Хью слушал, украдкой зевая и отвечая редкими репликами, когда Кенби спрашивал его мнение. Говорит и говорит, думал про себя Хью, никак не остановится. Он силился не задремать, слушая рассуждения отца, а сам размышлял, не совершил ли он непростительной глупости, взвалив на себя заботу о душевнобольной девушке и поместье, нуждающемся в защите от вражеских набегов.
В другом крыле замка, в комнатах Томаса Суинфорда, толпились слуги: приготовления к свадьбе были в полном разгаре. Прихожую загромождали сундуки с приданым и нарядами невесты, еще раньше доставленные из покоев королевы. Несколько слуг стояли возле сундуков в ожидании распоряжения нести их в комнаты жениха.
В комнате больной не смолкали женские голоса. Здесь суетились сразу восемь служанок, которые, сталкиваясь и мешая друг дружке, мыли и наряжали беспомощную невесту.
Вбежала молоденькая служанка с волосами, перетянутыми желтой лентой, и сообщила:
– Слава святому Иоанну, дождя нет, но туман – как молоко!
Сообщение вызвало у женщин живую реакцию: со всех сторон раздавались вздохи облегчения.
– По крайней мере, шлейф ее подвенечного платья не пострадает, – заявила одна из служанок, а другая заметила:
– И то хорошо, что она не будет выглядеть как мокрая курица.
– Жаль, – вздохнула юная служанка, – никто не увидит ее платья, когда она поедет в храм.
Все дружно с ней согласились, потому что платье действительно было замечательное: из бархата цвета сапфира, расшитое серебряными розами и усыпанное сверкающими бриллиантами. Глазам было больно смотреть на него, так оно сверкало и переливалось, отчего в углу, где оно лежало, ожидая, когда его наденут на невесту, казалось, было светлее.
Между разговорами, которые вертелись вокруг одного – Санчи и ее свадьбы, – женщины подвели ее к медной ванне, усадили в теплую надушенную воду, доходившую ей до груди. Ее вымыли, умастили тело благовониями, растерли полотенцами, тщательно расчесали и уложили еще влажные волосы, положили румяна на бледные щеки и затянули на ней корсет.
До того как началась вся эта суета, Санча пришла в себя все в той же незнакомой комнате и обнаружила нечто новое в своем состоянии. Тошнота и головокружение прошли, но с памятью по-прежнему было плохо. Как ни пыталась она сосредоточиться, не могла вспомнить ни того, как попала в Виндзор, ни чего-либо похожего на обручение, ни человека, за которого предстояло выйти замуж.
Служанки были очень терпеливы, отвечая на ее бесконечные расспросы. Они сердечно утешали и успокаивали ее. Но некоторые вопросы, а именно те, которые касались короля Ричарда и мадам Изабеллы, они намеренно пропускали мимо ушей. Толстуха Дельфина расхаживала по комнате, зорко поглядывая на служанок, ловила каждое прозвучавшее слово. Не раз Санча замечала, как она устремляла тяжелый взгляд на какую-нибудь слишком разговорившуюся девушку, и та внезапно замолкала.
Одна из служанок, опустившись на колени, надевала на ноги Санче расшитые шелковые туфельки, другая тем временем набросила фату из тончайшего шелка на ее черные волосы и прижала сверху изящным, шелковым же, обручем.
Наверное, сапфировый цвет платья, которое Санча привезла с собой из Франции, а может быть, мягкий шелест его бархата пробудили в ней воспоминания о доме, где прошло ее детство, и отъезде с родины четыре долгих года тому назад. Как живо она ощутила сейчас тот восторг, который испытала, узнав, что ей выпала честь сопровождать маленькую Изабеллу в качестве фрейлины! Как странно, думала она, что помнятся такие далекие события, но то, что произошло совсем недавно, словно тонет в тумане.
Санча не чувствовала реальности предстоявшего бракосочетания, пока ее не проводили во двор, где гарцевали всадники, в дыму факелов походившие на призраков. Они были в весьма приподнятом настроении и громко переговаривались – казалось, их голоса раздаются со всех сторон.
– А вот и красотка невеста! – во всеуслышание объявил один из всадников. Санча быстро обернулась на хриплый голос и увидела толстяка, который, привстав на стременах, разглядывал ее сквозь желтоватый смолистый дым. Внезапно ею овладел ужас.
– Что же ты не сказал нам, что она так мила, пройдоха? – рявкнул, словно в бочку, толстяк. – Я бы сам на ней женился.
– Старый похабник, – отозвался молодой человек в пурпурном берете, с силой осаживая горячую лошадь, которая приплясывала под ним, пугая снующих по двору слуг. – Мало тебе жены и двух любовниц!
Из тумана, смешанного с дымом, появился третий. У него было вытянутое лицо и впалые щеки; каждое его движение сопровождалось позвякиванием колокольчиков.
– Ха, он ищет такую, с которой мог бы сладить! – бросил он с сарказмом.
Толстяк взвыл от негодования; остальные всадники вновь скрылись в тумане. Томас Суинфорд, который тоже был верхом, повернулся в седле и спросил всадника со впалыми щеками:
– Пьер, ты, полагаю, сделал, что было тебе поручено?
Человек не проронил ни слова в ответ, лишь скривился в отвратительной усмешке.
– Что ж, – заговорил было Суинфорд, но тут находившаяся поблизости лошадь заартачилась и налетела на другую. Конь под Суинфордом метнулся вперед, едва не выбросив его из седла.
– Болван неотесанный! – заорал Суинфорд. – Держи ее крепче и веди сюда, к невесте. Поживей!
Санча, озадаченная и потрясенная, увидела богато убранную лошадь, которую вели к ней. Сердце у нее защемило от страха. В ушах стояли смех и грубые голоса окружающих. Она судорожно вздохнула, чувствуя на губах сырость тумана, и взмолилась, чтобы злобный толстяк не оказался ее женихом.
Слезы жгли ей глаза, она сжалась от отвращения. Девушка подняла руку, чтобы смахнуть слезы, но не успела этого сделать. Слуга, только что получивший выволочку, остановил перед нею лошадь, а другой подхватил сильными руками и посадил в седло.
Лишь теперь она заметила среди всадников нескольких дам. По-видимому, они должны были составлять ее свиту. В свете пылающих факелов их ярко накрашенные лица, расплывающиеся у нее перед глазами, казались масками. Это не были придворные дамы короля Ричарда – она не знала ни одной из них.
Санче было обещано, что ее не выдадут замуж против воли. Сейчас она чувствовала себя покинутой всеми, одинокой в целом мире. Она молилась лишь об одном: чтобы будущий ее супруг не был слишком груб, слишком толст или слишком стар. Она сама была свидетельницей подобной трагедии. Ей было десять лет, когда ее четырнадцатилетнюю сестру увезли всю в слезах в Анжу, чтобы выдать за вдовца втрое старше ее.
В веселом расположении духа кавалькада выехала со двора. Впереди, оживленно болтая, ехал Суинфорд. Густой влажный туман смягчал звон копыт, скрадывал резкие очертания черных на фоне светлеющего неба зубчатых стен и башен замка, оставшегося позади.
Перед храмом пылали факелы, высвечивая его величественные колонны. У огромных, распахнутых настежь дверей ждала небольшая кучка людей. Поодаль, в мрачном сумраке церковного двора, виднелись смутные фигуры – главным образом любопытные слуги и несколько нищих, ожидавших получить от свадебной процессии несколько монет.
Уильям Кенби равнодушно разглядывал причудливо изукрашенный фасад храма. Он глубоко вздохнул, пробегая взглядом по каменным фигурам фантастических животных и склоненных святых, едва видимым сквозь туман. Запах ладана, доносившийся из храма, мешался с едким дымом смоляных факелов.
Кенби закашлялся и поднес руку ко рту. Время тянулось невыносимо медленно. Он прошелся вперед, вернулся, встал, заложил руки за спину, потом наклонился к сыну и негромко спросил:
– Кольцо не забыл?
Кольцо, о котором справлялся Кенби, было с крупным кроваво-красным рубином и принадлежало его первой жене. Он вручил его Хью накануне вечером, сказав:
– Думаю, что кольцо принадлежало твоей матери. – Правда, к тому времени он был уже изрядно пьян.
Хью похлопал себя по груди, нащупал во внутреннем кармане камзола кольцо и утвердительно кивнул. В это мгновение послышались неясные голоса и стук копыт, оповещавшие о том, что прибыл свадебный кортеж. Он обернулся на шум и вгляделся в туман.
Епископ в просторном шелковом облачении прочистил горло и что-то быстро сказал служкам. Из тумана появились всадники, въехали во двор и спешились.
Взгляд Хью остановился на тоненькой неясной фигурке девушки, окруженной дамами. Две из них поддерживали длинный шлейф платья, две другие шли по бокам невесты, сопровождая ее к храму. Первое, что отметил Хью, – его невеста ни толстая, ни хромая, а когда ее лицо выплыло из светящегося тумана, он увидел, что она поразительно хороша собой.
Неизвестно почему, сердце Хью болезненно сжалось. Мгновение он стоял в полном замешательстве. Голос епископа заставил его очнуться, и он быстро подал ей руку.
Санча, прежде не замечавшая его, вздрогнула, почувствовав чужое прикосновение. Сердце ее оборвалось. Она ничего не видела от слез – только темный силуэт, казавшийся огромным в застилавшем глаза тумане. Вокруг слышался шорох одежд и шарканье ног: все занимали свои места на ступеньках храма. В горле у Санчи стоял ком, ее пальцы, которые жених сжимал в своей руке, словно окаменели. Она не осмеливалась поднять глаза на него, боясь того, что может увидеть.
Но любопытство пересилило страх, и Санча искоса взглянула на Хью, потом еще раз. Нет, он был ей незнаком – молодой, высокий, довольно приятной наружности, но все же прежде он ей не встречался. Она смотрела, как он осеняет себя крестным знамением, как шевелятся его губы, произнося молитву. «Нет, – решила она, – ни единой знакомой черты». Не мог он ежедневно навещать ее, как это утверждал лекарь. Она никогда, никогда не видела его.
Толстое багровое лицо епископа расплывалось у нее перед глазами, его слова текли как вода, не затрагивая сознания. Все мысли покинули ее, вытесненные потрясением от неизбежности происходящего и пониманием того, что ее невинная прежняя жизнь безвозвратно ушла в прошлое. Сердце у нее замерло от страха, и, когда настало время повторять слова обета, губы едва двигались. Так или иначе, теперь она была супругой незнакомца, стоявшего рядом с ней.
Наконец новобрачные и сопровождающие их вошли внутрь храма, где должна была вскоре начаться служба. Огни множества свечей отражались в разноцветных стеклах окон; смутно виднелись фигуры святых в нишах, опоясывавших стены.
Хью подвел ее к алтарю – взволнованный, будучи не в состоянии смириться с тем, как жестоко судьба обошлась с этой девушкой, лишив ее рассудка. Она была прекрасна и нежна; при взгляде на ее лучистые глаза, сочные губы его сердце начинало сильней биться в груди.
Когда шарканье ног и гул голосов стихли, раздался звучный голос епископа, служившего торжественную литургию в честь Святой Троицы. Особо были упомянуты новобрачные, после чего пропели «Агнец Божий», и служба закончилась.
Громко и торжественно зазвонили колокола. Хью подошел к епископу за благословением, вернулся и, взяв в ладони лицо молодой жены, коснулся губами ее губ.
Но она, казалось, не заметила этого, и у Хью осталось какое-то нелепое ощущение, что он поцеловал неодушевленный предмет.
Все присутствующие на церемонии устремились наружу. Хью под руку вывел новобрачную; отовсюду неслись полагающиеся случаю поздравления. Но она как будто никого не замечала, ни приветствующих людей, ни того мужчину, кто стал ей мужем. Хью чуть ли не с облегчением передал ее в руки дам, которые подошли с бархатным плащом сапфирового цвета, в тон платью, и укутали ей плечи.
Туман стал еще гуще. Кенби, Суинфорд и остальные гости стояли группками во дворе, оживленно переговариваясь и ожидая, когда подадут лошадей.
Хью бросал монеты нищим, когда к нему подошел отец.
– Ну, свершилось милостью Божьей, – с облегчением сказал Уильям Кенби и тоже швырнул пригоршню медяков нищим, которые ползали на четвереньках по земле, проклиная туман и увертываясь от слуг, которые подводили лошадей господам.
Гул колоколов, глухо вибрируя в сыром воздухе, встречал свадебный кортеж в замке. Войдя, Хью обнаружил, что зал уже наполовину заполнен гостями, исключительно людьми Суинфорда, как предположил Хью, поскольку не видел ни одного знакомого лица. Большинство гостей были уже пьяны.
Хью занял место во главе стола, его супруга села рядом. Она двигалась как сомнамбула, а за столом сидела неподвижно, безучастно глядя на блюда с угрем в переливающемся перламутром желе и рыбой всех сортов и видов: в соусе, печеной, жареной, приправленной специями и украшенной маринованными овощами. Из кухни в зал непрестанно сновала целая армия слуг, разнося сладкое: кремы, печенья, крохотные сахарные кексы, припудренные толчеными пряностями, засахаренные фиги и груши, вино и опять вино.
Сколько Хью ни старался, он не мог уговорить новобрачную поесть. Не удавалось это и дамам, сидевшим рядом с ней.
– Пусть с ней возятся женщины, – посоветовал сыну Уильям Кенби. – Девчонки в ее возрасте все с причудами. Кто может сказать, что у них в голове?
Молодой человек, сидевший по другую руку от отца Хью, облокотившись о стол, выкрикнул:
– Они как дикие лошади, их надо объезжать!
Его слова были встречены за столом взрывом хохота, а толстяк с набитым ртом поднял кубок, приветствуя Хью.
– Что за свежее, миленькое личико, – вздохнул толстяк, прожевав. – С удовольствием оказался бы на твоем месте нынче ночью.
За этим последовал тост и множество крепких шуток. Чем дольше длился пир и чем обильнее лилось вино, тем грубей становились остроты и громче хохот гостей.
Хью пил и смеялся со всеми, потому что именно этого все ждали от него. Однако время от времени его взгляд устремлялся к бледному, гордому лицу девушки в сапфировом платье. Старый боров был прав. Она была прелестна: хрупкая, какими бывают девушки в этом возрасте – уже не девочки, еще не женщины. Но уже можно было безошибочно представить, какой неотразимой станет ее расцветшая красота, на что намекала белоснежная грудь, видневшаяся в кокетливом декольте ярко-синего платья. Больше всего трогала ее невинность, детское лицо, печальные глаза в тени черных ресниц. Хью неожиданно почувствовал себя несчастным; в нем вспыхнул гнев на судьбу, может быть, на Бога. Что ему делать с ней? Ситуация была неразрешимой, и оттого он пил кубок за кубком, пытаясь заглушить угрызения совести и душевную боль.
В зале появились музыканты. Двое мужчин в цветных чулках и алых атласных камзолах несли арфу. За ними следовала женщина в пунцовом платье, широкие рукава которого развевались, когда она взмахивала полными руками. Ее сопровождала целая толпа в столь же ярких одеждах и с разнообразными инструментами в руках. Среди них был и трубадур с блестящими напомаженными волосами и сильно подведенными глазами. Он играл на лютне и пел сладким голосом, восхваляя красоту новобрачной.
Полуприкрыв глаза, он сравнивал ее красоту с красотою розы, губы – с кораллами, сияние глаз – с блеском драгоценных камней. Но Санчу, казалось, ничуть не трогали дифирамбы напомаженного трубадура. Она сидела очень прямо, устремив невидящий взор прямо перед собой, все с тем же печальным и покорным выражением, с которым она появилась в храме несколько часов назад. Воспев, как полагалось, красоту новобрачной, музыканты заиграли веселую и громкую музыку, чтобы благородная компания, утолив голод и жажду, могла потанцевать.
Позже щебечущие дамы увели новобрачную из зала. Он заключил, что они направились в гардеробную. Хью спокойно поглядывал на элегантных подружек невесты, заглядывавших на дно не одному кубку, и пришел к выводу, что на их поведении сказывается немалое количество выпитого ими. Последний час они беспрестанно хихикали; казалось, все вызывает у них веселье. Хью понял, что одна из них, рыжеволосая и тощая, с длинной шеей дама, – это вторая жена Суинфорда. Она была ненамного старше новобрачной. Другие тоже приходились родственницами Суинфорду.
К этому времени большинство гостей покинули стол и присоединились к танцующим, цепочкой двигавшимся по залу. Музыканты старались изо всех сил – от визгливых, оглушительных звуков у Хью разболелась голова. А может, причиною тому было вино?
Хью слишком много выпил огненного бургундского, стараясь избавиться от непрошеных мыслей. Он подошел к краю возвышения, на котором стоял стол, и смотрел вниз на танцующих, разговаривая с Томасом Суинфордом и отцом, а еще больше слушая их и других людей, имена которых он, едва узнав, тут же забывал.
Тот, кого Суинфорд называл Пьером, был высок, имел неприятное, со впалыми щеками лицо, покрытое глубокими оспинами, которое к тому же кривил в отвратительной гримасе. В одном ухе у него висела золотая серьга; его башмаки из тонкой разноцветной кордовской кожи сверху были украшены маленькими колокольчиками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34