– Ну, как Митта?– Плохо. Горит. Бредит. А лекаря все нет. А еще пан Адольф куда-то запропал…– Ну, утешься, сейчас у нас будет лучший в Гданьске врач!И действительно, не прошло и получаса, как к дому свернул доктор Иоанн Санатор в сопровождении худенького парнишки, несшего ящик с медикаментами. Если бы Франц с Юзефом увидели сейчас доктора, они очень удивились бы. На нем был отличный новый бархатный плащ и шапка, опушенная богатым мехом выдры.Утирая глаза платочном, в спальне доктора встретила удрученная пани Ангелина.– Как больная? – спросил Иоанн Санатор.Хозяйка дома только тяжело вздохнула.Врач прошел в спальню и повелительным жестом предложил всем удалиться. Визит его продолжался долго. Наконец Санатор приоткрыл дверь и позвал пани Ангелину и пана Вацлава.– Сейчас мой помощник приготовит лекарство. Положение больной тяжелое… Не утомляйте ее глаза светом, задерните поплотнее гардины. Первое лекарство дайте ей после того, как она прочитает «Отче наш». Второе – после «Радуйся, дева Мария». Время от времени кладите ей на лоб вот это. – Врач протянул расстроенной пани Ангелине толстый молитвенник. – Святая книга оттянет жар от головы девушки, и, возможно, последует некоторое облегчение ее состояния…– «Отче наш» да «Радуйся, дева Мария»? – пробормотал себе под нос пан Вацлав. – Да как же она прочитает такие длиннющие молитвы, если бедняжка даже слово выговорить не может! Да еще этакую тяжесть на голову ей навалить!– Ш-ш! – испуганно прервала его пани Ангелина. – Тебе уж и святые молитвы и святое писание кажется бременем, а Митта только от этого и сможет выздороветь!– Не шипи, гусыня! – огрызнулся было пан Вацлав, но тут же, поцеловав руку жене, извинился: – Я ведь не болел никогда, прости мне, если я ничего в таких делах не смыслю!– Обед подан, панове, – объявил Юзеф, появляясь в дверях.Добрый пан Вацлав обрадовался случаю проявить гостеприимство.– Прошу покорно! – сказал он и, обхватив Санатора за талию, повел к столу.Сам хозяин, расстроенный чем-то, почти ничего не ел, а только подкладывал куски в тарелки гостей, и без того полные. Из семьи Суходольских к обеду никто не притронулся. Збигнев сидел, подпершись кулаком и уставившись в одну точку. Визит Санатора его не обнадежил. Ванда то и дело смахивала с ресниц слезинки, а встревоженная пани Ангелина ежеминутно сморкалась в мокрый от слез платочек.Точно какая-то туча нависла над этим когда-то счастливым домом.Наконец пан Вацлав не выдержал.– И ведь подумать – столько напастей сразу! – произнес он со вздохом. – Вокруг война… Проклятые тевтоны хозяйничают у нас в имении, не знаю даже, останется ли там что в целости… Покровитель Ордена – новоиспеченный император – тоже двинул на Гданьск свои войска… Не сегодня-завтра обложит город! Пся крев! А в доме больная, да будет милосердие божье над ней…За окном раздался топот коней. Пан Вацлав высунулся в окно.– А я уж думал, это Адольф! – сказал он со вздохом.Трижды или четырежды высовывался в окно пан Суходольский, дожидаясь будущего зятя, а тот только к концу обеда вошел в столовую своей легкой, точно танцующей походкой.
– Добрый день, панство!Лицо пана Вацлава просияло.– Адольф! Друг милый! Наконец-то!Куглер, поздоровавшись с хозяевами и с доктором, сразу понял, что в доме что-то неладно. Он вопросительно глянул на пана Вацлава.– Вот вернулся, – сказал хозяин, показывая глазами на пригорюнившегося Збигнева, – и привез к нам больную паненку – тяжело хворую Митту, о которой я тебе рассказывал. Ну ладно, мы от тебя новостей ждем. Переодевайся, умывайся с дороги и прошу за стол!Пока Куглер приводил себя в порядок, доктор, ссылаясь на ожидающих его пациентов, откланялся, скромно опустив в карман заготовленную паном Вацлавом золотую монету.Не успел купец сесть за стол, как хозяин тут же набросился на него с расспросами:– Новости, новости давай! Что там у нас, в Сухом доле?Куглер, отрезав гусиную ножку, аккуратно добавил к ней тушеной капусты и только после этого со вздохом развел руками.– Нельзя сказать, чтобы новости были хорошие, но и то слава богу, могли бы быть и похуже! Приехал я в имение как нельзя более вовремя. Всех мужиков успел перевести в лес. Уговорил их оборудовать вместительные землянки и загоны для скота… Словом, панове, что можно спасти – будет спасено!– Слава тебе, создатель! Я у тебя, Адольф, буду в долгу до самой смерти!– О, пане Адольф, вы уже вторично спасаете нас от разорения! – робко, с глубокой благодарностью прошептала пани Ангелина.Налив пану Адольфу кубок вина, пан Вацлав истово чокнулся с ним:– Сто лет тебе жизни и каждый день – счастливый!– Виват!Адольф Куглер поднял глаза на Ванду, но, не дождавшись от нее ни слова, перевел взгляд на Збигнева:– Душевно рад вас видеть, пане Збигнев! Ну как, удалось вам ваше предприятие?– Да, – сказал Збигнев, – панну Митту мы выручили… Но она тяжело больна… Врач мало верит в успех своего лечения, – добавил он тихо.– Будем надеяться на милость провидения, – с чувством произнес Куглер. – Как жаль, однако, что лучший во всей Польше врач вот-вот должен покинуть наш город!– Кого вы имеете в виду? – спросил Збигнев.– Я только что от брата Маврикия Фербера, хранителя Вармийского собора. У него остановился ученый астроном и не менее знаменитый врач, «второй Гиппократ», как его называют, каноник Миколай Коперник.– Каноник? – переспросил пан Вацлав с недоверием. – Да он еще почище книжищу навалит бедной девице на голову! Если светский врач…Но фразу свою ему не удалось закончить: Збигнев неожиданно для всех, с грохотом опрокинув стул, вскочил с места:– Миколай Коперник в Гданьске?!Куглер с удивлением взглянул на будущего шурина.– Почему вас это так удивляет? Каноник пробыл три дня здесь… Но сейчас, я думаю, он уже в пути…– Ах, боже мой! – вырвалось у Збигнева, и он выбежал из столовой.– Сумасшедший! Честное слово, сумасшедший! – растерянно пробормотал пан Вацлав и, отодвинув в сторону тарелку, кинулся вслед за сыном.Но того было уже не догнать.Через минуту все увидели, как он проскакал на коне мимо окна.– Ах, сумасброд! Без шапки!.. – покачал головой хозяин дома.Прохожие на улицах Гданьска не без удивления взирали на молодого, хорошо одетого простоволосого, растрепанного молодого человека, мчавшегося в галоп.Збигнев хорошо знал дом Фербера и, увидев стоящего у ворот привратника, не слезая с коня, крикнул:– Скажи, тут еще каноник Коперник?– Его преподобие только что отбыл в Эблонг, – степенно ответил привратник. – А что пану угодно?Но молодой растрепанный господин ничего ему не ответил. Круто повернув завертевшегося на месте коня, он погнал его к эблонским воротам.Впереди он разглядел группу людей и подводы. Дальше на всем протяжении дороги никого и ничего не было видно.«Они!» – решил Збигнев. Догнать тяжело груженные подводы не составило для него труда. Прогалопировав перед всадниками, он тщетно старался определить, кто же из этих двух духовных лиц каноник Миколай Коперник.– Я вижу перед собой отца Миколая? – робко обратился он к человеку, одетому побогаче.Но тот молча кивнул на своего спутника.– Пане доктор!.. – только и мог выговорить Збигнев. – Умирает молодая девушка… Никто не спасет ее, кроме вас!– Я обычно никому не отказываю в помощи, – произнес с огорчением каноник Коперник, – но сейчас я спешу в Вармию, мне дорога буквально каждая минута… Обратитесь к доктору Санатору.– Отец Миколай… отец Миколай… спасите Митту, Санатор ничем ей не поможет!..– Митту? – переспросил каноник. – Это очень редкое имя… Я знавал одну девушку, по имени «Митта», но сейчас она в Орденской Пруссии. Митта Ланге ее звали…– Господи, да нет же, она здесь! Это невеста Каспера Берната! Она умирает!Ученый на минуту задумался. Потом, повернувшись к слуге, сказал решительно:– Войцех, возьми сумку с медикаментами. Мы вернемся в Гданьск. А вы, брат Иероним, поезжайте с богом. Я вас нагоню.Повозки двинулись дальше. Коперник с Войцехом повернули коней по размытой дождями дороге.– Объясните, как Митта очутилась в Гданьске? И не знаете ли вы чего-нибудь о Каспере Бернате? – обратился отец Миколай к Збигневу. – Простите, что я занимаю вас расспросами в такое неподходящее время, но, когда мы прибудем к больной, мне будет уже не до расспросов.Збигнев стиснул поводья до того, что они двумя красными шрамами врезались в его ладонь.– Ваше преподобие, – сказал он дрожащим голосом, – простите, но сейчас я не могу говорить. Если разрешите, я потом провожу вас до самого Эблонга и сообщу всё, что знаю о Митте, о Каспере, о Мадзини…– О Мадзини? Вы знаете Мадзини?.. – встрепенувшись, начал было Коперник, но, взглянув на залитое слезами лицо своего спутника, замолчал.– Воздуху побольше! – сказал каноник, распахнув окно комнаты, в которой лежала Митта. – И света! Немедленно снимите эту кладовую пыли, – добавил он, указывая на тяжелые гардины.Потоки света хлынули в комнату и заиграли зайчиками на ковре у кровати больной.Коперник склонился над разметавшейся на подушках девушкой. Губы ее пересохли и казались черной запекшейся раной на багрово-красном лице. Одеяло, покрывавшее больную, простыня ее и сорочка были влажны от пота.Коперник положил руку на лоб девушки. Лоб был сухой и горячий. Отец Миколай проверил ее пульс, а затем, усевшись на табуретке, долго и пристально вглядывался в лицо Митты.Ванда, Уршула и пани Ангелина старались ни одним движением не нарушить тишины. В комнате слышно было только тяжелое дыхание больной.За все время, что Коперник выслушивал Митту, девушка только один раз пришла в себя. Раскрыв туманно-голубые глаза, она пробормотала что-то неразборчиво, а затем снова погрузилась в беспамятство.– Позовите Войцеха с медикаментами, – попросил доктор. Потом, подождав несколько минут, велел подать кувшин с водой. – Давайте ей побольше пить. Она потеряла много влаги, а это в ее теперешнем состоянии опасно, – сказал он и вышел из комнаты, жестом пригласив пани Ангелину, Ванду и Уршулу следовать за собой.За дверями, взволнованные, дожидались пан Вацлав и Збигнев.– Придется вам суток двое-трое неотлучно дежурить около больной. Приготовьте ей кислый напиток из клюквы или брусники… Я думаю, что завтра-послезавтра наступит кризис. Только меньше тревожьте ее и чаще открывайте окно. Надеюсь, что с божьей помощью больная скоро выздоровеет.– О пан Езус! – всхлипнула пани Ангелина. – Вы наш спаситель, пане доктор!Когда Збигнев проводил Коперника в отведенную тому комнату, каноник устало вытянулся в кресле.– Вы утомлены, ваше преподобие… Не заночуете ли у нас?Каноник молча покачал головой.– Вы, конечно, проголодались… Не отведаете ли…– Нет, спасибо, есть я не хочу… Ну, а сейчас вы уже сможете рассказать мне о Каспере, о Митте, о Мадзини?Збигнев с опаской глянул на усталое лицо отца Миколая, на темные круги вокруг его глаз.– Теперь вы не сможете меня выслушать, – сказал он жалобно.Коперник через силу улыбнулся.– Смогу, – утешил он молодого хозяина. – Только сначала – о Каспере!В молчании выслушал каноник рассказ бывшего воспитанника Краковской академии. О Каспере ничего нового Збигнев не мог рассказать, разве что сообщил печальное известие о том, как пана Якуба Конопку ограбили по пути из Лидзбарка в Гданьск, почему он вынужден был свернуть с Гданьской дороги и направиться в Краков.«Печально, печально. Значит, это еще более отодвинуло спасение Каспера!» Чтобы пуще не огорчать молодого Суходольского, Коперник не высказал своих мыслей вслух.История с убийством профессора и похищением Митты заставила отца Миколая встрепенуться.– Очень ли походит панна Митта на своего отца? – спросил он Збигнева.Тот даже немного оторопел.– По-о-ходит, – наконец протянул он. – Люди, которые знавали Ланге в молодости, говорят, что Митта вылитый профессор, но я… Простите меня, ваше преподобие, мне трудно судить… Профессор был человек тучный… И выражение глаз у него иное…– Теперь о Мадзини, – сказал Коперник. – Простите, что я вас исповедую…Каноника очень огорчил рассказ о смерти бывшего однокашника и приятеля, одного из образованнейших кардиналов, знатока античного искусства, друга «отрицателя» Пиетро Помпонацци и великого Леонардо да Винчи.– Говорил ли вам Мадзини о наших студенческих годах? – спросил отец Миколай.– Мы много толковали о вашем «Малом комментарии», я ведь прочел его по настоянию покойного профессора Ланге и…– И?.. – переспросил Коперник.Збигнев покраснел под его проницательным взглядом.– И… Но ведь я тогда был всецело под влиянием Ланге и отцов доминиканцев, – не отвечая канонику, стал он оправдываться. – Потом я вторично, уже из рук отца Флориана, получил эту рукопись. В ту пору у меня уже был свой король в голове, а перед тем я к тому же проштудировал другое такое же сочинение… Я имею в виду труд сожженного на костре барселонца Диэго Гарсиа… Вы знаете что-нибудь о его жизни и смерти?– Нет, – сухо сказал Коперник.– Но труды Гарсиа вам известны? – задал вопрос неугомонный Збигнев.– Да, – так же сухо ответил каноник.– Простите меня, ваше преподобие, но то, что я услыхал во время исповеди бывшего кардинала Мадзини, навеки отвратило меня от всех духовных… Говорю это свободно, так как слышал, что вы, имея звание каноника, не приняли сан…Несколько минут длилось молчание.– Я духовное лицо, – еще суше выговорил наконец Коперник. – Что вы хотели мне сказать, сын мой?Збигнев Суходольский смущенно молчал.– Я не уверен в том, что мне еще раз доведется навестить панну Митту, – сказал каноник Збигневу на прощанье. – Так вот, прошу вас и ваших домашних: в точности выполняйте мои назначения, не давайте больной задумываться, развлекайте ее музыкой, пением, веселыми историями… И вообще побольше света и воздуха!«Бедный мальчик! – размышлял, покачиваясь на своем смирном коне, Коперник. – Но как я мог поступить иначе? Дать ему выговориться? Да он же, по простоте душевной, готов приравнять меня к богоотступникам только потому, что выводы, подсказанные мне наблюдениями над светилами, расходятся с учением отцов церкви. А полвека назад, когда ученые решались толковать о шаровидности Земли, разве не подымали те же отцы церкви на них крест, как на одержимых бесами? Да и сейчас святых отцов беспокоит соперничество церковной и светской науки… Следовательно, надо стараться, чтобы и моя гелиоцентрическая система проникала в умы наших ученых – равно светских и духовных – постепенно. Брат Тидеман неправ, уговаривая меня отдать в печать мои еще недоконченные труды „Sapienti sat“. Мудрость могут уразуметь только мудрые. И грех мне будет великий, если я соблазню единого от малых сих».Мерное покачивание в седле убаюкивало. Коперник то погружался в дрёму, то снова просыпался от неожиданного толчка. И этих немногих минут отдыха было достаточно для его железного организма.«Проверим-ка, не ошибся ли я», – решил он, окончательно отгоняя дрёму.– Войцех! – окликнул он старого слугу. – Как следует ли ты рассмотрел эту больную паненку Митту? Скажи, не напомнило ли тебе ее лицо… кого-нибудь из наших пациентов?Войцех замялся в некотором смущении.– Да как вам сказать… – пробормотал он, неловко улыбаясь.– Ну, ну, говори! – настаивал Коперник.– Прошу у пана доктора прощения, если скажу глупость… Только лицо этой хворой паненки ну точь-в-точь схоже с лицом того юродивого, что привезли мужики из Ольштына!– Значит, я был прав! – сказал сам себе Коперник, закрывая глаза.Отец Миколай ошибался, полагая, что ему не доведется еще раз навестить свою больную. Через три недели ему снова пришлось отправиться по делам диацеза в Гданьск, и как обрадовались все Суходольские, когда Юзеф доложил о его преподобии канонике Миколае Копернике!Встречать высокого гостя вышла в прихожую вся семья.Ванда первая бросилась к канонику, крича:– Пан доктор, Митта сегодня уже улыбнулась!Збигнев и Адольф Куглер помогли канонику разоблачиться, пани Ангелина приложилась к его руке, а хорошенькая Уршула, не зная, что делать, бережно сняла с его рясы пушинку.Через минуту все собрались было в комнате больной, но каноник безжалостно велел им дожидаться в столовой.– Слабость большая, – сказал он, выслушав девушку. – Ну как, забыли вы уже о монастыре, дитя мое? – спросил он ласково.К удивлению его, Митта, зарывшись лицом в подушку, ответила:– Только в монастырь!.. Больше выхода у меня нет!– Да что вы! С такими трудностями Збигнев…Но Митта не дала ему закончить.– Збышек, родненький, – пробормотала она сквозь слезы. – Збышек, солнышко мое! – И, подняв на каноника голубые, ставшие сейчас огромными глаза, спросила: – Вы знаете, что я дала слово Касперу Бернату быть его женой?– Сколько лет, дочь моя, было вам, когда вы дали это слово? – ласково спросил Коперник. – Двенадцать? Тринадцать?– Тринадцать, – еле слышно прошептала Митта. – Но я должна это слово сдержать… Так ведь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
– Добрый день, панство!Лицо пана Вацлава просияло.– Адольф! Друг милый! Наконец-то!Куглер, поздоровавшись с хозяевами и с доктором, сразу понял, что в доме что-то неладно. Он вопросительно глянул на пана Вацлава.– Вот вернулся, – сказал хозяин, показывая глазами на пригорюнившегося Збигнева, – и привез к нам больную паненку – тяжело хворую Митту, о которой я тебе рассказывал. Ну ладно, мы от тебя новостей ждем. Переодевайся, умывайся с дороги и прошу за стол!Пока Куглер приводил себя в порядок, доктор, ссылаясь на ожидающих его пациентов, откланялся, скромно опустив в карман заготовленную паном Вацлавом золотую монету.Не успел купец сесть за стол, как хозяин тут же набросился на него с расспросами:– Новости, новости давай! Что там у нас, в Сухом доле?Куглер, отрезав гусиную ножку, аккуратно добавил к ней тушеной капусты и только после этого со вздохом развел руками.– Нельзя сказать, чтобы новости были хорошие, но и то слава богу, могли бы быть и похуже! Приехал я в имение как нельзя более вовремя. Всех мужиков успел перевести в лес. Уговорил их оборудовать вместительные землянки и загоны для скота… Словом, панове, что можно спасти – будет спасено!– Слава тебе, создатель! Я у тебя, Адольф, буду в долгу до самой смерти!– О, пане Адольф, вы уже вторично спасаете нас от разорения! – робко, с глубокой благодарностью прошептала пани Ангелина.Налив пану Адольфу кубок вина, пан Вацлав истово чокнулся с ним:– Сто лет тебе жизни и каждый день – счастливый!– Виват!Адольф Куглер поднял глаза на Ванду, но, не дождавшись от нее ни слова, перевел взгляд на Збигнева:– Душевно рад вас видеть, пане Збигнев! Ну как, удалось вам ваше предприятие?– Да, – сказал Збигнев, – панну Митту мы выручили… Но она тяжело больна… Врач мало верит в успех своего лечения, – добавил он тихо.– Будем надеяться на милость провидения, – с чувством произнес Куглер. – Как жаль, однако, что лучший во всей Польше врач вот-вот должен покинуть наш город!– Кого вы имеете в виду? – спросил Збигнев.– Я только что от брата Маврикия Фербера, хранителя Вармийского собора. У него остановился ученый астроном и не менее знаменитый врач, «второй Гиппократ», как его называют, каноник Миколай Коперник.– Каноник? – переспросил пан Вацлав с недоверием. – Да он еще почище книжищу навалит бедной девице на голову! Если светский врач…Но фразу свою ему не удалось закончить: Збигнев неожиданно для всех, с грохотом опрокинув стул, вскочил с места:– Миколай Коперник в Гданьске?!Куглер с удивлением взглянул на будущего шурина.– Почему вас это так удивляет? Каноник пробыл три дня здесь… Но сейчас, я думаю, он уже в пути…– Ах, боже мой! – вырвалось у Збигнева, и он выбежал из столовой.– Сумасшедший! Честное слово, сумасшедший! – растерянно пробормотал пан Вацлав и, отодвинув в сторону тарелку, кинулся вслед за сыном.Но того было уже не догнать.Через минуту все увидели, как он проскакал на коне мимо окна.– Ах, сумасброд! Без шапки!.. – покачал головой хозяин дома.Прохожие на улицах Гданьска не без удивления взирали на молодого, хорошо одетого простоволосого, растрепанного молодого человека, мчавшегося в галоп.Збигнев хорошо знал дом Фербера и, увидев стоящего у ворот привратника, не слезая с коня, крикнул:– Скажи, тут еще каноник Коперник?– Его преподобие только что отбыл в Эблонг, – степенно ответил привратник. – А что пану угодно?Но молодой растрепанный господин ничего ему не ответил. Круто повернув завертевшегося на месте коня, он погнал его к эблонским воротам.Впереди он разглядел группу людей и подводы. Дальше на всем протяжении дороги никого и ничего не было видно.«Они!» – решил Збигнев. Догнать тяжело груженные подводы не составило для него труда. Прогалопировав перед всадниками, он тщетно старался определить, кто же из этих двух духовных лиц каноник Миколай Коперник.– Я вижу перед собой отца Миколая? – робко обратился он к человеку, одетому побогаче.Но тот молча кивнул на своего спутника.– Пане доктор!.. – только и мог выговорить Збигнев. – Умирает молодая девушка… Никто не спасет ее, кроме вас!– Я обычно никому не отказываю в помощи, – произнес с огорчением каноник Коперник, – но сейчас я спешу в Вармию, мне дорога буквально каждая минута… Обратитесь к доктору Санатору.– Отец Миколай… отец Миколай… спасите Митту, Санатор ничем ей не поможет!..– Митту? – переспросил каноник. – Это очень редкое имя… Я знавал одну девушку, по имени «Митта», но сейчас она в Орденской Пруссии. Митта Ланге ее звали…– Господи, да нет же, она здесь! Это невеста Каспера Берната! Она умирает!Ученый на минуту задумался. Потом, повернувшись к слуге, сказал решительно:– Войцех, возьми сумку с медикаментами. Мы вернемся в Гданьск. А вы, брат Иероним, поезжайте с богом. Я вас нагоню.Повозки двинулись дальше. Коперник с Войцехом повернули коней по размытой дождями дороге.– Объясните, как Митта очутилась в Гданьске? И не знаете ли вы чего-нибудь о Каспере Бернате? – обратился отец Миколай к Збигневу. – Простите, что я занимаю вас расспросами в такое неподходящее время, но, когда мы прибудем к больной, мне будет уже не до расспросов.Збигнев стиснул поводья до того, что они двумя красными шрамами врезались в его ладонь.– Ваше преподобие, – сказал он дрожащим голосом, – простите, но сейчас я не могу говорить. Если разрешите, я потом провожу вас до самого Эблонга и сообщу всё, что знаю о Митте, о Каспере, о Мадзини…– О Мадзини? Вы знаете Мадзини?.. – встрепенувшись, начал было Коперник, но, взглянув на залитое слезами лицо своего спутника, замолчал.– Воздуху побольше! – сказал каноник, распахнув окно комнаты, в которой лежала Митта. – И света! Немедленно снимите эту кладовую пыли, – добавил он, указывая на тяжелые гардины.Потоки света хлынули в комнату и заиграли зайчиками на ковре у кровати больной.Коперник склонился над разметавшейся на подушках девушкой. Губы ее пересохли и казались черной запекшейся раной на багрово-красном лице. Одеяло, покрывавшее больную, простыня ее и сорочка были влажны от пота.Коперник положил руку на лоб девушки. Лоб был сухой и горячий. Отец Миколай проверил ее пульс, а затем, усевшись на табуретке, долго и пристально вглядывался в лицо Митты.Ванда, Уршула и пани Ангелина старались ни одним движением не нарушить тишины. В комнате слышно было только тяжелое дыхание больной.За все время, что Коперник выслушивал Митту, девушка только один раз пришла в себя. Раскрыв туманно-голубые глаза, она пробормотала что-то неразборчиво, а затем снова погрузилась в беспамятство.– Позовите Войцеха с медикаментами, – попросил доктор. Потом, подождав несколько минут, велел подать кувшин с водой. – Давайте ей побольше пить. Она потеряла много влаги, а это в ее теперешнем состоянии опасно, – сказал он и вышел из комнаты, жестом пригласив пани Ангелину, Ванду и Уршулу следовать за собой.За дверями, взволнованные, дожидались пан Вацлав и Збигнев.– Придется вам суток двое-трое неотлучно дежурить около больной. Приготовьте ей кислый напиток из клюквы или брусники… Я думаю, что завтра-послезавтра наступит кризис. Только меньше тревожьте ее и чаще открывайте окно. Надеюсь, что с божьей помощью больная скоро выздоровеет.– О пан Езус! – всхлипнула пани Ангелина. – Вы наш спаситель, пане доктор!Когда Збигнев проводил Коперника в отведенную тому комнату, каноник устало вытянулся в кресле.– Вы утомлены, ваше преподобие… Не заночуете ли у нас?Каноник молча покачал головой.– Вы, конечно, проголодались… Не отведаете ли…– Нет, спасибо, есть я не хочу… Ну, а сейчас вы уже сможете рассказать мне о Каспере, о Митте, о Мадзини?Збигнев с опаской глянул на усталое лицо отца Миколая, на темные круги вокруг его глаз.– Теперь вы не сможете меня выслушать, – сказал он жалобно.Коперник через силу улыбнулся.– Смогу, – утешил он молодого хозяина. – Только сначала – о Каспере!В молчании выслушал каноник рассказ бывшего воспитанника Краковской академии. О Каспере ничего нового Збигнев не мог рассказать, разве что сообщил печальное известие о том, как пана Якуба Конопку ограбили по пути из Лидзбарка в Гданьск, почему он вынужден был свернуть с Гданьской дороги и направиться в Краков.«Печально, печально. Значит, это еще более отодвинуло спасение Каспера!» Чтобы пуще не огорчать молодого Суходольского, Коперник не высказал своих мыслей вслух.История с убийством профессора и похищением Митты заставила отца Миколая встрепенуться.– Очень ли походит панна Митта на своего отца? – спросил он Збигнева.Тот даже немного оторопел.– По-о-ходит, – наконец протянул он. – Люди, которые знавали Ланге в молодости, говорят, что Митта вылитый профессор, но я… Простите меня, ваше преподобие, мне трудно судить… Профессор был человек тучный… И выражение глаз у него иное…– Теперь о Мадзини, – сказал Коперник. – Простите, что я вас исповедую…Каноника очень огорчил рассказ о смерти бывшего однокашника и приятеля, одного из образованнейших кардиналов, знатока античного искусства, друга «отрицателя» Пиетро Помпонацци и великого Леонардо да Винчи.– Говорил ли вам Мадзини о наших студенческих годах? – спросил отец Миколай.– Мы много толковали о вашем «Малом комментарии», я ведь прочел его по настоянию покойного профессора Ланге и…– И?.. – переспросил Коперник.Збигнев покраснел под его проницательным взглядом.– И… Но ведь я тогда был всецело под влиянием Ланге и отцов доминиканцев, – не отвечая канонику, стал он оправдываться. – Потом я вторично, уже из рук отца Флориана, получил эту рукопись. В ту пору у меня уже был свой король в голове, а перед тем я к тому же проштудировал другое такое же сочинение… Я имею в виду труд сожженного на костре барселонца Диэго Гарсиа… Вы знаете что-нибудь о его жизни и смерти?– Нет, – сухо сказал Коперник.– Но труды Гарсиа вам известны? – задал вопрос неугомонный Збигнев.– Да, – так же сухо ответил каноник.– Простите меня, ваше преподобие, но то, что я услыхал во время исповеди бывшего кардинала Мадзини, навеки отвратило меня от всех духовных… Говорю это свободно, так как слышал, что вы, имея звание каноника, не приняли сан…Несколько минут длилось молчание.– Я духовное лицо, – еще суше выговорил наконец Коперник. – Что вы хотели мне сказать, сын мой?Збигнев Суходольский смущенно молчал.– Я не уверен в том, что мне еще раз доведется навестить панну Митту, – сказал каноник Збигневу на прощанье. – Так вот, прошу вас и ваших домашних: в точности выполняйте мои назначения, не давайте больной задумываться, развлекайте ее музыкой, пением, веселыми историями… И вообще побольше света и воздуха!«Бедный мальчик! – размышлял, покачиваясь на своем смирном коне, Коперник. – Но как я мог поступить иначе? Дать ему выговориться? Да он же, по простоте душевной, готов приравнять меня к богоотступникам только потому, что выводы, подсказанные мне наблюдениями над светилами, расходятся с учением отцов церкви. А полвека назад, когда ученые решались толковать о шаровидности Земли, разве не подымали те же отцы церкви на них крест, как на одержимых бесами? Да и сейчас святых отцов беспокоит соперничество церковной и светской науки… Следовательно, надо стараться, чтобы и моя гелиоцентрическая система проникала в умы наших ученых – равно светских и духовных – постепенно. Брат Тидеман неправ, уговаривая меня отдать в печать мои еще недоконченные труды „Sapienti sat“. Мудрость могут уразуметь только мудрые. И грех мне будет великий, если я соблазню единого от малых сих».Мерное покачивание в седле убаюкивало. Коперник то погружался в дрёму, то снова просыпался от неожиданного толчка. И этих немногих минут отдыха было достаточно для его железного организма.«Проверим-ка, не ошибся ли я», – решил он, окончательно отгоняя дрёму.– Войцех! – окликнул он старого слугу. – Как следует ли ты рассмотрел эту больную паненку Митту? Скажи, не напомнило ли тебе ее лицо… кого-нибудь из наших пациентов?Войцех замялся в некотором смущении.– Да как вам сказать… – пробормотал он, неловко улыбаясь.– Ну, ну, говори! – настаивал Коперник.– Прошу у пана доктора прощения, если скажу глупость… Только лицо этой хворой паненки ну точь-в-точь схоже с лицом того юродивого, что привезли мужики из Ольштына!– Значит, я был прав! – сказал сам себе Коперник, закрывая глаза.Отец Миколай ошибался, полагая, что ему не доведется еще раз навестить свою больную. Через три недели ему снова пришлось отправиться по делам диацеза в Гданьск, и как обрадовались все Суходольские, когда Юзеф доложил о его преподобии канонике Миколае Копернике!Встречать высокого гостя вышла в прихожую вся семья.Ванда первая бросилась к канонику, крича:– Пан доктор, Митта сегодня уже улыбнулась!Збигнев и Адольф Куглер помогли канонику разоблачиться, пани Ангелина приложилась к его руке, а хорошенькая Уршула, не зная, что делать, бережно сняла с его рясы пушинку.Через минуту все собрались было в комнате больной, но каноник безжалостно велел им дожидаться в столовой.– Слабость большая, – сказал он, выслушав девушку. – Ну как, забыли вы уже о монастыре, дитя мое? – спросил он ласково.К удивлению его, Митта, зарывшись лицом в подушку, ответила:– Только в монастырь!.. Больше выхода у меня нет!– Да что вы! С такими трудностями Збигнев…Но Митта не дала ему закончить.– Збышек, родненький, – пробормотала она сквозь слезы. – Збышек, солнышко мое! – И, подняв на каноника голубые, ставшие сейчас огромными глаза, спросила: – Вы знаете, что я дала слово Касперу Бернату быть его женой?– Сколько лет, дочь моя, было вам, когда вы дали это слово? – ласково спросил Коперник. – Двенадцать? Тринадцать?– Тринадцать, – еле слышно прошептала Митта. – Но я должна это слово сдержать… Так ведь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50