Так утверждения о крахе большевистского режима завершились признанием успехов Страны Советов. Но в Белом доме еще сидел Гувер. Резолюция была отклонена.
В 1933 году президентом стал Рузвельт.
Рузвельту шел пятьдесят первый год. Выходец из аристократической семьи, он рано занялся политикой. В двадцать восемь лет был членом сената штата Нью-Йорк, в первую мировую войну – помощником военного министра. В 1929 году Рузвельт – губернатор штата Нью-Йорк и один из лидеров Демократической партии.
Ему приписывали все лучшие человеческие качества и обвиняли во всех смертных грехах. Его почитали и ненавидели. А когда он умер, его оплакивали не только соотечественники.
Председатель Коммунистической партии США Уильям Фостер писал: «Президент Рузвельт являлся представителем либеральных кругов буржуазии и сам был состоятельным человеком. Он был убежденным защитником капитализма, и вся его политика была направлена на сохранение этой системы. Враги Рузвельта среди капиталистов называли его социалистом, но эти утверждения нелепы. Рузвельт просто пытался спасти капитализм, устранив его некоторые наиболее нетерпимые пороки. Он, безусловно, был против всего того, что могло бы привести к ослаблению экономической и политической власти монополий».
Широта взглядов, здравый подход к решению важнейших проблем мировой политики – эти качества поставили Рузвельта в ряд выдающихся политических деятелей XX века. В США последствия кризиса еще и во второй половине 1933 года давали себя знать. Рузвельт прекрасно видел, что только одна страна избежала дикого хаоса, который захватил весь мир, вызвал голод, самоубийства, рост преступности, отчаяние и страх перед будущим. Он не симпатизировал советскому строю, но внимательно приглядывался к стране, которая сумела избежать несчастий века, следил за развитием советской экономики и политическим курсом СССР. Рузвельт понимал, что страна, занятая мирным строительством, не желает войны, нуждается в кредитах, товарах, специалистах. Установление дипломатических отношений с Советским Союзом завоюет симпатии большинства простых американцев, даст заказы Америке, поможет снизить безработицу.
Осенью вопрос о дипломатическом признании Советского Союза был передан в сенат. Из девяноста шести сенаторов только два выступили против признания.
10 октября Рузвельт обнародовал свое послание на имя Калинина с предложением установить дипломатические отношения. В нем говорилось: «С начала вступления моего в администрацию я считал желательным сделать попытку покончить с теперешними ненормальными отношениями между 125-миллионным населением Соединенных Штатов и 160-миллионным населением России. Достойно большого сожаления, что эти два великих народа, между которыми существовала свыше столетия выгодная для обеих сторон и счастливая традиция дружбы, находятся теперь без практического метода прямого сношения друг с другом. Трудности, создавшие это ненормальное положение, серьезны, но, по моему мнению, не неразрешимы, а трудности между двумя великими народами могут быть устранены только откровенными, дружественными разговорами. Если Вы такого же мнения, я был бы рад принять любых представителей, указанных Вами, для обсуждения со мной всех вопросов, существующих между обеими странами. Участие в таком обсуждении не свяжет, конечно, ни одну из сторон в отношении будущего направления действий, но оно указало бы на искреннее желание прийти к удовлетворительному разрешению соответствующих проблем. Я надеюсь, что такие разговоры могли бы в результате принести пользу народам обеих сторон».
В советских газетах послание Рузвельта появилось 21 октября вместе с ответом Калинина: «Получил Ваше послание от 10 октября с. г. Я всегда считал крайне ненормальным и достойным сожаления существующее в течение шестнадцати лет положение, при котором две великие республики – Союз ССР и Соединенные Штаты Америки – не имеют обычных методов сношений и лишаются тех выгод, которые эти сношения могли бы им дать. Я рад отметить, что и Вы пришли к такому заключению. Не подлежит сомнению, что трудности, если они имеются или возникают между двумя народами, могут быть разрешены только при наличии между ними непосредственных отношений, а с другой стороны, не имеют никаких шансов быть разрешенными при отсутствии таких отношений. Позволю себе еще высказать мнение, что ненормальное положение, на которое Вы справедливо указываете в своем послании, неблагоприятно отражается не только на интересах заинтересованных двух государств, но и на общем международном положении, увеличивая элементы беспокойства, усложняя процесс упрочения всеобщего мира. В соответствии с вышеизложенным я охотно принимаю Ваше предложение о посылке в Соединенные Штаты Америки представителя Советского правительства для обсуждения с Вами вопросов, интересующих наши страны.
Представителем Советского правительства поедет народный комиссар по иностранным делам Литвинов, который прибудет в Вашингтон к сроку/имеющему быть согласованным».
Уже через несколько дней из Вашингтона пришла телеграмма, в которой сообщалось, что президент Соединенных Штатов Америки готов встретиться с советским дипломатом в первых числах ноября, и Литвинов сразу же начал готовиться к отъезду. Решено было ехать через Варшаву, Берлин, Париж, а в Гавре сесть на океанский лайнер. По дороге Литвинову предстояли две встречи, одна из них крайне неприятная. В Берлине были арестованы корреспонденты «Известий» и ТАСС Л. М. Кайт и И. М. Беспалов, которые должны были присутствовать на Лейпцигском процессе Георгия Димитрова и его товарищей. В советских корреспондентских пунктах гестаповцы устроили погром, и Литвинову предстоял разговор с гитлеровским министром иностранных дел Нейратом. В Париже Литвинов должен был встретиться с французским министром иностранных дел Полем Бонкуром и обсудить вопросы европейской безопасности, прозондировать почву относительно позиции Франции в связи с предстоящим вступлением Советского Союза в Лигу наций.
Было много и других больших и малых забот. Методичный, спокойный, Литвинов не забыл и о личном подарке президенту. Выяснив, что Рузвельт коллекционирует модели яхт и особенно марки, он подготовил для него альбом марок, вышедших в СССР за все годы Советской власти.
27 октября Литвинов со своими спутниками выехал из Москвы в Вашингтон через Берлин. Встреча в германской столице на Вильгельмштрассе была короткой. Литвинов предупредил, что Советское правительство ответит контрмерами, если советские корреспонденты не будут незамедлительно освобождены из тюрьмы.
Через несколько часов после беседы советские журналисты были на свободе.
Семь дней шла «Беренгария» через Атлантический океан. Литвинов отдыхал, отрешившись от приемов, встреч, переговоров. Он устроил шахматный турнир, обыграл Дивильковского и был очень доволен.
Как часто ему хотелось забыть вечную настороженность, уехать куда-нибудь в горы, валяться на лужайке, бродить по лесным чащобам. В сущности, ведь ему в жизни так никогда и не удавалось подумать о себе.
Часто вечерами дома он раскладывал на широком диване географические карты, путеводители и отправлялся с сыном в далекие путешествия.
– Ну, – говорил он сыну, – поехали на Занзибар! – И они плыли через Черное море, проливы, Мраморное и Красное моря, ловили рыбу в Баб-эль-Мандебском проливе, знакомились с местными племенами Африки. Потом, забыв обо всем на свете, продирались сквозь джунгли Амазонки или путешествовали по каменистым тропам Сицилии. Иногда низкий, басовитый звонок из кабинета прерывал «путешествие». На этот звонок отвечал сам Литвинов. Возвращался из кабинета, где только что побывал в другом, сложном мире, вновь озабоченный, с трудом стряхивал с себя тяжелые мысли, возвращаясь к игре:
– Ну, Миша, отправились в Стокгольм. Как ты проедешь туда из Москвы?
Один раз он все же совершил такое незапланированное путешествие. После очередного заседания в Женеве услал своего «ангела-хранителя», сказал, что собирается в отель, а сам приказал шоферу ехать в обратную сторону и умчался через горы в Италию.
На границе случилось неизбежное: итальянцы задержали Литвинова. У него не была оформлена виза. Пограничники посовещались, потом тут же набрали букет горных цветов и преподнесли Литвинову. Отдав честь, сказали: «Счастливого пути, синьор министр». И он оказался в Италии.
Три дня он мчался по дорогам, останавливался в тавернах, пил пиво, ел свою любикую чечевицу, бродил по горным деревушкам, смотрел фильмы…
Когда стало известно, что Литвинов приедет в Вашингтон вести переговоры с президентом Рузвельтом, мировая печать оценила предстоящее событие как самое важное за многие годы. В прессе Соединенных Штатов эта тема была одной из ведущих. Газеты много статей посвящали внешней политике Советского Союза, пытались анализировать экономическое положение страны, обращались к истории государства, его политическим деятелям. Печатались материалы, посвященные лично Литвинову.
Еще в октябре из Нью-Йорка в Европу отправилась группа корреспондентов ведущих американских газет, и среди них Уолтер Дюранти, ас американской и мировой буржуазной журналистики 30-х и 40-х годов. По телеграфу на «Беренгарии» были забронированы каюты. Американские корреспонденты прибыли в Гавр, где уже собрались журналисты из других стран, решившие сопровождать советского дипломата в его поездке в Америку.
Литвинов обычно охотно встречался с журналистами, когда возникала настоятельная необходимость довести до сведения мировой общественности важную внешнеполитическую акцию Советского правительства, но всегда помнил о существовании желтой прессы, способной извратить любое слово, любую информацию. Предстоящие переговоры в Вашингтоне – это был как раз тот случай, когда требовалась особая осторожность, а потому он был не очень склонен давать интервью на «Беренгарии».
Дюранти не раз встречался с Литвиновым в Женеве и в других центрах европейской политики и имел возможность узнать особенности его характера: если Литвинов скажет «нет», то уже никакая сила не заставит его изменить решение. Дюранти попытался действовать через Уманского и Дивильковсхого, но те сказали, что народный комиссар не предполагал беседовать на борту лайнера с журналистами. Тогда Дюранти решил обратиться прямо к Литвинову. Он как бы невзначай встретился с Максимом Максимовичем, когда тот вечером в полном одиночестве прогуливался по палубе, сказал, что журналистский корпус, сопровождающий советского дипломата, просит побеседовать с представителями прессы. Литвинов ответил, что предпочитает это сделать позже, в Америке. Тогда Дюранти вынул пригласительный билет на пресс-конференцию советского дипломата: в честь советской делегации журналисты устраивают ленч. Литвинов хмыкнул и взял билет…
4 ноября пресс-конференция состоялась. Океан в тот день был сравнительно спокоен, волны медленно накатывали на «Беренгарию», и мелкая водяная пыль летела на палубу.
Все собрались в салоне за длинным овальным столом. Дюранти проявил неплохое знание русской кухни. В меню значились кулебяка, пожарские котлеты и прочие национальные блюда. После ленча Литвинов отвечал на вопросы журналистов:
– Господин народный комиссар, что вы можете сказать об исходе вашей миссии?
– На этот вопрос я предпочел бы ответить совместно с президентом Рузвельтом. Надеюсь, что в установлении дипломатических отношений заинтересованы и Советский Союз и Соединенные Штаты.
– Какова позиция вашей страны в связи с действиями Японии на Дальнем Востоке?
– Советский Союз – решительный противник всякой агрессии. Этим определяется его отношение к событиям в Маньчжурии.
– Вступит ли Советская Россия в Лигу наций?
– Если СССР пригласят в эту всемирную организацию, то полагаю, что СССР примет это предложение.
– Верно ли, господин народный комиссар, что вы устранили киевского генерал-губернатора, когда в 1917 году бежали из киевской тюрьмы?
– Из Лукьяновской тюрьмы я бежал не в 1917-м, а в 1903 году. Побег был организован группой искровцев, сторонников Ленина, с помощью друзей, находившихся на воле. Мне было тогда двадцать семь лет, физически я был довольно сильный, поэтому меня избрали «атаманом». На киевского генерал-губернатора никто из нас не покушался. Он же поклялся, что всех российских революционеров повесит.
– Что произойдет, если ваши переговоры не увенчаются успехом?
– Советский Союз будет жить дальше, как он жил и предыдущие шестнадцать лет. Соединенные Штаты тоже будут жить дальше, как они жили эти годы. Но отсутствие нормальных отношений между нашими странами наносит большой вред Америке, ее торговле. Это понимают многие американцы, особенно деловые люди. Нельзя забывать о нашей общей ответственности за сохранение мира, господа.
Вопросы сыпятся дождем, каждый старается опередить другого. Дюранти и его коллеги еще в США заказали радиотелефонный разговор со своими редакциями, заплатив за это крупные суммы. Уманский пытается навести порядок, просит задавать вопросы по очереди. Напрасно, все спешат:
– Что вы думаете о Рузвельте? Как здоровье Сталина, верно ли, что он тяжко болен? Как вы представляете торговлю России с Америкой, что вы можете ей предложить? Верно ли, что Советская Россия согласилась продать картины из Эрмитажа в обмен на станки, которые ей поставит Америка? Если США признают Советский Союз, кто будет назначен послом в Вашингтон?
Литвинов не обходит молчанием ни один вопрос, отвечает спокойно, насмешливая улыбка трогает его губы, когда он отвечает на нелепые домыслы. Но он отвечает, и атмосфера на пресс-конференции становится все более дружелюбной, как того требуют интересы, которые преследует советский дипломат.
Пресс-конференция окончена. Дюранти поблагодарил советского наркома. Присутствующие журналисты расписались на пригласительном билете. Литвинов заверил его своей подписью в знак того, что пресс-конференция состоялась. И этот документ остался свидетелем тех давно ушедших дней.
Рейс «Беренгарии» подходил к концу. У берегов Америки Литвинов сделал заявление для прессы: «Я вступаю сегодня на территорию великой Американской республики, сознавая выпавшую на мою долю честь первым принести привет американскому народу от народов Советского Союза в качестве их официального представителя, сознавая, что я в известном смысле пробиваю первую брешь в той искусственной преграде, которая в течение шестнадцати лет мешала нормальному общению между народами наших двух государств. Цель моего приезда известна из опубликованного обмена посланиями между г. Рузвельтом и т. Калининым. Отныне ненормальность положения, существующая в течение шестнадцати лет, признана обеими сторонами, которые встали на путь практического устранения этого положения. Мы все знаем, что это положение не приносило пользы ни той, ни другой стороне, и, чем скорее оно отойдет в область прошлого, тем лучше для всех».
Отвечая на вопросы настойчивых журналистов, Литвинов обронил фразу, которую те моментально подхватили. «В полчаса мы можем подписать соглашение», – заявил он. Это, конечно, было очень оптимистичное заявление, однако советский дипломат считал его уместным и даже необходимым. Оно должно было соответственно настроить американских граждан, ждавших этого соглашения.
В те минуты, когда Литвинов входил в Белый дом, чтобы наконец встретиться с Рузвельтом, в Нью-Йорке, Вашингтоне, Чикаго, Сан-Франциско, во всех бесчисленных больших и малых городах вышли экстренные выпуски газет, возвещавших об «исторической встрече Рузвельта и Литвинова, которая кладет конец отчужденности». Пресса Херста утверждала, что прибытие советского дипломата в Вашингтон «вносит изменение в мировую историю».
Рузвельт принял Литвинова приветливо, но с некоторой сдержанностью. В большом, неуютном, плохо освещенном кабинете находились также супруга президента и государственный секретарь Хэлл. Рузвельт сидел в кресле, слегка откинув большую седую голову. Он сделал попытку подняться навстречу гостю. Литвинов, зная, что Рузвельт подняться не в состоянии, быстро подошел к нему. Президент крепко пожал ему руку, спросил, как он доехал, и сказал, что очень рад видеть представителя Советской страны в Вашингтоне. Справился о здоровье Калинина. Литвинов ответил, что Калинин вполне здоров, просил передать сердечные приветствия президенту.
Когда кратковременный визит подходил к концу, Литвинов вручил Рузвельту подарок – альбом с марками. Рузвельт, листая альбом, не мог сдержать своей радости.
На следующий день «Правда» писала, что встреча в «Белом доме была кратковременным торжественным актом вежливости, и, хотя подробности не сообщаются, печать указывает, что встреча имела наиболее сердечный характер».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57