В «Правду» напишем сегодня вечером. Помещение безобразное, холодное, полутемное. Не на чем писать.
Ваш Папаша».
В. И. Ленину и Н. К. Крупской в Краков
«14 декабря 1913 г. Дорогие друзья, все произошло, как Гюисманс предсказывал: русские дела задушили между 5 и 51/2 ч. Заранее решили окончить заседание к 5.30 вечера. Русские дела отодвинули к самому концу, а затем за недостатком времени говорить не давали. Каутский первым взял слово для обоснования внесенной им резолюции, копию которой посылаю Вам. В русских делах Интернационал плохо осведомлен, отчеты и заявления русских организаций односторонни, необходимо иметь заключение беспристрастного учреждения, и таковым является Ex. Com. Он-де созовет представителей всех фракций и ознакомится с разногласиями. Если последние окажутся настолько исключительными, что примирение окажется невозможным, то Ex. Com. представит их на разрешение Венского конгресса.
После речи Каутского бундовец внес предложение о принятии резолюций без дискуссий. Бюро охотно готово было принять и это предложение, т. к. начинался уже шапочный разбор, но тут Роза взяла слово якобы для возражения бундовцу, но на самом деле возражая Каутскому. Она… всей душой присоединяется к его резо[лю]ции, но с поправкой: если Бюро хочет начать объединение разных партий, «исходя из хаоса», то это дело безнадежное. На самом же деле речь может идти только о восстановлении уже существовавшего единства, поэтому Ex. Com. надеется обращаться не «ко всем русским соц. – демократам», как выразился Каутский, а лишь к тем организациям, которые входили уже в партию. Говорит мягко и без кивков. Недопущение PPS, видно, ей важнее всего. После этого слово предоставляется мне, но через 5 минут председатель останавливает меня, заявляя, что дискуссии не может быть за поздним временем. Я успеваю сказать лишь несколько о заграничных группах, о плохой осведомленности Интернационала и о том, что, присоединяясь к резолюции] Каутского, я считал бы более практичным со стороны Ex. Com. предложить свои услуги раньше всего думским фракциям для ослабления раскола, а затем уже Ц. К. и О. К. и т. д. Заявив, что Ex. Com. примет к руководству мое предложение и согласно желаний Р [озы] Л [юксембург] снесется раньше всего с теми партиями, которые представлены в Бюро, Вандервельде пускает на голосование резолюцию К [аут] ского, к [отор] ая, конечно, принимается. Мартынов от имени Бунда и латышей заявляет о своей полной солидарности с резолюцией К [аут] ского, то же самое говорит Скобелев от имени фракций. Кавардак полный. Делегаты никого не слушают. Поднимается вопрос об аффииляции. Ex. Com. предлагает отдать О. К. 1/3 голоса, принадлежа [щего] Плеханову. Я протестую и вношу свою резолюцию с краткой мотивировкой, при этом проливаю слезинку по поводу ухода Плеханова, к[ото]рый больше, чем кто-либо, мог представлять будущее единство, если б это было желательно Бюро. Читаю также заявление по поводу мандата Чхеидзе. Предл [ожение] Ex. Com., понятно, принимается. Секретарь сообщает, что поступила масса заявлений в связи с русскими делами. Все будет присоединено к протоколам. До наших предложений о польских делах и Vorstand'a очередь не доходит. Заседание закрыто. Да, еще Жорес успел высказать сожаление по поводу того, что он уходит с заседания, унося с собою такое смутное представление о русских делах, какое было у него и раньше. Рубанович напоминает, что по смыслу резолюции Амст [ердамского] конгресса надо бы подумать и об объединении с с[оциалистами]-р[еволюционе]рами, но никто не слушает его.
В общем, мы можем быть довольны. Резолюция предполагает длинную процедуру, да ее и легко дискредитировать указаниями на обстановку, в к [ото] рой она была принята, когда не давали говорить даже представителям заинтересованных партий и т. д.
Ликвидаторы бегали весь день, как отравленные мыши, шушукались, совещались, писали, писали и писали. Для чего все это, непонятно. По-видимому, они пытались подсунуть К [аут] скому свою резолюцию (они были за выборы специальной ко[ми]ссии, но успели лишь в том, что он согласился внести свою резолюцию. Если бы он этого не сделал, внесла бы резолюцию Р [оза] Л [юксембург] и похуже.
Да, К [аутский] не принял поправок Р [озы] Л [юксембург], заявив, что старой партии в России не существует, а потому восстанавливать ее нечего. Старые организации переродились, возникли новые.
Письмо Пл[ехано]ва ошеломило ликвидаторов.
Шестерке он помог.
Ну, вот и все. Простите бессвязность. Спешу на вокзал опустить письмо. Если что неясно и не полно, спрашивайте. Поручил Г[ерме]ру вести точные записи, но он сплоховал. О нерусских делах он пишет Вам. Корреспонденцию в «Правду» о сегодняшнем заседании он обещал завтра послать, но напишите лучше сами, не полагаясь на него. О вчерашнем собрании корреспонденция послана. Прилагаю копию письма Плеханова.
Все документы отошлю завтра-послезавтра.
Жму руку.
Ваш Папаша.
Копию заявления ликвидаторов Гюисманс обещал выслать из Брюсселя. Отчет О. К. пошлю завтра. Распространяли они свою брошюру о русских делах, изданную, кажется, в Базеле, но вообще никто кроме Каутского русской литературы не просмотрел. Я распространил все присланные Вами документы, включая листок Варшавского к[омите]та…
Папаша».
В. И. Ленину и Н. К. Крупской
«15 декабря 1913 г.
Дорогие друзья!
Писал вчера наспех, чтобы поспеть к почтовому поезду. Телеграмму послал Вам сегодня утром. Было поздно вчера отправлять. Остановлюсь теперь подробней на главных моментах вчерашнего заседания. Делать нам там было нечего. Все было решено заранее, т. е. не допустить дискуссии, отмахнуться резолюцией о желательности единства, отдать 1/2 голоса О. К., а парламентский голос сем[ер]ке «согласно уставу». В русских вопросах Бюро санкционировало бы все, что Ex. Com. им предложил бы сейчас. После обеда всплыли разные вопросы об изменении представительства в Бюро и на конгрессе, и Гюисмансу пришлось доложить о ходатайстве О. К. Ex. Com., сказал он, считает справедливым отдать 1/2 голоса, освобождающегося за отсутствием Плеханова, О. К. и М. С. Б. Наверно-де с этим решением согласятся. Он хотел уже перейти к следующему вопросу, но, когда я опротестовал и потребовал слова, Каутский заявил, что если вопрос вызывает дискуссию, то его следует обсуждать вместе с другими русскими делами. Так и поступили, отложили на самый конец. Письмо Пл[ехано]ва облегчило, конечно, задачу О. К., открыв вакансию. Догадался ли сам Пл [еханов] вовремя уйти – не знаю, но полагаю, что ему дали знать о решении Ex. Com.
Русские дела разбирались последними за 1/2 часа до заранее назначенного конца заседания, когда начинался уже шапочный разбор и частные беседы между делегатами. Мне удалось было повышенным голосом овладеть вниманием Бюро, но вскоре был остановлен Вандервельде. Успел я сказать, что к резолюции К [аут] ского в общем присоединяюсь (это было еще до поправки PPS) и приветствую готовность Интернационала вникнуть в сущность наших разногласий, что может быть достигнуто лишь постановкой их на конгрессе, но что не только «со всеми соц[иал]-дем [ократами]» (первоначальное выражение Каутского), но даже с целым рядом с [оциал] – д [емократических] групп мы ни в какие соглашения вступать не намерены, а именно с заграничными и т. д., что считать[ся] (In betracnt kommen) можно лишь с двумя борющимися в России течениями, что в возможности соглашения между ЦК и OK сомневаюсь, а потому советую начать с думской фракции, чтобы помешать углублению и обострению раскола… Все то, чего я не договорил, Вы сможете добавить теперь, когда Ex. Com. обратился к Вам.
Заявления ликвидаторов (внесена целая куча, вероятнее всего, возражения против нашего доклада) не были оглашены. Потребуйте у Г[юисман]са, или, если хотите, я потребую.
Суетились они оба дня бесконечно… Если нужна моя подпись под корр [еспонденцией] в «Правду», подпишите (Литвинов)…
Кажется все.
Жму руку. Ваш Гаррисон.
Хотел бы знать Ваше мнение о результатах, т. е. о резолюции К [аут] ского…»
Работа, проделанная Литвиновым в Международном социалистическом бюро, принесла важные результаты. Конечно, нельзя было надеяться, что лидеры II Интернационала поддержат большевистскую антивоенную линию Ленина и его соратников. Но документы Поронинского совещания, выступления Литвинова в МСБ, его беседы с отдельными делегатами помогли довести до многих европейских социал-демократических партий правду о положении в РСДРП.
Но Литвинову еще предстояло немало потрудиться на этом поприще.
Весной 1914 года издательство «Уильям энд Норгет» сообщило Литвинову, что оно свертывает издание переводной литературы и он будет уволен. Дирекция сожалеет, что вынуждена потерять такого хорошего работника, но другого выхода нет.
В апреле вопрос об уходе Литвинова из издательства был решен окончательно, что было весьма некстати. В Вене вот-вот должен был открыться конгресс Международного социалистического бюро, где, как предполагалось на Лондонском совещании, будут рассматривать русские дела. В общем, Гюисманс оказался прав, когда говорил Литвинову, что русские дела будут «убиты». Но все это было не так просто сделать. И Гюисманс, и Каутский, и Вандервельде, другие лидеры II Интернационала, и вся верхушка европейской социал-демократии не могли так просто «списать» крупнейшую партию рабочего класса, которая уже совершила революцию, получившую огромный отклик во всем мире. Русские дела перенесли в Вену для того, чтобы своим вниманием к этой проблеме ханжески продемонстрировать стремление «помочь» русскому рабочему классу.
Ленин считал необходимым использовать предоставлявшуюся трибуну для того, чтобы довести до сведения мировой общественности точку зрения большевиков на положение в партии, и настаивал на поездке Литвинова на конгресс. Владимир Ильич рассчитывал также получить исчерпывающую информацию о конгрессе и знал, что информация Литвинова будет объективной и глубокой.
Литвинов понимал, что ехать придется, готовился к этой поездке, собирал материалы для предстоящего выступления, следил за всеми событиями в социал-демократических партиях. Но просто, по-человечески, в Вену ему ехать не хотелось, ибо уж очень противно было присутствовать на конгрессе, от которого ничего хорошего не ждал. Да и денег у него не было на эту поездку. Поразмыслив, он сообщил об этом Ленину в Краков: «Дорогой Владимир Ильич, боюсь, что в Вену поехать не смогу. Отпуска брать не приходится, так как через три недели освобождаюсь от должности. Июнь – июль буду возиться с русскими экскурсантами-учителями, а затем буду свободен… от всякого капитала. Поездка мне будет, стало быть, не по средствам. Насчет безопасности Вам, конечно, виднее. Думаю, что сошло бы. По правде говоря, желания сидеть в Бюро со стариком Акс [ельродом] у меня нет. Равноправия членов Б[юро] нет. Что разрешается одному, то не разрешается другому, и в расчет принимаются личности. Из всех б [ольшевиков] только Вы и могли бы пользоваться влиянием в Бюро. Будет ведь не мало споров, делений голосов.
Будет ли до тех пор какая-либо конференция по русским делам при исполкоме МСБ?
Подавил бы личное нежелание, если бы оказалось необходимым, но, повторяю, возможности не будет из-за металла…
Крепко жму руку.
Ваш Папаша».
Комиссия по русским делам тянула с обсуждением вопроса. Все еще не было точно известно, когда откроется конгресс в Вене. В конце мая Литвинов уволился из издательства, сразу же принял предложение Лондонского туристического бюро и через несколько дней выехал в Брюссель, куда должны были прибыть русские туристы-учителя. В Лондоне разработали довольно обширную программу поездки. Сначала туристы должны были познакомиться с Бельгией, затем выехать во Францию, а оттуда уже в Англию. Все это было Литвинову на руку. Он полагал что из Франции сумеет на несколько дней поехать в Швейцарию, где ему было совершенно необходимо встретиться с друзьями и договориться в библиотеке Куклина о литературе для Лондонской организации большевиков.
В начале июня Литвинов приехал в Брюссель. Группа туристов была немногочисленной, все больше земские учителя из разных губерний.
Литвинов несколько дней водил своих туристов по Брюсселю, показывал музеи, здание ратуши, парки, выехал с ними в Льеж, а оттуда собирался отправиться в Лондон. Но выстрел в Сараево прервал мирную жизнь. Литвинов с огромным трудом через Швецию отправил своих обескураженных туристов в Россию и возвратился в Лондон.
В английской столице – толпы людей на улицах, восторженно приветствовавшие солдат, гром оркестров, патриотические лозунги, цветы. Газеты взвинчивали патриотические порывы. Социалисты в Бельгии, Франции и Англии вошли в правительства своих стран.
Но положение на фронтах складывалось для союзников неблагоприятно. Немцы подходили к Марне. Начали угрожать Парижу. Русские армии наступлением на Восточную Пруссию ценой огромных потерь оттянули на себя немецкие корпуса. Война стала позиционной.
Пресса подогревала «патриотизм», восхваляла подвиги солдат. Сначала это помогало. Потом привыкли. Началась шпиономания. Шпионов искали всюду: среди беженцев, среди англичан, живших когда-то в Германии. Искали их в среде русских эмигрантов.
Война обрушила на русские колонии в Европе бездну неприятностей, прервала связь между ними. Из многих стран эмигранты уехали за океан. Кое-кто перебрался в Скандинавию. Там было спокойно. В островной Англии и нейтральной Швейцарии колонии сразу разбухли. Туда приехали многие русские политические эмигранты из Франции, Бельгии и других стран. В Лондон приехал Георгий Васильевич Чичерин и другие видные русские революционеры.
Чичерин был уже тогда широко известен в европейском рабочем движении. Блестящее образование, многогранный талант и другие качества Георгия Васильевича в короткое время принесли ему большую популярность в эмигрантских кругах и в английском обществе.
Были ли знакомы Литвинов и Чичерин до приезда Георгия Васильевича в Лондон? Разумеется, и даже давно, примерно с 1904 года, но встречались редко. В 1906 году – в Бельгии, потом в Париже. И вот они снова встретились. Теперь уже надолго – почти на четыре года. Они часто встречаются в «Герценовском кружке», спорят, обсуждают проблемы мировой политики. Большевики с радостью замечают, что война и связанные с нею события, предательство лидеров II Интернационала заставили Чичерина задуматься над многими проблемами, пересмотреть свои политические взгляды, приблизили его в ряде вопросов к точке зрения большевиков.
В те первые годы войны Чичерин и Литвинов иногда встречались у Файтельсона. По воскресеньям в доме лондонского коммерсанта давались большие обеды, на которые приглашались по пятнадцать – двадцать человек. Захаживали к Файтельсонам и англичане.
Английской чопорностью эти обеды не отличались. В столовой шли шумные разговоры, обсуждались политические новости. Гости собирались постепенно. Бывало, что опоздавшие только получали первое блюдо, в то время как пришедшие раньше уже наслаждались компотом. Это также давало повод для острот и шуток.
Как-то во время очередного обеда в квартире Файтельсона собралась самая разношерстная публика. Все собравшиеся к этому часу уже сели за стол, но из кабинета хозяина все еще доносились голоса трех спорщиков, которые яростно обсуждали вопросы международной политики. Эти трое были Чичерин, Литвинов и англичанин по фамилии Саймон. Хозяйка дома не выдержала и громко сказала гостям: «Послушать этих молодых людей, так они ни дать ни взять министры иностранных дел».
Госпожа Ида Файтельсон не предполагала, что ее слова окажутся пророческими.
Вскоре после начала войны царское правительство на правах союзника потребовало, чтобы Англия отправила на родину российских подданных для призыва в армию. Военные власти приказали явиться на призывные пункты всем русским эмигрантам. Вызвали и Литвинова. Английский офицер долго расспрашивал о жизни и прочих делах. Хотел было завести на него учетную карточку для отправки в Россию, но понял, чем это грозит Литвинову, отпустил его на все четыре стороны. В том, что ни один русский эмигрант не был отправлен из Англии в Россию умирать за батюшку-царя, сказалось и влияние лейбористской партии.
У Литвинова и без того хватало забот. Туристическая фирма закрылась. Пришлось снова искать работу. Это было нелегко. Из Бельгии в первые недели войны хлынул поток беженцев, и английское правительство распорядилось предоставлять им работу в первую очередь, как жертвам немецкого вторжения. Литвинов с большим трудом устроился коммивояжером фирмы по продаже сельскохозяйственных машин.
Война принесла новые сложные проблемы. В конце 1914 года началась подготовка к конференции социалистов стран Антанты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
Ваш Папаша».
В. И. Ленину и Н. К. Крупской в Краков
«14 декабря 1913 г. Дорогие друзья, все произошло, как Гюисманс предсказывал: русские дела задушили между 5 и 51/2 ч. Заранее решили окончить заседание к 5.30 вечера. Русские дела отодвинули к самому концу, а затем за недостатком времени говорить не давали. Каутский первым взял слово для обоснования внесенной им резолюции, копию которой посылаю Вам. В русских делах Интернационал плохо осведомлен, отчеты и заявления русских организаций односторонни, необходимо иметь заключение беспристрастного учреждения, и таковым является Ex. Com. Он-де созовет представителей всех фракций и ознакомится с разногласиями. Если последние окажутся настолько исключительными, что примирение окажется невозможным, то Ex. Com. представит их на разрешение Венского конгресса.
После речи Каутского бундовец внес предложение о принятии резолюций без дискуссий. Бюро охотно готово было принять и это предложение, т. к. начинался уже шапочный разбор, но тут Роза взяла слово якобы для возражения бундовцу, но на самом деле возражая Каутскому. Она… всей душой присоединяется к его резо[лю]ции, но с поправкой: если Бюро хочет начать объединение разных партий, «исходя из хаоса», то это дело безнадежное. На самом же деле речь может идти только о восстановлении уже существовавшего единства, поэтому Ex. Com. надеется обращаться не «ко всем русским соц. – демократам», как выразился Каутский, а лишь к тем организациям, которые входили уже в партию. Говорит мягко и без кивков. Недопущение PPS, видно, ей важнее всего. После этого слово предоставляется мне, но через 5 минут председатель останавливает меня, заявляя, что дискуссии не может быть за поздним временем. Я успеваю сказать лишь несколько о заграничных группах, о плохой осведомленности Интернационала и о том, что, присоединяясь к резолюции] Каутского, я считал бы более практичным со стороны Ex. Com. предложить свои услуги раньше всего думским фракциям для ослабления раскола, а затем уже Ц. К. и О. К. и т. д. Заявив, что Ex. Com. примет к руководству мое предложение и согласно желаний Р [озы] Л [юксембург] снесется раньше всего с теми партиями, которые представлены в Бюро, Вандервельде пускает на голосование резолюцию К [аут] ского, к [отор] ая, конечно, принимается. Мартынов от имени Бунда и латышей заявляет о своей полной солидарности с резолюцией К [аут] ского, то же самое говорит Скобелев от имени фракций. Кавардак полный. Делегаты никого не слушают. Поднимается вопрос об аффииляции. Ex. Com. предлагает отдать О. К. 1/3 голоса, принадлежа [щего] Плеханову. Я протестую и вношу свою резолюцию с краткой мотивировкой, при этом проливаю слезинку по поводу ухода Плеханова, к[ото]рый больше, чем кто-либо, мог представлять будущее единство, если б это было желательно Бюро. Читаю также заявление по поводу мандата Чхеидзе. Предл [ожение] Ex. Com., понятно, принимается. Секретарь сообщает, что поступила масса заявлений в связи с русскими делами. Все будет присоединено к протоколам. До наших предложений о польских делах и Vorstand'a очередь не доходит. Заседание закрыто. Да, еще Жорес успел высказать сожаление по поводу того, что он уходит с заседания, унося с собою такое смутное представление о русских делах, какое было у него и раньше. Рубанович напоминает, что по смыслу резолюции Амст [ердамского] конгресса надо бы подумать и об объединении с с[оциалистами]-р[еволюционе]рами, но никто не слушает его.
В общем, мы можем быть довольны. Резолюция предполагает длинную процедуру, да ее и легко дискредитировать указаниями на обстановку, в к [ото] рой она была принята, когда не давали говорить даже представителям заинтересованных партий и т. д.
Ликвидаторы бегали весь день, как отравленные мыши, шушукались, совещались, писали, писали и писали. Для чего все это, непонятно. По-видимому, они пытались подсунуть К [аут] скому свою резолюцию (они были за выборы специальной ко[ми]ссии, но успели лишь в том, что он согласился внести свою резолюцию. Если бы он этого не сделал, внесла бы резолюцию Р [оза] Л [юксембург] и похуже.
Да, К [аутский] не принял поправок Р [озы] Л [юксембург], заявив, что старой партии в России не существует, а потому восстанавливать ее нечего. Старые организации переродились, возникли новые.
Письмо Пл[ехано]ва ошеломило ликвидаторов.
Шестерке он помог.
Ну, вот и все. Простите бессвязность. Спешу на вокзал опустить письмо. Если что неясно и не полно, спрашивайте. Поручил Г[ерме]ру вести точные записи, но он сплоховал. О нерусских делах он пишет Вам. Корреспонденцию в «Правду» о сегодняшнем заседании он обещал завтра послать, но напишите лучше сами, не полагаясь на него. О вчерашнем собрании корреспонденция послана. Прилагаю копию письма Плеханова.
Все документы отошлю завтра-послезавтра.
Жму руку.
Ваш Папаша.
Копию заявления ликвидаторов Гюисманс обещал выслать из Брюсселя. Отчет О. К. пошлю завтра. Распространяли они свою брошюру о русских делах, изданную, кажется, в Базеле, но вообще никто кроме Каутского русской литературы не просмотрел. Я распространил все присланные Вами документы, включая листок Варшавского к[омите]та…
Папаша».
В. И. Ленину и Н. К. Крупской
«15 декабря 1913 г.
Дорогие друзья!
Писал вчера наспех, чтобы поспеть к почтовому поезду. Телеграмму послал Вам сегодня утром. Было поздно вчера отправлять. Остановлюсь теперь подробней на главных моментах вчерашнего заседания. Делать нам там было нечего. Все было решено заранее, т. е. не допустить дискуссии, отмахнуться резолюцией о желательности единства, отдать 1/2 голоса О. К., а парламентский голос сем[ер]ке «согласно уставу». В русских вопросах Бюро санкционировало бы все, что Ex. Com. им предложил бы сейчас. После обеда всплыли разные вопросы об изменении представительства в Бюро и на конгрессе, и Гюисмансу пришлось доложить о ходатайстве О. К. Ex. Com., сказал он, считает справедливым отдать 1/2 голоса, освобождающегося за отсутствием Плеханова, О. К. и М. С. Б. Наверно-де с этим решением согласятся. Он хотел уже перейти к следующему вопросу, но, когда я опротестовал и потребовал слова, Каутский заявил, что если вопрос вызывает дискуссию, то его следует обсуждать вместе с другими русскими делами. Так и поступили, отложили на самый конец. Письмо Пл[ехано]ва облегчило, конечно, задачу О. К., открыв вакансию. Догадался ли сам Пл [еханов] вовремя уйти – не знаю, но полагаю, что ему дали знать о решении Ex. Com.
Русские дела разбирались последними за 1/2 часа до заранее назначенного конца заседания, когда начинался уже шапочный разбор и частные беседы между делегатами. Мне удалось было повышенным голосом овладеть вниманием Бюро, но вскоре был остановлен Вандервельде. Успел я сказать, что к резолюции К [аут] ского в общем присоединяюсь (это было еще до поправки PPS) и приветствую готовность Интернационала вникнуть в сущность наших разногласий, что может быть достигнуто лишь постановкой их на конгрессе, но что не только «со всеми соц[иал]-дем [ократами]» (первоначальное выражение Каутского), но даже с целым рядом с [оциал] – д [емократических] групп мы ни в какие соглашения вступать не намерены, а именно с заграничными и т. д., что считать[ся] (In betracnt kommen) можно лишь с двумя борющимися в России течениями, что в возможности соглашения между ЦК и OK сомневаюсь, а потому советую начать с думской фракции, чтобы помешать углублению и обострению раскола… Все то, чего я не договорил, Вы сможете добавить теперь, когда Ex. Com. обратился к Вам.
Заявления ликвидаторов (внесена целая куча, вероятнее всего, возражения против нашего доклада) не были оглашены. Потребуйте у Г[юисман]са, или, если хотите, я потребую.
Суетились они оба дня бесконечно… Если нужна моя подпись под корр [еспонденцией] в «Правду», подпишите (Литвинов)…
Кажется все.
Жму руку. Ваш Гаррисон.
Хотел бы знать Ваше мнение о результатах, т. е. о резолюции К [аут] ского…»
Работа, проделанная Литвиновым в Международном социалистическом бюро, принесла важные результаты. Конечно, нельзя было надеяться, что лидеры II Интернационала поддержат большевистскую антивоенную линию Ленина и его соратников. Но документы Поронинского совещания, выступления Литвинова в МСБ, его беседы с отдельными делегатами помогли довести до многих европейских социал-демократических партий правду о положении в РСДРП.
Но Литвинову еще предстояло немало потрудиться на этом поприще.
Весной 1914 года издательство «Уильям энд Норгет» сообщило Литвинову, что оно свертывает издание переводной литературы и он будет уволен. Дирекция сожалеет, что вынуждена потерять такого хорошего работника, но другого выхода нет.
В апреле вопрос об уходе Литвинова из издательства был решен окончательно, что было весьма некстати. В Вене вот-вот должен был открыться конгресс Международного социалистического бюро, где, как предполагалось на Лондонском совещании, будут рассматривать русские дела. В общем, Гюисманс оказался прав, когда говорил Литвинову, что русские дела будут «убиты». Но все это было не так просто сделать. И Гюисманс, и Каутский, и Вандервельде, другие лидеры II Интернационала, и вся верхушка европейской социал-демократии не могли так просто «списать» крупнейшую партию рабочего класса, которая уже совершила революцию, получившую огромный отклик во всем мире. Русские дела перенесли в Вену для того, чтобы своим вниманием к этой проблеме ханжески продемонстрировать стремление «помочь» русскому рабочему классу.
Ленин считал необходимым использовать предоставлявшуюся трибуну для того, чтобы довести до сведения мировой общественности точку зрения большевиков на положение в партии, и настаивал на поездке Литвинова на конгресс. Владимир Ильич рассчитывал также получить исчерпывающую информацию о конгрессе и знал, что информация Литвинова будет объективной и глубокой.
Литвинов понимал, что ехать придется, готовился к этой поездке, собирал материалы для предстоящего выступления, следил за всеми событиями в социал-демократических партиях. Но просто, по-человечески, в Вену ему ехать не хотелось, ибо уж очень противно было присутствовать на конгрессе, от которого ничего хорошего не ждал. Да и денег у него не было на эту поездку. Поразмыслив, он сообщил об этом Ленину в Краков: «Дорогой Владимир Ильич, боюсь, что в Вену поехать не смогу. Отпуска брать не приходится, так как через три недели освобождаюсь от должности. Июнь – июль буду возиться с русскими экскурсантами-учителями, а затем буду свободен… от всякого капитала. Поездка мне будет, стало быть, не по средствам. Насчет безопасности Вам, конечно, виднее. Думаю, что сошло бы. По правде говоря, желания сидеть в Бюро со стариком Акс [ельродом] у меня нет. Равноправия членов Б[юро] нет. Что разрешается одному, то не разрешается другому, и в расчет принимаются личности. Из всех б [ольшевиков] только Вы и могли бы пользоваться влиянием в Бюро. Будет ведь не мало споров, делений голосов.
Будет ли до тех пор какая-либо конференция по русским делам при исполкоме МСБ?
Подавил бы личное нежелание, если бы оказалось необходимым, но, повторяю, возможности не будет из-за металла…
Крепко жму руку.
Ваш Папаша».
Комиссия по русским делам тянула с обсуждением вопроса. Все еще не было точно известно, когда откроется конгресс в Вене. В конце мая Литвинов уволился из издательства, сразу же принял предложение Лондонского туристического бюро и через несколько дней выехал в Брюссель, куда должны были прибыть русские туристы-учителя. В Лондоне разработали довольно обширную программу поездки. Сначала туристы должны были познакомиться с Бельгией, затем выехать во Францию, а оттуда уже в Англию. Все это было Литвинову на руку. Он полагал что из Франции сумеет на несколько дней поехать в Швейцарию, где ему было совершенно необходимо встретиться с друзьями и договориться в библиотеке Куклина о литературе для Лондонской организации большевиков.
В начале июня Литвинов приехал в Брюссель. Группа туристов была немногочисленной, все больше земские учителя из разных губерний.
Литвинов несколько дней водил своих туристов по Брюсселю, показывал музеи, здание ратуши, парки, выехал с ними в Льеж, а оттуда собирался отправиться в Лондон. Но выстрел в Сараево прервал мирную жизнь. Литвинов с огромным трудом через Швецию отправил своих обескураженных туристов в Россию и возвратился в Лондон.
В английской столице – толпы людей на улицах, восторженно приветствовавшие солдат, гром оркестров, патриотические лозунги, цветы. Газеты взвинчивали патриотические порывы. Социалисты в Бельгии, Франции и Англии вошли в правительства своих стран.
Но положение на фронтах складывалось для союзников неблагоприятно. Немцы подходили к Марне. Начали угрожать Парижу. Русские армии наступлением на Восточную Пруссию ценой огромных потерь оттянули на себя немецкие корпуса. Война стала позиционной.
Пресса подогревала «патриотизм», восхваляла подвиги солдат. Сначала это помогало. Потом привыкли. Началась шпиономания. Шпионов искали всюду: среди беженцев, среди англичан, живших когда-то в Германии. Искали их в среде русских эмигрантов.
Война обрушила на русские колонии в Европе бездну неприятностей, прервала связь между ними. Из многих стран эмигранты уехали за океан. Кое-кто перебрался в Скандинавию. Там было спокойно. В островной Англии и нейтральной Швейцарии колонии сразу разбухли. Туда приехали многие русские политические эмигранты из Франции, Бельгии и других стран. В Лондон приехал Георгий Васильевич Чичерин и другие видные русские революционеры.
Чичерин был уже тогда широко известен в европейском рабочем движении. Блестящее образование, многогранный талант и другие качества Георгия Васильевича в короткое время принесли ему большую популярность в эмигрантских кругах и в английском обществе.
Были ли знакомы Литвинов и Чичерин до приезда Георгия Васильевича в Лондон? Разумеется, и даже давно, примерно с 1904 года, но встречались редко. В 1906 году – в Бельгии, потом в Париже. И вот они снова встретились. Теперь уже надолго – почти на четыре года. Они часто встречаются в «Герценовском кружке», спорят, обсуждают проблемы мировой политики. Большевики с радостью замечают, что война и связанные с нею события, предательство лидеров II Интернационала заставили Чичерина задуматься над многими проблемами, пересмотреть свои политические взгляды, приблизили его в ряде вопросов к точке зрения большевиков.
В те первые годы войны Чичерин и Литвинов иногда встречались у Файтельсона. По воскресеньям в доме лондонского коммерсанта давались большие обеды, на которые приглашались по пятнадцать – двадцать человек. Захаживали к Файтельсонам и англичане.
Английской чопорностью эти обеды не отличались. В столовой шли шумные разговоры, обсуждались политические новости. Гости собирались постепенно. Бывало, что опоздавшие только получали первое блюдо, в то время как пришедшие раньше уже наслаждались компотом. Это также давало повод для острот и шуток.
Как-то во время очередного обеда в квартире Файтельсона собралась самая разношерстная публика. Все собравшиеся к этому часу уже сели за стол, но из кабинета хозяина все еще доносились голоса трех спорщиков, которые яростно обсуждали вопросы международной политики. Эти трое были Чичерин, Литвинов и англичанин по фамилии Саймон. Хозяйка дома не выдержала и громко сказала гостям: «Послушать этих молодых людей, так они ни дать ни взять министры иностранных дел».
Госпожа Ида Файтельсон не предполагала, что ее слова окажутся пророческими.
Вскоре после начала войны царское правительство на правах союзника потребовало, чтобы Англия отправила на родину российских подданных для призыва в армию. Военные власти приказали явиться на призывные пункты всем русским эмигрантам. Вызвали и Литвинова. Английский офицер долго расспрашивал о жизни и прочих делах. Хотел было завести на него учетную карточку для отправки в Россию, но понял, чем это грозит Литвинову, отпустил его на все четыре стороны. В том, что ни один русский эмигрант не был отправлен из Англии в Россию умирать за батюшку-царя, сказалось и влияние лейбористской партии.
У Литвинова и без того хватало забот. Туристическая фирма закрылась. Пришлось снова искать работу. Это было нелегко. Из Бельгии в первые недели войны хлынул поток беженцев, и английское правительство распорядилось предоставлять им работу в первую очередь, как жертвам немецкого вторжения. Литвинов с большим трудом устроился коммивояжером фирмы по продаже сельскохозяйственных машин.
Война принесла новые сложные проблемы. В конце 1914 года началась подготовка к конференции социалистов стран Антанты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57