Ей казалось, что она медленно падает в бездонную пропасть с гладкими стенами, за которые невозможно ухватиться.
Она украдкой посмотрела на мужчину, с которым свела ее судьба. Он сидел прямо, расправив плечи, высоко подняв голову и глядя только вперед; на скуле поблескивали бисеринки пота, челюсти были плотно сжаты. Сосредоточенное выражение лица подчеркивало мужественную красоту его черт. Девушка чувствовала себя страшно одинокой и в то же время защищенной исходящей от него спокойной силой.
– Бен Пул, – мягко сказала она.
Он повернулся к ней.
– Я рада, что ты со мной. Спасибо тебе.
– Да… ну… вот и хорошо. – Он не знал, что сказать, и решил ограничиться этим невнятным ответом. Его сердце просто разрывалось от горя и беспокойства за эту юную красавицу, которой жизнь нанесла один из своих самых жестоких ударов. Он знал, что творится сейчас в ее душе. Знал, потому что и сам не мог забыть того дня, когда пьяные бродяги вырезали всю его семью, бросив изуродованные тела, напоминавшие разделанные неумелым мясником туши, у порога разграбленного дома, где он их и нашел, когда вернулся. Ему тогда едва исполнилось тринадцать. Да, Бог свидетель, он знал, и поэтому переживал ее боль, как свою собственную.
У конторы шерифа Бен помог Дессе сойти и, взяв за руку, ввел в открытую дверь. Девушка следовала за ним как сомнамбула, и он то и дело оборачивался, боясь, что не успеет подхватить ее, если она упадет. Однако его опасения были напрасны: хотя глаза Дессы и смотрели, казалось, внутрь себя, какая-то внутренняя сила продолжала надежно удерживать ее на ногах. Бен от души надеялся, что она не оставит девушку и впредь, но уверенным в этом отнюдь не был.
Шериф Уолтер Мун развалился на стуле, закинув обутые в высокие сапоги ноги на крышку массивного дубового стола, скрестив руки на груди и жуя зубочистку. Пока посетители не вошли и не закрыли за собой дверь, он не произнес ни слова.
– Видел, как вы въехали в город, – заговорил он наконец, – и все ломал себе голову, откуда взялась пассажирка. Старый Вили еще не заходил, а жаль, давненько мы с ним в шашки не играли… Эта малышка выглядит вконец измученной. Посади ее, Бен, и рассказывай. Что стряслось?
Десса едва держалась на ногах, но сесть отказалась.
– Магазин Юза… Он сгорел. Где мои родители? С ними все в порядке?
Мун выпрямился на стуле; подошвы его сапог с глухим стуком опустились на пол.
– Мистер и миссис Фоллон, не так ли? Ведь это они купили магазин Юза. Пожар начался прошлой ночью, а бревна, похоже, до сих пор тлеют. Мне очень жаль, детка, чертовски жаль, но мы ничего не могли сделать. Подумай, кого бы ты могла вызвать сюда, чтобы тебе помогли с… хм… с приготовлениями.
– С приготовлениями? К чему? – И тут она поняла. Ее рука непроизвольно метнулась к горлу, словно желая остановить подступающий комок, и Бен ласково, но твердо сжал ей плечо. – Нет. Нет, это были не мои родители. Там наверняка оказался кто-то другой. Они же совсем недавно приехали сюда. Как это могло случиться, Бен?
Встретив ее молящий взгляд, Бен невольно отвел глаза. Его лицо посуровело, на скулах снова заиграли желваки. Чем мог он помочь ей?
Десса продолжала смотреть на него, мысленно повторяя: «Прогони прочь этот кошмар, ты же сильный! Скажи шерифу, что он ошибается, что это не могли быть мои мама и папа! Кто угодно, только не они!»
Но никто не произнес ни слова.
Глаза Бена предательски блеснули, он часто заморгал и отвернулся. Ему очень хотелось как-то утешить ее, сказать что-нибудь, способное облегчить ее горе, но нужные слова не приходили.
Проглотив подступивший комок, Десса задала наконец тот страшный вопрос, на который уже знала ответ:
– Они… погибли?
Нет, это просто какое-то безумие! Такого не бывает! Подобно убитым горем женщинам былых времен, ей хотелось выть и рвать на себе одежду, но вместо этого она, погребенная валом нахлынувших воспоминаний, словно окаменела, глядя перед собой ничего не видящими глазами.
Последним, что дошло до сознания девушки, был мрачный кивок шерифа, затем колени ее подогнулись, и она провалилась в темноту.
Бен успел подхватить ее, прежде чем она коснулась пола, и теперь держал на руках, совсем как прошлой ночью, когда она, полумертвая от голода и усталости, добрела до их временного пристанища.
– Черт возьми, Мун, – негромко, словно боясь разбудить спящую, укоризненно проговорил он, – нельзя же быть таким прямолинейным!
Грузный шериф пожал плечами:
– Извини, парень, но я не знаю другого способа сообщить кому-либо о смерти его близких, как просто сказать об этом прямо. Это тяжело, это печально, но ничего не попишешь, такое случается сплошь и рядом, уж мне-то ты можешь поверить. Быть вестником несчастья – миссия крайне неблагодарная, но я справляюсь с ней, как умею. А тебе не мешало бы позаботиться о приюте для этой бедняжки. Все остальное подождет, пока она не придет в себя. Теперь ступай, парень, я тебя больше не держу. У меня и других дел по горло.
Прижимая к себе свою драгоценную ношу, Бен плечом открыл дверь и вышел на улицу. Люди расступались, давая ему дорогу. И тут он вспомнил, что не рассказал шерифу об ограблении диллижанса и об убийстве. Вернуться?
Бен взглянул на белое, как полотно, лицо девушки. На ее правой скуле лиловел синяк, по шее сбегали вниз мелкие ссадины и царапины. В нем снова начал закипать гнев, обжигая внутренности, клокоча в груди, поднимаясь к самому горлу. Ничего, этим подонкам недолго осталось, скоро, очень скоро они получат то, что заслужили – крепкую веревку! Нет, возвращаться не стоит: Вили так или иначе все равно зайдет к шерифу и обо всем ему расскажет. Ему же предстоит заняться другим, более неотложным делом. Неотложным и нелегким. Где найти ей приют? Денег не было, а без них можно и не вспоминать о том, что на свете существуют гостиницы.
Оставалось лишь одно место, куда Бен мог обратиться с просьбой позаботиться о Дессе: салун «Золотое Солнце», а вернее – Роуз Лэнг, чье доброе сердце не раз спасало бездомных сирот, в том числе и его самого. Роуз и Мэгги должны знать, как помочь убитой горем девушке. Он уверенно зашагал по пыльной улице мимо лошадей, телег, повозок и любопытных зевак, сухо кивая знакомым ковбоям и не вступая ни в какие разговоры.
Придя в себя, Десса обнаружила, что ее окружают тишина и мягкий полумрак. В другом конце незнакомой комнаты, в которой она оказалась, горела свеча. Света она давала мало, зато ее чуть подрагивающее пламя успокаивало и наводило на мысль о тепле и домашнем уюте.
Девушка лежала на пуховой перине, под настоящим одеялом. Более того, вместо грязного изодранного платья на ней была чистая ночная рубашка из тонкой ткани, издававшая приятный аромат лаванды. Когда сознание вернулось полностью и рассеялся туман в голове, Десса расслышала далекую музыку и голоса, мужские и женские, то и дело перемежающиеся взрывами смеха.
Она повернула голову и застонала. Затылок нещадно ломило, и пульсирующая боль отдавалась в висках. Она облизала губы, которые были так сухи, что к ним прилипал язык. Заметив на стоящем рядом столике графин и стакан, Десса, вопреки собственному телу, каждый мускул которого, казалось, протестовал против любого движения, с трудом приподнялась на локте и налила себе воды.
Какое-то время она ничего не могла вспомнить. Ей казалось, что голова набита ватой, что вся информация о ее прошлой жизни сокрыта за тяжелым темным занавесом, отодвинуть который не хватало сил. Реальными были лишь прохладная живительная влага, мягкая постель да боль в измученном теле. Чужая комната, чужое тело, чужая голова…
Когда память обо всем происшедшем вернулась к ней, вернулась внезапно и грубо, подобно прорвавшему туман локомотиву, она едва не закричала. Ограбление дилижанса, бегство от бандитов, Бен Пул и Вили Мосс, пепелище, слова шерифа…
Неужели все это действительно было? А если да, то почему она до сих пор жива? Зачем? Она отчаянно дерется за свою жизнь и честь, а, добравшись наконец до этого жуткого городка, обнаруживает, что ее родители мертвы. Разве это справедливо? Ее душа и сердце разрывались на части, мозг отказывался что-либо соображать. Слишком много вопросов, на которые нет ответа.
Она допила воду и снова упала на подушку. Мягкие темные крылья спасительного забытья снова сомкнулись над ней.
Сидя за столиком, Бен заканчивал рассказывать Роуз печальную повесть о нападении на почтовый дилижанс, хладнокровном убийстве кучера и охранника и прочих злоключениях девушки по имени Десса Фоллон. Подняв глаза от кружки с пивом, он встретил испытующий взгляд.
– В чем дело, Роуз?
Она отвела глаза, потом снова посмотрела на него.
– Дорогой мой Бен, ты еще простодушнее, чем я ожидала. Стоит какой-нибудь смазливой мордашке угостить тебя душераздирающей историей, и ты уже таешь, как воск на солнце.
– Дорогая моя Роуз, – невесело усмехнувшись, в тон ей ответил Бен, – ты еще подозрительнее, чем я думал. Неужели ты и впрямь считаешь все это выдумкой?
Она покачала головой, и россыпи белокурых локонов, составлявших неотъемлемую часть ее высокой замысловатой прически, заколыхались, подобно маленьким золотистым пружинкам.
– Ой, только не заставляй меня снова кого-то спасать! Однажды я уже попалась на эту удочку, выходила умирающего от голода мальчишку, и чем все это кончилось? Передо мной сидит здоровенный детина, который готов распускать нюни по любому поводу, забывая, сколько раз его доброта ему же выходила боком. Когда ты наконец начнешь думать о себе, Бен Пул?
– Черт, Роуз, снова ты об этом… Ты же сама знаешь, что людям надо помогать. Вот, например, Мэгги: ей все время что-то требуется, а денег у нее, скажем прямо, негусто. Или Сэра и ее близняшки… Когда ее муж… погиб, вся семья осталась ни с чем.
Роуз протянула руку и ласково накрыла ладонью его пальцы, выстукивающие на грубой деревянной поверхности стола нервную дробь.
– Не казни себя, Бен. Пойми же наконец, это была просто шальная пуля. Ты сделал все как надо, и не твоя вина, что он сам полез под выстрел.
Бен упрямо мотнул головой:
– Мне следовало быть осторожнее, Роуз. Мужчина обязан уметь отвечать за свои поступки – это святая истина, и никуда от нее не деться. Поверь мне, на свете нет ничего хуже, чем убить человека. Мне было страшно плохо, Роуз, так плохо, что даже не хотелось жить.
Она вздохнула и встала.
– Пойду посмотрю, как там твоя бедная маленькая сиротка. Выпей еще пива и уходи. Снова забирайся под свою чертову повозку, спи на жесткой земле… Быть может, все же настанет день, когда ты перестанешь наконец винить себя во всех грехах этого мира!
– Не надо так переживать, Роуз, я в полном порядке, – улыбнулся ей Бен. – Вы с Мэгги вырастили меня и научили разбираться в том, что хорошо, а что плохо, и я усвоил это накрепко. Не волнуйся, я со всем справлюсь. Что ж, пожалуй, от пива я откажусь и лучше отправлюсь спать. Завтра утром, прежде чем уехать из города, мы с Вили заскочим проведать Дессу.
С этими словами он тоже встал и вышел из салуна. Роуз молча проводила его взглядом.
Если бы не Бен, она бы неминуемо сошла с ума, когда Джеррад Линкольншир привез свою жену и уединился с ней в особняке, построенном им на холме, и совершенно забыл о ее, Роуз, существовании, словно они никогда не любили друг друга. Впоследствии ей так и не удалось полюбить никого другого, но тогда она была воистину на грани помешательства, и лишь забота о Бене, полумертвом от голода и горя, почти одичавшем мальчишке, которого она из жалости приютила, спасла ее рассудок.
С тех пор он стал для нее кем-то вроде сына. Благодаря ему теперь она могла остановиться посреди улицы и спокойно взглянуть на каменную громаду особняка, ничего при этом не испытывая. Вернее, почти ничего… В прошлом году англичанин умер, его жена и дети вернулись на родину, а особняк продолжал стоять, высокомерно взирая на город пустыми глазницами своих подслеповатых окон.
Роуз вздрогнула, как от озноба, и отогнала непрошеные воспоминания. Не стоило ворошить прошлое. Что было, то было. Придерживая подол пышного платья, она стала подниматься по лестнице в комнату своей новой подопечной.
Когда Десса проснулась, ее встретил яркий солнечный свет, щедро льющийся сквозь раздвинутые шелковые шторы, и прежде чем память вернулась к ней окончательно, она впервые за последнее время почувствовала прилив сил и душевный подъем. Чудесная комната, задрапированная шелком и атласом, дорогие шторы, складки которых, чуть колышимые утренним ветром, были то розовыми, то темно-багровыми. Кто же живет в такой роскоши? И как она здесь оказалась?
Поток горьких воспоминаний снова подхватил ее и понес по рекам слез, которые, будто только того и ожидая, немедленно вырвались на волю. Смерть родителей вытеснила в ее сознании все остальное, и Десса не сразу вспомнила о том, как приехала в город с Беном Пулом, и как они ходили вместе к шерифу. Когда же это наконец произошло, она заставила себя успокоиться, вытерла глаза и встала с кровати.
На другом конце комнаты стояло то, чего она никак не ожидала в такой глуши: ванна, самая настоящая ванна во всем своем великолепии! Так куда же она попала? Что это за сказочный дом? Кто принес ее сюда? Бен Пул? А кто раздел? Неужели тоже он?!
Десса бесшумно прокралась к двери, быстро открыла ее и прислушалась. Тишина. Тогда она осмелилась сделать шаг вперед и осмотреться. Прямо перед ней распахнутые стеклянные двери вели на широкую галерею. Она подошла к перилам. Внизу был отделанный красным деревом бар, стены которого украшали овальные зеркала и картины; у одной из стен стояло фортепьяно, и в нем наметанный глаз девушки с изумлением узнал великолепный образчик изделий знаменитых кремонских мастеров. В самом деле, она же слышала музыку! О, сколько ночей напролет она протанцевала в объятиях кавалеров под ту же мелодию, что наигрывал тогда незримый пианист! Кто бы мог подумать, что она услышит ее здесь, в этом забытом Богом городишке!
Музыка снова навеяла воспоминания о том времени, когда были живы родители, и подбородок девушки предательски задрожал, предвещая новый поток слез.
Снизу раздался звук шагов, и она увидела бородатого мужчину в полосатой рубахе, черных брюках и фартуке бармена. Напевая себе что-то под нос, он быстро шел между столиками, на которых стояли перевернутые вверх ножками стулья. Больше никого не было видно. Из дверей других комнат, также выходивших на галерею, не доносилось ни звука. Но ведь она же ясно слышала ночью музыку и смех! Или ей это только показалось?
Десса вернулась в свою комнату, недоумевая, что делать дальше. Ее одежда бесследно исчезла, но заглянуть хотя бы в один из стоявших здесь шкафов казалось ей верхом невоспитанности. С другой стороны, нечего было и думать уйти отсюда в одной ночной рубашке.
Снизу раздался мужской голос, затем по лестнице загрохотали шаги, а еще через мгновение в ее дверь постучали. Поборов минутное замешательство, девушка снова юркнула в постель и натянула на себя одеяло по самый нос. Едва она успела сделать это, как дверь распахнулась и она услышала:
– Вы уже проснулись, мэм? Это я, Бен Пул. Как вы себя чувствуете? – Он говорил, стараясь не смотреть в ее испуганные глаза, лихорадочно поблескивавшие у самой кромки одеяла.
– Где я? – спросила Десса и тут же устыдилась своей неблагодарности: она ведь даже не поздоровалась с человеком, который столько для нее сделал.
Бен остановился посреди комнаты, делая вид, что разглядывает узор мозаичного паркета.
– Я не хотел беспокоить вас, но мы с Вили уезжаем, вот я и решил посмотреть, как вы здесь устроились… – Он посмотрел по сторонам, покраснел и быстро добавил: –…и не надо ли вам чего-нибудь.
– Мне нужна одежда, – слабым голосом отозвалась Десса, – моя куда-то подевалась.
Неожиданно ее глаза снова наполнились слезами, и она, не в силах больше сдерживать их, горько расплакалась. Однако даже Бен сразу понял, что пропавшая одежда здесь ни при чем.
– Не надо плакать, Десса, – сказал он, с грацией медведя опускаясь на корточки рядом с кроватью. Его рука ласково скользнула по ее голове, и, нагнувшись к самому уху девушки, он шепнул: – Хотя не слушай меня, девочка, плачь. Тебе надо хорошенько выплакаться, сразу станет легче. Мне ужасно жаль твоих стариков, но их уже не вернуть. А у тебя все будет хорошо. Вот увидишь, очень хорошо!
Не отдавая себе отчета в том, что делает, Десса обняла Бена за шею и зарылась лицом в воротник его грубой домотканой рубахи. Надо взять себя в руки и прекратить плакать. Беды следовали одна за другой столь стремительно, что ее лицо и так опухло от не успевающих высыхать слез, а глаза покраснели.
– Вообще-то обычно я так себя не веду, – виновато всхлипнула она.
«Я тоже», – подумал Бен, но вслух говорить не стал. Эта девушка будила в нем неведомые прежде чувства, которые, вспыхнув единожды, охватили его целиком, без остатка, и уже не поддавались контролю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
Она украдкой посмотрела на мужчину, с которым свела ее судьба. Он сидел прямо, расправив плечи, высоко подняв голову и глядя только вперед; на скуле поблескивали бисеринки пота, челюсти были плотно сжаты. Сосредоточенное выражение лица подчеркивало мужественную красоту его черт. Девушка чувствовала себя страшно одинокой и в то же время защищенной исходящей от него спокойной силой.
– Бен Пул, – мягко сказала она.
Он повернулся к ней.
– Я рада, что ты со мной. Спасибо тебе.
– Да… ну… вот и хорошо. – Он не знал, что сказать, и решил ограничиться этим невнятным ответом. Его сердце просто разрывалось от горя и беспокойства за эту юную красавицу, которой жизнь нанесла один из своих самых жестоких ударов. Он знал, что творится сейчас в ее душе. Знал, потому что и сам не мог забыть того дня, когда пьяные бродяги вырезали всю его семью, бросив изуродованные тела, напоминавшие разделанные неумелым мясником туши, у порога разграбленного дома, где он их и нашел, когда вернулся. Ему тогда едва исполнилось тринадцать. Да, Бог свидетель, он знал, и поэтому переживал ее боль, как свою собственную.
У конторы шерифа Бен помог Дессе сойти и, взяв за руку, ввел в открытую дверь. Девушка следовала за ним как сомнамбула, и он то и дело оборачивался, боясь, что не успеет подхватить ее, если она упадет. Однако его опасения были напрасны: хотя глаза Дессы и смотрели, казалось, внутрь себя, какая-то внутренняя сила продолжала надежно удерживать ее на ногах. Бен от души надеялся, что она не оставит девушку и впредь, но уверенным в этом отнюдь не был.
Шериф Уолтер Мун развалился на стуле, закинув обутые в высокие сапоги ноги на крышку массивного дубового стола, скрестив руки на груди и жуя зубочистку. Пока посетители не вошли и не закрыли за собой дверь, он не произнес ни слова.
– Видел, как вы въехали в город, – заговорил он наконец, – и все ломал себе голову, откуда взялась пассажирка. Старый Вили еще не заходил, а жаль, давненько мы с ним в шашки не играли… Эта малышка выглядит вконец измученной. Посади ее, Бен, и рассказывай. Что стряслось?
Десса едва держалась на ногах, но сесть отказалась.
– Магазин Юза… Он сгорел. Где мои родители? С ними все в порядке?
Мун выпрямился на стуле; подошвы его сапог с глухим стуком опустились на пол.
– Мистер и миссис Фоллон, не так ли? Ведь это они купили магазин Юза. Пожар начался прошлой ночью, а бревна, похоже, до сих пор тлеют. Мне очень жаль, детка, чертовски жаль, но мы ничего не могли сделать. Подумай, кого бы ты могла вызвать сюда, чтобы тебе помогли с… хм… с приготовлениями.
– С приготовлениями? К чему? – И тут она поняла. Ее рука непроизвольно метнулась к горлу, словно желая остановить подступающий комок, и Бен ласково, но твердо сжал ей плечо. – Нет. Нет, это были не мои родители. Там наверняка оказался кто-то другой. Они же совсем недавно приехали сюда. Как это могло случиться, Бен?
Встретив ее молящий взгляд, Бен невольно отвел глаза. Его лицо посуровело, на скулах снова заиграли желваки. Чем мог он помочь ей?
Десса продолжала смотреть на него, мысленно повторяя: «Прогони прочь этот кошмар, ты же сильный! Скажи шерифу, что он ошибается, что это не могли быть мои мама и папа! Кто угодно, только не они!»
Но никто не произнес ни слова.
Глаза Бена предательски блеснули, он часто заморгал и отвернулся. Ему очень хотелось как-то утешить ее, сказать что-нибудь, способное облегчить ее горе, но нужные слова не приходили.
Проглотив подступивший комок, Десса задала наконец тот страшный вопрос, на который уже знала ответ:
– Они… погибли?
Нет, это просто какое-то безумие! Такого не бывает! Подобно убитым горем женщинам былых времен, ей хотелось выть и рвать на себе одежду, но вместо этого она, погребенная валом нахлынувших воспоминаний, словно окаменела, глядя перед собой ничего не видящими глазами.
Последним, что дошло до сознания девушки, был мрачный кивок шерифа, затем колени ее подогнулись, и она провалилась в темноту.
Бен успел подхватить ее, прежде чем она коснулась пола, и теперь держал на руках, совсем как прошлой ночью, когда она, полумертвая от голода и усталости, добрела до их временного пристанища.
– Черт возьми, Мун, – негромко, словно боясь разбудить спящую, укоризненно проговорил он, – нельзя же быть таким прямолинейным!
Грузный шериф пожал плечами:
– Извини, парень, но я не знаю другого способа сообщить кому-либо о смерти его близких, как просто сказать об этом прямо. Это тяжело, это печально, но ничего не попишешь, такое случается сплошь и рядом, уж мне-то ты можешь поверить. Быть вестником несчастья – миссия крайне неблагодарная, но я справляюсь с ней, как умею. А тебе не мешало бы позаботиться о приюте для этой бедняжки. Все остальное подождет, пока она не придет в себя. Теперь ступай, парень, я тебя больше не держу. У меня и других дел по горло.
Прижимая к себе свою драгоценную ношу, Бен плечом открыл дверь и вышел на улицу. Люди расступались, давая ему дорогу. И тут он вспомнил, что не рассказал шерифу об ограблении диллижанса и об убийстве. Вернуться?
Бен взглянул на белое, как полотно, лицо девушки. На ее правой скуле лиловел синяк, по шее сбегали вниз мелкие ссадины и царапины. В нем снова начал закипать гнев, обжигая внутренности, клокоча в груди, поднимаясь к самому горлу. Ничего, этим подонкам недолго осталось, скоро, очень скоро они получат то, что заслужили – крепкую веревку! Нет, возвращаться не стоит: Вили так или иначе все равно зайдет к шерифу и обо всем ему расскажет. Ему же предстоит заняться другим, более неотложным делом. Неотложным и нелегким. Где найти ей приют? Денег не было, а без них можно и не вспоминать о том, что на свете существуют гостиницы.
Оставалось лишь одно место, куда Бен мог обратиться с просьбой позаботиться о Дессе: салун «Золотое Солнце», а вернее – Роуз Лэнг, чье доброе сердце не раз спасало бездомных сирот, в том числе и его самого. Роуз и Мэгги должны знать, как помочь убитой горем девушке. Он уверенно зашагал по пыльной улице мимо лошадей, телег, повозок и любопытных зевак, сухо кивая знакомым ковбоям и не вступая ни в какие разговоры.
Придя в себя, Десса обнаружила, что ее окружают тишина и мягкий полумрак. В другом конце незнакомой комнаты, в которой она оказалась, горела свеча. Света она давала мало, зато ее чуть подрагивающее пламя успокаивало и наводило на мысль о тепле и домашнем уюте.
Девушка лежала на пуховой перине, под настоящим одеялом. Более того, вместо грязного изодранного платья на ней была чистая ночная рубашка из тонкой ткани, издававшая приятный аромат лаванды. Когда сознание вернулось полностью и рассеялся туман в голове, Десса расслышала далекую музыку и голоса, мужские и женские, то и дело перемежающиеся взрывами смеха.
Она повернула голову и застонала. Затылок нещадно ломило, и пульсирующая боль отдавалась в висках. Она облизала губы, которые были так сухи, что к ним прилипал язык. Заметив на стоящем рядом столике графин и стакан, Десса, вопреки собственному телу, каждый мускул которого, казалось, протестовал против любого движения, с трудом приподнялась на локте и налила себе воды.
Какое-то время она ничего не могла вспомнить. Ей казалось, что голова набита ватой, что вся информация о ее прошлой жизни сокрыта за тяжелым темным занавесом, отодвинуть который не хватало сил. Реальными были лишь прохладная живительная влага, мягкая постель да боль в измученном теле. Чужая комната, чужое тело, чужая голова…
Когда память обо всем происшедшем вернулась к ней, вернулась внезапно и грубо, подобно прорвавшему туман локомотиву, она едва не закричала. Ограбление дилижанса, бегство от бандитов, Бен Пул и Вили Мосс, пепелище, слова шерифа…
Неужели все это действительно было? А если да, то почему она до сих пор жива? Зачем? Она отчаянно дерется за свою жизнь и честь, а, добравшись наконец до этого жуткого городка, обнаруживает, что ее родители мертвы. Разве это справедливо? Ее душа и сердце разрывались на части, мозг отказывался что-либо соображать. Слишком много вопросов, на которые нет ответа.
Она допила воду и снова упала на подушку. Мягкие темные крылья спасительного забытья снова сомкнулись над ней.
Сидя за столиком, Бен заканчивал рассказывать Роуз печальную повесть о нападении на почтовый дилижанс, хладнокровном убийстве кучера и охранника и прочих злоключениях девушки по имени Десса Фоллон. Подняв глаза от кружки с пивом, он встретил испытующий взгляд.
– В чем дело, Роуз?
Она отвела глаза, потом снова посмотрела на него.
– Дорогой мой Бен, ты еще простодушнее, чем я ожидала. Стоит какой-нибудь смазливой мордашке угостить тебя душераздирающей историей, и ты уже таешь, как воск на солнце.
– Дорогая моя Роуз, – невесело усмехнувшись, в тон ей ответил Бен, – ты еще подозрительнее, чем я думал. Неужели ты и впрямь считаешь все это выдумкой?
Она покачала головой, и россыпи белокурых локонов, составлявших неотъемлемую часть ее высокой замысловатой прически, заколыхались, подобно маленьким золотистым пружинкам.
– Ой, только не заставляй меня снова кого-то спасать! Однажды я уже попалась на эту удочку, выходила умирающего от голода мальчишку, и чем все это кончилось? Передо мной сидит здоровенный детина, который готов распускать нюни по любому поводу, забывая, сколько раз его доброта ему же выходила боком. Когда ты наконец начнешь думать о себе, Бен Пул?
– Черт, Роуз, снова ты об этом… Ты же сама знаешь, что людям надо помогать. Вот, например, Мэгги: ей все время что-то требуется, а денег у нее, скажем прямо, негусто. Или Сэра и ее близняшки… Когда ее муж… погиб, вся семья осталась ни с чем.
Роуз протянула руку и ласково накрыла ладонью его пальцы, выстукивающие на грубой деревянной поверхности стола нервную дробь.
– Не казни себя, Бен. Пойми же наконец, это была просто шальная пуля. Ты сделал все как надо, и не твоя вина, что он сам полез под выстрел.
Бен упрямо мотнул головой:
– Мне следовало быть осторожнее, Роуз. Мужчина обязан уметь отвечать за свои поступки – это святая истина, и никуда от нее не деться. Поверь мне, на свете нет ничего хуже, чем убить человека. Мне было страшно плохо, Роуз, так плохо, что даже не хотелось жить.
Она вздохнула и встала.
– Пойду посмотрю, как там твоя бедная маленькая сиротка. Выпей еще пива и уходи. Снова забирайся под свою чертову повозку, спи на жесткой земле… Быть может, все же настанет день, когда ты перестанешь наконец винить себя во всех грехах этого мира!
– Не надо так переживать, Роуз, я в полном порядке, – улыбнулся ей Бен. – Вы с Мэгги вырастили меня и научили разбираться в том, что хорошо, а что плохо, и я усвоил это накрепко. Не волнуйся, я со всем справлюсь. Что ж, пожалуй, от пива я откажусь и лучше отправлюсь спать. Завтра утром, прежде чем уехать из города, мы с Вили заскочим проведать Дессу.
С этими словами он тоже встал и вышел из салуна. Роуз молча проводила его взглядом.
Если бы не Бен, она бы неминуемо сошла с ума, когда Джеррад Линкольншир привез свою жену и уединился с ней в особняке, построенном им на холме, и совершенно забыл о ее, Роуз, существовании, словно они никогда не любили друг друга. Впоследствии ей так и не удалось полюбить никого другого, но тогда она была воистину на грани помешательства, и лишь забота о Бене, полумертвом от голода и горя, почти одичавшем мальчишке, которого она из жалости приютила, спасла ее рассудок.
С тех пор он стал для нее кем-то вроде сына. Благодаря ему теперь она могла остановиться посреди улицы и спокойно взглянуть на каменную громаду особняка, ничего при этом не испытывая. Вернее, почти ничего… В прошлом году англичанин умер, его жена и дети вернулись на родину, а особняк продолжал стоять, высокомерно взирая на город пустыми глазницами своих подслеповатых окон.
Роуз вздрогнула, как от озноба, и отогнала непрошеные воспоминания. Не стоило ворошить прошлое. Что было, то было. Придерживая подол пышного платья, она стала подниматься по лестнице в комнату своей новой подопечной.
Когда Десса проснулась, ее встретил яркий солнечный свет, щедро льющийся сквозь раздвинутые шелковые шторы, и прежде чем память вернулась к ней окончательно, она впервые за последнее время почувствовала прилив сил и душевный подъем. Чудесная комната, задрапированная шелком и атласом, дорогие шторы, складки которых, чуть колышимые утренним ветром, были то розовыми, то темно-багровыми. Кто же живет в такой роскоши? И как она здесь оказалась?
Поток горьких воспоминаний снова подхватил ее и понес по рекам слез, которые, будто только того и ожидая, немедленно вырвались на волю. Смерть родителей вытеснила в ее сознании все остальное, и Десса не сразу вспомнила о том, как приехала в город с Беном Пулом, и как они ходили вместе к шерифу. Когда же это наконец произошло, она заставила себя успокоиться, вытерла глаза и встала с кровати.
На другом конце комнаты стояло то, чего она никак не ожидала в такой глуши: ванна, самая настоящая ванна во всем своем великолепии! Так куда же она попала? Что это за сказочный дом? Кто принес ее сюда? Бен Пул? А кто раздел? Неужели тоже он?!
Десса бесшумно прокралась к двери, быстро открыла ее и прислушалась. Тишина. Тогда она осмелилась сделать шаг вперед и осмотреться. Прямо перед ней распахнутые стеклянные двери вели на широкую галерею. Она подошла к перилам. Внизу был отделанный красным деревом бар, стены которого украшали овальные зеркала и картины; у одной из стен стояло фортепьяно, и в нем наметанный глаз девушки с изумлением узнал великолепный образчик изделий знаменитых кремонских мастеров. В самом деле, она же слышала музыку! О, сколько ночей напролет она протанцевала в объятиях кавалеров под ту же мелодию, что наигрывал тогда незримый пианист! Кто бы мог подумать, что она услышит ее здесь, в этом забытом Богом городишке!
Музыка снова навеяла воспоминания о том времени, когда были живы родители, и подбородок девушки предательски задрожал, предвещая новый поток слез.
Снизу раздался звук шагов, и она увидела бородатого мужчину в полосатой рубахе, черных брюках и фартуке бармена. Напевая себе что-то под нос, он быстро шел между столиками, на которых стояли перевернутые вверх ножками стулья. Больше никого не было видно. Из дверей других комнат, также выходивших на галерею, не доносилось ни звука. Но ведь она же ясно слышала ночью музыку и смех! Или ей это только показалось?
Десса вернулась в свою комнату, недоумевая, что делать дальше. Ее одежда бесследно исчезла, но заглянуть хотя бы в один из стоявших здесь шкафов казалось ей верхом невоспитанности. С другой стороны, нечего было и думать уйти отсюда в одной ночной рубашке.
Снизу раздался мужской голос, затем по лестнице загрохотали шаги, а еще через мгновение в ее дверь постучали. Поборов минутное замешательство, девушка снова юркнула в постель и натянула на себя одеяло по самый нос. Едва она успела сделать это, как дверь распахнулась и она услышала:
– Вы уже проснулись, мэм? Это я, Бен Пул. Как вы себя чувствуете? – Он говорил, стараясь не смотреть в ее испуганные глаза, лихорадочно поблескивавшие у самой кромки одеяла.
– Где я? – спросила Десса и тут же устыдилась своей неблагодарности: она ведь даже не поздоровалась с человеком, который столько для нее сделал.
Бен остановился посреди комнаты, делая вид, что разглядывает узор мозаичного паркета.
– Я не хотел беспокоить вас, но мы с Вили уезжаем, вот я и решил посмотреть, как вы здесь устроились… – Он посмотрел по сторонам, покраснел и быстро добавил: –…и не надо ли вам чего-нибудь.
– Мне нужна одежда, – слабым голосом отозвалась Десса, – моя куда-то подевалась.
Неожиданно ее глаза снова наполнились слезами, и она, не в силах больше сдерживать их, горько расплакалась. Однако даже Бен сразу понял, что пропавшая одежда здесь ни при чем.
– Не надо плакать, Десса, – сказал он, с грацией медведя опускаясь на корточки рядом с кроватью. Его рука ласково скользнула по ее голове, и, нагнувшись к самому уху девушки, он шепнул: – Хотя не слушай меня, девочка, плачь. Тебе надо хорошенько выплакаться, сразу станет легче. Мне ужасно жаль твоих стариков, но их уже не вернуть. А у тебя все будет хорошо. Вот увидишь, очень хорошо!
Не отдавая себе отчета в том, что делает, Десса обняла Бена за шею и зарылась лицом в воротник его грубой домотканой рубахи. Надо взять себя в руки и прекратить плакать. Беды следовали одна за другой столь стремительно, что ее лицо и так опухло от не успевающих высыхать слез, а глаза покраснели.
– Вообще-то обычно я так себя не веду, – виновато всхлипнула она.
«Я тоже», – подумал Бен, но вслух говорить не стал. Эта девушка будила в нем неведомые прежде чувства, которые, вспыхнув единожды, охватили его целиком, без остатка, и уже не поддавались контролю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31