-
Тебе известно, чего мы жаждем, молим тебя, пусть эти желания будут
чистыми. Ты видишь, как стоят перед тобой этот мужчина Стивен и эта
женщина Вирджиния. Они хотят поразить врагов твоих и избавить от заточения
невинную девочку. Если ты позволишь им это, они готовы перетерпеть все
муки ада. Нет у них никакой надежды, если ты не поможешь им. Мы просим
тебя, пусть в диких дебрях ада будет у них тот, кто сможет руководить ими
и советовать им. Если мы не заслужили, чтобы ты послал к нам ангела, то
молим тебя - пошли умершего слугу твоего, Николая Ивановича Лобачевского,
или кого-то еще, кто будучи живым занимался научными исследованиями в той
же области знаний. Молим во имя отца и сына и святого духа. Аминь.
Снова воцарилась тишина. Затем распятие на алтаре на мгновение
вспыхнуло ярким солнечным светом. Послышался тонкий пронзительный звук.
Меня охватила волна радости, которую можно, и то отдаленно, сравнить лишь
с радостью первой любви. Но сразу же раздался другой звук, он походил на
шум штормового ветра. Свечи погасли, оконные стекла сделались темными, пол
заколебался у нас под ногами. Свартальф отчаянно взвыл.
- Джинни! - услышал я свой крик. И одновременно с этим криком меня
закрутил водоворот образов, воспоминаний. Увенчанная луковицеобразными
куполами церковь посреди беспредельной равнины. Грязная дорога между
рядами низких, крытой соломой домов. Звякающий амуницией, с саблей у пояса
всадник, едущий по этой дороге. Ледяная зима, в конце которой - оттепели и
блеск разливающихся вод. И возвращение птичьих стай, и покрывающиеся
робкой зеленью буковые леса. И беспорядочные нагромождения книг, лиц, рук
и снова лиц... Женщина, которая была моей женой. Сын, умерший слишком
рано. Казань - половина ее объята пламенем. Год холеры. Письмо из
Геттингена. Любовь. Неудачи. Медленно подкрадывающаяся день за днем
слепота. И в_с_е э_т_о б_ы_л_о ч_у_ж_д_ы_м.
Наши зубы громко стучали. Ветер прекратился, и снова стало светло.
Пропало ощущение нависшей над нами грозной силы... Ничего не понимающие,
мы опять очутились в привычном мире. Джинни бросилась в мои объятия.
- Л_ю_б_и_м_а_я, - крикнул я ей по-русски. - Нет. Любимая, -
по-английски. - Г_о_с_п_о_д_и п_о_м_и_л_у_й, - снова по-русски. Перед
глазами вихрем вращался калейдоскоп чужой памяти. На столе стоял
Свартальф. Спина выгнута, хвост трубой. Его трясло не от ярости, от ужаса.
Язык, зубы и горло кота странно дергались. Звуки, на которые не был
способен ни один кот... Свартальф пытался заговорить.
- Почему не получилось? - загремел Барни.

300
Джинни удалось овладеть собой. Она махнула рукой тем, кто стоял
поближе.
- Карлслунд, Харди, помогите Стиву! - крикнула она. - Док, обследуйте
его!
Я отрывочно слышал ее голос сквозь навалившийся хаос. Друзья,
поддерживая меня, довели до стула. Я рухнул на него. Приходилось прилагать
усилия, чтобы дышать.
Помутнение сознания продолжалось недолго. Воспоминания об иной
стране, о ином времени оставили свое беспорядочное коловращение. Они
ужасали, но лишь потому, что находились вне моего контроля и были чужими.
Русский "покой" звучал в моем мозгу одновременно с английским "миром", и я
знал, что это одно и то же. Возвращалось мое мужество. Я чувствовал, что
могу мыслить самостоятельно. Но чужая мысль звенела, и в ней обертонами я
ощущал странную смесь педантизма и сострадания.
- Прошу прощения, сэр. Это перевоплощение смущает меня не меньше, чем
вас. У меня не было времени, чтобы осознать, насколько велики различия,
обусловленные разницей более чем в сто лет и тем, что я оказался в
совершенно ином государстве. Полагаю, будет достаточно нескольких минут
предварительного ознакомления, чтобы обеспечить информационный базис для
выработки приемлемого для вас modus vivendi .
Остается заверить вас, что я сожалею о своем вторжении и постараюсь свести
его последствия к минимуму. Со всем должным уважением могу добавить, что
все, что мне придется узнать о вашей частной жизни, не имеет значения для
того, кто давно лишился земной плоти.
До меня дошло. Лобачевский!
- К вашим услугам, сэр. Ах, да... Стивен Антон Матучек. Не будете ли
вы так добры. Извините, мне необходимо ненадолго отвлечься.
Этот диалог, а также последующее взаимодействие двух наших разумов
(его трудно описать словами) происходили уже на границе моего сознания. А
оно снова било тревогу - слишком уж жутко было все происходящее.
Пробормотав: "Со мной все в порядке", я движением руки отодвинул Акмана в
сторону. И уставился на разворачивающуюся передо мной сцену.
Свартальф находился в состоянии истерии, приближаться к нему было
опасно. Джинни схватила чашку, зачерпнула из раковины воды и выплеснула ее
на кота. Он взвизгнул, соскочил со стола. Метнулся в угол и там припал к
полу, разъяренно сверкая глазами.
- Бедный котик, - успокаивающим тоном сказала Джинни. - Извини, я
должна была это сделать. - Она разыскала полотенце, - иди сюда, к своей
мамочке, и давай вытремся. - Он позволил ей подойти к себе.
Джинни присела на корточки и протерла коту шерсть.
- Что это вселилось в него? - спросил Чарлз.
Джинни подняла взгляд. Рыжие волосы подчеркивали, как побледнело ее
лицо.
- Хорошо сказано, адмирал. Что-то вселилось. Вода вызвала у него шок,
и возобладали кошачьи инстинкты. Вселившийся дух утратил контроль над
телом. Однако он по-прежнему находится в нем. Как только дух разберется в
психосоматике Свартальфа, он попытается восстановить контроль, и сделать
то, для чего он явился.
- Какой дух?
- Не знаю. Нам лучше не мешать ему.
Я встал.
- Нет, подождите. Я могу это выяснить.
Взгляды всех присутствующих обратились на меня.
- В меня, видите ли... Э... Вселился дух Лобачевского.
- Что? - запротестовал Карлслунд. - Дух Лобачевского вселился в
ваше... Не может быть! Святые никогда...
Я отмахнулся, встал возле Джинни на колени, зажал голову Свартальфа
между ладонями.
- Успокойся. Никто не хочет причинить тебе вреда. Тот, кто вселился в
меня, думает, что понимает, что случилось. Соображаешь?.. Его имя -
Николай Иванович Лобачевский. Кто вы?
Мышцы кота напряглись, сверкнули клыки, комната заполнилась крепнущим
воем. Свартальф снова был близок к истерике.
- Сэр, с вашего разрешения у меня есть идея. Он не враг. Я бы знал,
если бы он был врагом. Случившееся приводит его в замешательство, он
смущен, а для того, чтобы мыслить, он располагает лишь кошачьим мозгом.
Очевидно, ваш язык ему не знаком. Разрешите, я попытаюсь успокоить его?
С моих губ полились журчащие и шипящие русские звуки. Свартальф
вскочил, потом я почувствовал, как он понемногу расслабился под моими
ладонями. А потом... Он смотрел и слушал так внимательно, с таким
наслаждением, будто я был не я, а мышиная норка. Когда я замолчал, он
покачал головой и мяукнул.
- Итак, он не русский. Но, кажется, он понял наши намерения.
- Посмотрите, - подумал я. - Используя то, что я знаю английский, вы
понимаете этот язык. Свартальф тоже знает английский язык. Почему же
его... Ну, тот, который вселился, в отличие от вас английского не
понимает?
- Уверяю вас сэр, что кошачий мозг в данном случае не годится. В нем
нет структуры, хотя бы схожей с той, что управляет человеческой речью.
Вселившейся душе и так приходится использовать чуть ли не каждую
работоспособную клеточку головного мозга вашего Свартальфа. Но она может
без затруднения использовать весь накопленный им опыт. Даже у этого
маленького млекопитающего хорошая способность к запоминанию и огромный
запас памяти. Нужно только воспользоваться языком, на котором при жизни
говорила душа.
- Понятно, - подумал я. - Но вы недооцениваете Свартальфа. Он долгое
время прожил в нашей семье. Его с рождения воспитывала и обучала ведьма. И
поэтому он гораздо умнее обычного кота. Кроме того, атмосфера колдовства,
в которой он прожил всю жизнь, не могла пройти бесследно.
- Прекрасно. Говорите ли вы по-немецки?
Свартальф с жаром кивнул. - Ми-ей, - сказал он с выражением акцента.
- Добрый вечер, милостивый государь. Я - математик Николай Иванович
Лобачевский, старший советник российского казанского университета. Рад
приветствовать вас, монсеньер.
Последняя фраза была сказана по-французски - по всем правилам
вежливости XIX столетия.
Лапа Свартальфа со скрежетом царапнула пол.
- Он хочет писать, - от изумления глаза Джинни широко распахнулись. -
Свартальф, послушай. Не сердись. Не бойся. Не мешай ему делать то, что он
хочет. Не сопротивляйся, помоги ему. Когда все это кончится, у тебя будет
больше сливок и сардин, чем ты сможешь съесть. Обещаю. Ты же хороший
котик, - она пощекотала ему подбородок. Не похоже было, чтобы Свартальф
полностью примерился с тем, что в его теле поселился дух ученого. Но ласка
помогла - он замурлыкал.
Пока Джинни и Грисволд били заняты приготовлениями, я
сконцентрировался на обмене мыслями с Лобачевским. Остальные, потрясенные
случившимся, столпились вокруг. Полностью неизвестно, что произойдет
дальше, но не это их мучило. Я обрывками слышал, о чем они
переговаривались.
Чарлз:
- Черт возьми, никогда даже не слышал, чтобы святые являлись подобным
образом.
Карлслунд:
- Адмирал, прошу вас.
Янис:
- Что ж, это верно. Демоны вселяются в одержимых. Но святые, в
отличие от демонов, никогда не вселялись в чужое тело.
Грисволд:
- Может быть, вселялись. Мы иногда с пренебрежением относимся к
доказательствам существования взаимного переноса масс при пересечении
континуумов.
Карлслунд:
- Они не дьяволы. Они никогда не делали этого в прошлом.
Барни:
- М-м-м, да. Давайте подумаем. Дух или мысль из одной вселенной в
другую могут переходить без помех. Может быть, святые всегда так
возвращаются к людям - не в своем телесном облике и как некое видение?
Карлслунд:
- Некоторые безусловно возвращались во плоти.
Нобу:
- Я бы предположил, что святые могут использовать для создания тела
для себя любую материю. Например, в воздухе (добавьте несколько фунтов
минералосодержащей пыли) имеются все необходимые атомы. Вспомните, что
такое святой. Насколько мы знаем, это взятая на небо душа. Так сказать,
душа, находящаяся рядом с богом. Занимая такое высокой духовное положение,
она, наверняка, приобретает многие замечательные способности. Ведь она
может черпать из источника всякой силы и творчества.
Чарлз:
- Но тогда им вообще не о чем беспокоиться.
- Господа, - сделав шаг вперед, сказало мое тело. - Прошу вас
простить меня, поскольку я еще не совсем освоился с тем, что мне
приходится делить тело с господином Матучеком. Вы окажете мне честь,
вспомнив, что это совсем не то, что владеть собственным телом. Я еще не
знаю в подробностях, что именно заставило вас просить помощи. И, поскольку
я сейчас нахожусь в человеческом теле, у меня нет лучше средств, чем те,
которыми располагаете вы, узнать, кто этот господин, вселившийся в кота.
Мне представляется, что я знаю и цель его перевоплощения, но давайте -
если у вас нет возражений - подождем, и вынесем решение на основании более
точной информации.
- Ух ты, - Барни выдохнул воздух. - Как ты себя чувствуешь, Стив?
- Неплохо, - сказал я. - И с каждой минутой все лучше, - это было
весьма неточно сказано. Когда мы с Лобачевским достигли согласия, я ощутил
наряду со своими и его эмоции и мысли. Их мудрость и доброта превосходили
всякое воображение.
Разумеется, я ничего не мог узнать ни о его земной жизни, ни о том,
что делается в сонме святых. Мой смертный мозг и заполненная унынием душа
не могли постичь этого. Самое большое, что я мог понять - нечто вроде едва
улавливаемых восприятием песен, в которых звучали непрекращающийся мир и
вечная радость. Все же попробую объяснить, чем же стало для меня
присутствие Лобачевского. Представьте себе своего самого старого, самого
лучшего друга - вы в общих чертах поймете, на что это похоже.
- Мы почти готовы, - сказала Джинни. Вместе с Грисволдом она
установила на столе доску Сунуя - простейшее устройство для тех, кто не
имеет рук, а есть лишь лапы. Покачивая ногами, уселась на краю стола. У
нее были очень стройные ноги. На это обратил внимание даже Лобачевский.
Хотя у него это вылилось в основном в то, что он принялся составлять
уравнения, описывающие их форму.
Свартальф занял мое место возле прибора. Я, готовый задавать вопросы,
наклонился над столом с другой стороны.
Тишину нарушало лишь наше дыхание. Планшетка двинулась. К ней был
присоединен кусок мела, заколдованный тем же заклинанием, которое приводит
в движение помело. Все прочитали выписанную фразу.
- Я Янош Больян из Венгрии.
- Больян! - задохнулся Фалькенберг. - Господи, я совершенно забыл о
нем! Удивительно, что он... Но как...
- Это для меня большая честь. Ваша работа служила для всех большим
вдохновением, - с низким поклоном сказал Лобачевский.
Ни Больян, ни Свартальф не пожелали уступать ему в любезности. Кот
встал на задние лапы, поклонился, затем по-военному стал отдавать честь.
Планшетка снова пришла в движение, выписав строку цветастых французских
комплиментов.
- Все-таки, кто это? - прошипел за моей спиной Чарлз.
- Я... Я не помню его биографии, - так же шепотом ответил
Фалькенберг. - Но припоминаю, что он был восходящей звездой на небосклоне
неэвклидовой геометрии.
- Я посмотрю в библиотеке, - предложил Грисволд. - Похоже, что этот
обмен любезностями может продолжаться еще долгое время?
- Похоже, - шепнула Джинни мне на ухо. - Нельзя ли их чуть
поторопить? Мы с тобой уже давно должны быть дома. И если зазвонит телефон
- жди очередных неприятностей.
Я изложил все эти соображения Лобачевскому, который в свою очередь
объяснил их Больяну. Тот написал и заверил нас, что когда возникла
необходимость, он стал военным и посему, как имперский офицер, научился
действовать решительно. И что он намерен действовать решительно - в
особенности, когда к его чести взывает такая очаровательная девушка. И что
он без страха и упрека поддерживал и намерен поддерживать впредь свою
честь на любом поле сражения. Он уверяет, что за всю жизнь ни разу не
уронил ее...
У меня нет намерения насмехаться над великим человеком. Для того,
чтобы мыслить, его душа располагала всего лишь кошачьим мозгом. И
воспринимала мир лишь через органы чувств Свартальфа.
Поэтому его человеческие недостатки предстали перед нами в явно
преувеличенном виде. И поэтому ему так трудно было выразить свой
гигантский интеллект и свое рыцарство.
Грисволд обнаружил кое-что о нем в энциклопедиях и работах,
посвященных истории математики, и мы познакомились с биографией Больяна,
пока он обменивался любезностями с Лобачевским.
Янош Больян родился в Венгрии в 1802 году. Тогда Венгрия была лишь
одной из провинций австрийской империи. Его отец, видный математик, близко
знакомый с гауссом, обучил Яноша технике вычислений и математическому
анализу, когда ему не было еще и 13-ти. По совету отца Янош в 15 лет
поступил в королевское инженерное училище в вене. В 20 лет он стал
офицером королевских инженерных войск.
Он хорошо умел играть на скрипке и владеть саблей - встретиться с ним
на дуэли было опасно. В 1823 году он послал отцу наброски своей
"Абсолютной науки пространства". Некоторые высказанные там идеи были
впоследствии использованы гауссом - в работах, носящих философский
характер. Сам Больян об этом так никогда и не узнал. В "Абсолютной науке
пространства" юный венгр сделал первую серьезную попытку построения
неэвклидовой геометрии. Он первым доказал, что аксиома о параллельных
прямых не является логической необходимостью.
К несчастью, его труд не был опубликован до 1833 года, а когда этот
труд опубликовали, то как некий аппендикс к двухтомной работе его отца.
Работа была написана по-латыни и носила чудовищное название. Между тем,
независимо от Больяна сходные результаты были получены Лобачевским. Труды
Больяна остались незамеченными.
Похоже, что это его расхолодило. Он поселился вместе с отцом,
преподававшем в реформистском училище Мары-базарели и умер в 1860 году.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33