Я не собираюсь забирать свои слова обратно. Разговор окончен.
Он решительно встряхнул газету; нахмурившись, посмотрел на дочь; улыбнулся мне так, что я должна была принять это за ободряющую улыбку; и уткнулся в газету. Миссис Грешем с трудом себя сдерживала. Старшая дочь угрюмо насупилась. У Аманды вид был довольный, но она старалась этого не показывать. Наступила гнетущая тишина. Радость, которую я несколько мгновений назад испытывала, исчезла без следа. Не сказав ни слова, я стала причиной того, что, по крайней мере, трое членов семьи, злились друг на друга. Я быстро отвернулась к окну, чувствуя себя очень виноватой и стараясь не дышать.
Я понятия не имела, сколько мы будем ехать, и не могла заставить себя нарушить напряженную тишину, чтобы спросить. Но после нескольких остановок, примерно через полчаса, мы приехали на станцию под названием Чизлхест и здесь вышли. Носильщик нес чемодан. Мистер Грешем шел впереди по платформе, разговаривая с нарочитой веселостью, словно хотел развеять неприятную атмосферу путешествия.
Нас ждал кучер в большом открытом экипаже, который, как я позже узнала, называется ландо. Мы ехали по сельской дороге, которая то поднималась вверх и шла по плоской вершине холма, то спускалась по склону, засаженному деревьями. Аманда сидела рядом со мной, и краем глаза я видела, что она смотрит в мою сторону. Вдруг она взяла меня под руку и сказала:
– Должно быть, очень нелегко оказаться в незнакомой стране. Я стараюсь себе представить, что бы я чувствовала, если бы меня отправили в Китай одну. Думаю, мне бы было страшно.
Я чуть не разрыдалась от благодарности. Я повернулась к ней и улыбнулась, я улыбнулась ей от всего сердца. Я обратилась к мистеру Грешему, сидевшему вместе с женой напротив меня:
– Извините меня, мистер Грешем. Я знаю, что вела себя глупо и невежливо, но я не хотела. Я волновалась… и все делала неправильно, – слова, наконец, посыпались из меня.
– Вовсе нет, вовсе нет, – быстро ответил он. – Ведь все понятно, моя дорогая. Я уверен, что, когда ты устроишься, ты будешь чувствовать себя, как дома. – Он с облегчением откинулся назад и на несколько минут оставил трость в покое.
Эмили сидела по-прежнему мрачная, а миссис Грешем всем своим видом демонстрировала сомнение. Но Аманда радостно подпрыгнула и сказала:
– Вот, я знала, что она волнуется! Я себя точно так же чувствую, когда мы ходим с визитами. Ах, я рада, что ты будешь жить у нас, Люси! Мы сможем проводить время вместе. Эмили стала такой воображалой, потому что ей уже восемнадцать.
– Аманда! – с ужасом воскликнула мать. – Где ты научилась таким вульгарным выражениям? Не смей так говорить о сестре!
– Очень хорошо, мама, – кротко ответила Аманда, – но меня Эмили научила. Она сказала, что сын Маршант-Йейтсов – воображала.
– О-о-о, я не говорила! – возмущенно закричала Эмили. – Мама! Я не говорила!
Мистер Грешем громко постучал тростью по полу.
– Барышни, прекратите ссориться! Помните, у нас гостья. – Он улыбнулся мне одной из своих механических улыбок, но в ней было уже чуть-чуть больше тепла, и, хотя Эмили снова надулась, чувствовалось, что обстановка немного разрядилась. Мне хотелось Аманду расцеловать.
Мы ехали около четверти часа. За это время я успела оглядеться по сторонам и восхититься разнообразием природы. Единственное место на земле, которое я знала и в котором жила, не могло похвастаться пышной растительностью. Здесь же ее было в изобилии, я упивалась деревенским пейзажем. Наверное, память об этой природе передали мне родители, но она до поры до времени дремала. Сейчас же я не могла оторвать глаз от прекрасной зеленой Англии. Я наслаждалась этой красотой и хотела знать, как называется каждое дерево, каждый цветок.
Усадьба мистера Грешема стояла на окраине маленькой деревни Соколиное поле и называлась «Высокие заросли». Когда мы въехали в ворота и повернули по дорожке к дому, я увидела, что дом стоит на холме, а за ним земля спускается к широкой долине и, примерно через милю, снова поднимается на холм.
Сам дом был огромный, и в первый момент показался мне некрасивым: он был весь из прямых линий. Я привыкла к высоким пагодам и изогнутым крышам Ченгфу. А этот дом был слишком приземистым, в нем не было гармонии. Богатые китайцы строили свои дома в согласии с духом земли, воды и воздуха. Только плющ, ползущий по желтым кирпичным стенам «Высоких зарослей», немного сглаживал, смягчал впечатление.
Когда ландо остановилось у парадного крыльца, двери распахнулись и на пороге появился очень важный слуга – дворецкий. Он приветствовал хозяина. Менее важный на вид молодой человек, без пиджака, в фартуке, взял мой чемодан и понес его в дом.
Мы оказались в большом холле. Лестница из холла поднималась на галерею. Я с изумлением оглядывалась. Двери в некоторые комнаты были открыты, и мне удалось кое-что разглядеть. Впервые я видела столько мебели, столько картин, столько ковров, столько ваз, зеркал, украшений, статуэток! Я подумала о миссии мисс Протеро. Кроме картины в часовне, единственным украшением, о котором мне удалось вспомнить, был бронзовый щит в моей «спальне». Он выжил лишь потому, что у меня не хватило духу вынуть его и продать. Я услышала, как мистер Грешем сказал:
– А, Эдмунд, дорогой, ты здесь, – и увидела человека, спускающегося по лестнице. На нем был темный костюм и рубашка с высоким стоячим воротничком. Без всякого сомнения, это был сын мистера Грешема. Мне показалось, что ему лет двадцать шесть или двадцать семь. У него было такое же бледное узкое лицо, как у отца, но вел он себя совершенно иначе. Мистер Грешем был порывист в движениях, иногда он, казалось, подпрыгивал. Движения сына были сдержанными и аккуратными, словно он был намного старше. У него был холодный взгляд. Однако я скоро поняла, что он на всех смотрел одинаково и не испытывал ни к кому неприязни. Складывалось такое впечатление, что Эдмунд Грешем все и всех изучал и оценивал.
– Добрый вечер, мама! – вежливо сказал он. – Удачно съездили? Я вижу, вы доставили домой последнее папино приобретение в целости и сохранности. – Он улыбнулся мне аккуратно отмеренной улыбкой. Однако от упоминания обо мне, как о собственности мистера Грешема, мне опять стало не по себе. Я вспомнила, что мистер Грешем купил меня у миссии. Миссис Грешем сказала:
– Да, это Люси Уэринг. Наш сын Эдмунд.
– Добро пожаловать в «Высокие заросли», Люси, – сказал он и протянул мне руку.
Я сказала:
– Здравствуйте! – и пожала руку, делая реверанс. Памятуя о своей оплошности, я была начеку, чтобы снова не опростоволоситься.
– Эдмунд живет и работает в Лондоне, – сказала миссис Грешем, – но сегодня он специально приехал, чтобы познакомиться с тобой.
– Очень любезно с вашей стороны, мистер Грешем, – сказала я.
– Думаю, будет лучше, если вы станете называть меня Эдмунд, – еще одна улыбка. – Иначе, мы навлечем на себя кучу недоразумений. – Он посмотрел на отца. Тот стоял у лестницы и беседовал с дворецким и служанкой в черном платье и белой накрахмаленной шапочке.
– Эдмунд – юрист. Он очень умный, – сказала Аманда, поигрывая сумочкой. – Мама, могу я отвести Люси наверх и показать ей ее комнату?
– Не «могу я», а «можно», – со вздохом поправила миссис Грешем. – Хорошо, дорогая.
Я была рада сбежать из холла. С Амандой я чувствовала себя свободнее. Она повела меня по лестнице, затем по широкому коридору в комнату, окна которой выходили в красивый сад. За ним виднелась зеленая долина. Комната была большая, в два раза больше комнаты мисс Протеро, и мебель была большая. Я подумала с некоторой завистью, что громадным, прочным платяным шкафом мы бы в миссии целую неделю топили печь на кухне.
– Снимай шляпу и садись, а я распакую чемодан, – сказала Аманда, клацая замками. – Господи, какая ужасная поездка! Мне неудобно, что Эмили так плохо с тобой обошлась, но она не виновата. Отчасти потому, что она – глупая, а отчасти, потому что у нее ужасный характер. Я не обращаю внимания. – Она доставала мои вещи и раскладывала их на кровати, увлеченно болтая. – Думаю, я тоже себя ужасно вела, но мне очень жаль. Я хихикала, потому что мы никогда раньше не видели китайскую девушку. Я хотела сказать, девушку из Китая, как ты. Ты действительно видела, как верховный палач рубит людям руки? Ведь это неправда, да? Ты просто читала об этом. Но ты видела мамино лицо? А Эмили? Я чуть не умерла со смеху. О господи, у тебя так мало платьев, и они не очень красивые.
– Это то, что нашли для меня в миссии в Тяньцзине, – объяснила я.
Аманда приложила платье к себе и посмотрела в зеркало.
– Наверное, такие платья носят миссионеры, – сказала она, – я поговорю с папой, чтобы он купил тебе новые и красивые.
– У тебя красивое платье, – сказала я, – я не привыкла к английским платьям. Я даже не видела таких. Я не знала, что мои платья – некрасивые.
– А что же ты тогда носила в Китае? – спросила Аманда.
– Брюки, рубашку и куртку на подкладке, сандалии или ботинки. Так все одеты, кроме богатых. Богатые носят шелковые халаты.
– Ты носила брюки?
– Да, они гораздо удобнее, чем платья.
– Эмили однажды надевала брюки, когда мы играли в шарады. Она говорит, что неудобно. Наверное, она слишком толстая. Все равно, я никогда не слышала, чтобы девушка всегда ходила в брюках. Какая, должно быть, забавная страна Китай! – Она снова посмотрела на себя в зеркало и потрогала бледно-голубой шелк юбки. – Да, красивое платье. Мое лучшее дорожное платье. Но по-настоящему красивые вещи – у Эмили: она мамина любимица.
– После старшего сына? После Эдмунда?
– Господи! Нет! Думаю, мама вообще не любит мальчиков. Мне кажется, она была бы рада, если бы все были девочками.
Я озадаченно покачала головой. В Китае рождение девочки часто считалось катастрофой. Очевидно, мне понадобится много времени, чтобы понять эту страну. Мисс Протеро рассказывала мне об английской жизни и обычаях, я читала о них, но никогда не могла понять, как люди могут так по-разному мыслить.
В дверь постучали. Аманда сказала:
– Войдите! – Появилась служанка с большим медным кувшином, накрытым шерстяной салфеткой, чтобы вода не остывала. – Налей в таз, Битти, – велела Аманда. – Принесла полотенце и мыло? Все, что нужно мисс Люси? Хорошо.
Битти налила воду в большой фарфоровый таз на умывальнике и вышла. Аманда сказала:
– У мамы и папы своя ванная, но нам не разрешают ею пользоваться. Посмотри, в этом чулане есть сидячая ванна. Утром, когда проснешься, просто дерни за шнурок вот здесь. Когда придет служанка, скажи, чтобы она приготовила ванну. Она все сделает. Думаю, тебе придется многому научиться. Но время есть. Пойду переоденусь, скоро вернусь.
Она вприпрыжку выбежала из комнаты. Я села на кровать и огляделась с благоговением. Видно, мистер Грешем невероятно богатый человек. Это кое-что объясняет. Мне казалось странным, что кто-то добровольно согласился на такие расходы и мороку, чтобы привезти из Китая девушку. Теперь я поняла, что мистер Грешем был настолько богат, что мог позволить себе любую прихоть.
Я сняла платье, вымыла руки, умылась и заново причесалась. Сейчас, когда мои волосы отросли, я заплетала их в одну толстую косу. Она была уже до плеч. Я надела другое платье. Оно было заштопано на локте, но не такое невзрачное, как остальные. Едва я застегнула пуговицы, как вернулась Аманда.
– Пошли, я покажу тебе дом, – весело сказала она. – Папа говорит, что он слишком велик для нас, и мы просто не можем себе позволить содержать его, потому что бедны как церковная мышь. Сколько себя помню, столько слышу одно и то же. Папа никогда не откажется от «Высоких зарослей», пока эти ужасные люди здесь живут.
Мистер Грешем беден? Изумившись на мгновение, я поняла, что это, очевидно, какая-то английская шутка, и спросила:
– Какие ужасные люди?
– Иди сюда, смотри! – Мы подошли к окну, и она показала рукой через долину. – Вон там. Там они живут.
Я посмотрела, куда она показывала, в дальний угол долины, и у меня закружилась голова. Увиденное мерцало и расплывалось перед глазами. Может быть, я сплю и вижу сон? Я осторожно выдохнула и снова посмотрела: ничего не изменилось. Там, на другом краю долины, стоял дом, который я знала. Единственный дом в Англии, который я знала. Сейчас в моем комоде лежал рисунок этого самого дома, хороший рисунок, сделанный на куске старого грубого холста. Дом был двухэтажный с высокими печными трубами и длинной крутой крышей. Высокие боковые фронтоны поднимались над парапетом. Все, как на рисунке: прямоугольные окна, перед боковыми фронтонами – каменные шары на невысоких колоннах, разделяющих парапет. Когда много лет назад я показала рисунок мисс Протеро, она сказала, что фасад дома – георгианский, но вся архитектура – другая; возможно, дом значительно старше и был перестроен в семнадцатом веке. Я сосчитала окна и трубы на крыше: по одной с краю и три – с дальней стороны. Я увидела единственное полукруглое окно в центральном, самом низком фронтоне. Я всегда думала, что это окно мансарды. Все, как на моем рисунке.
Я очнулась. Аманда держала меня за руку и говорила:
– Тебе плохо, Люси? Тебе плохо? У тебя такой странный вид, ни с того ни с сего.
Я покачала головой, не в состоянии отвести глаз от дома в долине.
– Я – в порядке.
У меня вдруг закружилась голова.
– Может, корсет сильно затянут?
– Нет… я не ношу корсет, я в нем задыхаюсь. Только, пожалуйста, не говори своей маме. Английские дамы считают, что нехорошо ходить без корсета. Миссис Колби так считала.
– Не скажу. Ты так выглядишь, как будто на тебе корсет. Думаю, мама не догадается.
Все еще глядя в окно, я спросила:
– А как называется тот дом?
– Луноловы, – хихикнула Аманда. – Там живут Фолконы. Мама говорит, что это название им очень подходит. Знаешь, кто такой лунолов?
– Нет. – Я не ошиблась. Это тот дом, который я так давно знаю. – Есть какое-то особенное значение?
– Да, папа мне объяснил. Это слово, которое употребляют в Уилтшире. Лунолов – это человек, у которого с головой не все в порядке. Однажды ночью такой человек увидел в пруду отражение луны и решил, что это большая головка сыра. Он взял грабли и стал вылавливать ее из пруда. Поэтому его прозвали луноловом.
– А-а, – безучастно сказала я. – А почему это слово подходит Фолконам?
– Они странные. Эдмунд говорит, что они – богема. Я не знаю, что это такое.
– Мистер Фолкон – молодой?
– Конечно нет, глупая. Как он может быть молодым? Ему примерно столько же, сколько папе. Его жена моложе мамы. Очень красивая. Есть еще Роберт, но он уехал куда-то за границу, и две дочери, но они замужем и здесь не живут. И есть младший сын, еще в школу ходит.
Я отошла от окна. Невероятно, но всего в миле от меня стояли «Луноловы», дом, который неизвестно когда был нарисован на клочке холста неизвестным художником. Никто не знал, сколько пролежал этот холст в пыльном подвале миссии в Цин Кайфенг. Из этого дома в Китай уехал старший сын – Роберт Фолкон. Он что-то искал, взяв с собой бесполезную карту и повторяя бессмысленную загадку. Стоит ли сказать Аманде, что я видела его в Китае? Нужно подумать.
– Ты сказала, что они – ужасные люди.
Она снова хихикнула:
– Мы их так называем. Мы ненавидим их, они ненавидят нас. Уже целую вечность. Папа говорит, что это вражда.
– Наверное, есть причина?
– Да, конечно. Все началось, когда отец мистера Фолкона и папин отец, то есть мой дедушка, были молодыми и вместе служили в армии, давно, в местечке под названием Ферозепуг, в Индии. Они очень дружили, а потом поссорились из-за чего-то и дрались на дуэли на пистолетах и убили друг друга. Папа и мистер Фолкон в то время были еще совсем маленькие, но их матери, как и обе семьи, стали врагами. Вражда длится и по сей день.
– То есть матери передали свою вражду детям?
– Да. Я помню бабушку Грешем. Я ее боялась. У нее был жуткий взгляд, как у ведьмы, которая собирается наложить проклятье на кого-то. Она и мать мистера Фолкона, это жена того, погибшего мистера Фолкона, ненавидели друг друга до самой смерти. Когда старая миссис Фолкон умерла, моя бабушка была уже очень слабой и месяцами не выходила из своей комнаты, но настояла, чтобы ее отвезли на похороны. Она хотела видеть все своими глазами. В деревне говорят, это и убило ее, потому что она простудилась и через три недели сама умерла.
Аманда остановилась, чтобы перевести дух и, пожав плечами, сказала:
– Сейчас вражда не такая сильная. Это стало привычкой. Мы просто не любим друг друга и не разговариваем.
Голова болела от вопросов. Что ищет Роберт Фолкон в Китае? Что искал Николас Сэбин? Наверное, одно и то же, потому что оба загадывали мне одну загадку. Это что-то очень ценное, потому что Китай – опасное место для чужаков. Николас Сэбин смог в этом убедиться. Он лишился жизни, и Роберт Фолкон был близок к этому. Мне вдруг пришло в голову: а не искали ли они рисунок, который лежит сейчас в моем комоде.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
Он решительно встряхнул газету; нахмурившись, посмотрел на дочь; улыбнулся мне так, что я должна была принять это за ободряющую улыбку; и уткнулся в газету. Миссис Грешем с трудом себя сдерживала. Старшая дочь угрюмо насупилась. У Аманды вид был довольный, но она старалась этого не показывать. Наступила гнетущая тишина. Радость, которую я несколько мгновений назад испытывала, исчезла без следа. Не сказав ни слова, я стала причиной того, что, по крайней мере, трое членов семьи, злились друг на друга. Я быстро отвернулась к окну, чувствуя себя очень виноватой и стараясь не дышать.
Я понятия не имела, сколько мы будем ехать, и не могла заставить себя нарушить напряженную тишину, чтобы спросить. Но после нескольких остановок, примерно через полчаса, мы приехали на станцию под названием Чизлхест и здесь вышли. Носильщик нес чемодан. Мистер Грешем шел впереди по платформе, разговаривая с нарочитой веселостью, словно хотел развеять неприятную атмосферу путешествия.
Нас ждал кучер в большом открытом экипаже, который, как я позже узнала, называется ландо. Мы ехали по сельской дороге, которая то поднималась вверх и шла по плоской вершине холма, то спускалась по склону, засаженному деревьями. Аманда сидела рядом со мной, и краем глаза я видела, что она смотрит в мою сторону. Вдруг она взяла меня под руку и сказала:
– Должно быть, очень нелегко оказаться в незнакомой стране. Я стараюсь себе представить, что бы я чувствовала, если бы меня отправили в Китай одну. Думаю, мне бы было страшно.
Я чуть не разрыдалась от благодарности. Я повернулась к ней и улыбнулась, я улыбнулась ей от всего сердца. Я обратилась к мистеру Грешему, сидевшему вместе с женой напротив меня:
– Извините меня, мистер Грешем. Я знаю, что вела себя глупо и невежливо, но я не хотела. Я волновалась… и все делала неправильно, – слова, наконец, посыпались из меня.
– Вовсе нет, вовсе нет, – быстро ответил он. – Ведь все понятно, моя дорогая. Я уверен, что, когда ты устроишься, ты будешь чувствовать себя, как дома. – Он с облегчением откинулся назад и на несколько минут оставил трость в покое.
Эмили сидела по-прежнему мрачная, а миссис Грешем всем своим видом демонстрировала сомнение. Но Аманда радостно подпрыгнула и сказала:
– Вот, я знала, что она волнуется! Я себя точно так же чувствую, когда мы ходим с визитами. Ах, я рада, что ты будешь жить у нас, Люси! Мы сможем проводить время вместе. Эмили стала такой воображалой, потому что ей уже восемнадцать.
– Аманда! – с ужасом воскликнула мать. – Где ты научилась таким вульгарным выражениям? Не смей так говорить о сестре!
– Очень хорошо, мама, – кротко ответила Аманда, – но меня Эмили научила. Она сказала, что сын Маршант-Йейтсов – воображала.
– О-о-о, я не говорила! – возмущенно закричала Эмили. – Мама! Я не говорила!
Мистер Грешем громко постучал тростью по полу.
– Барышни, прекратите ссориться! Помните, у нас гостья. – Он улыбнулся мне одной из своих механических улыбок, но в ней было уже чуть-чуть больше тепла, и, хотя Эмили снова надулась, чувствовалось, что обстановка немного разрядилась. Мне хотелось Аманду расцеловать.
Мы ехали около четверти часа. За это время я успела оглядеться по сторонам и восхититься разнообразием природы. Единственное место на земле, которое я знала и в котором жила, не могло похвастаться пышной растительностью. Здесь же ее было в изобилии, я упивалась деревенским пейзажем. Наверное, память об этой природе передали мне родители, но она до поры до времени дремала. Сейчас же я не могла оторвать глаз от прекрасной зеленой Англии. Я наслаждалась этой красотой и хотела знать, как называется каждое дерево, каждый цветок.
Усадьба мистера Грешема стояла на окраине маленькой деревни Соколиное поле и называлась «Высокие заросли». Когда мы въехали в ворота и повернули по дорожке к дому, я увидела, что дом стоит на холме, а за ним земля спускается к широкой долине и, примерно через милю, снова поднимается на холм.
Сам дом был огромный, и в первый момент показался мне некрасивым: он был весь из прямых линий. Я привыкла к высоким пагодам и изогнутым крышам Ченгфу. А этот дом был слишком приземистым, в нем не было гармонии. Богатые китайцы строили свои дома в согласии с духом земли, воды и воздуха. Только плющ, ползущий по желтым кирпичным стенам «Высоких зарослей», немного сглаживал, смягчал впечатление.
Когда ландо остановилось у парадного крыльца, двери распахнулись и на пороге появился очень важный слуга – дворецкий. Он приветствовал хозяина. Менее важный на вид молодой человек, без пиджака, в фартуке, взял мой чемодан и понес его в дом.
Мы оказались в большом холле. Лестница из холла поднималась на галерею. Я с изумлением оглядывалась. Двери в некоторые комнаты были открыты, и мне удалось кое-что разглядеть. Впервые я видела столько мебели, столько картин, столько ковров, столько ваз, зеркал, украшений, статуэток! Я подумала о миссии мисс Протеро. Кроме картины в часовне, единственным украшением, о котором мне удалось вспомнить, был бронзовый щит в моей «спальне». Он выжил лишь потому, что у меня не хватило духу вынуть его и продать. Я услышала, как мистер Грешем сказал:
– А, Эдмунд, дорогой, ты здесь, – и увидела человека, спускающегося по лестнице. На нем был темный костюм и рубашка с высоким стоячим воротничком. Без всякого сомнения, это был сын мистера Грешема. Мне показалось, что ему лет двадцать шесть или двадцать семь. У него было такое же бледное узкое лицо, как у отца, но вел он себя совершенно иначе. Мистер Грешем был порывист в движениях, иногда он, казалось, подпрыгивал. Движения сына были сдержанными и аккуратными, словно он был намного старше. У него был холодный взгляд. Однако я скоро поняла, что он на всех смотрел одинаково и не испытывал ни к кому неприязни. Складывалось такое впечатление, что Эдмунд Грешем все и всех изучал и оценивал.
– Добрый вечер, мама! – вежливо сказал он. – Удачно съездили? Я вижу, вы доставили домой последнее папино приобретение в целости и сохранности. – Он улыбнулся мне аккуратно отмеренной улыбкой. Однако от упоминания обо мне, как о собственности мистера Грешема, мне опять стало не по себе. Я вспомнила, что мистер Грешем купил меня у миссии. Миссис Грешем сказала:
– Да, это Люси Уэринг. Наш сын Эдмунд.
– Добро пожаловать в «Высокие заросли», Люси, – сказал он и протянул мне руку.
Я сказала:
– Здравствуйте! – и пожала руку, делая реверанс. Памятуя о своей оплошности, я была начеку, чтобы снова не опростоволоситься.
– Эдмунд живет и работает в Лондоне, – сказала миссис Грешем, – но сегодня он специально приехал, чтобы познакомиться с тобой.
– Очень любезно с вашей стороны, мистер Грешем, – сказала я.
– Думаю, будет лучше, если вы станете называть меня Эдмунд, – еще одна улыбка. – Иначе, мы навлечем на себя кучу недоразумений. – Он посмотрел на отца. Тот стоял у лестницы и беседовал с дворецким и служанкой в черном платье и белой накрахмаленной шапочке.
– Эдмунд – юрист. Он очень умный, – сказала Аманда, поигрывая сумочкой. – Мама, могу я отвести Люси наверх и показать ей ее комнату?
– Не «могу я», а «можно», – со вздохом поправила миссис Грешем. – Хорошо, дорогая.
Я была рада сбежать из холла. С Амандой я чувствовала себя свободнее. Она повела меня по лестнице, затем по широкому коридору в комнату, окна которой выходили в красивый сад. За ним виднелась зеленая долина. Комната была большая, в два раза больше комнаты мисс Протеро, и мебель была большая. Я подумала с некоторой завистью, что громадным, прочным платяным шкафом мы бы в миссии целую неделю топили печь на кухне.
– Снимай шляпу и садись, а я распакую чемодан, – сказала Аманда, клацая замками. – Господи, какая ужасная поездка! Мне неудобно, что Эмили так плохо с тобой обошлась, но она не виновата. Отчасти потому, что она – глупая, а отчасти, потому что у нее ужасный характер. Я не обращаю внимания. – Она доставала мои вещи и раскладывала их на кровати, увлеченно болтая. – Думаю, я тоже себя ужасно вела, но мне очень жаль. Я хихикала, потому что мы никогда раньше не видели китайскую девушку. Я хотела сказать, девушку из Китая, как ты. Ты действительно видела, как верховный палач рубит людям руки? Ведь это неправда, да? Ты просто читала об этом. Но ты видела мамино лицо? А Эмили? Я чуть не умерла со смеху. О господи, у тебя так мало платьев, и они не очень красивые.
– Это то, что нашли для меня в миссии в Тяньцзине, – объяснила я.
Аманда приложила платье к себе и посмотрела в зеркало.
– Наверное, такие платья носят миссионеры, – сказала она, – я поговорю с папой, чтобы он купил тебе новые и красивые.
– У тебя красивое платье, – сказала я, – я не привыкла к английским платьям. Я даже не видела таких. Я не знала, что мои платья – некрасивые.
– А что же ты тогда носила в Китае? – спросила Аманда.
– Брюки, рубашку и куртку на подкладке, сандалии или ботинки. Так все одеты, кроме богатых. Богатые носят шелковые халаты.
– Ты носила брюки?
– Да, они гораздо удобнее, чем платья.
– Эмили однажды надевала брюки, когда мы играли в шарады. Она говорит, что неудобно. Наверное, она слишком толстая. Все равно, я никогда не слышала, чтобы девушка всегда ходила в брюках. Какая, должно быть, забавная страна Китай! – Она снова посмотрела на себя в зеркало и потрогала бледно-голубой шелк юбки. – Да, красивое платье. Мое лучшее дорожное платье. Но по-настоящему красивые вещи – у Эмили: она мамина любимица.
– После старшего сына? После Эдмунда?
– Господи! Нет! Думаю, мама вообще не любит мальчиков. Мне кажется, она была бы рада, если бы все были девочками.
Я озадаченно покачала головой. В Китае рождение девочки часто считалось катастрофой. Очевидно, мне понадобится много времени, чтобы понять эту страну. Мисс Протеро рассказывала мне об английской жизни и обычаях, я читала о них, но никогда не могла понять, как люди могут так по-разному мыслить.
В дверь постучали. Аманда сказала:
– Войдите! – Появилась служанка с большим медным кувшином, накрытым шерстяной салфеткой, чтобы вода не остывала. – Налей в таз, Битти, – велела Аманда. – Принесла полотенце и мыло? Все, что нужно мисс Люси? Хорошо.
Битти налила воду в большой фарфоровый таз на умывальнике и вышла. Аманда сказала:
– У мамы и папы своя ванная, но нам не разрешают ею пользоваться. Посмотри, в этом чулане есть сидячая ванна. Утром, когда проснешься, просто дерни за шнурок вот здесь. Когда придет служанка, скажи, чтобы она приготовила ванну. Она все сделает. Думаю, тебе придется многому научиться. Но время есть. Пойду переоденусь, скоро вернусь.
Она вприпрыжку выбежала из комнаты. Я села на кровать и огляделась с благоговением. Видно, мистер Грешем невероятно богатый человек. Это кое-что объясняет. Мне казалось странным, что кто-то добровольно согласился на такие расходы и мороку, чтобы привезти из Китая девушку. Теперь я поняла, что мистер Грешем был настолько богат, что мог позволить себе любую прихоть.
Я сняла платье, вымыла руки, умылась и заново причесалась. Сейчас, когда мои волосы отросли, я заплетала их в одну толстую косу. Она была уже до плеч. Я надела другое платье. Оно было заштопано на локте, но не такое невзрачное, как остальные. Едва я застегнула пуговицы, как вернулась Аманда.
– Пошли, я покажу тебе дом, – весело сказала она. – Папа говорит, что он слишком велик для нас, и мы просто не можем себе позволить содержать его, потому что бедны как церковная мышь. Сколько себя помню, столько слышу одно и то же. Папа никогда не откажется от «Высоких зарослей», пока эти ужасные люди здесь живут.
Мистер Грешем беден? Изумившись на мгновение, я поняла, что это, очевидно, какая-то английская шутка, и спросила:
– Какие ужасные люди?
– Иди сюда, смотри! – Мы подошли к окну, и она показала рукой через долину. – Вон там. Там они живут.
Я посмотрела, куда она показывала, в дальний угол долины, и у меня закружилась голова. Увиденное мерцало и расплывалось перед глазами. Может быть, я сплю и вижу сон? Я осторожно выдохнула и снова посмотрела: ничего не изменилось. Там, на другом краю долины, стоял дом, который я знала. Единственный дом в Англии, который я знала. Сейчас в моем комоде лежал рисунок этого самого дома, хороший рисунок, сделанный на куске старого грубого холста. Дом был двухэтажный с высокими печными трубами и длинной крутой крышей. Высокие боковые фронтоны поднимались над парапетом. Все, как на рисунке: прямоугольные окна, перед боковыми фронтонами – каменные шары на невысоких колоннах, разделяющих парапет. Когда много лет назад я показала рисунок мисс Протеро, она сказала, что фасад дома – георгианский, но вся архитектура – другая; возможно, дом значительно старше и был перестроен в семнадцатом веке. Я сосчитала окна и трубы на крыше: по одной с краю и три – с дальней стороны. Я увидела единственное полукруглое окно в центральном, самом низком фронтоне. Я всегда думала, что это окно мансарды. Все, как на моем рисунке.
Я очнулась. Аманда держала меня за руку и говорила:
– Тебе плохо, Люси? Тебе плохо? У тебя такой странный вид, ни с того ни с сего.
Я покачала головой, не в состоянии отвести глаз от дома в долине.
– Я – в порядке.
У меня вдруг закружилась голова.
– Может, корсет сильно затянут?
– Нет… я не ношу корсет, я в нем задыхаюсь. Только, пожалуйста, не говори своей маме. Английские дамы считают, что нехорошо ходить без корсета. Миссис Колби так считала.
– Не скажу. Ты так выглядишь, как будто на тебе корсет. Думаю, мама не догадается.
Все еще глядя в окно, я спросила:
– А как называется тот дом?
– Луноловы, – хихикнула Аманда. – Там живут Фолконы. Мама говорит, что это название им очень подходит. Знаешь, кто такой лунолов?
– Нет. – Я не ошиблась. Это тот дом, который я так давно знаю. – Есть какое-то особенное значение?
– Да, папа мне объяснил. Это слово, которое употребляют в Уилтшире. Лунолов – это человек, у которого с головой не все в порядке. Однажды ночью такой человек увидел в пруду отражение луны и решил, что это большая головка сыра. Он взял грабли и стал вылавливать ее из пруда. Поэтому его прозвали луноловом.
– А-а, – безучастно сказала я. – А почему это слово подходит Фолконам?
– Они странные. Эдмунд говорит, что они – богема. Я не знаю, что это такое.
– Мистер Фолкон – молодой?
– Конечно нет, глупая. Как он может быть молодым? Ему примерно столько же, сколько папе. Его жена моложе мамы. Очень красивая. Есть еще Роберт, но он уехал куда-то за границу, и две дочери, но они замужем и здесь не живут. И есть младший сын, еще в школу ходит.
Я отошла от окна. Невероятно, но всего в миле от меня стояли «Луноловы», дом, который неизвестно когда был нарисован на клочке холста неизвестным художником. Никто не знал, сколько пролежал этот холст в пыльном подвале миссии в Цин Кайфенг. Из этого дома в Китай уехал старший сын – Роберт Фолкон. Он что-то искал, взяв с собой бесполезную карту и повторяя бессмысленную загадку. Стоит ли сказать Аманде, что я видела его в Китае? Нужно подумать.
– Ты сказала, что они – ужасные люди.
Она снова хихикнула:
– Мы их так называем. Мы ненавидим их, они ненавидят нас. Уже целую вечность. Папа говорит, что это вражда.
– Наверное, есть причина?
– Да, конечно. Все началось, когда отец мистера Фолкона и папин отец, то есть мой дедушка, были молодыми и вместе служили в армии, давно, в местечке под названием Ферозепуг, в Индии. Они очень дружили, а потом поссорились из-за чего-то и дрались на дуэли на пистолетах и убили друг друга. Папа и мистер Фолкон в то время были еще совсем маленькие, но их матери, как и обе семьи, стали врагами. Вражда длится и по сей день.
– То есть матери передали свою вражду детям?
– Да. Я помню бабушку Грешем. Я ее боялась. У нее был жуткий взгляд, как у ведьмы, которая собирается наложить проклятье на кого-то. Она и мать мистера Фолкона, это жена того, погибшего мистера Фолкона, ненавидели друг друга до самой смерти. Когда старая миссис Фолкон умерла, моя бабушка была уже очень слабой и месяцами не выходила из своей комнаты, но настояла, чтобы ее отвезли на похороны. Она хотела видеть все своими глазами. В деревне говорят, это и убило ее, потому что она простудилась и через три недели сама умерла.
Аманда остановилась, чтобы перевести дух и, пожав плечами, сказала:
– Сейчас вражда не такая сильная. Это стало привычкой. Мы просто не любим друг друга и не разговариваем.
Голова болела от вопросов. Что ищет Роберт Фолкон в Китае? Что искал Николас Сэбин? Наверное, одно и то же, потому что оба загадывали мне одну загадку. Это что-то очень ценное, потому что Китай – опасное место для чужаков. Николас Сэбин смог в этом убедиться. Он лишился жизни, и Роберт Фолкон был близок к этому. Мне вдруг пришло в голову: а не искали ли они рисунок, который лежит сейчас в моем комоде.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36