— спросил Сталин у Андреева.
— В единстве, в связи с народом.
— А в чем еще? — спросил Сталин, обращаясь уже ко всем присутствующим. — Вы как считаете, товарищ Шверник?
Шверник побледнел, однако, справившись с волнением, сказал:
— Сила большевистской партии в марксистско-ленинском учении, которое обосновало политическое господство пролетариата, обосновало возможность построения социализма…
— Товарищ Шверник, ты же не на лекции среди ивановских ткачих. Ближе к жизни! Ближе к сегодняшним нашим задачам! Кто скажет, в чем сила большевистской партии?
Молчание длилось несколько минут. Это были редкостные игровые мгновения, когда вождь сам руководил игрой, испытывая каждого. Очки писал Берия. Итог подводили вместе. А Сталин между тем, поигрывая своими хитрющими глазками, говорил: — Вы невнимательно читали товарища Сталина. А у него написано, — и он процитировал себя по памяти: — "Оппозиция старается козырять "завещанием" Ленина, но стоит только прочесть это "завещание", чтобы понять, что козырять им нечем. Наоборот, "завещание" Ленина убивает нынешних лидеров оппозиции. И добавлю — выбивает из рук козыри сегодняшних наших врагов. Я говорю, учитывая сегодняшний момент развития и нашего общества, и международного рабочего движения, что сила нашей партии в абсолютной правде, которая заключается: первое — в полной гласности; второе — в открытом признании всех личных ошибок и недостатков, которые при некоторых обстоятельствах могут повредить личности или общему делу; третье — мы не боимся правды, потому что только настоящая правда может объединить людей, сплотить партию и народ". Здесь правильно говорили товарищи, что надо четко разграничивать личные моменты и общественные. Наша правда состоит в том, что у нас на первом месте стоят общественные государственные интересы.
Меня поразило, что большинство членов Политбюро и ЦК могут допустить, что мы можем исказить некоторые факты нашей внутрипартийной борьбы. Вы у меня спрашиваете, почему я в двенадцатом томе рассказал о Бухарине как о крупном теоретике партии. Это сущая правда. И товарищ Сталин не позволил бы себе исказить правду. И здесь мне бы хотелось сказать о самом главном. Первое. Любой член партии, какой бы пост он ни занимал, если он даже не изменит партии, а потускнеет политически, то он не может называться коммунистом. Как вы знаете, я в свое время дружил с Николаем Ивановичем Бухариным, мы общались семьями, но, когда Бухарин изменил партии, я проголосовал за его расстрел. Второе. Здесь предлагались разные варианты, я бы сказал, искажения исторической правды. Нам бы не простили потомки, если бы мы в качестве поводыря взяли ложь, как выразился наш пролетарский писатель, религию рабов и хозяев. На том историческом этапе, в тридцатые годы, мы на открытых процессах перед всем миром говорили правду и выносили суровые приговоры изменникам Родины, "случайно" и не случайно сбившимся с пути. Снова возьмем вопрос о Бухарине. Мы все егр любили, он был остроумным, начитанным и, я бы сказал, эрудированным человеком. Сейчас мы не будем вдаваться в то, что привело Бухарина к троцкизму. Его ошибки по вопросам классовой борьбы, об обострении классовой борьбы, о крестьянстве, о нэпе, о новых формах смычки города и деревни вышли из неправильной теоретической Установки, из его теоретических изъянов. Вот здесь я прошу вас, товарищ Жданов, зачитать письмо Ленина о Бухарине как теоретике.
Жданов раскрыл двенадцатый том Сталина и прочел оттуда выдержку процитированного Сталиным отрывка из письма Ленина:
— "Из молодых членов ЦК хочу сказать несколько слов о Бухарине и Пятакове. Это, по-моему, самые выдающиеся силы (из самых молодых сил), и относительно их надо бы иметь в виду следующее: Бухарин не только ценнейший и крупнейший теоретик партии, он также законно считается любимцем всей партии, но его теоретические воззрения с очень большим сомнением могут быть отнесены к вполне марксистским, ибо в нем есть нечто схоластическое (он никогда не учился и, думаю, никогда не понимал вполне диалектики)". — Жданов отложил книгу, тихонько прикрыл ее и любовно, будто в растерянности стал поглаживать блестящий коричневый переплет с золотым тиснением. Он отрешенно смотрел в сторону Сталина, не зная, как поступить дальше.
— Ну что ты, как христосик, уставился на меня?! — расхохотался вдруг Сталин и, обратившись к Поскребышеву, сказал: — А ну, Главный, налей ему чего-нибудь покрепче, чтобы он очнулся.
Поскребышев быстро наполнил большой фужер, а Жданов между тем двумя руками схватился за сердце и медленно опустился на стул. Судорожными движениями он вытащил из кармана таблетку, затем машинально сделал несколько глотков.
— Вот это по-нашему, — сказал Ворошилов.
— На что хотелось обратить ваше внимание, — продолжал Сталин, — Бухарин был теоретиком-схоластом. Это одна из причин непонимания им классовой борьбы и учения о диктатуре пролетариата. Сейчас мы задыхаемся от того, что наша философия все больше и больше погружается в схоластику. На примере Бухарина мы увидели, к чему приводят схоластика и догматизм. К чему приводит непонимание того, что диалектика является душой марксизма, а противоречия — мотором и двигателем как теории, так и практики. Казалось бы, теоретический вопрос, а к чему он приводит? К измене, шпионажу, предательству. Приводит к зазнайству, верхоглядству и головотяпству. А это тоже прямой путь к измене Родине. Мы вот также в застолье много лет назад с бедным добрым Николаем Ивановичем сидели, потягивая грузинское вино, и он мне доказывал, что основой диалектики являются гармония и единство, как он любил говорить, а не противоречия. И эти теоретические позиции определили наши с ним разногласия. Бухарин считал, что уничтожения классов можно достичь путем пригашения классовой борьбы и врастания капитализма в социализм. Он предлагал всемерно развивать индивидуальное крестьянское хозяйство наряду с развитием колхозов и совхозов. А формула Ленина и партии была таковой: уничтожения классов можно достичь только путем ожесточенной, длительной, кровавой борьбы пролетариата со всеми вредными элементами. Как видите, диалектика противоречий оказалась боеспособней и жизненней, чем трухлявая теория гармонических интересов, опирающаяся на пресловутую культурно-историческую практику и прочую дребедень. Я так говорю о буржуазной культуре, которая ничего общего не имеет с пролетарской культурой, которая всегда будет враждебна нашему пролетарскому сознанию. Выкорчевывание элементов буржуазной культуры из сознания нашего народа — процесс крайне болезненный. Но мы должны быть суровыми и беспощадными в развитии нашей идеологии, социализма. Ну, а теперь, товарищи, приступим ко второй части нашего торжества.
Прежде чем перейти к описанию игр-представлений, Люба давала краткую теоретическую вводку о глубинных связях сознания и подсознания в сталинских игровых ситуациях.
Современные мыслители справедливо отмечают, — этого не знал, но, наверное, предвидел Сталин, — что игра принадлежит. к таким пограничным экзистенциальным актам человека, которые проходят всегда на стыке сознания и подсознания. Играющий человек как бы похищается из жизни, выходит из-под власти привычной и будничной атмосферы, на мгновение забывает о суровости труда, о возможной смерти и постоянной борьбе за власть. Игра любит маску запутывания, двусмысленно-таинственна. Отработанные кланом Сталина игры-маскарады всегда вели к привольной переполненности, к сознательному наслаждению бессознательным. В эти игры был внесен принципиально новый тон, а именно — постоянное ощущение смерти. Этот смертельный трепет рождал особый вид страха, который всегда состоял в оппозиции к игре. Здесь валено сказать и о зрителях. Был зритель ближний, непосредственный участник игр. И зритель дальний — народ. Страх захватывал и ближнего и дальнего зрителя, В горниле этого страха рождался массовый героизм, служивший материалом для новых игр. Рассмотрим в контексте игру-маскарад, которая последовала сразу же после завершения игры ТП. Отметим лишь, что в игры-маскарады всегда вкрапливался и идеологический момент, который, как правило, работал на авторитет самодержца. Надо отметить, что в этих играх использовались многовековые традиции шутовства и скоморошества, что придавало мажорный характер всему игровому представлению.
Итак, игра-маскарад началась выходом на сцену Поскребышева.
— Один миг! — крикнул он весело, и в одно мгновение у него в руках оказался парик с запорожским чубом-оселедцем, он натянул парик на свою лысую голову (за столом оживились!), а помощник Генерального засунул в рот два свернутых в колечко пальца и свистнул так громко, что сидящий рядом Шверник заткнул пальцами уши. Буквально через несколько секунд двери распахнулись, и подавальщицы внесли подносы с закусками.
— Товарищи, — произнес тост Каганович, — мне бы хотелось сегодня сказать необычные слова. Нас нельзя упрекнуть ни в лести, ни в подхалимстве. Мы счастливы все, что живем в одно время с великим Сталиным. Он дал зеленый свет всему передовому и прогрессивному. Он проложил новые пути в сердца человеческие, и от каждого пролетарского сердца протянулись мощные магистрали по всей нашей необъятной Родине, по всему миру. Сегодня мы получили незабываемый урок скромности, гражданской смелости, урок гениальности!
— И где ты так хорошо научился лазаря петь? — весело перебил Кагановича Сталин.
Все дружно, как по команде, рассмеялись. Выпили. Затем еще последовали тосты: за успехи в области металлургии, машиностроения, лесной промышленности, за успехи республик — Украинской, Белорусской, Грузинской, Армянской, Казахской, Узбекской и т. д. А когда был погашен свет и на экране воспроизвели репинскую картину "Запорожцы пишут письмо турецкому султану", раздался голос Поскребышева:
— Позвольте зачитать это письмо, — сказал Поскребышев, и по мере того, как читал лихой казацкий текст, читал со смаком, с расстановкой, выделяя каждое слово, хохот за столом становился все сильнее и сильнее. Письмо уже не первый раз зачитывалось в застолье, но с показом любимой картины Сталина впервые. Сталин смеялся как ребенок. Из глаз его лились слезы, он приговаривал в адрес помощника:
— Да не спеши ты, черт бы тебя побрал, кто тебя гонит, — и хохотал до изнеможения.
— А ну снова повтори! — просил сияющий Первый маршал, и Поскребышев выкрикивал вновь и вновь матерные слова. Шверник с Хрущевым съехали под стол, Ворошилов с Буденным разделись до пояса и с чарками в руках изображали запорожцев, повторяя вслед за Поскребышевым обращения к турецкому султану.
Сталин смеялся, вытирая слезы. Шутки сменялись одна другой. Предметом шуток чаще всего были Поскребышев, Микоян и Маленков.
С Поскребышевым, этим придворным клоуном, проделывали самые разные штуки. В этот апрельский вечер его мертвецки пьяного опустили в ванну с водой; кто-то на его лысине написал хлесткие обращения к турецкому султану. Затем вожди по очереди подходили к ванне и читали эти обращения.
В этот вечер Маланья (кличка Маленкова) сел в своих светлых брюках на специально разлитое вишневое варенье. Когда Маленков встал, Ворошилов с Кагановичем завопили что есть мочи:
— Братцы, у Малашки интимные неприятности!
Маленков смутился, потрогал рукой штаны и, жалко улыбаясь, показал красную руку. Он направился в ванную, а вслед ему кричали непристойности самого разного смысла.
Новый взрыв хохота раздался, когда Берия подложил Швернику два огромных помидора, Шверник вскочил, как ужаленный. Берия закричал:
— Шверник раздавил собственные…!
Вожди гуляли. К четырем часам утра трезвыми были только Сталин, Берия и Маленков.
— Ну как? — спрашивал Сталин у Берии по-грузински, и Берия отлично понимал, о чем спрашивал Генеральный.
Два великих человека стали подсчитывать очки. Победителями в этой игре оказались Хрущев, Маленков, Каганович и Молотов. Берия говорил и о штрафных очках:
— Что-то не нравится мне Жданов. Думаю, не так уж он был болен, что уехал раньше всех.
— Проверь, — коротко оборвал его Сталин. — Коварный ты человек, даже друга своего не пощадил. Послушай, Георгий, это Лаврентий тебе свинью подложил с этим вареньем, — обратился он по-русски к Маленкову.
— Я знаю, — добродушно ответил Маленков. — А в следующий раз я ему что-нибудь устрою…
— Ладно, ладно, — обнял его за плечи Берия. — Давай еще по стаканчику. Я анекдот последний расскажу.
— Из твоего ведомства?
— Я других не знаю просто, — рассмеялся Берия. — Так вот, анекдот в продолжение нашего сегодняшнего разговора о культуре. Я бы сказал, анекдот-быль. Взяли одного выдающегося музыканта с абсолютным слухом, посадили его в камеру, а охранник ему говорит: "У тебя абсолютный слух, а у меня никакого, почему такая несправедливость? Ты всю музыку помнишь, а я не могу ни одной мелодии запомнить? Почему?" — "Потому, что у тебя в одно ухо входит, а в другое выходит", — ответил музыкант. Тогда охранник взял швайку и проколол уши музыканту насквозь и сказал: "Теперь у тебя тоже все будет выходить, как у меня". Берия захохотал. Сталин улыбался. Маленков пробурчал:
— Ну и шуточки у тебя, Лаврентий.
Этот анекдот Берия рассказывал многократно, поскольку Сталин любил повторения, хотя и не знал, что Зигмунд Фрейд писал о феномене повторения острот. Но Фрейд наверняка не знал того, что знал Сталин: образные остроумные напоминания выполняют особую роль в коммунистическом строительстве, о чем он заметил по-грузински Берии:
— Ты этот анекдот со швайкой почаще рассказывай… Архиважно для нашего дела, как сказал бы Ильич.
45
Никогда я не испытывал такого чувства жалости, как в тот день, когда увидел занемогшую Шушеру. Дело в том, что я не успел выкинуть бутерброды, приготовленные Марьей Ивановной. Шушера съела все без остатка, может быть, часть отволокла своему дружку, но в общем, когда она выползла, на ней не было (не сказать же морды), так вот, не было лица. А в глазах было столько смертельной тоски, точно репрессирован был весь ее род с конфискацией имущества, без права переписки, свиданий и получения посылок. Я даже подумал, не вызвать ли мне ветеринара, но потом смекнул, этот уж точно выдаст: "Сумасшедший". А крыса еле передвигала ноги, пугливо озираясь на меня, бормоча:
— Вот он, ваш человеческий гуманизм. Травите все на свете, падлы батистовые! Думала породниться с тобой. Я тут недельку назад перегрызла все старые постановления про арендный подряд и демократию. Размечталась: возьмем с тобой подрядик, кооперативчик сбацаем и пойдем клепать хрустики, а на них можно приобрести и крупы, и маслице, и икорку. А Марье, этой суке, бутербродики подбросили бы, чтоб ей свободы не видать.
Она повернулась ко мне спиной, должно быть, слезы утерла лапой. Сзади она была похожа на ежика.
— Ну что ж, делай свое черное дело. Нет сил больше… Я взял ведро, совок и веник. Она нехотя продвинулась в совок, но тут же соскользнула на пол.
— Нет, пожалуй, я еще с Шушером повидаюсь. Он дописывает Новую Конституцию. Попрощаюсь с ним. Ну а ты кати в свою Архару. Привет передавай. Там, говорят, новая волна забастовок началась. Забастовки — это болезнь. Когда жрать нечего, всегда эти двуногие бестолочи бастуют, можно подумать, что забастовка даст хлеба и мяса. Да, тебе бесполезно про это говорить. Ты — бестолковый. От такой девки отказался!
Шушера скатилась в нору, а я собрал вещи и в этот же день отправился вместе с Никольским, Лапшиным и Вселенским в далекую Архару.
46
Забастовочно-избирательный бум прокатывался по стране. Куда там исторические волнения! То была теория. А теперь в натуре практика пошла. Бастовали водники, сантехники, транспортники, бухгалтеры, цветоводы, горняки, металлурги. Не бастовали повара, официанты, уборщицы, администраторы общественных туалетов, пожарники, философы, учителя, таксисты и деревообделочники. Они не бастовали потому, что были заняты избирательными кампаниями: писали манифесты, декларации и выпускали экспресс-информации. Моя Люба, как она сообщала в очередном письме, руководила двумя забастовками, была в четырех комитетах по борьбе с коррупцией и в трех экологических комиссиях. Входила в два народных фронта и была членом редколлегии неформальной газеты "Шабаш".
Мы приехали в колонию, когда там развернулась забастовка, охватившая все сорок шесть отрядов. Забастовщики выдвинули требования: а) продление сроков от двух до двадцати лет, разумеется, по представлению Советов коллективов и региональных Советов колоний; б) создание вольных колоний и поселений для семей осужденных сроком соответственно со сроками наказания глав семей; в) нелимитированная прописка рядом с зонами; г) развитие кооперативных хозяйств как в зонах, так и в поселениях;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68
— В единстве, в связи с народом.
— А в чем еще? — спросил Сталин, обращаясь уже ко всем присутствующим. — Вы как считаете, товарищ Шверник?
Шверник побледнел, однако, справившись с волнением, сказал:
— Сила большевистской партии в марксистско-ленинском учении, которое обосновало политическое господство пролетариата, обосновало возможность построения социализма…
— Товарищ Шверник, ты же не на лекции среди ивановских ткачих. Ближе к жизни! Ближе к сегодняшним нашим задачам! Кто скажет, в чем сила большевистской партии?
Молчание длилось несколько минут. Это были редкостные игровые мгновения, когда вождь сам руководил игрой, испытывая каждого. Очки писал Берия. Итог подводили вместе. А Сталин между тем, поигрывая своими хитрющими глазками, говорил: — Вы невнимательно читали товарища Сталина. А у него написано, — и он процитировал себя по памяти: — "Оппозиция старается козырять "завещанием" Ленина, но стоит только прочесть это "завещание", чтобы понять, что козырять им нечем. Наоборот, "завещание" Ленина убивает нынешних лидеров оппозиции. И добавлю — выбивает из рук козыри сегодняшних наших врагов. Я говорю, учитывая сегодняшний момент развития и нашего общества, и международного рабочего движения, что сила нашей партии в абсолютной правде, которая заключается: первое — в полной гласности; второе — в открытом признании всех личных ошибок и недостатков, которые при некоторых обстоятельствах могут повредить личности или общему делу; третье — мы не боимся правды, потому что только настоящая правда может объединить людей, сплотить партию и народ". Здесь правильно говорили товарищи, что надо четко разграничивать личные моменты и общественные. Наша правда состоит в том, что у нас на первом месте стоят общественные государственные интересы.
Меня поразило, что большинство членов Политбюро и ЦК могут допустить, что мы можем исказить некоторые факты нашей внутрипартийной борьбы. Вы у меня спрашиваете, почему я в двенадцатом томе рассказал о Бухарине как о крупном теоретике партии. Это сущая правда. И товарищ Сталин не позволил бы себе исказить правду. И здесь мне бы хотелось сказать о самом главном. Первое. Любой член партии, какой бы пост он ни занимал, если он даже не изменит партии, а потускнеет политически, то он не может называться коммунистом. Как вы знаете, я в свое время дружил с Николаем Ивановичем Бухариным, мы общались семьями, но, когда Бухарин изменил партии, я проголосовал за его расстрел. Второе. Здесь предлагались разные варианты, я бы сказал, искажения исторической правды. Нам бы не простили потомки, если бы мы в качестве поводыря взяли ложь, как выразился наш пролетарский писатель, религию рабов и хозяев. На том историческом этапе, в тридцатые годы, мы на открытых процессах перед всем миром говорили правду и выносили суровые приговоры изменникам Родины, "случайно" и не случайно сбившимся с пути. Снова возьмем вопрос о Бухарине. Мы все егр любили, он был остроумным, начитанным и, я бы сказал, эрудированным человеком. Сейчас мы не будем вдаваться в то, что привело Бухарина к троцкизму. Его ошибки по вопросам классовой борьбы, об обострении классовой борьбы, о крестьянстве, о нэпе, о новых формах смычки города и деревни вышли из неправильной теоретической Установки, из его теоретических изъянов. Вот здесь я прошу вас, товарищ Жданов, зачитать письмо Ленина о Бухарине как теоретике.
Жданов раскрыл двенадцатый том Сталина и прочел оттуда выдержку процитированного Сталиным отрывка из письма Ленина:
— "Из молодых членов ЦК хочу сказать несколько слов о Бухарине и Пятакове. Это, по-моему, самые выдающиеся силы (из самых молодых сил), и относительно их надо бы иметь в виду следующее: Бухарин не только ценнейший и крупнейший теоретик партии, он также законно считается любимцем всей партии, но его теоретические воззрения с очень большим сомнением могут быть отнесены к вполне марксистским, ибо в нем есть нечто схоластическое (он никогда не учился и, думаю, никогда не понимал вполне диалектики)". — Жданов отложил книгу, тихонько прикрыл ее и любовно, будто в растерянности стал поглаживать блестящий коричневый переплет с золотым тиснением. Он отрешенно смотрел в сторону Сталина, не зная, как поступить дальше.
— Ну что ты, как христосик, уставился на меня?! — расхохотался вдруг Сталин и, обратившись к Поскребышеву, сказал: — А ну, Главный, налей ему чего-нибудь покрепче, чтобы он очнулся.
Поскребышев быстро наполнил большой фужер, а Жданов между тем двумя руками схватился за сердце и медленно опустился на стул. Судорожными движениями он вытащил из кармана таблетку, затем машинально сделал несколько глотков.
— Вот это по-нашему, — сказал Ворошилов.
— На что хотелось обратить ваше внимание, — продолжал Сталин, — Бухарин был теоретиком-схоластом. Это одна из причин непонимания им классовой борьбы и учения о диктатуре пролетариата. Сейчас мы задыхаемся от того, что наша философия все больше и больше погружается в схоластику. На примере Бухарина мы увидели, к чему приводят схоластика и догматизм. К чему приводит непонимание того, что диалектика является душой марксизма, а противоречия — мотором и двигателем как теории, так и практики. Казалось бы, теоретический вопрос, а к чему он приводит? К измене, шпионажу, предательству. Приводит к зазнайству, верхоглядству и головотяпству. А это тоже прямой путь к измене Родине. Мы вот также в застолье много лет назад с бедным добрым Николаем Ивановичем сидели, потягивая грузинское вино, и он мне доказывал, что основой диалектики являются гармония и единство, как он любил говорить, а не противоречия. И эти теоретические позиции определили наши с ним разногласия. Бухарин считал, что уничтожения классов можно достичь путем пригашения классовой борьбы и врастания капитализма в социализм. Он предлагал всемерно развивать индивидуальное крестьянское хозяйство наряду с развитием колхозов и совхозов. А формула Ленина и партии была таковой: уничтожения классов можно достичь только путем ожесточенной, длительной, кровавой борьбы пролетариата со всеми вредными элементами. Как видите, диалектика противоречий оказалась боеспособней и жизненней, чем трухлявая теория гармонических интересов, опирающаяся на пресловутую культурно-историческую практику и прочую дребедень. Я так говорю о буржуазной культуре, которая ничего общего не имеет с пролетарской культурой, которая всегда будет враждебна нашему пролетарскому сознанию. Выкорчевывание элементов буржуазной культуры из сознания нашего народа — процесс крайне болезненный. Но мы должны быть суровыми и беспощадными в развитии нашей идеологии, социализма. Ну, а теперь, товарищи, приступим ко второй части нашего торжества.
Прежде чем перейти к описанию игр-представлений, Люба давала краткую теоретическую вводку о глубинных связях сознания и подсознания в сталинских игровых ситуациях.
Современные мыслители справедливо отмечают, — этого не знал, но, наверное, предвидел Сталин, — что игра принадлежит. к таким пограничным экзистенциальным актам человека, которые проходят всегда на стыке сознания и подсознания. Играющий человек как бы похищается из жизни, выходит из-под власти привычной и будничной атмосферы, на мгновение забывает о суровости труда, о возможной смерти и постоянной борьбе за власть. Игра любит маску запутывания, двусмысленно-таинственна. Отработанные кланом Сталина игры-маскарады всегда вели к привольной переполненности, к сознательному наслаждению бессознательным. В эти игры был внесен принципиально новый тон, а именно — постоянное ощущение смерти. Этот смертельный трепет рождал особый вид страха, который всегда состоял в оппозиции к игре. Здесь валено сказать и о зрителях. Был зритель ближний, непосредственный участник игр. И зритель дальний — народ. Страх захватывал и ближнего и дальнего зрителя, В горниле этого страха рождался массовый героизм, служивший материалом для новых игр. Рассмотрим в контексте игру-маскарад, которая последовала сразу же после завершения игры ТП. Отметим лишь, что в игры-маскарады всегда вкрапливался и идеологический момент, который, как правило, работал на авторитет самодержца. Надо отметить, что в этих играх использовались многовековые традиции шутовства и скоморошества, что придавало мажорный характер всему игровому представлению.
Итак, игра-маскарад началась выходом на сцену Поскребышева.
— Один миг! — крикнул он весело, и в одно мгновение у него в руках оказался парик с запорожским чубом-оселедцем, он натянул парик на свою лысую голову (за столом оживились!), а помощник Генерального засунул в рот два свернутых в колечко пальца и свистнул так громко, что сидящий рядом Шверник заткнул пальцами уши. Буквально через несколько секунд двери распахнулись, и подавальщицы внесли подносы с закусками.
— Товарищи, — произнес тост Каганович, — мне бы хотелось сегодня сказать необычные слова. Нас нельзя упрекнуть ни в лести, ни в подхалимстве. Мы счастливы все, что живем в одно время с великим Сталиным. Он дал зеленый свет всему передовому и прогрессивному. Он проложил новые пути в сердца человеческие, и от каждого пролетарского сердца протянулись мощные магистрали по всей нашей необъятной Родине, по всему миру. Сегодня мы получили незабываемый урок скромности, гражданской смелости, урок гениальности!
— И где ты так хорошо научился лазаря петь? — весело перебил Кагановича Сталин.
Все дружно, как по команде, рассмеялись. Выпили. Затем еще последовали тосты: за успехи в области металлургии, машиностроения, лесной промышленности, за успехи республик — Украинской, Белорусской, Грузинской, Армянской, Казахской, Узбекской и т. д. А когда был погашен свет и на экране воспроизвели репинскую картину "Запорожцы пишут письмо турецкому султану", раздался голос Поскребышева:
— Позвольте зачитать это письмо, — сказал Поскребышев, и по мере того, как читал лихой казацкий текст, читал со смаком, с расстановкой, выделяя каждое слово, хохот за столом становился все сильнее и сильнее. Письмо уже не первый раз зачитывалось в застолье, но с показом любимой картины Сталина впервые. Сталин смеялся как ребенок. Из глаз его лились слезы, он приговаривал в адрес помощника:
— Да не спеши ты, черт бы тебя побрал, кто тебя гонит, — и хохотал до изнеможения.
— А ну снова повтори! — просил сияющий Первый маршал, и Поскребышев выкрикивал вновь и вновь матерные слова. Шверник с Хрущевым съехали под стол, Ворошилов с Буденным разделись до пояса и с чарками в руках изображали запорожцев, повторяя вслед за Поскребышевым обращения к турецкому султану.
Сталин смеялся, вытирая слезы. Шутки сменялись одна другой. Предметом шуток чаще всего были Поскребышев, Микоян и Маленков.
С Поскребышевым, этим придворным клоуном, проделывали самые разные штуки. В этот апрельский вечер его мертвецки пьяного опустили в ванну с водой; кто-то на его лысине написал хлесткие обращения к турецкому султану. Затем вожди по очереди подходили к ванне и читали эти обращения.
В этот вечер Маланья (кличка Маленкова) сел в своих светлых брюках на специально разлитое вишневое варенье. Когда Маленков встал, Ворошилов с Кагановичем завопили что есть мочи:
— Братцы, у Малашки интимные неприятности!
Маленков смутился, потрогал рукой штаны и, жалко улыбаясь, показал красную руку. Он направился в ванную, а вслед ему кричали непристойности самого разного смысла.
Новый взрыв хохота раздался, когда Берия подложил Швернику два огромных помидора, Шверник вскочил, как ужаленный. Берия закричал:
— Шверник раздавил собственные…!
Вожди гуляли. К четырем часам утра трезвыми были только Сталин, Берия и Маленков.
— Ну как? — спрашивал Сталин у Берии по-грузински, и Берия отлично понимал, о чем спрашивал Генеральный.
Два великих человека стали подсчитывать очки. Победителями в этой игре оказались Хрущев, Маленков, Каганович и Молотов. Берия говорил и о штрафных очках:
— Что-то не нравится мне Жданов. Думаю, не так уж он был болен, что уехал раньше всех.
— Проверь, — коротко оборвал его Сталин. — Коварный ты человек, даже друга своего не пощадил. Послушай, Георгий, это Лаврентий тебе свинью подложил с этим вареньем, — обратился он по-русски к Маленкову.
— Я знаю, — добродушно ответил Маленков. — А в следующий раз я ему что-нибудь устрою…
— Ладно, ладно, — обнял его за плечи Берия. — Давай еще по стаканчику. Я анекдот последний расскажу.
— Из твоего ведомства?
— Я других не знаю просто, — рассмеялся Берия. — Так вот, анекдот в продолжение нашего сегодняшнего разговора о культуре. Я бы сказал, анекдот-быль. Взяли одного выдающегося музыканта с абсолютным слухом, посадили его в камеру, а охранник ему говорит: "У тебя абсолютный слух, а у меня никакого, почему такая несправедливость? Ты всю музыку помнишь, а я не могу ни одной мелодии запомнить? Почему?" — "Потому, что у тебя в одно ухо входит, а в другое выходит", — ответил музыкант. Тогда охранник взял швайку и проколол уши музыканту насквозь и сказал: "Теперь у тебя тоже все будет выходить, как у меня". Берия захохотал. Сталин улыбался. Маленков пробурчал:
— Ну и шуточки у тебя, Лаврентий.
Этот анекдот Берия рассказывал многократно, поскольку Сталин любил повторения, хотя и не знал, что Зигмунд Фрейд писал о феномене повторения острот. Но Фрейд наверняка не знал того, что знал Сталин: образные остроумные напоминания выполняют особую роль в коммунистическом строительстве, о чем он заметил по-грузински Берии:
— Ты этот анекдот со швайкой почаще рассказывай… Архиважно для нашего дела, как сказал бы Ильич.
45
Никогда я не испытывал такого чувства жалости, как в тот день, когда увидел занемогшую Шушеру. Дело в том, что я не успел выкинуть бутерброды, приготовленные Марьей Ивановной. Шушера съела все без остатка, может быть, часть отволокла своему дружку, но в общем, когда она выползла, на ней не было (не сказать же морды), так вот, не было лица. А в глазах было столько смертельной тоски, точно репрессирован был весь ее род с конфискацией имущества, без права переписки, свиданий и получения посылок. Я даже подумал, не вызвать ли мне ветеринара, но потом смекнул, этот уж точно выдаст: "Сумасшедший". А крыса еле передвигала ноги, пугливо озираясь на меня, бормоча:
— Вот он, ваш человеческий гуманизм. Травите все на свете, падлы батистовые! Думала породниться с тобой. Я тут недельку назад перегрызла все старые постановления про арендный подряд и демократию. Размечталась: возьмем с тобой подрядик, кооперативчик сбацаем и пойдем клепать хрустики, а на них можно приобрести и крупы, и маслице, и икорку. А Марье, этой суке, бутербродики подбросили бы, чтоб ей свободы не видать.
Она повернулась ко мне спиной, должно быть, слезы утерла лапой. Сзади она была похожа на ежика.
— Ну что ж, делай свое черное дело. Нет сил больше… Я взял ведро, совок и веник. Она нехотя продвинулась в совок, но тут же соскользнула на пол.
— Нет, пожалуй, я еще с Шушером повидаюсь. Он дописывает Новую Конституцию. Попрощаюсь с ним. Ну а ты кати в свою Архару. Привет передавай. Там, говорят, новая волна забастовок началась. Забастовки — это болезнь. Когда жрать нечего, всегда эти двуногие бестолочи бастуют, можно подумать, что забастовка даст хлеба и мяса. Да, тебе бесполезно про это говорить. Ты — бестолковый. От такой девки отказался!
Шушера скатилась в нору, а я собрал вещи и в этот же день отправился вместе с Никольским, Лапшиным и Вселенским в далекую Архару.
46
Забастовочно-избирательный бум прокатывался по стране. Куда там исторические волнения! То была теория. А теперь в натуре практика пошла. Бастовали водники, сантехники, транспортники, бухгалтеры, цветоводы, горняки, металлурги. Не бастовали повара, официанты, уборщицы, администраторы общественных туалетов, пожарники, философы, учителя, таксисты и деревообделочники. Они не бастовали потому, что были заняты избирательными кампаниями: писали манифесты, декларации и выпускали экспресс-информации. Моя Люба, как она сообщала в очередном письме, руководила двумя забастовками, была в четырех комитетах по борьбе с коррупцией и в трех экологических комиссиях. Входила в два народных фронта и была членом редколлегии неформальной газеты "Шабаш".
Мы приехали в колонию, когда там развернулась забастовка, охватившая все сорок шесть отрядов. Забастовщики выдвинули требования: а) продление сроков от двух до двадцати лет, разумеется, по представлению Советов коллективов и региональных Советов колоний; б) создание вольных колоний и поселений для семей осужденных сроком соответственно со сроками наказания глав семей; в) нелимитированная прописка рядом с зонами; г) развитие кооперативных хозяйств как в зонах, так и в поселениях;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68