А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Момент для приобретения недвижимого, да еще столь доходного имущества он выбрал удачно. Деньги обесцениваются быстро, а дом есть дом, как только Советскую власть спихнут, махине на Неглинной не будет цены.
Восторгов свел покупателя с патриархом, поскольку без ведома Тихона такую солидную сделку совершать неудобно. Но вдруг налетели, бог весть откуда, разные посредники: казначей миссионерского общества Мухин, присяжный поверенный Крутицкий, исполнявший обязанности юридического советника общества, прицепился дьякон храма Христа Спасителя Григорьев, архимандрит Григорий, епископ Ефрем. И всех надо было «смазать», всем «дать в лапу». Даже сам Тихон не побрезговал — назвал такую сумму, что Погарева тут же в кабинете патриарха чуть не хватил апоплексический удар.
В последнюю минуту вспомнили о декрете Советского правительства от 20 января 1918 года об отделении церкви от государства. По декрету никакие церковные и религиозные общества не имели права собственности, а все имущество церковных обществ объявлялось народным достоянием.
Сделка получалась незаконной. На совместном совещании патриарх забыл о своем сане и бранился, словно грузчик, побывавший в питейном заведении.
Выход из труднейшего положения нашел приехавший в гости к Восторгову дружок покойного Григория Ефимовича Распутина архиерей Варнава, отозванный за нетрезвое поведение из Тобольска.
— А вы, ваше высокопреосвященство, ослы, — обращаясь на всякий случай не к патриарху, а к Григорию и Ефрему, язвительно произнес Варнава. — Вспомянешь Григория Ефимовича. Он бы вам этот орешек без щипцов раскусил. Возьмите вы у Погарева вроде в долг, а купчую втайне держите, пока бесовское правительство не изгонят.
— Так он тебе и согласится, — возразил Тихон. — Что он, с ума спятил, выложить два миллиона под тайную бумагу!
Погарев сначала было на попятный:
— Вроде бы отцы духовные, а за горло берете, яко барышники. Я вам выкладывай наличными, а вы мне, извиняюсь, бумажку для одного места…
И все же Погарева уломали.
Подписывать тайную купчую крепость решили на квартире у Восторгова, на Пятницкой, 18, где отец Иоанн занимал весь второй этаж.
Все заготовили честь по чести: две бутылки чистой, бутыль красного церковного.
Поговорили, похулили, как могли, новую власть. Отец Иоанн неистово ругал большевиков, угрожал перевешать их. Подвыпивший дьякон храма Христа Спасителя пустился в богословский спор.
— Вот тебе и «несть власти аще не от бога!». А это наказание от какого господа на наши головы свалилось? Объясните, академики!
«Академикам» было не до объяснений — считали, проверяли деньги, не подложил ли Погарев в середину каждой пачки «туфту». Потом Восторгов повел Погарева в свой кабинет, разложил перед купцом на диване двенадцать больших церковных серебряных, вызолоченных крестов и показал два драгоценных камня. От крестов Погарев отказался: «Не надобно! Кабы золотые…» — а к камням приценился, рассматривая и так и сяк, даже понюхал. И все сожалел: «Лупу не захватил! Кабы знать!»
В хозяйстве отца Иоанна нашлась и лупа — сильная, десятикратная. Погарев, рассмотрев камешки, нахмурился:
— Вы меня, батюшка, совсем за дурака принимаете!
— Да что вы! Да разве я позволю, такого почтенного!
— Камни-то фальшивые, как один!
— Господь с вами!..
Поругались, полаяли один на другого. Восторгов оправдывался:
— Я за настоящие приобрел. Вот что значит — неопытность! — И неожиданно предложил: — Прежде чем к коньячку приступим, может, еще товарец поглядите? По нонешним смутным временам весьма необходимый.
— Поглядим-с!
Отец Иоанн выложил новенькие, в масле, наганы.
— Дорого не запрошу — по тысяче рублей. И патроны найдутся…
В дверь тихонько постучали. Тихо, смиренно вошла княгиня Щербатова, справлявшая обязанности экономки. Отец Иоанн глянул на княгиню с привычной нежностью, но расплывшаяся улыбка немедленно спряталась в пышную рыжую бороду — взгляд у княгини был тревожный…
— Там какие-то молодые люди вас спрашивают. Говорят, по нужному делу — из ВЧК…
Андрею Мартынову, никогда до этого не интересовавшемуся историей русской православной церкви, пришлось, и не один раз, побывать в библиотеке Румянцевского музея.
Он узнал, что последним патриархом Московским и всея Руси был Андриан, один из самых злейших врагов Петра Великого, и что Петр упразднил патриаршество и создал святейший синод.
Андрей узнал, что патриархов на Руси не было почти двести лет, так как главой церкви считался царь, и только после свержения самодержавия опять появился патриарх — Тихон.
Кто такой Тихон, как он ненавидит Советскую власть, большевиков, Андрей тоже узнал, но, разумеется, уже не из книг библиотеки Румянцевского музея.
На все вопросы отец Иоанн отвечал кротко и кратко.
— Кто принес вам наганы?
— Не помню…
— Зачем они вам понадобились?
— Не припомню…
— Тогда разрешите записать, что вы их где-то украли?
— Как можно!
— Но тогда кто-то вам их принес? Не с неба же они свалились?
— Да, да, конечно, не с неба…
— Может быть, назовете вашего поставщика?
— Обрисовать могу… Небольшого росточка, брюнет, глаза… Вот глаз я, извините, не рассмотрел…
Андрей перелистывал записную книжку Восторгова. На двух страничках был список фамилий с цифрами: Шестаков — двадцать пять, Бутурлин — пятьдесят, Бантыш-Каменский — сто… Некоторые фамилии обведены красными кружочками, над некоторыми вопросительные знаки. А вот и знакомая фамилия: Артемьев — пятьдесят, и знак вопроса.
Андрей вспомнил Ивана Севастьяновича, пачку «петров», перевязанных синей лентой, и надпись: «Святые деньги». Голос Артемьева: «Кто же из православных не знает отца Иоанна Восторгова… Самый благозвучный оратор. Ровно пятьдесят тысяч, копеечка в копеечку, согласно маменькину духовному завещанию». У Андрея мелькнула дерзкая мысль: «А что, если попробовать?» И он спросил Восторгова:
— Что же вы с Ивана Севастьяновича Артемьева так мало взяли? Бантыш-Каменский сто тысяч отвалил!..
В глазах Восторгова на мгновение промелькнул испуг, но и этого было достаточно — Мартынов понял, что попал в точку.
— Не понимаю, о чем вы говорите, — ответил священник. — Какие сто тысяч?
Андрей сообразил, что сейчас не время выяснять подробности — протоиерей напуган, пусть понервничает. «А Артемьева надо допросить еще раз, может быть, он поможет узнать, что же это за список?»
— Добрый день, Иван Севастьянович. Сызнова встретились…
— Видно, судьба уготовила нам такую необходимость, — согласился Артемьев. — Разрешите полюбопытствовать, это по вашему настоянию меня из вятского узилища вытребовали? Я уже не надеялся больше Москву увидеть. Вдруг утром выкликают: «Артемьев, в канцелярию! С вещами!» Ну, думаю, отходил ты, Иван Севастьянович, по матушке-земле. А меня в поезд. Интересно жить, доложу я вам.
Артемьев старался не подавать вида, что напуган. На вопросы отвечал легко, а в глазах тревога: «Зачем я опять понадобился?»
Не выдержал, спросил:
— Я свое получил-с. А теперь, извините за нескромность, по какому вопросу я вас беспокою?
— Меня, Иван Севастьянович, совесть мучает. Помните пачку денег, перевязанную синей лентой?..
— Как же не помнить! Определены на помин души родительницы моей.
— Вот, вот. И до отца Иоанна Восторгова они не дошли, и вина в том моя. А что, если это непростительное недоразумение мы исправим?
Артемьев еще больше насторожился:
— Что это вас, извините, к православию потянуло? Андрей улыбнулся и нанес расчетливый удар:
— После беседы с архипастырем Варнавой. У Артемьева от волнения побелел кончик носа, беспокойно зашевелились пальцы.
— С каким Варнавой?
— Будто не знаете? Да не пугайтесь вы, Иван Севастьянович, вы же сейчас не обвиняемый, а свидетель. На что деньги давали?
— Я же показывал. На поминовение…
— Я вас, Иван Севастьянович, умным считаю… И не могу поверить, чтобы вы на поминовение по маменьке такую сумму отгрохали, тем более что завещание вашей матушки у меня, вот оно, можете посмотреть, и в нем такая цифра не упомянута. Придется эту басню оставить.
Артемьев облизнул пересохшие губы, спросил:
— Я действительно по этому делу лишь свидетель?
— К вам никаких претензий.
— Тогда все, скрывать не буду. Пятьдесят тысяч рублей я приготовил для передачи Восторгову на предмет вызволения бывшего государя императора из Сибири. Прошу отметить — приготовил, но не дал. Да и приготовил в силу шантажа со стороны Восторгова. Он знал, что я хлебушком приторговываю, и пригрозил, что изобличит меня. Я заткнул его ненасытную утробу десятью тысячами, а он еще потребовал. Вины моей тут нет, окромя того, что во благовремение не поставил об этом в известность власти. А Варнава, сволочь, сам вроде курьера между Москвой и Романовыми, а туда же, клевещет на честных тружеников. Распоследняя гадина! Пьяница несчастный! Блудник! Бабий угодник!
Когда Андрей вызвал конвой, Иван Севастьянович торопливо забормотал:
— А я вас узнал. Правда, мне Филатов помог. За прошлое, за то, что много лет назад я вас в доме у моих знакомых обидел, прошу прощенья… Погорячился. Я долго каялся — ни за что ни про что накинулся на сироту. Кто мог предвидеть, что жизнь вот так, своеобразно, повернется…
— К делу это отношения не имеет, — ответил Андрей.
Во время очной ставки с Артемьевым к отцу Иоанну Восторгову память, хотя и не сразу, все же возвратилась.
— Узнаете сидящего перед вами человека? — обратился Андрей к Артемьеву.
— А кто же его не знает? Восторгов это.
— А вы знаете этого человека? — спросил Андрей Восторгова.
— Встречались как будто. Где — не помню.
— Не придуряйтесь, отец Иоанн… Мы с вами не единожды в преферанс игрывали…
— Возможно. Я со многими игрывал. Грешен, люблю картишки.
— Денег у Артемьева вы не требовали?
— Что значит требовать? Требовать можно долги…
И вот так часа три. Но потом, видно, отцу Иоанну надоело бесполезное отпирательство, и он заговорил совсем по-иному, без елейности, деловито, даже озорно:
— Ладно, следователь, пиши. Деньги с бывших моих прихожан получал. С некоторых по доброй воле, с других — угрозами. Сколько всего собрал, не помню, но больше миллиона — это точно. Но не на помощь бывшему императору, а себе на жизнь. А всю эту историю с вызволением Романовых я придумал, чтобы прихожане пощедрее раскошеливались. Мое дело чисто уголовное, политического в нем ничего нет… Давай, следователь, подпишу, и все!
Артемьев смотрел на протоиерея с восхищением: «Ловко повернул!» Но, когда следователь пригласил Варнаву, Артемьев поскучнел, а Восторгов замолчал, поджав губы.
— Что вы скажете, — спросил Мартынов Варнаву, — с какой целью, по-вашему, гражданин Восторгов собирал деньги?
Варнава усмехнулся в бороду:
— Цели было две, гражданин следователь: первая, это серьезная — помочь свергнутому помазаннику божьему, благоверному императору, а вторая, конечно, помельче — у отца Иоанна много расходов на прелестный пол, поскольку он этого полу любитель…
Восторгов вскочил, не заговорил — зарычал:
— Мало тебя, Варнава, Распутин бил! Надо было тебе давно поганый язык выдрать…
И грохнул кулаком по столу:
— Прошу отправить меня в камеру! Лучше с жульем сидеть, нежели с этим змием разговаривать!..
О ходе следствия Дзержинскому докладывал Андрей. Петерс одобрительно посматривал на своего ученика. Феликс Эдмундович, слушая, иногда записывал чтото.
— Молодец, Андрей. Очевидно, ты зацепил кончик длинной ниточки — она тянется далеко, к Николаю Романову… В Екатеринбург. Обо всем, что ты узнал, надо немедленно сообщить туда. Вот видишь, получается из тебя чекист.
Дзержинский положил блокнот в карман.
— Сегодня буду у Владимира Ильича. Кстати, расскажу ему и об этом деле. Уголовные преступления высших духовных лиц должны быть достоянием гласности, чтобы сами верующие могли иметь беспристрастное суждение о степени соответствия их пастырей своему пастырскому долгу.

Штабс-капитан Благовещенский
Весной 1918 года до родительского дома в Юрьевце на Волге добрался бывший штабс-капитан Иван Алексеевич Благовещенский.
Попасть в Юрьевец можно было только через Кинешму — здесь была конечная станция Московско-Ярославской железной дороги, из Кинепшы до Юрьевца летом добирались по Волге, на пароходе, а зимой — на почтовой тройке.
В Кинешме Иван Благовещенский несколько минут постоял напротив здания духовного училища — он окончил его в 1909 году.
Отец, суровый протоиерей, обремененный огромной семьей — шутка ли, одних детей девять душ! — в свое время твердо решил: быть Ивану священником. Как ни противился сын, отец отправил его после училища в Костромскую духовную семинарию.
Последний раз отец с сыном виделись летом 1913 года: семинарист четвертого класса, прибыв на каникулы, едва вступив на пристань, объявил, что священником он ни за что не будет.
— Хоть убейте! Я уже вышел из семинарии.
На семейный совет кроме родителей собрались все пять братьев, три сестры и многочисленные родственники. Случайно зашел городской голова Флягин, хозяин галантерейно-мануфактурной оптово-розничной фирмы.
Совет постановил: быть Ивану священником или пусть уходит на все четыре стороны. Попробовала заступиться за брата сестра Елизавета, но на нее цыкнули, и она умолкла.
На другой день Иван уезжал куда глаза глядят. В доме сильно пахло валерьянкой — дочери приводили в чувство попадью. Отец даже не вышел проводить, молча подал Елизавете четвертной билет.
Судьба забросила Ивана Благовещенского в деревню Чикстень Виндавского уезда Курляндской губернии. Учил детей, по совместительству помогал полуграмотному старосте и за это жил в его доме бесплатно.
Жизнь, в общем, не баловала. Махнув рукой на будущий приход, Иван Благовещенский не решил, кем стать. Учителем? Это хорошо в городе — в реальном училище, в казенной гимназии, на худой конец — в частной. Из учителей гимназии можно выйти в директора или инспектора. А это уже дело серьезное: не трудно дотянуть до статского советника — по табелю российских чинов чин пятого класса приравнен к полковнику. Случалось, и нередко, директора гимназий в губернских городах становились действительными статскими советниками, а это — генералмайор! В праздники, царские дни — шитый золотом мундир, шпага, городовые встают во фрунт!..
Но для достижения этой несбыточной мечты надо очень многое иметь — университетское образование, связи…
Иногда перед Иваном Благовещенским вставал образ городского головы Флягина. «Ничего, что городок небольшой, зато денег много». Господи, да при чем тут Флягин! Это же уметь надо — торговую фирму содержать, а прежде всего надо оборотный капитал иметь. На учительское жалованьишко не разойдешься…
Вспоминал Волгу. И всегда она представлялась летняя, живая — плоты заворачивают из Унжи на широкую матушку, кормилицу!.. «Лесопромышленники тоже неплохо живут! Миллионщики! Белый лебедь — пароход фирмы «Самолет». Капитан в белоснежном кителе, тент над палубой белый-белый, скатерти в салоне первого класса белые-белые. Как-то отец Алексей взял с собой г Ивана нанести визит на пароходе бывшему однокашнику архиерею Платону. И у попов неодинаково получается: один архиерей сидит в салоне первого класса, рядом солидный господин, лакеи с подносами бегают, а Н другой хоть и соборный протоиерей, а сапоги порыжели. И ряса не первой свежести…
В люди Ивана Благовещенского вывела война.
В 1915 году, после того как на фронте поубивали немало солдат и офицеров, особенно младших, в армию призвали и учителей, которых до этой поры не трогали.
В начале 1916 года юнкер Виленского училища Иван Благовещенский получил погоны прапорщика. Было ему в то время двадцать три года.
Усердно сражался молодой офицер за веру, царя и отечество. За год успел получить три чина: подпоручика, поручика и штабс-капитана. Протянись война еще годик-другой, пришлось бы казне нести новые расходы: выдавать боевому офицеру полковничий мундир и погоны с двумя просветами без звездочек, как у государя императора полковника Романова Николая Александровича.
И вдруг самого Николая Александровича свергли.
Полковничьи погоны для двадцатичетырехлетнего штабс-капитана Ивана Благовещенского, не успевшего как следует насладиться властью над сотнями людей, предоставленной ему от имени верховного главнокомандующего, могли остаться несбыточной мечтой. Порадовал немного первый министр Временного правительства Львов, все-таки князь, чуть-чуть ободрил военный министр Гучков — солидный человек, поддал было энтузиазма Александр Федорыч Керенский, заставил поверить в утверждение незыблемости и порядка Лавр Корнилов — и нате вам, пожалуйста, в результате кипения страстей — Ульянов-Ленин. И размытый революционным ливнем фронт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57