Он поверил ей безоговорочно, едва взглянув в ее глаза, сказавшие ему яснее всяких слов: «Я многое испытала, и поверь, я страшно устала и несчастна. Я – жертва, и я так больше не могу!» Но даже оставаясь жертвой, она была выше всего, что бы с ней ни приключилось. Гордость ее осанки, искренность взгляда, готовность забыть о страхе и, собрав последние силы, снова броситься на защиту своего достоинства – все это Бен увидел сразу. Но в то же мгновение он понял и кое-что другое. Эта девушка не про него. Она родилась и выросла в другом мире, в мире благополучия и достатка, и когда все ее беды останутся позади, она даже не взглянет на него. Да и кто он, собственно, такой, чтобы претендовать на это?
В самом деле, кто он такой? Бродяга без кола без двора, привыкший считать своим домом тот, где живет сейчас. Когда ему нужна была женщина, он шел в салун «Золотое Солнце», брал первую попавшуюся, а через пару часов грубых ласк в ее до тошноты надушенной постели уходил спать в прерию – на свежий воздух, на пусть жесткую, но не продажную землю. Таким он был всегда, таким навсегда и останется. А это значит, что милая хрупкая девушка, спящая сейчас под отеческим присмотром Вили в хижине, никогда не взглянет на него, как на равного. Может, это и к лучшему. Может, там, в незнакомом ему мире, у нее давно уже есть жених. Что же касается его, Бена Пула, то ему остается лишь обожать ее на расстоянии. И чем больше будет это расстояние, тем лучше. Для них обоих.
Едва она взглянула на него, так наивно и доверчиво, он сразу понял, что грязь прошлой жизни никогда не позволит ему приблизиться к ней. Впрочем, девушка, не ведая о том, что тяготит его душу, могла, под влиянием минуты, проникнуться к нему искренней симпатией. Можно было бы, конечно, воспользоваться этим, отнестись ко всему происходящему как к игре, наконец, просто обмануть ее… Но он всю жизнь ненавидел людей, легко творивших подобные обманы, и не собирался им уподобляться.
В ту ночь Бен долго не мог уснуть. Земля казалась жесткой, как никогда, каждый камешек впивался в его плоть, не давая успокоиться, будоража, будя желание, которое, просыпаясь в молодом, полном сил теле, растекалось по нему могучей волной, вздувая жилы, кипя под самой кожей, доставляя мучительно-сладостную боль.
Когда Вили Мосс вышел на рассвете облегчиться за лагерем, Бен неохотно поднялся и, тяжело ступая, направился к нему.
– Как она там? – буркнул он, останавливаясь в нескольких футах от старика.
– Нормально, – отозвался тот. – Бедная малышка! Все ноги в кровь сбила. Ей теперь и дюйма не пройти. Да, кстати, она направляется в Виргиния-Сити, как и мы, вот я и пообещал взять ее с собой. Когда ты приладишь наконец к повозке это чертово колесо, разумеется.
– Зачем ты это сделал? – спросил Бен сквозь зубы, готовый в этот момент придушить своего товарища.
– Я же сказал, она не может идти, – ответил Вили, окидывая его быстрым проницательным взглядом. – Да что это с тобой, парень?
– Не может идти, значит, пусть остается здесь, – с трудом выдавливая слова, произнес Бен, – а мы потом пришлем к ней кого-нибудь… женщину, например, которая… которая сможет ей помочь. Здесь с ней ничего не случится, да и подождать-то придется всего один день.
– Смотрю я на тебя, Бен Пул, и удивляюсь, – покачал головой Вили. – То ли ты еще не проснулся, то ли у тебя за ночь совсем крыша съехала. Бросить эту кроху здесь совсем одну? После всего того, что ей пришлось пережить? А если сюда заявится какой-нибудь мерзавец, скажем, один из тех, от кого она убежала, что тогда? Да как только такое могло прийти тебе в голову?!
– Да ладно тебе, – смущенно пробормотал Бен. – Я вовсе не имел в виду ничего такого, просто… А, черт с тобой, пойду займусь колесом. Нам и вправду пора убираться отсюда, а то Бенноны решат, что зря тратят на нас деньги.
– Вот так-то лучше. А я пока что приготовлю завтрак. Когда будет готов, крикну.
– Побереги глотку, мне придется изрядно повозиться, и я не хочу отвлекаться. Поем, когда доберемся до города. – Бен даже зубами скрипнул, говоря это, так ему хотелось есть, но он не сможет проглотить ни куска, находясь рядом с этой малышкой.
Вили пошел прочь, качая головой и бормоча что-то себе под нос. Бен горько усмехнулся. Он намерен держаться от этой девицы подальше, а старик пусть думает что хочет. Уже одно ее присутствие где-то неподалеку волновало его, заставляло нервничать, мешало сосредоточиться на работе.
Интересно, а что бы она сделала, если бы он не стал бороться с собой, а просто обнял бы ее и крепко прижал к себе? Стала бы кусаться и царапаться? Ну, это еще не самое страшное. Он боялся не этого. Он боялся слов. А если наоборот, начнет мурлыкать, как довольная кошка, что тогда делать ему? Вот ведь задача…
Пытаясь поставить на место упрямое колесо и предаваясь попутно своим невеселым мыслям, Бен не сразу заметил, что девушка вышла из дома. Их взгляды встретились, и он поспешно отвел глаза, делая вид, что всецело поглощен работой, но продолжал исподтишка наблюдать за ней. Она улыбнулась ему и, слегка прихрамывая, направилась к умывальнику. Мягкие лучи утреннего солнца ложились золотистым ореолом на ее волосы, которые, хотя и отчаянно нуждались в расческе, своим матовым блеском напоминали полированное ореховое дерево.
– Занимайся делом, дурак ты этакий, и нечего по сторонам глазеть! – зло буркнул себе Бен и с утроенной силой взялся за колесо. Но когда она, ополоснув лицо, возвращалась назад, он снова поднял глаза от работы. Это было выше него.
Девушка выглядела усталой, но вовсе не казалась сломленной. Высоко поднятая голова и гордо расправленные плечи говорили об этом красноречивее всяких слов, и даже ее хромота вызывала сочувствие, но вовсе не казалась жалкой. Тот, кто довел ее до этого, должен ответить. Гореть ему в аду! Бен от души презирал людей, способных поднять руку на слабых и беззащитных. Мужчина, обидевший женщину или ребенка, переставал быть для него человеком.
Он примерился и ударил молотком по металлическому ободу, снова ударил, но погнувшаяся железка никак не хотела вставать на место.
– Я пришла поблагодарить вас за все, что вы для меня сделали, – раздался голос у него прямо над головой, и от неожиданности он едва не выронил молоток, – и сказать, что завтрак готов. Я жутко голодна! Кажется, съела бы слона, если бы они, конечно, здесь водились, и если бы вы были столь любезны, чтобы убить одного для меня. Да и вы, похоже, не отказались бы от столь же обильной трапезы. Но, поверьте, я просто не могу сесть за стол без вас. По-моему, это верх несправедливости – завтракать, когда вы работаете. Не могли бы вы присоединиться к нам? И, пожалуйста, не медлите, а то мне грозит голодная смерть.
Ну вот, так он и знал. Оправдывались худшие опасения: девчонка говорила легко и свободно, с изрядной толикой уверенности в себе… словом, так, будто единственным его занятием было сидеть и слушать ее изысканную болтовню, которой ее научили явно где-то на Восточном побережье – в одной из этих шикарных закрытых школ, куда берут только детей толстосумов. У него почему-то сразу пересохло в горле, и Бен откашлялся. Просто оставить ее слова без ответа было как-то уж совсем невежливо, тем более, как он подозревал, она могла стоять так перед ним до бесконечности, ожидая хоть какой-то реплики. От непривычного напряжения мысли затылок взмок.
– Мне некогда. Кроме того, я не голоден. А если бы и был, то все равно не стал бы есть стряпню Вили. Она мне не по вкусу.
Десса с удивлением отметила, что его широкие плечи напряглись, словно он ждал удара.
– Пожалуйста, мистер Бен Пул, пойдемте, – повторила она. – Если я сейчас упаду и умру от голода, виноваты в этом будете вы. Вы ведь не хотите этого, правда?
Когда ее мелодичный голосок произнес его имя, когда оно слетело с ее нежных губ, Бен вздрогнул, как от выстрела, а занесенный молоток с силой опустился ему на палец.
Что ж, черт возьми, если она так ставит вопрос, ничего не поделаешь!..
Посасывая ушибленный палец, Бен поднялся с земли и покорно поплелся за ней к дому, стараясь при этом смотреть куда угодно, только не на нее. Его рассеяность не замедлила выйти ему боком: он забыл придержать дверь, пропуская девушку вперед, и мощная дверная пружина буквально втолкнула ее внутрь хижины.
– Мне кажется, вы на меня сердитесь, – негромко сказала она, – вот только никак не могу понять, за что. Но даже если я сделала что-то не так, это еще не повод быть грубым со мной, Бен Пул. Грубость вам совершенно не к лицу, воспитанные люди так себя не ведут.
Бен уже собирался опуститься на один из стульев, но ее слова застали его врасплох, и он впервые взглянул ей прямо в глаза: они сияли матовым светом, подобно тому, как совсем недавно блестели на солнце ее волосы; зрачки отражали его лицо, как бы выставляя защитный барьер, не желая пускать его взгляд дальше, и он, внезапно осознав это, сдержал уже готовый сорваться с языка резкий ответ и продолжал смотреть прямо в них, видя теперь перед собой ее настоящую, подлинную, а не ту, какой она старалась казаться, скрывая боль и усталость.
– Простите меня, – мягко сказал Бен, пододвигая ей стул. – Я действительно вел себя как последний дурак, но обидел вас сам того не желая. Со мной такое бывает. А что до моего воспитания, то вы правы, оно не было идеальным. Вили, например, тоже так считает.
Теперь пришел черед Дессы растеряться: она совершенно не ожидала от него такой уступчивости. Смущенно потупив глаза, девушка осторожно опустилась на предложенный ей стул, чувстуя, как все ее избитое и исцарапанное тело отзывается острой болью на любое движение.
Вили первым нарушил затянувшееся молчание:
– Может, вы расскажете нам, что произошло? Кто так с вами обошелся? – Он показал черенком вилки на покрывающие ее руки синяки.
На нее снова накатила волна пережитого страха, и она задрожала всем телом – от сбитых в кровь ступней до опаленного жарким солнцем затылка. Впрочем, это был уже не тот страх, поскольку теперь, будучи в безопасности, Десса отлично понимала, что все могло обойтись значительно хуже, и, по сути, причин для жалоб у нее не осталось.
Десса уткнулась в тарелку и попыталась пронзить вилкой жесткий, как подметка, бифштекс. Похоже, Бен был прав: кулинарные таланты Вили оставляли желать лучшего.
Однако вопрос был задан и требовал ответа.
– Их было двое, – сказала она, сосредоточенно рисуя вилкой замысловатые узоры вокруг неподатливого куска мяса. – Один – еще совсем мальчик, а другой… – Девушку передернуло, вилка замерла в воздухе. – Другой… он просто чудовище!..
У нее перехватило горло, и она отхлебнула изрядный глоток обжигающе горячей черной бурды, которую Вили гордо именовал «кофе». Затем, снова поставив жестяную кружку на стол, девушка попыталась собраться с мыслями, чтобы продолжить историю своих злоключений.
– Послушайте, мэм, – не выдержал Бен, – если вы не хотите сейчас об этом говорить, не надо. Скоро вы успокоитесь и сможете рассказать обо всем шерифу.
– Нет! – упрямо мотнула головой Десса. – Я хочу, чтобы вы все знали. Там, в прерии, остались два трупа. Эти негодяи убили кучера и его помощника… то есть, охранника… то есть, того, кто ехал вместе с ним на козлах и все время чистил свое ружье…
Старик возмущенно ударил кулаком по столу.
– Черт возьми! Бен, кто мог на них напасть?
– Не знаю. – Белокурый гигант задумчиво покачал головой, и его загорелый лоб прорезали глубокие складки.
– Еще кто-нибудь пострадал, мэм? – спросил Вили.
– Я была единственной пассажиркой этого дилижанса, и они… они забрали меня с собой.
– Негодяи! Подонки! – прорычал Вили.
Бен быстро взглянул на нее и, стараясь говорить спокойно, спросил:
– И как они обращались с вами? Они вас не… хм, как бы это сказать… они вас не обидели?
– Обидели?! О, да, мистер Пул, они меня обидели! Но если вы хотели спросить, не была ли я изнасилована, то нет. Для этого им пришлось бы сначала меня убить! – Она гордо выпрямилась, и ее зеленые глаза метнули в его сторону настоящие молнии, которые, казалось, озарили комнату.
Произошедшая в девушке перемена поразила Бена: ее слова прозвучали резко и враждебно, словно он бросил ей обвинение в чем-то ужасном. Он дорого бы дал, чтобы узнать, каким чудом это хрупкое создание сумело не только справиться с двумя сильными мужчинами, но и оставить их с носом, однако спросить не решился. Не сейчас, когда она так разозлилась, а то еще запустит в него кружкой с кофе…
Какое-то время все трое молча ковыряли вилками то, что когда-то было мясом. Первым снова заговорил Вили:
– А к кому вы направляетесь в Виргиния-Сити, мэм?
– Что? – занятая своими мыслями, девушка не сразу поняла вопрос. – О, мои родители купили там магазин у мистера Юза. Их зовут Тревор и Мэй Фоллон. Не приходилось о них слышать?
Бен поспешно запихнул в рот большой кусок жареной подметки и отчаяно замотал головой, хотя его никто и не спрашивал – вопрос Дессы был адресован исключительно Вили.
Прежде чем ответить, старик задумчиво потыкал вилкой бифштекс:
– Нет, не приходилось. Впрочем, мы давно уже не бывали в этих краях, а поэтому и не в курсе того, что здесь происходит. Кроме того, у нас, мэм, не принято доверять слухам. Магазин Юза… Что ж, правда, я слышал, что он продается, но нас с Беном это не заинтересовало. Раз его купила ваша семья, значит, так тому и быть. Нас это не касается, мэм, ведь мы работаем на Рида и Тресси Беннонов. Не слыхали? Нет? Ну и ладно. Так вот, Бенноны заняты своим бизнесом. Они нанимают людей, в том числе и нас с Беном, чтобы перегонять свои повозки с товарами по всему штату. Верно, Бен?
Бен перестал жевать и тупо уставился на него.
– И что, – невпопад спросил он, явно думая о чем-то другом, – вы собираетесь поселиться в Виргиния-Сити?
– Нет, ни в коем случае… Мы живем в Канзас-Сити. Здесь мы просто хотели наладить работу магазина, нанять управляющего, а затем съездить на пару недель в Денвер. Где-то к зиме мы планировали вернуться домой.
Бен с отчаянием уставился в свою тарелку: Вили снова испортил завтрак. И откуда у него эта идиотская манера заворачивать сырое мясо в кусок кожи? Где он этому научился? Разве что у индейцев. Но кожа ведь тоже разная бывает…
Впрочем, безнадежно пережаренное мясо недолго занимало его мысли. Ему не давала покоя эта странная девушка, совершенно не похожая ни на одну из его прежних знакомых. Впрочем, последних было не так уж и много, но все они были более или менее одинаковы, из чего Бен сделал вывод, что все женщины похожи друг на друга. Не внешне, конечно, а по сути своей: по тому, что они хотят от мужчины, пусть даже случайного, что считают его силой, а что – слабостью, что ненавидят, а что боготворят, что их заставляет смеяться, а что – плакать.
Она богата, а значит, долго в их городке не задержится. Что ж, это даже хорошо. Пока она рядом, ему не знать покоя. Почему? Он и сам не знал. Не смог бы объяснить ни себе, ни Мэгги, ни Роуз – единственным женщинам, которых он действительно любил, которые заменили ему мать и сестру, потерянных давным-давно, в почти забытом уже сейчас детстве… Не смог бы объяснить он это даже своему самому лучшему, самому верному другу Вили Моссу. А если бы и смог, то не захотел бы.
Бен был неглупым человеком и отлично понимал, что со стороны все это чертовски смахивало на влюбленность. Господи, какая ерунда!
Быстро дожевав остатки жесткого бифштекса, он шумно отодвинул тарелку и встал.
– Мне пора вернуться к колесу, иначе мы никогда отсюда не уедем. Рад был увидеть вас отдохнувшей и окрепшей, мэм, и мне искренне жаль, что судьба обошлась с вами так сурово. Думаю, шериф Мун не станет долго рассусоливать и живо набросит на этих бешеных собак пеньковые ошейники. Но прежде ему надо позаботиться о трупах, пока… – Он вовремя прикусил язык: девушке совершенно незачем знать, как обычно поступали с мертвецами степные волки.
– Меня зовут Десса, – сказала она, благодарно улыбнувшись ему в ответ.
Ее сухие губы потрескались, нежная кожа на лбу и щеках была исцарапана и обожжена солнцем, и все же Бену показалось, что ничего более прекрасного он никогда еще не видел. Эта улыбка, эти глаза… И имя, подобное ласковому дуновению ветерка, – Десса…
Он пулей вылетел из хижины, словно за ним гнались те самые голодные волки, о которых он не захотел ей рассказывать.
– Ну вот, пожалуйста! – усмехнулся Вили. – Я же говорил, что с воспитанием у него не все в порядке. Вы уж простите его. Впрочем, все это довольно странно. Я знаю Бена много лет, но впервые вижу его таким… хм… неловким. И что бы это могло означать? – Он снова усмехнулся и, хитро прищурив свои выцветшие от времени глаза, сосредоточился на кружке с кофе.
Десса тщетно пыталась проткнуть вилкой неаппетитный темно-коричневый кусок у себя в тарелке, больше всего напоминавший сухарь и вызывавший в ней любые чувства, кроме од-ного – съесть его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31