Голос в телефоне звучал грубовато, но это был голос настоящего мужчины.
– Нам с другом нужна женщина, – сказал он. – Вы можете нам помочь?
После недолгих расспросов выяснилось, что звонившие – находка для современной женщины: два настоящих техасских ковбоя, сделавшие хорошие деньги и на радостях приехавшие в Нью-Йорк поразвлечься.
– Мы звоним вам потому, что здесь сказано «дорого». – Имелось в виду рекламное объявление. – Нам не нужна какая-нибудь дешевка.
– Так одна девушка или две? – переспросила Дороти, уже чувствуя, что будет себя корить, если упустит этот случай.
– Можно и две.
– Сколько вам лет?
– Зачем это, мэм? Мы бравые ребята, и девушкам у нас понравится.
– Не сомневаюсь. И все же?
– Двадцать девять и сорок. Нам бы чего-нибудь покруче, а?
Дороти спросила, куда приезжать. Был назван адрес действительно дорогой гостиницы.
Вот с этим ненавязчивым предложением Дороти и обратилась к Стефании.
Поехать «на задание с шефом» девушка расценила как особое доверие.
Передав текущие дела Наташе, которая и так была занята в основном компьютером по причине общего недомогания, Дороти и Стефания подхватили сумочки и побежали ловить такси.
Через четверть часа они быстро шли по вестибюлю гостиницы.
– Чего мы так бежим? – спохватилась Дороти. – Это вредно, ты не находишь?
– Мое дело – не отставать от тебя, Дот. Хотя ты совершенно права, и приходить в номер к мужчинам, которые тебя хотят, запыхавшись, неприлично.
Дороти поняла это замечание как намек и резко сбавила ход.
Дверь им открыл здоровенный детина, в протертых чуть ли не до дыр джинсах, голый по пояс и в выгоревшей ковбойской шляпе. Он пристально оглядел женщин, расплылся в улыбке и отступил вглубь комнаты.
– Милости просим, проходите.
Дороти переглянулась со Стефанией, смущенно рассмеялась и вошла.
– А мы с приятелем уж заждались, – сказал хозяин, поигрывая мускулами торса. – Ну, здравствуйте, меня зовут Джон. Томми сейчас спустится. – Он кивнул в сторону витой лесенки, уходившей на второй этаж. – Томми, к тебе пришли! – И снова, обращаясь к женщинам: – У вас здесь в Нью-Йорке так жарко, что мы с Томми не вылезаем из душа.
Ему показалось, что это смешно, и он хохотнул. Вышло заразительно, и обе гостьи прыснули.
Судя по предварительным данным, Джон и был старшим, сорокалетним. Хотя на сорок он не выглядел.
Именами женщин он даже не поинтересовался. Вероятно, это автоматически откладывалось на потом, когда компания разделится на парочки и нужно будет о чем-то говорить.
Разумеется, Джон забыл предложить дамам сесть. Дороти, которая никак не могла перебороть смущение, так бы и осталась стоять посреди комнаты, если бы не Стефания.
– Насколько я слышала, – начала та, – вам в нашем городе повезло, и вы разбогатели.
– Можно и так сказать. – Крепыш самодовольно кивнул и подбоченился.
– Значит, вы снимаете этот вот замечательный номер? – продолжала Стефания.
– Да, снимаем.
– Полагаю, с мебелью?
– С мебелью, а что?
– То есть мебель ваша? – не унималась девушка, решившая развлечься по полной программе.
– В некотором смысле…
– И, значит, вы имеете полное право пригласить нас ею воспользоваться?
– Да…
– Спасибо, дорогой Джон! Я чувствовала, что не зря сюда пришла.
И с этими словами Стефания плюхнулась в мягкое кресло. Дороти ничего не оставалось, как последовать ее примеру. Бедняга Джон понял, что ему придется либо продолжать разыгрывать простака, либо извиняться за досадную оплошность. Он уже смекнул, что девицы – особенно одна – не промах, и с ними лучше быть поосторожнее.
Надо каким-то образом предупредить об этом открытии Томми, подумал он, однако было уже поздно.
Томми, в одном полотенце, обмотанном вокруг талии, спускался по ступенькам в гостиную.
– Какие гостьи! – Он замер на предпоследней ступеньке и, как и приятель, сначала сравнил женщин, выбирая ту, которой предстоит уделить время. По крайней мере вначале.
Дороти и Стефания тоже могли его беспрепятственно рассмотреть, отдавая себе, правда, отчет в том, что последнее слово здесь, к сожалению, не за ними.
А иначе быть сегодня Джону в одиночестве.
Потому что его младший товарищ представлял собой как раз тот тип мужчины, в который женщины влюбляются с первого взгляда, хотя многие потом жалеют о содеянном и никак не могут понять, что же заставило их сделать такую глупость.
У Томми была внешность киногероя, каким его сделал экран конца 80-х. Тонкие, правильные черты европейского лица, смуглая кожа, черные, аккуратно причесанные короткие волосы, не выдающееся, но плотно сбитое тело и иронично-наглый взгляд.
Трудно было поверить, что Томми согласился бы «купить телок», не окажись он в компании излишне активного Джона. Таким парням, как Томми, женщины обычно приплачивают сами…
Стефания поняла это сразу, как только перевела взгляд с мокрого полотенца, надежно прикрывавшего прочие достоинства молодого человека, на подругу.
Дот трепетала от желания.
Стефании стало ясно, что на сегодня ее, Стефании, клиент – Джон.
Между тем Томми вразвалочку преодолел последние ступеньки и сошел на пол гостиной. Он был в резиновых шлепанцах.
– Извините моего друга – он терпеть не может одежду, – невпопад вставил реплику Джон…
– Мы тоже, – призналась Стефания и вызывающе посмотрела на Томми.
Если бы он был итальянцем, подумала она, то в этом месте наверняка сбросил бы свое дурацкое полотенце.
Томми итальянцем не был.
Однако полотенце сбросил…
Дороти взвизгнула от восторга.
Под полотенцем оказались черные плавки в разноцветную полоску.
Реакция Дороти тоже была оценена по достоинству: Томми присел рядом с ней на диван и даже взял за руку.
– Джон, ты не против? – И, не оглядываясь на товарища, который теперь не мог отвести радостного взгляда от Стефании, Томми поцеловал красивые женские пальцы.
Пальцы вздрогнули, но остались лежать в его большой ладони.
Что происходило между Томми и Дороти в течение последующих нескольких минут, Стефания не видела, потому что все ее внимание переключилось на Джона, который чинно опустился на стул напротив кресла, уютно занятого Стефанией, и без лишних слов подобрал и положил ноги девушки себе на колени.
Стефания молча следила за его неспешными движениями.
Проведя грубоватой рукой, привыкшей к кожаной уздечке и жесткой лошадиной холке, по стройной икре от туфельки до колена, Джон оказался приятно удивлен отсутствием чулок, восхитительно замаскированным ровным загаром.
Стефания опустила сумочку на пол рядом с креслом, заложила руки за голову и расслабилась, предоставляя мужчине самому решать, с чего начать и что делать.
Джон поступил достаточно примитивно. Он наклонился, запустил руки под юбку девушки и попробовал стянуть с нее трусики.
Стефания ожидала нечто подобное, а потому с готовностью приподняла попку…
* * *
«Нельзя сказать, чтобы прямота Джона претила мне, как то может показаться какой-нибудь искушенной читательнице. Фу, поморщится она, неужели ей не противно было уступать такому мужлану!..
Во-первых, уступать всегда приятно. Если ты именно уступаешь, а не униженно предлагаешь себя, что случается в наши дни довольно часто. Будь то грубый натиск или нежное принуждение – хорошо, когда мужчина понимает, что может тебя завоевать.
Сегодня почему-то принято спрашивать разрешения.
Или скотски насиловать.
Нет, Джон прекрасно понимал, с кем имеет дело, понимал, что перед ним женщина, прежде всего женщина, а уж потом – противник.
Просто он не знал, что такое «прелюдия к акту».
Я же не стала его переучивать. Ей-Богу, любовь – палка о двух концах! Одни умеют распалить женщину, но не доводят дело до надлежащего конца, ссылаясь на некую дурацкую эстетику. Другие рвут с места в карьер, но их напор бывает даже предпочтительнее рассусоливаний.
Что касается меня, то за последнее время я устала от всевозможных эротических изощрений, которыми без зазрения совести, на правах собственника с художественной жилкой потчевал меня тот же Баковский. Я, конечно, не хочу сказать ничего плохого о нем и его безудержной изобретательности в этой щекотливой области, но иногда мне казалось, что он просто забывает о том, что я, как обычная женщина, хочу самым прозаическим образом потрахаться. Без изысков и фантазий. От всего ведь устаешь.
Так что нет, когда Джон захотел раздеть меня под платьем, я не стала кривляться, а позволила ему это сделать и даже по мере сил помогла.
Мужчин возбуждает не только сопротивление женщины, как то принято считать, но и уступчивость. Первое придает им сил для продолжения поединка, второе превращает самых яростных дикарей в нежных обольстителей.
Власть женщины заключается в том, что она может выбирать, как ей больше нравится, чтобы ее взяли, причем этот выбор мужчина по привычке записывает на свой счет.
С Джоном случилось то, что и должно было случиться.
Избавив меня от трусиков, которые я не удерживала даже взглядом, он стал медленно продолжать гладить мои ноги, поднимаясь от колен по ляжкам вместе с подолом платья.
Сначала почувствовав, а потом и увидев под ладонями мою густую шерстку, которую я как раз стригла накануне по прихоти Баковского, – ему, видите ли, вздумалось выстричь у меня целый пучок «на память», причем обвязанный ниткой пучок не хотел держаться и его пришлось аккуратно стряхнуть в почтовый конверт, – так вот, увидев мысок ровно подстриженных волос под моим животом, Джон сразу же бросился его целовать.
Помимо теплых губ, у него было жаркое дыхание, он явно хотел если не распалить меня, то уж наверняка согреть, и я, желая сделать ему приятное, а заодно кое-что проверить, как бы невзначай и постепенно стала разводить колени в стороны.
Джон правильно понял это как приглашение, но не спешил, а ждал, когда я откроюсь достаточно для того, чтобы уже не могло быть речи о разночтениях.
Потомив его некоторое время, я согнула ноги в коленях, подтянула к себе и уперлась ступнями в сиденье кресла.
На всякий случай Джон заглянул мне в глаза. То, что он там увидел, развеяло последние его сомнения.
Опустившись на корточки перед креслом, он обнял меня руками за бедра и приник ртом к тому месту, которое у некоторых мужчин – не стану этого отрицать – вызывает странно брезгливые ощущения. Попробуйте убедить их поцеловать вас туда, докажите им, что вам это будет невыразимо приятно – они откажутся, а то и вовсе поднимут вас на смех. Им это, видите ли, представляется унижением собственного достоинства.
Смело бросайте их – они вас не любят!
Они не чувствуют, что вы не лукавите, когда умоляете их снизойти до подобной ласки, кстати, до ласки, которая в вашем исполнении по отношению к ним воспринимается как нечто само собой разумеющееся. Они считают это всего лишь игрой, будто вам так уж нужна эта маленькая победа – именно как победа.
Вам же хочется просто ощутить их, ощутить их шершавый язык, их теплые губы там, где природа обустроила все наиболее нежным образом.
Не обращая внимания на соседнюю парочку, которая могла за нами подглядывать, – чего она не делала, насколько я могла судить, пока не закрыла глаза, – да, по-моему, и на меня тоже, Джон начал очень медленно лизать мою разгоряченную промежность.
Если вам это кажется порнографией, господа американцы, тогда вся ваша жизнь с ее несусветно глупой борьбой за чистоту нравов представляется мне порнографией вдвойне! Потому что если вы сами пробовали делать нечто подобное по отношению к своей возлюбленной, а теперь считаете это порочным, значит, вы обманывали себя и друг друга уже тогда. Если же вы всю жизнь стеснялись это делать, вы просто ущербны, как человек, сидящий в пещере спиной к выходу и представляющий себе реальный мир в виде теней на стене, – кажется, это сравнение пришло в голову еще древнему Сократу.
Как бы то ни было, Джон с упоением лизал меня, и я в то мгновение была готова бросить ради него всех и вся.
Страсть делает человека наивным. Не потому ли мы так ею дорожим?..
По движению губ и особенно языка Джона я не могла судить о том, насколько продуманны его действия. Скорее всего, мой самый первый диагноз оказался верным, и Джон просто любил так, как подсказывали ему его животные инстинкты. В нем было больше напора, нежели чувства.
И это мне чертовски нравилось.
Единственное неприятное ощущение возникло у меня тогда, когда я вдруг представила, как он с таким же точно упоением лижет промежности других женщин – вернее, всех женщин. Это и было как раз тем обстоятельством, которое все-таки укрепляет меня во мнении о том, что заниматься любовью следует в основном с мужчинами – как бы правильнее выразиться? – интеллигентными, что ли. Бог с ними, что в каждом их движении чувствуется не столько страсть, сколько мысль и расчет! Зато они очень редко позволяют себе опускаться ниже однажды установленной планки. Если им предлагает себя женщина недостаточно интересная по тем или иным соображениям, они охотнее останутся в одиночестве, чем пойдут на компромисс. Отдаваясь им, я всегда знаю, что до меня их губы не прикасались к половым достопримечательностям какой-нибудь грязной шлюхи, к тому же – черной.
В случае с Джоном я об этом судить наверняка не могла.
Но, черт возьми, он меня завел!
Все, что он делал со мной, сопровождалось молчанием. Он не рассуждал.
Я пододвинулась на самый край кресла, давая ему возможность играть языком с моим чистеньким анусом.
Это удивительное ощущение! На всем теле я именно это местечко считаю наиболее интимным.
Джон словно прилип ко мне, забыв о том, что существует еще уйма способов удовлетворять желание в паре с опытной девушкой.
А себя я считаю все же опытной.
И не только потому, что название книги «Моя сотня мужчин» отнюдь не является преувеличением. Ощущения прочувствованные и продуманные оказываются для будущего гораздо полезнее, нежели просто переживаемые и забываемые от случая к случаю.
Очнуться меня заставил стон.
Стонала Дороти.
Я приоткрыла глаза и покосилась в сторону дивана. Томми, уже без плавок, голый и очень красивый, усиленно толкал блестящими не то после душа, не то от пота бедрами ягодицы моей дорогой начальницы, безропотно стоящей перед ним на четвереньках.
Вся одежда Дот лежала здесь же на полу. Вероятно, у них, как и у нас, не было времени все взвесить и первым делом благоустроиться.
Переживания, отчетливо читавшиеся на запрокинутом лице Дот, настолько меня захватили своей выразительностью и сиюминутностью, что я почти перестала ощущать то, что в это же самое время проделывали со мной.
Раньше мне не раз приходилось – или доводилось – принимать участие в так называемых «оргиях».
В Копенгагене, куда я приехала однажды вместе с друзьями во время моего жития в Париже – я до сих пор предпочитаю почему-то не говорить «во Франции», – меня как-то вечером пригласили посетить встречу членов «Черного общества», проходившую в отведенном специально для этих целей подвале в уединенном переулке, выходившем на Noerrebrogade.
Встречи Общества, как я уже знала, были исключительно садо-мазохистского характера, так что перед тем, как отправиться туда, моя датская подружка по имени Метте принесла из своего собственного магазинчика все необходимое: кожаную юбку, кофту из полиамидной сетки, устрашающие браслеты на руки и на шею и потрясающие кожаные сапоги на высоченном каблуке. Все, разумеется, было черного цвета и являлось совершенно обязательной униформой.
Мне объяснили, что доступ в «Черное общество» получает далеко не всякий, а многие датчане даже не догадываются о его существовании. Теперь-то я думаю, что обычным датчанам, привыкшим к тому, что их соплеменники от безделья не знают, чем себя занять, на проделки Общества просто наплевать.
А тогда я постаралась отнестись к происходящему серьезно.
О нашем приходе в подвале были, по всей видимости, предупреждены.
Никто не удивился, когда в полутемный зал вошли две девушки в черном.
Метте приветствовали голоса знакомых.
Мы пришли заранее, так что я смогла «насладиться» происходящим с самого начала.
Помещение, стены которого были либо закрашены черной краской, либо занавешены такого же цвета материей, оказалось совсем небольшим, с очень низким потолком и подействовало на меня не слишком приятно.
Слева от входа располагалась стойка допотопного бара, за которой улыбались хозяева заведения – довольно пожилые супруги, тоже, конечно же, в коже.
Справа специальный раздвижной занавес отделял некое подобие комнаты с красным кожаным топчаном, гирляндой плеток, вывешенных вдоль стены, и огромным деревянным крестом выше человеческого роста. Метте поспешила объяснить, что это «сакральное место», куда «хозяин» может завести свою «рабыню» – или «хозяйка» «раба» соответственно – для того, чтобы либо заняться любовью принародно, либо задернуть занавеску, а тогда уж мешать и подглядывать было строго-настрого запрещено.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35