А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


Я понимал, что последние километры перед Берлином будут невероятно трудными, много наших солдат останется тут лежать навеки.
Я считал себя обязанным сделать все от меня зависящее, чтобы жертв было меньше. Для этого я должен был узнавать все об обороне врага, о его возможностях к сопротивлению.
Весь глубокий смысл слов «пир во время чумы» я понял на свадьбе Власова и Адели Белинберг в середине апреля 1945 года. Они мне казались просто сумасшедшими: советские войска угрожали Берлину, а тут свадьба, церковная служба, с венцами, «Исайя, ликуй!», обручальные кольца, свадебный стол. Прислал поздравление Гиммлер, заскочил на минуту заместитель Риббентропа, кричали «горько!» и, разумеется, «хайль Гитлер!».
Сначала все соблюдали хотя бы внешнее приличие: подходили к ручке фрау Власовой, щелкали каблуками, произносили: «Поздравляем!», «От всей души!», «Примите мои поздравления». Правда, никто не сказал: «Желаем счастья на долгие годы». Только быстро захмелевший дьякон рявкнул: «Многая лета, многая лета». Потом напились, и началось нечто невообразимое: горланили песни. Странно, дико было слушать тут наши советские песни: «Как родная меня мать провожала», «Догадайся, мол, сама…» Кто-то было затянул «Катюшу», на него яростно зашикали, и виноватый, как ни был пьян, поспешил исчезнуть.
А когда «молодые» ушли, появились неизвестные девки, они приволокли с собой пьяного гармониста, и начался шабаш. Закутный, потный, красный, плясал барыню, упал, не мог подняться, а когда к нему бросились на помощь, пустил такую струю матерщины, что даже комендант Хитрово развел руками: «Вот это виртуоз!»
Трухин с мертвенно-бледным лицом лежал на длинном диване, свесив ноги. Возле него сидела рыжая особа, он не обращал на нее никакого внимания, пристально, не мигая, смотрел в потолок.
Гармонист заиграл вальс «На сопках Маньчжурии». Кто-то истерично плакал.
Началась бомбежка, погас свет, визжали девки, матерился Закутный.
Вскоре Власов, Закутный, Трухин уехали в Карловы Вары (тогда говорили — в Карлсбад). Туда еще в марте удрала большая часть КОНРа, в том числе Жиленков и Малышкин. Куда Власов дел свою Адель, я не знаю, больше я ее никогда не встречал. Возможно, она поняла, что надежды жить в Зимнем и Ливадийском дворцах рухнули, и удрала в западном направлении. Как говорят, бог с ней, с этой неудачной претенденткой на звание «первой дамы Остланда».
Да и самому Власову надо было думать не столько о «спасении России», сколько о спасении собственной шкуры.
Любой участник нашей разведывательной группы — и прежде всего я, Орлов, Рукавишников — мог пристрелить Власова, но такого приказа Центр не давал, приказывали другое — не выпускать предателя из поля зрения, брать, когда это потребуется, живым.
Я часто вспоминал разговор с Алексеем Мальгиным. Тогда я сказал:
— Я готов совершить приговор над этим выродком.
— Этого мы тебе не поручаем. Его будут судить…
Теперь мне надо было позаботиться о том, как бы Власов не поспешил за своей супругой на Запад, не ушел от справедливого возмездия. И я отправился вслед за ним в Карловы Вары.
В эти последние дни решающее слово в КОНРе принадлежало Малышкину и Жиленкову. Дело дошло до того, что совещания, а они собирались в день по многу раз, проводились в отеле «Ричмонд», где жил Малышкин, и Власов, растерянный, подавленный, потерявший самообладание, покорно приходил выслушивать мрачные предсказания Малышкина и фантастические новости Жиленкова.
Проверить слухи было не у кого. «Посредников», «личных представителей» рейхсфюрера СС Крегера, Штрикфельда рядом не было — оберфюрерам, гауптштурмфюрерам, группенфюрерам было не до Власова, для них самих наступил последний час, приходилось думать о себе.
Сейчас я уже не помню всех невероятнейших слухов, которые возникали тогда среди конровцев ежеминутно. Помню лишь, что Жиленков так разглагольствовал о Ялтинской конференции, как будто он был там.
И еще помню, как Закутный по секрету поделился со мной сногсшибательной новостью:
— Вчера Власов и Жиленков весь день сочиняли письмо Черчиллю. Вы, мол, нас не трогайте, а помогите нам. Мы наипервейший заслон от коммунизма.
— Послали? — спросил я.
— Отправили с Жеребковым.
Все разговоры в конце концов сводились к одному — как уйти от приближающихся советских войск.

Последняя ночь в крепости Вюльцбург
Как ни высоки стены крепости, как ни бдительна охрана, а все же в крепости Вюльцбург о продвижении Советской Армии знали все. За немыслимую плату — чудом не отобранные золотые часы — генерал Снегов купил у охранника карту Европы, вырванную из ученического атласа. Карта, протертая на сгибах, старенькая, масштаб 1: 3 500 000, не только мелких, даже средних городов нет — только крупные, железные дороги — только самые главные; для военных людей не карта, а недоразумение. А как были ей рады! Сколько раз на нее смотрели! Сколько возникало яростных споров.
— Где же этот Вурцен?
— По-моему, недалеко от Дрездена.
— А по-моему, ближе к Лейпцигу.
— Ну и карта, черт ее раздери!..
И так целыми днями. И еще была одна постоянная тема для бесед: «Дойдут до Вюльцбурга наши или не дойдут?»
— Дошли бы, дачсоюзнички закапризничают. Слишком далеко, скажут, забрались.
— А если наши не дойдут, как же тогда мы? Кто нас вызволит?
— Да что ты все о себе, Иван, хлопочешь? Разве в нас дело?
— Понятно, не в нас, а дожить хочется…
В ночь на 21 апреля над крепостью бушевала гроза. Раскаты грома мешались с грохотом артиллерийской канонады.
В камерах и коридорах погас свет. Охранники бегали с карманными фонариками и пинками, криками поднимали военнопленных.
— Быстрее, быстрее! На плац!
Михаил Федорович Лукин привычно потрогал пуговицы, пришитые на поясе брюк. Пуговицы как пуговицы, десять штук. Когда при осмотре охрана спрашивала, почему пришиты не на положенном месте, Лукин охотно отвечал:
— Запасные… Потеряешь основную, где возьмешь? А у меня запасец…
Под пуговицами, между подкладкой и сукном, была зашита Звезда Героя Советского Союза летчика подполковника Николая Ивановича Власова.
Его привезли в августе 1944 года в погонах, со Звездой Героя Советского Союза на груди. Это было удивительно — немцы сдирали с военнопленных знаки различия и ордена.
А тут подполковник со Звездой. Потом все объяснилось. Николай Власов, оказывается, заявил немцам: «Снимете только с мертвого. Тронете — убью! Задушу руками!»
Так и ходил по крепости-тюрьме с Золотой Звездой.
Бежать из Вюльцбурга было трудно, почти невозможно, но Николай Иванович все же решил. Посоветовался с Лукиным.
— Ну, что ж, подполковник, беги! Ты молодой, здоровый. Если б у меня были обе ноги…
Тщательно продуманный, хорошо подготовленный побег сорвал трус — врач Дубровский. Николая Ивановича поймали. Когда его, окровавленного, почти неузнаваемого, вели перед отправкой в Маутхаузен в последний раз тюремным двором, он увидел в окне Лукина, притопнул о камень ногой.
С нетерпением ждал Лукин прогулки. Удалось незаметно вынуть из-под камня маленький сверток и записку: «Товарищ генерал. Если что со мной случится, сохраните Звезду и отвезите ее на Родину».
— Быстрее! Быстрее! На плац! Кто-то мрачно предположил:
— Все, товарищи! Конец! Сейчас шлепнут…
Построили в колонну, повели. В крепости остались больные — генералы Шевчук и Сотенский, механик Долженко, инженер Волгинин.
— Быстрее! Быстрее!
Прощай, крепость Вюльцбург. Будь ты проклята, мрачная, страшная тюрьма!
Что-то ждет впереди?
Колонна ушла. Умолкла канонада. Механик Долженко, лежавший в ревире, услышал крики, удары. Потом все стихло.
Долженко к вечеру ползком выбрался из ревира. У входа лежали обезображенные трупы Сергея Анисимовича Шевчука и Владимира Николаевича Сотенского, рядом измазанные в крови камни — генералов забили камнями… Про Долженко, видно, позабыли. Или торопились, было уже не до него.

Из воспоминаний Андрея Михайловича Мартынова
Последнее совещание в Ричмонде проходило бурно. Жиленков уже не кричал на Власова и Трухина, а просто визжал:
— Что вы тянете? Вызывайте немедленно первую дивизию из-под Берлина! Сюда, в Чехословакию…
— А Гиммлер что скажет? — уныло возражал Власов. — Хотите, чтобы он за самовольство головы нам открутил?
— Черт с ним, с Гиммлером! — горячился Жиленков. — Ему сейчас не до нас!..
Трухин молчал и только пьяно улыбался.
Жиленков тянул коньяк из карловарской кружки, жевал сосиски и вновь принимался убеждать Власова:
— С пустыми руками мы американцам не нужны! На кой мы им черт?! Мы должны их встретить в Праге, ключи на блюде… Вот тогда мы вроде с подарком…
Трухин усмехнулся:
— Ключи возьмут, а нас под зад коленкой…
Ночью приняли решение: обмануть любым путем немцев и снять первую и вторую дивизии с фронта, направить их в Чехословакию. Первой дивизии Буняченко пробираться в город Дечин и уже из него наступать на Прагу. Второй дивизии следовать прямо на Прагу.
Цель задуманной операции для меня была ясна — занять Прагу раньше советских войск и передать ее американцам.
Трухин, правда, сомневался в этом мероприятии:
— Сталин с Черчиллем и Рузвельтом давно, наверное, договорились, кто что берет.
— Ничего, — возражал Жиленков, — пусть себе договорились, а мы поможем американцам, а там увидим.
Искать дивизию Буняченко послали переодетого в штатское Калугина, хорошо знавшего немецкий язык. Трухин выдал Калугину из своих запасов немецкие документы на имя Генриха Краузе, инженера завода «Кнорр-Бремзе». Провожали Калугина торжественно. Жиленков перекрестил его, поцеловал:
— Наша судьба в твоих руках…
Штаб Буняченко Калугин нашел быстро, через три дня дивизия прибыла в Чехословакию, в так называемый Дечинский снежник, а оттуда пошла на Прагу.
Сведения о движении дивизии Буняченко привез Семен Рябов. Он рассказал мне, что в первой дивизии страшный разброд: одни хотят уходить к американцам, другие говорят, что пора, дескать, кончать и с немцами и с американцами и надо попытаться связаться с советским командованием и просить пощады.
— Дерутся, Павел Михайлович, — рассказывал Рябов. — Чуть что — и в драку.
В штабе Власова все были заняты одним — слушали советское радио. Никто уже не делал это тайно, слушали в открытую, собирались у приемников по нескольку человек, обсуждали новости. Особенно всех интересовало продвижение советских войск по Чехословакии. Немцы были выкинуты из Кошицы, Братиславы, Остравы. Советское радио несколько раз передало о сформированном правительстве Национального фронта чехов и словаков. Настроение у власовцев было подавленное.
Некоторые храбрились:
— Подождем еще немного, и начнутся бои с американцами и англичанами. Мы еще посмотрим, чья возьмет…
Таких было мало, на них смотрели с презрением: болтают черт те что…
Население Раковника сначала встретило власовцов дружелюбно. Когда первые машины въехали в город, раздавались крики:
— Русские пришли! Русские!.. К машине Власова подошли девушки с цветами, но, увидав переводчика Ресслера в немецкой форме, испуганно попятились. Власов вышел из машины, подошел к девушкам, заговорил. Одна, видно посмелее и сообразительнее других, спросила:
— Вы с кем воюете, с немцами или с русскими?
Власов неопределенно ответил:
— Мы ни с кем… Мы пришли помогать вам…
В это время подъехала темно-зеленая автоцистерна. Всю ее облепили пьяные власовцы. Оказалось, что эту цистерну со спиртом отбили у немцев.
И начался разгул…
Пятого мая в столице Чехословакии началось восстание — его поднял подпольный Чешский национальный совет, образованный по инициативе Коммунистической партии Чехословакии. Но в этом совете были не только коммунисты, но и люди, не желавшие присоединяться к правительству Национального фронта, созданному в Кошице. Для этих людей Власов был желанным гостем.
Когда дивизия Буняченко вечером 6 мая вошла в Прагу, население встретило ее цветами. Но к ночи жители Праги поняли, что за войско пришло к ним на помощь.
Ночью мы с Семеном Рябовым и Алексеем Ивановичем Орловым сумели составить более или менее полную картину положения в Праге. Рукавишников передал наши сведения в штаб 1-го Украинского фронта.
На рассвете 8 мая я был тяжело ранен неподалеку от отеля «Крона».
О том, как власовцы убежали из Праги в район Пильзена, пытаясь там соединиться с американскими войсками, я узнал позднее, в московском госпитале.

Возмездие
Ночь с 11 на 12 мая Власов провел в старинном замке южнее Жебрака. Все продрогли — в узких высоких комнатах мерзко пахло плесенью, сыростью. Власова поместили на втором этаже, в спальне. Смотритель охотно рассказал, что на широченной кровати под истлевшим балдахином когда-то ночевал император Франц-Иосиф.
Власов попросил разжечь камин. Раздобыли дров, плеснули из канистры бензин, в спальню повалил черный дым — дымоходы оказались заваленными.
Никого из ближайшего окружения Власова с ним не было — разбежались кто куда. Жиленков исчез еще из Карловых Вар, Трухин и Малышкин — из Раковника. Оттуда же, из Раковника, убежал на автомашине Закутный, оставив на столе записку: «Счастливо оставаться».
Вечером Власов сказал Орлову:
— Вы, надеюсь, меня не бросите?
— Что вы, господин генерал!..
Утром всех потрясла новость: на рассвете восемнадцать офицеров штаба во главе с полковником Журовым ушли в неизвестном направлении. Они увели с собой сорок семь рядовых и унтер-офицеров, угнали машины, в том числе цистерну с остатками горючего и фургон с продовольствием.
Капитан Кучинский охрип, допрашивая тех, кто видел, как уходил полковник Журов.
— Почему молчали?
— Их благородие господин Журов сказали, что уходят авангардом по приказанию генерала…
Докладывая Власову о происшествии, Кучинский напомнил:
— Я вам говорил, что Журов продался большевикам. Сволочь…
Орлов сидел в машине Власова. Пора было ехать, но Власов ждал возвращения Кучинского, который сам вызвался разведать, куда ушел Журов.
Когда машина Кучинского скрылась, переводчик Власова Ресслер с завистью сказал:
— И этот не вернется…
Орлов, занятый своими мыслями, ничего не ответил: «Что делать? Что делать?» — думал он.
Ресслер пошел поторопить Власова.
Шофер Власова Камзолов пытался поймать Москву. Все время слышалась чужая речь: английская, французская, и музыка — мир праздновал победу.
— Камзолов, не торопитесь! Крутите медленнее.
— Пропала Москва, ваше благородие.
— Не можете без благородия, Камзолов?
— Привык, ваше благородие… Можно обратиться? Довгас, приятель мой, он капитана Кучинского повез, сказал мне, что мы… в Испанию.
— В Испанию? Чепуха, Камзолов…
— Шурка Довгас слышал, будто сам Франко нашему генералу приглашение прислал…
— Мой тебе совет, Камзолов, не болтай лишнего…
— Слушаю, ваше благородие… Тише! Москва, ваше благородие.
Говорил Левитан: «Советские Вооруженные Силы освободили от фашистского гнета европейские народы. Так называемый «новый порядок» в Европе ликвидирован. Фашистское государство в самой Германии уничтожено, и тем самым немецкий народ избавился от «коричневой чумы». Перед народами Европы и всего мира стоят сейчас задачи установления мира…»
Ворвался истеричный голос: «Ахтунг! Ахтунг!»
— Камзолов! Что же ты!
— Мешают, ваше благородие.
Послышался женский голос: «Мы передавали передовую статью газеты «Правда». Слушайте музыку. Полонез Огинского…»
— Ваше благородие, смотрите, Ресслер уже в штатском.
Орлов взглянул на переводчика, язвительно спросил:
— Успели?
Ресслер сделал вид, что не заметил насмешки, и деловито сказал:
— Вы знаете, куда мы направляемся?
— Куда?
— В штаб седьмой американской армии, к генералу Петчу. Власов — генерал, вы — полковник. А кто я? Обер-лейтенант. Я предпочел штатское…
«К американцам! Они же его могут принять!.. Тогда — все, уйдет… Что делать? Если бы здесь был Никандров…» Орлов вздохнул. В сотый раз, наверное, за последние двое суток вспомнил — Прага, отель «Крона», по лестнице летит капитан Колчин, кричит: «Убит Никандров!» «Павел Михайлович, Павел Михайлович! Сколько людей спас, а сам не дожил… Такой страшный удар для меня… Что делать? С кем посоветоваться? Потеряна связь с нашими».
А Ресслер свое:
— Господин Орлов, вы никуда из машины не уйдете?
— Нет, а что?
— Я оставлю мой чемоданчик. Присмотрите за ним.
— Присмотрю. Скажите, Виктор Адольфович, вы про Петча пошутили?
— Бог с вами! Какие тут шутки. Получена радиограмма, что генерал Петч ждет Андрея Андреевича в час дня… Помните? «В час дня, ваше превосходительство…» Помните?
— Что?
— У Леонида Андреева в рассказе о семи повешенных…
— Мрачные у вас шутки, господин Ресслер.
— Правда, нас не семеро… Будьте добры, не забудьте про мой чемоданчик.
«Что делать?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57