об этом жалею, – Зоя посмотрела на Коннора. – Как ужасно я об этом жалею.
Коннор тепло улыбнулся в ответ и обратился к отцу:
– Зоя все время помогает мне с твоим делом. Она даже почти добилась нового слушания по нему, но потом это... это случилось.
На скулах Коннора заиграли желваки. Грэхэм приоткрыл глаза и мягко сжал руки молодых людей:
– Вы не можете спорить с судьбой... вы не можете ее победить.
– Я буду...
– Ты не сможешь, Коннор, – неожиданно громко произнес старик. – Тебе нужно поскорее забыть обо мне. И твоя сестра должна забыть...
– Нет! – резко оборвал Коннор, в его глазах пылала ненависть. – Кто-то заплатил за то, чтобы тебя убили, я найду его и... и...
Коннор внезапно замолчал, увидев искаженное страданием лицо Зои и осознав, что человек, о котором он говорит, – ее родной брат.
* * *
Прошло целых три долгих недели, прежде чем в понедельник утром, двадцать второго октября, Коннор смог вернуться к воротам тюрьмы, на этот раз вместе со своей младшей сестрой. Коннору сказали, что в этот день его отец будет выписан из тюремной больницы и ровно через неделю начнется слушание по делу об убийстве Дункана Уимса. Поскольку преступление по этому делу было совершено в стенах тюрьмы, оно не рассматривалось, как гражданское, и должно было быть передано на коллегию только трех мировых судей, а не обычного суда присяжных.
Подойдя к тюрьме, Коннор и его сестра показали пожилому стражнику, вышедшему к воротам, ордер судьи на посещение Грэхэма Магинниса.
– Извините, но я не могу позволить вам войти, – ответил стражник, возвращая бумагу назад.
– Но у нас есть соответствующее разрешение от властей, – настаивал Коннор, размахивая перед собой ордером. – Подписанное самим судьей. Вот, посмотрите сюда, – он показала на подпись внизу ордера, скрепленную печатью.
– Меня не волнует, пусть даже там стоит печать самой королевы Англии. Я не могу позволить вам – и кому бы то ни было другому – навестить номер восемьдесят четыре – четырнадцать.
– Почему нет? – тон Коннор был вызывающим.
– Все очень просто, – стражник подернул своими неровно постриженными усиками. – Потому, что номер восемьдесят четыре – четырнадцать выпущен.
– Выпущен?! Вы уверены? – Коннор в возбуждении сильно сжал руку сестры.
Стражник опустил голову и посмотрел в тюремный журнал:
– Да, все верно. В прошлую пятницу. Ему выдали выходной билет, после чего он был послан собирать вещи.
– В пятницу? Но куда он пошел?
– Пошел? Лучше сказать, уплыл.
– Уплыл? Ничего не понимаю.
– Вниз по Темзе, сынок, – пальцы стражника забегали по строчкам журнала. – Номер восемьдесят четыре – четырнадцать, отправлен на пристань и посажен на борт «Веймута».
Коннор склонился над столом, пытаясь прочитать написанное в журнале.
– Это одно из этих тюремных корыт? – спросил он в конце концов.
До того, как задать этот вопрос, Коннор вспомнил об обычной практике использования списанных из морского флота судов в качестве плавучих мест заключения в случаях переполнения тюрем. Особенно часто такие суда применялись для перевозки осужденных, ожидавших прибытия транспорта для доставки на какую-нибудь каторгу, например, на Землю Ван Димена – группу островов возле южного берега Австралии, больше известную под названием «Тасмания». Эти старые, неуклюжие посудины, невероятно перегруженные и постоянно раскачивающиеся на волнах, считались среди заключенных местом намного более худшим, чем Ньюгейт, Милбанк и какие бы то ни было другие тюрьмы в окрестностях Лондона.
– «Веймут»? – стражник покачал головой. – Этот корабль не был списан, по крайней мере, до самого последнего времени. Нет, «Веймут» хорошо оснащен для плавания в океане. Вчера он поднял паруса, чтобы отправиться в Сидней. Это в Новом Южном Уэльсе, в Австралии.
Эмелин схватила брата за рукав:
– Коннор, я не понимаю. Где...
– Обожди немного, – прошептал он и повернулся к стражнику. – Что вы хотите этим сказать? Что мой отец послан на каторгу?
Пожилой стражник кивком головы подтвердил догадку Коннора.
– Но... но вы же сказали, что он освобожден.
– Я сказал – выпущен, – резко ответил стражник, в его голосе зазвучало нетерпение. – Выпущен из Милбанкской тюрьмы, но не освобожден от наказания.
– А как же насчет выходного билета? – продолжал настаивать Коннор.
– Большинство людей, у которых длительные сроки заключения и которые направляются на каторгу, получают выходной билет, чтобы их могли использовать за пределами тюрьмы, в качестве рабочих. Затем, когда срок билета истекает, этих людей возвращают назад. И поверь мне – сидеть в сиднейской тюрьме намного хуже, чем в лондонской.
– Но этого не может быть, – запротестовал Коннор.– У моего отца назначено слушание на следующей неделе. Я собираюсь...
– Оно уже было, – перебил стражник. – Дата была перенесена на прошлую среду, номер восемьдесят четыре – четырнадцать был признан виновным и посажен на корабль и прошлую пятницу, – на губах стражника заиграла легкая усмешка. – У бедолаги, наверное, было много влиятельных друзей – или врагов,– чтобы с их помощью так быстро пройти слушание и отправиться в Австралию еще до того, как высохли чернила на приговоре суда, – он сделал паузу, затем добавил: – Теперь, вы двое, лучше бегите-ка отсюда, здесь вам больше нечего делать.
Когда стражник повернулся, чтобы уйти, Коннор крикнул ему вслед:
– «Веймут»... Вы сказали, что он поднял паруса?
Стражник обернулся:
– Вчера. Сейчас он плывет по каналу.
– Он зайдет в Портсмут?
– Корабль сильно перегружен и не будет останавливаться, по крайней мере, до самого Лиссабона, – стражник быстрым шагом пошел прочь.
– Проклятье! – пробормотал Коннор.
Затем он увидел, что сестра вот-вот готова заплакать, и ласково погладил ее по щеке кончиками пальцев:
– Не нужно плакать. Все будет хорошо.
– Н-но отец... он... его здесь нет.
– Только один день. Я найду его и привезу назад. – Коннор обнял сестру. – Пойдем, Эмелин. Нельзя терять ни минуты, у нас много дел.
XIV
– Я не пойду вниз, – снова повторила Зоя Баллинджер, держа в руках книгу и делая вид, что увлечена чтением.
Она передвинулась на низком диване и повернулась к окну, спиной к своей матери, стоявшей в дверях.
– Ну, перестань капризничать, – строгим голосом произнесла Сибилла.
Войдя в комнату, она подошла к дочери и выхватила книгу из ее рук. Прочитав заголовок, нахмурилась:
– Вальтер Скотт, по-твоему, лучший компаньон, чем Бертран Каммингтон и его родители?
– В нем намного больше жизни, – отпарировала Зоя, потянувшись за гомиком «Айвенго».
– Но здесь же все – сплошные фантазии, – Сибилла скривила губы, как будто попробовала какую-то отраву. – Истинная жизнь гораздо менее драматична. И твоя жизнь, кстати, может послужить хорошим сюжетом для истории о старой деве, если ты не станешь стремиться с большим энтузиазмом получать хоть немного удовольствия от повседневных радостей жизни.
– Таких, например, как пить чай с Каммингтонами?
– Вот именно, – Сибилла бросила книгу на кровать Зои, заправленную расшитым покрывалом. – И таких, как поездки по субботам в парке с подходящими молодыми людьми.
– Но сегодня только вторник, мама, – огрызнулась Зоя, скрещивая руки на груди.
– Ты знаешь, что я имею в виду. Я говорю о замужестве, которое положит начало твоей собственной семье.
Зоя с изумлением посмотрела на мать:
– И ты называешь это повседневными радостями жизни? И ты хочешь, чтобы я выбрала мужа и основала эту самую семью с такой же легкостью, как и... как и согласилась бы прокатиться по парку?
– Ты знаешь, что я имею в виду, – отозвалась Сибилла неожиданно мягким тоном.
Она присела рядом с Зоей на диван и взяла ее за руку.
– Ты не можешь жить в мире фантазий, моя дорогая. Внизу ждет прекрасный, достопочтенный человек, который предложил тебе свою руку и сердце. Я не думаю, что тебе когда-либо удастся найти кого-нибудь, более подходящего твоим запросам и, – Сибилла понизила голос, – твоему темпераменту. А ты заставляешь его ждать своего ответа уже больше месяца – ответа, который, заметь, совершенно очевиден для всех, кто тебя любит, – она погладила Зою по руке. – Почему бы тебе не спуститься вниз и не отправиться к Каммингтонам? Они так любезны, лично пришли и пригласили тебя.
– Я... я еще не готова к замужеству, – голос Зои звучал не очень убедительно.
Улыбнувшись, Сибилла встала с дивана и мягко потянула дочь за руку, поднимая ее на ноги:
– Никто и не ждет, что ты спустишься вниз и будешь давать клятву верности. Я просто хочу, чтобы ты проявила вежливость и дала Бертье понять, что его внимание к тебе не осталось полностью проигнорированным.
Зоя вздохнула и пожала плечами, признавая свое поражение:
– Если это так необходимо, мама. Но пусть только разговор зайдет на тему замужества...
– Я этого не допущу. Обещаю.
Зоя мягко тряхнула медными локонами, свободно ниспадавшими на плечи:
– Тогда я спущусь вниз через пять минут. Мне нужно немного припудриться и уложить волосы.
– Но ты выглядишь просто восхитительно, – начала было возражать Сибилла, затем передумала. – Я передам Каммингтонам, что ты вскоре к нам присоединишься.
Она прошла через комнату, на мгновение задержалась в дверях и оглянулась на свою дочь. Зоя была одета в обворожительное яркое платье из светло-зеленого атласа, оставлявшее открытыми ее плечи. Платье украшал кружевной воротник, придававший ему довольно скромный, хотя и вовсе не строгий вид.
– Да, ты действительно выглядишь восхитительно, – повторила Сибилла, затем повернулась на каблуках и вышла в коридор.
Удрученно вздохнув, Зоя посмотрела на свое отражение в зеркале. Она провела руками по бокам, нахмурившись при виде обтягивающего платья, которое слишком откровенно подчеркивало достоинства ее фигуры. Девушка подняла края гофрированного воротника, укладывая его повыше на плечи, затем тщетно попыталась подтянуть и взбить спереди пышную сборку так, чтобы она прикрыла волнующую выпуклость ее грудей.
– Пять минут, – прошептала Зоя, снова хмурясь на свое отражение в зеркале.
* * *
Когда Зоя через пятнадцать минут вышла в гостиную, она выглядела очаровательно и в то же время целомудренно в длинном платье из коричневой кружевной тафты со скромными свободными рукавами и высоким воротничком в стиле королевы Елизаветы.
– Зоя, ты выглядишь превосходно, – заметила мать, беря ее за руку, чтобы представить гостям.
По тому, как мать сжала ее руку, Зоя почувствовала, что она была далеко не в восторге от наряда, который выбрала дочь.
Они прошли через комнату к лорду Генри и леди Вирджинии Каммингтонам, которые уже стояли, поднявшись со своих мест. Бертран находился неподалеку, возле камина, вместе с Остином и Седриком Баллинджерами. Он что-то прошептал им и направился к своим родителям.
– Было так любезно с вашей стороны, Зоя, присоединиться к нам, – каким-то натянутым голосом сказала Вирджиния.
Мать Бертрана Каммингтона была грузной, импозантной женщиной, которая всегда одевалась с головы до пят во все черное, как будто находилась в вечном трауре. Она осмотрела Зою сверху донизу и вежливо ей кивнула.
Генри также поприветствовал Зою, взяв ее руку и деликатно поднеся к губам тыльную сторону ладони.
– Я так рада, что вы чувствуете себя лучше, – обратилась Зоя к Генри, который недоуменно посмотрел на нее, не понимая, что она имеет в виду. – А как дела у вас, Бертье? – она холодно улыбнулась.
– Просто здорово! – просиял Бертран. Он взял протянутую руку Зои и нежно поцеловал, задержав ее чуть больше, чем требовало соблюдение приличий. – Я полагаю, у вас также все в порядке?
Пока две семьи вели непринужденную беседу, Десмонд с вереницей слуг внесли в комнату всевозможные подносы, уставленные пирожными, пышным хлебом, печеньем, конфетами и вазочками с вареньем, чайными чашками, и сервировали низкий стеклянный столик, расположенный между двух больших, обтянутых красным плюшем диванов, которые весьма выгодно выделялись на общем фоне убранства комнаты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47