А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


Но не зря назвал трагедией поэт драматизированную им испанскую легенду о Дон Жуане. Теперь, когда истинная лю­бовь к донне Анне впервые завладевает сердцем беспечного ветреника, его постигает суровое возмездие. На дерзкий зов Дон Жуана к нему является каменная статуя Командора, воздвигнутая на его могиле. Шаги этой статуи гулко отдают­ся в ночной тиши...
Самому Даргомыжскому становится жутко, когда он слы­шит грозную поступь Командора, изображенную в таинст­венно-зловещей мелодии, то повышающейся, то понижаю­щейся целыми тонами.
А что же Дон Жуан? Невольный страх закрадывается в душу храбреца, доселе не знавшего боязни. О, как тяжело пожатие каменной руки! Будто сама смерть коснулась юно­ши своим ледяным дыханием. Так вот оно, возмездие!..
В тот же миг, словно торжествуя победу над Дон Жуа­ном, сокрушительно громко, повелительно и неумолимо вновь звучит зловещая мелодия Каменного гостя.
Так должна заканчиваться опера. Но до окончания ее сколько надо еще написать!..
Однако удивительно споро работается Александру Дарго­мыжскому. Одна мысль вызывает за собой другую - лишь успевай записывать. То, на что прежде потребовался бы по меньшей мере целый год, нынче создается в несколько не­дель. Будто пишет не он, Даргомыжский, на склоне жизни, измученный тяжким недугом, а какая-то неведомая сила дви­жет его рукой.
«Уж не лебединая ли то моя песня?» - подумалось ему однажды, и острой болью в сердце отозвалась эта мысль. Но если и так, он эту песню допоет до конца.
Когда исчезли с окон кабинета Даргомыжского морозные узоры и по-весеннему стало пригревать солнышко, «Камен­ный гость» более чем наполовину был готов.
Александр Сергеевич в эту пору жил уединенно. Только по-прежнему широко раскрывались двери его дома для всех членов «кюи-балакиревского» кружка - так шутливо назы­вал он своих друзей-музыкантов.
Недавно к ним присоединился еще один талантливый му­зыкант из морских офицеров, Николай Андреевич Римский-Корсаков. Высокий, худощавый молодой человек, очень мол­чаливый и серьезный, он не пропускал случая посетить вме­сте со старшими друзьями музыкальное собрание в доме Даргомыжского. А когда за роялем занимала место Надень­ка Пургольд, всегда почему-то оказывался рядом и долго и внимательно смотрел сквозь стекла очков на юную пиа­нистку.
Сама же Наденька в таких случаях почему-то ужасно смущалась. Ее щеки вспыхивали ярким румянцем. Но игра­ла она с еще большим вдохновением, чем обычно.
«Кажется, - мелькнуло однажды у Александра Сергееви­ча,- эти молодые люди рождены друг для друга!»
Но силы небесные, как летит время! Давно ли Наденька ходила в коротких платьицах, а поди ж ты, не сегодня-завт­ра станет невестой. А что в том удивительного? Ведь только по стариковскому праву называет Наденькой Александр Сер­геевич свою ученицу. Молодой девушке минуло двадцать лет, и зовут ее теперь по-взрослому: Надеждой Николаевной, чем она втайне очень гордится.
Есть, впрочем, у девушки еще одно имя, которым она гордится гораздо больше.
- Ну, «милый наш оркестр», - весело обращается к На­дежде Николаевне Александр Даргомыжский, - держитесь! Сегодня задам я вам работу.
«Милым оркестром» прозвали Надежду Николаевну Пур­гольд члены кюи-балакиревского кружка во главе с Алек­сандром Даргомыжским. Ибо никто так свободно и артистич­но, как она, не играл на фортепиано прямо с листа наитруд­нейшие оркестровые партии.
Надежда Николаевна с радостной догадкой смотрит на учителя: неужто Александр Сергеевич завершил «Каменного гостя», и теперь ей, Наденьке, предстоит ни с чем не сравни­мое удовольствие участвовать в наполнении оперы, за каж­дой новой страницей которой с острым интересом следили молодые музыканты?
- Да, друзья мои, почти до конца доведен «Каменный гость». Осталось дописать со­всем немного. А сегодня я чувствую в себе достаточно сил, чтобы изобразить его с вашей помощью, если, конеч­но, поможет нам наш «милый оркестр», - тут Александр Сергеевич лукаво покосился на Наденьку Пургольд.
Мигом сгруппировались подле рояля исполнители главных партий. Модест Пет­рович Мусоргский, по склон­ности своей к комическому, избрал для себя партию слуги Лепорелло. Александре Нико­лаевне Пургольд пришлось «раздвоиться»: по ходу дейст­вия она то пела за лиричную и нежную донну Анну, то превращалась в темперамент­но-огневую Лауру, почему и заслужила шутливое прозвище доньи Анны-Лауры.
Самому Даргомыжскому досталась роль Дон Жуана. Удивительно: несмотря на старческий, сипловатый голос, с каким юношеским задором, с каким огнем и страстью про­звучала эта партия у композитора! Будто сбросил он с себя в тот час по меньшей мере несколько десятков лет.
Но вот раздались последние громовые аккорды «Камен­ного гостя». В комнате воцарилась тишина. И исполнители и слушатели, взволнованные, долго не находили слов. Первым прервал молчание Владимир Стасов.
- Прежде всего, господа, низко поклонимся нашим друзьям-исполнителям за столь совершенное искусство. Дай бог, чтобы хоть наполовину удалось дотянуться до них ар­тистам, когда будет играться на сцене опера Александра Сергеевича. Но главное, что должно сказать о «Каменном госте», может быть выражено кратким словом - победа! Победа художника, затеявшего дело необычное, неслыханное и осуществленное им с исключительной последовательностью и верностью своей идее. Мы слушали, господа, - возвысил го­лос Стасов, - первую за всю историю музыки оперу, состоя­щую из одних речитативов и декламации, из музыкальной речи, льющейся таким же непосредственно-правдивым и естественным потоком, как это бывает лишь в живой челове­ческой речи или в драме. Но Александр Сергеевич создал в опере своей не одну только правдивую, жизненную речь. В «Каменном госте» он соз­дал полные и вернейшие ха­рактеры человеческие, притом с правдивостью и глубиной истинно шекспировской и пушкинской. Мы с вами толь­ко что с волнением внимали этой чудной музыке, напол­ненной высокой поэзии и изу­мительной красоты, и вы со­гласитесь со мною, господа, если я заключу свое слово низким поклоном музыканту, открывшему следом за Миха­илом Ивановичем Глинкой свою, новую обетованную землю!
Закончив речь, Владимир Васильевич подошел к Алек­сандру Даргомыжскому и поклонился ему под дружные ап­лодисменты собравшихся.
Когда оживление, царившее в гостиной, несколько поутихло, Александр Сергеевич обратился к молодым друзьям-
- А теперь очередь за вами. Кто из вас попотчует но­винками?
Тотчас подсел к роялю Модест Петрович Мусоргский.
- Вдохновился я недавно стихами Некрасова, - сказал он, - и родилась у меня песня про сироту-горемыку.
Со свойственным ему искусством Мусоргский исполнил только что написанную «Колыбельную Еремушке».
Впечатление, произведенное этой хватающей за сердце песней, было огромно. Всех больше был растроган Дарго­мыжский, хотя он давно угадал яркий, самобытный талант молодого композитора.
«Этот по пути к музыкальной правде далеко пойдет, - по­думал Александр Сергеевич, - может быть, дальше осталь­ных. Ай да Мусорянин! Да он, пожалуй, скоро всех нас за­ткнет за пояс».
Тем временем Мусоргский взял с пюпитра ноты и почти­тельно поднес их Даргомыжскому:
- Не мастер я на речи,- сказал Модест Петрович, - но не могу удержаться, чтобы и от себя лично не принести дань восхищения автору «Ка­менного гостя», оперы, кото­рой с полным основанием сам композитор мог предпослать знаменательный эпиграф: «Хо­чу, чтобы звук прямо выра­жал слово. Хочу правды!» Мы, - заключил Мусоргский, - музыканты новой русской школы, всегда с благодарно­стью будем помнить, чем обя­заны вам, Александр Сергее­вич, и будем посильно разви­вать в трудах своих ваши с Михаилом Ивановичем Глин­кою заветы!
Александр Сергеевич гля­нул на подаренные ему ноты.
На первой странице рукою Мусоргского было выведено: «Ве­ликому учителю музыкальной правды Александру Сергееви­чу Даргомыжскому».
А дни Даргомыжского были уже сочтены. Реже и реже удается ему покидать постель. Но и прикованный к ней, он не выпускает из рук пера.
Красноречивый бюллетень - рукопись «Каменного гостя». Обычный уверенно-твердый, четкий почерк композитора с каждым днем становится все более неровным и неразборчи­вым. Отчасти еще из-за того, что приходится почти все вре­мя писать лежа, держа нотные листы на согнутых коленях. Даргомыжский не обманывает себя. Труднее и труднее ему управляться с пером да с чернилами. А сейчас он вовсе огра­ничивается беглыми набросками карандашом.
Осталось сочинить действительно считанные такты. А там можно бы приняться и за инструментовку...
Александр Сергеевич устало откидывается на высоко взбитых подушках. Покуда жив, он должен своевременно все предусмотреть в судьбе последнего своего детища. Хо­рошо, если удастся допеть свою лебединую песню. А если нет? Что ж, пусть тогда довершат работу над оперой его мо­лодые друзья. Он не раз уже заговаривал с ними об этом. Цезарь Антонович Кюи доскональнее всех знает его творческие намерения. В случае чего ему легко будет дописать не­достающие страницы.
А инструментовка? Но кто же лучше справится с этой задачей, как не Николай Андреевич Римский-Корсаков!
При воспоминании о будущем Наденькином женихе, са­мом юном участнике их музыкального кружка, ласковая улыбка скользнула по лицу Александра Даргомыжского. Ум­ница Корсинька! И какой талант! Чудо как колоритны, про­сто волшебны его собственные оркестровые фантазии...
Легкий стук в дверь прерывает размышления Даргомыж­ского. В комнату входят Саша и Надя Пургольд в нарядных вечерних платьях.
- Александр Сергеевич,- с мягким укором говорят сестры, - опять не слушаетесь докторов. Разве забыли, что вам запрещено писать по вечерам?
- Да какой же сейчас вечер? - шутливо возражает Даргомыжский. - Это только у нас, в столице, по зимнему времени темно... А вы, милые девушки, вижу, уже торопи­тесь на музыкальное торжество? Пошли судьба успеха на­шим дебютантам!
Даргомыжский имеет в виду торжественный концерт, ко­торый назначен на сегодня, 4 января 1869 года, в зале Дво­рянского собрания. В этом концерте под управлением Милия Алексеевича Балакирева в первый раз будет исполняться Первая симфония Александра Порфирьевича Бородина.
Невыразимо грустно Даргомыжскому не быть сегодня там, в залитом яркими огнями зале, вместе с молодыми друзьями. А ведь это он, Даргомыжский, используя свое влияние и авторитет, настоял, чтобы именно Балакиреву по­ручили дирижирование Русскими концертами. Он с горячим сочувствием следил и за композиторскими успехами Бо­родина, - этакий богатырский обнаружился у него талантище!
Грустно Александру Сергеевичу. И в то же время радост­но. В надежных руках будущее русской музыки. Немного их, этих людей, достойно несущих знамя новой русской музыкальной школы. Всего небольшая кучка. Зато какая могучая!
Ну, а о торжественном концерте во всех подробностях уз­нает он от самих участников. Они, конечно, не преминут явиться к нему утром с новостями.
Но не довелось Александру Даргомыжскому услышать на­утро рассказ о новом триумфе русской музыки. Велико, прав­да, было искушение молодых друзей Даргомыжского сразу после концерта навестить его и поделиться впечатлениями.
- Помилуйте, - решительно возразил Бородин, - может быть, Александр Сергеевич давно уже спит. Позволительно ли, на ночь глядя, тревожить больного?
Если бы знали они тогда, что это будет последняя в его жизни ночь!
А в это самое время, когда под окнами дома стояли в раздумье молодые люди, так и не решившись войти, Алек­сандр Сергеевич вовсе не спал. Придвинул поближе канде­лябры и зажег свечи. Колеблющееся пламя тускло осветило нотные листы, разложенные на постели.
В комнате тишина. Лишь мерно тикают часы и едва слышно скользит по нотам остро отточенный карандашу.
Совсем еще глухая тьма стояла за окнами, когда насту­пило утро 5 января 1869 года.
В пять часов утра все так же мерно раскачивался маят­ник. Но карандаш уже больше не скользил по нотным лис­там. Он лежал на полу, выпав из натруженной руки Алек­сандра Даргомыжского.
На коленях лежала рукопись «Каменного гостя». Всего несколько страниц не хватило для того, чтобы до конца была допета Даргомыжским его лебединая песня.



ИЛЛЮСТРАЦИИ

Сергей Николаевич Даргомыжский, отец композитора. 1839 год Марья Борисовна Даргомыжская, мать композитора, в юности Эраст Даргомыжский

Село Твердуново, где прошли ранние детские годы А. С. Даргомыжского

Софья Даргомыжская Эрминия Даргомыжская Людмила Даргомыжская


Александр Сергеевич Пушкин Портрет О. Кипренского Александр Сергеевич Даргомыжский в юности Виктор Гюго

Черная речка, дачное место под Петербургом

Виссарион Григорьевич Белинский Николай Васильевич Гоголь Михаил Иванович Глинка Портрет К. Брюллова. 1840 год

Театр Большой оперы в Париже Гравюра 1840-х годов

Михаил Юрьевич Лермонтов Акварель К. Горбунова. 1841 год Владимир Федорович Одоевский Полина Виардо

Поднесение капельмейстерского жезла на концерте А. С. Дар­гомыжского 9 апреля 1853 года «Русалка». Наташа - К. Г. Держинская «Русалка». Мельник - Ф. И. Шаляпин




Владимир Васильевич Стасов Цезарь Антонович Кюи Модест Петрович Мусоргский

Милий Алексеевич Балакирев Александр Порфирьевич Бородин Николай Андреевич Римский-Корсаков

Василий Степанович Курочкин Пьер Жан Беранже «Старый капрал» Иллюстрация к сборнику песен Беранже в переводе Курочкина



Надежда Николаевна Пургольд Александра Николаевна Пургольд «Каменный гость». Донна Анна - Ю. Платонова, Дон Жуан - Ф. Комиссаржевский, первые исполнители главных партий. 1872 год

«Каменный гость». Дон Жуан - Ф. Комиосаржевскпй, Лепорелло - О. Петров Александр Сергеевич Даргомыжский


1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15