Слуга с низким поклоном ввел Коперника в покои владыки. Отец Миколай начал привыкать к тому, что «дух Ваценрода» окончательно выветрился из этого помещения.Все, что Коперник наметил себе изложить епископу, он высказал с убеждающей горячностью. Фабиан сидел, почти утонув в высоком кресле, и слушал каноника, одобрительно покачивая головой.– Я прошу ваше преосвященство не откладывать своего решения и отправиться в Петрков лично. Король будет этим польщен. А упрямство капитула может привести к разрыву Вармии с королем!По лицу Фабиана Лузянского промелькнула усмешка.– А не кажется ли брату Миколаю, – заметил он многозначительно, – что вармийский капитул может найти себе не менее могущественного покровителя, чем польский король?От неожиданности каноник отступил на несколько шагов. Ему сначала показалось, что он ослышался. А Фабиан Лузянский сидел, благодушно покачивая головой.– И не думает ли брат Миколай, что наш всемилостивейший король, – продолжал епископ, – рано или поздно окончательно присоединит Вармию к Польше, лишив ее всех привилегий, и сделает своей обычной провинцией?Теперь Копернику стало уже ясно, к чему епископ клонит. Очевидно, Орден дал понять Лузянскому, что покровительство магистра может быть для него более выгодным, чем покровительство польского короля. Орден предлагал епископу измену польскому делу!– Возможно, ваше преосвященство, что король и присоединит окончательно Вармию, – стараясь подавить волнение и гнев, ответил Коперник, – но не об этом ли мечтали лучшие люди Польши?– А Вармии? – лукаво спросил Фабиан, предостерегающе поднимая палец кверху.Дольше сдерживаться Коперник был уже не в силах.– Не оскорбляйте вармийцев, ваше преосвященство! – воскликнул он. – Я – торунец, вы – гданьщанин, среди нашего капитула есть краковяки, флатовцы, свяжинцы, но все мы поляки! И Вармия – наша исконная польская земля, и король Зыгмунт – наш польский король!.. Ваше преосвященство, – продолжал он умоляюще, – не верьте великому магистру! Не слушайте его льстивых речей. Необходимо немедленно передать его величеству королю добытое нами тайное письмо. Завтра я, по повелению вашему, отправляюсь в Петрков с делегацией вармийского капитула… Так вот, могу ли я взять на себя смелость вручить королю эту бумагу?– Ты словно прочел мои мысли, брат Миколай! Конечно, это будет лучше всего. Вручи ее от моего имени, а также сообщи его величеству, что я безропотно приму любое его решение об избрании угодного ему епископа… И браневский бургомистр пан Филипп Тешнер одобрил мои планы насчет доставленной из Константинополя бумаги…– Как! – чуть не закричал Коперник. – Филипп Тешнер знает о существовании этого письма?– Да, сын мой, я давал ему прочесть письмо, – сказал епископ кротко. – Но что тебя волнует? Тешнер твой ближайший родственник по дяде. Это мудрый человек… Он даже брал у меня документ на дом и тщательно его изучал… Только вчера вечером он вернул его обратно. Тешнер сказал, что, по его мнению, лучше всего тебе самому вручить его Зыгмунту… Поэтому-то мы и решили, что именно тебе следует отправиться в Петрков…У Коперника потемнело в глазах.Филипп Тешнер видел это письмо, изучал его, брал его к себе на дом! И теперь он советует ему, Миколаю Копернику, вручить письмо королю. Тут что-то не так…– Езус Мария! Как вы могли доверить столь важный документ такому… человеку? – запнувшись, закончил он.– Не волнуйся, брат Миколай! – Видя обеспокоенное лицо каноника, Фабиан, тяжело отдуваясь, открыл большой железный сундук, достал красный портфель, а из него вынул свиток.Одного взгляда Коперника было достаточно, чтобы определить, что письмо было то самое, которое пан Конопка доставил из Константинополя.– Ты возьмешь его сейчас с собой, брат мой? – спросил епископ.– Простите меня, ваше преосвященство, в Лидзбарке меня ждут незаконченные вычисления… Сегодня ночью я еще немного поработаю, а завтра по дороге заеду сюда – возьму письмо и ваши инструкции… Я точно выполню ваши наставления при разговоре с его величеством королем.Почтительно поцеловав руку Фабиана, Коперник оставил его покои.«Несчастный человек… Жалкий человек!» – бормотал он про себя.Встречавшиеся ему в коридоре духовные и светские обитатели Лидзбарка испуганно отшатывались от каноника.«Успокойся, брат Миколай, – увещевал он самого себя, – ничего непоправимого не произошло… Братец Тешнер, как видно, убежден, что я не решусь завести с Зыгмунтом разговор о магистре. Но не пройдет и пяти дней, как король узнает о кознях своего племянника… Как больно от стеснения в груди! Дыши поглубже, брат Миколай, и подольше задерживай в груди дыхание».Постепенно сердце его, успокоившись, застучало ровно и ритмично. И вдруг в коридоре промелькнуло лицо браневского бургомистра. Отца Миколая словно обожгла язвительная усмешка Тешнера. Круто повернув, каноник не вошел, а ворвался в покои епископа.– Что с тобой?! – воскликнул Фабиан испуганно. – На тебе лица нет!Коперник попытался говорить, но только облизнул языком пересохшие губы.– Ваше преосвященство… Письмо… Мне нужно убедиться… простите… – наконец выдавил он хрипло.– Господь с тобой, брат Миколай, храни тебя пресвятая дева, сейчас я дам тебе это письмо!Епископ снова нагнулся над железным сундуком, прозвенели колокольчиками хитрые затворы. Вот откинута крышка, бискуп вытащил красный сафьяновый портфель.«Я, вероятно, сошел с ума… – подумал Коперник. – Вот же это письмо, то самое!..»Он с трудом перевел дыхание.«Мало ли почему мог так зло улыбаться Тешнер… Нет, я не схожу с ума, просто мне нужно наконец выспаться».– Ну вот, сын мой… Возьми письмо и не заставляй уже больше старика лазить за ним в сундук…Коперник одним взмахом развернул свиток. «Герб Тевтонского ордена. Почерк Альбрехта… Печать Альбрехта. Не к чему было сюда возвращаться!»
И вдруг каноника обдало холодом, точно на сердце его положили кусок льда. Не в силах удержаться на ногах, он прислонился к стене.Герб был подлинный герб Тевтонского ордена. И почерк был подлинный почерк Альбрехта. Но текст письма был совсем иной!Магистр Ордена обращался к повелителю правоверных, его султанскому величеству, с просьбой любыми путями восстановить добрые отношения с Польским королевством и с дядей магистра – польским королем Зыгмунтом. Магистр заклинал его султанское величество не начинать против Польши никаких военных действий, а также запретить Крымскому хану нарушать польские границы, тот ведь благоговейно прислушивается к волеизъявлению его султанского величества…Лицо Коперника было страшным, потому что епископ Фабиан предложил ему опереться и подставил свое плечо.– Письмо магистра подменили, – проговорил Коперник побелевшими губами.– Что ты говоришь, сын мой? – всплеснул руками Фабиан. – Да как же такое могло статься?Швырнув к ногам Фабиана Лузянского свиток, Коперник вышел, хлопнув дверью и проклиная в душе ту минуту, когда он решил, что его долг – передать письмо Альбрехта новому епископу.«Езус-Мария, все пропало! Ясно, как солнце, подлог совершил магистр при пособничестве предателя Тешнера… И сделали они это столь ловко, что сейчас невозможно их уличить. О Каспер, Каспер, если ты останешься жив, как я решусь посмотреть тебе в глаза!»А в этот самый день и час с не меньшей заботой и тревогой думал о Каспере человек, одетый в хлопскую одежду, с посохом в руке и с дорожной сумой за плечами.Мало кто мог бы в этом худом, измученном, поседевшем человеке узнать когда-то бравого и веселого боцмана Конопку.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ Глава перваяМОЛОДОЙ БАКАЛАВР В Свентожицском монастыре отцов доминиканцев жизнь проходит, пожалуй, еще более уныло, чем в какой-либо другой обители.Нравы здесь строже, послушание труднее, и хотя попадают сюда готовящиеся вступить в Орден юноши из лучших польских семей, первый год их пребывания в монастыре проходит в черной работе, молитвах, бессонных ночных бдениях…А эти утомительные церковные службы!Не успевают отойти замлевшие после заутрени коленки, как снова колокол поднимает к ранней обедне, за ней – поздняя обедня, а там – вечерня и опять заутреня.В коротких перерывах между службами испытуемые возят воду, чистят монастырских лошадей, сгребают навоз, выезжают в ближайший лес по дрова, моют полы в обители, помогают на кухне.И избалованные молодые шляхтичи, привыкшие к услугам многочисленной челяди, считают большой удачей, если им выпадает случай выбраться в лес по дрова или, сидя верхом на водовозной бочке, спуститься в соседний овраг к журчащему меж камней источнику. Особую зависть вызывают счастливчики, дежурящие на кухне: им вместо надоевшей просяной каши может иной раз перепасть кусок рыбы!Но недаром юноши эти, в отличие от послушников, называются «испытуемыми». У них все же больше свободного времени, чем у послушников, и они с разрешения настоятеля могут изредка выбираться за пределы обители.Монахам, уже принявшим пострижение, живется безусловно легче. К их услугам опытный отец кравчий, отец виночерпий, обильный и разнообразный стол, музыкальная комната, богатая свентожицская библиотека.Послушникам и проходящим искус испытуемым за недостатком времени редко приходится заглядывать в книгохранилище, да и неразумно, по мнению святых отцов, допускать туда юношей, не закаленных в борьбе за веру.Устав доминиканского ордена допускает прием в его члены людей светских, прошедших искус, но не принявших пострижения, а это вносит некоторую рознь в отношения послушников и испытуемых. Однако молодость и одинаково трудные условия жизни берут свое, и между столь разными по происхождению молодыми людьми часто завязывается дружба. Раз в месяц тех и других сгоняют все же в библиотеку – смести с полок пыль, разобрать сваленные на полу фолианты и рукописи, свезенные в Свентожицский монастырь со всех концов земли.Прошли времена, когда отцы доминиканцы отвергали пользу науки, – сейчас им, «псам господним», предстоит изгонять ересь в христианских странах, проповедовать евангелие в странах языческих, бороться с духовной отравой, пропитывающей труды ученых ислама… Знанию они должны противопоставить знание же, но освященное церковью, мечу – меч, военной хитрости – военную хитрость.Поговаривают даже, что молодые испытуемые будут в монастыре знакомиться с военным делом, но юношам не верится в такое счастье.А пока что отцы доминиканцы с рвением изучают фолианты и рукописи, особенно те, что вывезены из Испании: после изгнания мавров ревнителем веры Фердинандом Католиком в стране осталось множество трудов этих неверных, полных еретических измышлений и лжеученых доказательств, оспаривающих свидетельства священного писания о сотворении мира, устройстве Вселенной и круговращении светил. Поэтому-то старенький, подслеповатый и малограмотный отец библиотекарь понимает, что скоро на смену ему призовут нового, более сведущего человека.По-настоящему веселое оживление в жизнь обители вносят нечастые, особенно в весеннюю распутицу, посещения гостей.Поэтому, когда у монастырских ворот остановилась до самого верха забрызганная грязью карета, даже грозные окрики отца эконома не могли удержать свентожицских испытуемых и послушников: все они высыпали за ограду.С козел кареты соскочил сидевший рядом с возницей молодой, статный монах, открыл дверцы и почтительно помог выйти пожилому прелату в богатой мантии. Человек в мантии был отлично известен не только в обители, но и в Кракове, и в Вармии, и в Крулевце, и в Риме. Звали его патер Арнольд фон Бреве.Глядя на сопровождавшего его статного юношу, под рясой которого так и ходили могучие мускулы и стройная выправка напоминала отнюдь не монаха, а скорее солдата, испытуемые только молча подталкивали друг друга: похоже на то, что патер Арнольд привез наконец обещанного и столь долгожданного учителя военного дела.Отец эконом тотчас же вызвал к себе повара, виночерпия и кравчего, а навстречу именитому пастырю уже спешил сам его преподобие настоятель.За обедом, устроенным в честь гостей, в трапезной прислуживали те же послушники и испытуемые, поэтому в монастыре скоро стали известны все сведения о молодом человеке, прибывшем с фон Бреве.Во-первых, никакой он не монах, а человек светский, мирянин, да к тому же имеющий звание бакалавра. Во-вторых, совсем не для ознакомления юношей с военным делом прибыл он сюда. Четыре года назад он с отличием закончил обучение на факультете семи свободных искусств в Краковской академии, был оставлен там же помощником профессора, а сейчас под руководством отца Арнольда готовится, приняв схиму, вступить в доминиканский орден. Это будет, надо думать, один из столь необходимых по нынешнему времени ученых монахов: юноша готовится защищать диссертацию для получения ученой степени магистра богословия.Здесь, в свентожицской обители, как объяснил за столом отцу настоятелю патер Арнольд, бакалавр будет знакомиться с драгоценными древними рукописями и книгами. Это принесет ему пользу в его подготовке к диссертации. Заодно он приведет в порядок библиотеку – такое пожелание выразил магистр ордена доминиканцев отец Фока Равеннский. Это и будет искус юноши. К деятельности доминиканца-миссионера молодой человек готовил себя буквально с самых отроческих лет.Имя будущего миссионера молодые послушники и испытуемые также узнали: звали его пан Збигнев Суходольский. Был он краковяк родом, сын славного шляхтича пана Вацлава Суходольского, из имения «Сухой дол». В настоящее время семья юноши переехала на жительство в город Гданьск.Можно ли упрекать в излишнем любопытстве молодежь, если даже отрешившиеся от всего земного опытные борцы за веру – отцы доминиканцы не могли подавить в себе желание побольше узнать о будущем библиотекаре! Монахи обступили обоих гостей, когда те вышли в монастырский сад.Не присутствовал здесь только ученый отец Флориан, а ведь он по Италии знает патера Арнольда. Говорят, в Болонском университете они сидели на одной скамье… Мог бы отец Флориан, хотя бы ради старого знакомого, изменить своей привычке уединяться подальше от людей!Отец Флориан поначалу произвел на Збигнева неприятное впечатление. Этому способствовала, может быть, манера монаха ходить с высокомерно закинутой головой, а может быть, его истощенное серо-желтое лицо со впалыми щеками и недобрым взглядом огромных черных глаз.Но не прошло и двух месяцев пребывания молодого Суходольского в чине монастырского библиотекаря, как юноша в корне изменил свое отношение к отцу Флориану, а потом между ними завязалась дружба, которая очень повлияла на дальнейшую судьбу Збигнева.Началось это с незначительного по виду случая.Заканчивая разбор бумаг и книг, наваленных в углу библиотеки, Збигнев обнаружил небольшую рукопись неизвестного автора.Так как молодой бакалавр, приводя в порядок библиотеку, по свойственной ему аккуратности считал своим долгом одновременно составлять и опись книг, то ему потребовалось установить имя автора рукописи.Единственное, что он мог выяснить, это то, что написана она была на испанском языке, с которым юноша был знаком слабо. Испанские записи чередовались с формулами и вычислениями, а также были снабжены примечаниями, сделанными уже на арабском языке.Никто из ученых монахов не мог помочь Збигневу, пока, наконец, отец Артемий, имевший звание доктора церковного права, не посоветовал:– Обратись, сын мой, к отцу Флориану. Быть может, он заинтересуется рукописью: он у нас известный библиофил… А кстати, он, может, и переведет тебе труд этого испанца… А уж имя автора он тебе безусловно сообщит. Ступай, в эти часы он обычно совершает прогулку по саду.С чувством невольной робости приблизился Збигнев к маячившей в конце аллеи высокой сгорбленной фигуре.– Простит ли меня досточтимый отец Флориан, если я побеспокою его просьбой взглянуть на эту рукопись? – Юноша нерешительно протянул свернутый в трубочку пергамент отцу Флориану.– Я простой монах, и не мне заниматься таким делом! – отрезал тот, смеривая Збигнева недоброжелательным взглядом. – Обратитесь к доктору церковного права отцу Артемию.– Отец Артемий и направил меня к вам, – ответил Збигнев. – Он сказал, что никто, кроме вас, мне не поможет. Я слыхал, – добавил Збигнев, умоляюще складывая руки, – что вы любите старину. А это, как видно, старая рукопись… кажется, прошлого века.Но монах отрицательно покачал головой.Сконфуженный юноша повернулся уже, чтобы удалиться, когда услышал низкий голос отца Флориана:
– Постой! Bene! Bene – хорошо (лат.).
Давай сюда рукопись, посмотрим, что это такое… Если я обидел тебя, прости: я человек больной и иногда бываю несправедлив.Оба сели на скамью, Флориан углубился в чтение. Долго тянулись для Збигнева минуты молчания, прерываемого только сухим покашливанием монаха.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
И вдруг каноника обдало холодом, точно на сердце его положили кусок льда. Не в силах удержаться на ногах, он прислонился к стене.Герб был подлинный герб Тевтонского ордена. И почерк был подлинный почерк Альбрехта. Но текст письма был совсем иной!Магистр Ордена обращался к повелителю правоверных, его султанскому величеству, с просьбой любыми путями восстановить добрые отношения с Польским королевством и с дядей магистра – польским королем Зыгмунтом. Магистр заклинал его султанское величество не начинать против Польши никаких военных действий, а также запретить Крымскому хану нарушать польские границы, тот ведь благоговейно прислушивается к волеизъявлению его султанского величества…Лицо Коперника было страшным, потому что епископ Фабиан предложил ему опереться и подставил свое плечо.– Письмо магистра подменили, – проговорил Коперник побелевшими губами.– Что ты говоришь, сын мой? – всплеснул руками Фабиан. – Да как же такое могло статься?Швырнув к ногам Фабиана Лузянского свиток, Коперник вышел, хлопнув дверью и проклиная в душе ту минуту, когда он решил, что его долг – передать письмо Альбрехта новому епископу.«Езус-Мария, все пропало! Ясно, как солнце, подлог совершил магистр при пособничестве предателя Тешнера… И сделали они это столь ловко, что сейчас невозможно их уличить. О Каспер, Каспер, если ты останешься жив, как я решусь посмотреть тебе в глаза!»А в этот самый день и час с не меньшей заботой и тревогой думал о Каспере человек, одетый в хлопскую одежду, с посохом в руке и с дорожной сумой за плечами.Мало кто мог бы в этом худом, измученном, поседевшем человеке узнать когда-то бравого и веселого боцмана Конопку.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ Глава перваяМОЛОДОЙ БАКАЛАВР В Свентожицском монастыре отцов доминиканцев жизнь проходит, пожалуй, еще более уныло, чем в какой-либо другой обители.Нравы здесь строже, послушание труднее, и хотя попадают сюда готовящиеся вступить в Орден юноши из лучших польских семей, первый год их пребывания в монастыре проходит в черной работе, молитвах, бессонных ночных бдениях…А эти утомительные церковные службы!Не успевают отойти замлевшие после заутрени коленки, как снова колокол поднимает к ранней обедне, за ней – поздняя обедня, а там – вечерня и опять заутреня.В коротких перерывах между службами испытуемые возят воду, чистят монастырских лошадей, сгребают навоз, выезжают в ближайший лес по дрова, моют полы в обители, помогают на кухне.И избалованные молодые шляхтичи, привыкшие к услугам многочисленной челяди, считают большой удачей, если им выпадает случай выбраться в лес по дрова или, сидя верхом на водовозной бочке, спуститься в соседний овраг к журчащему меж камней источнику. Особую зависть вызывают счастливчики, дежурящие на кухне: им вместо надоевшей просяной каши может иной раз перепасть кусок рыбы!Но недаром юноши эти, в отличие от послушников, называются «испытуемыми». У них все же больше свободного времени, чем у послушников, и они с разрешения настоятеля могут изредка выбираться за пределы обители.Монахам, уже принявшим пострижение, живется безусловно легче. К их услугам опытный отец кравчий, отец виночерпий, обильный и разнообразный стол, музыкальная комната, богатая свентожицская библиотека.Послушникам и проходящим искус испытуемым за недостатком времени редко приходится заглядывать в книгохранилище, да и неразумно, по мнению святых отцов, допускать туда юношей, не закаленных в борьбе за веру.Устав доминиканского ордена допускает прием в его члены людей светских, прошедших искус, но не принявших пострижения, а это вносит некоторую рознь в отношения послушников и испытуемых. Однако молодость и одинаково трудные условия жизни берут свое, и между столь разными по происхождению молодыми людьми часто завязывается дружба. Раз в месяц тех и других сгоняют все же в библиотеку – смести с полок пыль, разобрать сваленные на полу фолианты и рукописи, свезенные в Свентожицский монастырь со всех концов земли.Прошли времена, когда отцы доминиканцы отвергали пользу науки, – сейчас им, «псам господним», предстоит изгонять ересь в христианских странах, проповедовать евангелие в странах языческих, бороться с духовной отравой, пропитывающей труды ученых ислама… Знанию они должны противопоставить знание же, но освященное церковью, мечу – меч, военной хитрости – военную хитрость.Поговаривают даже, что молодые испытуемые будут в монастыре знакомиться с военным делом, но юношам не верится в такое счастье.А пока что отцы доминиканцы с рвением изучают фолианты и рукописи, особенно те, что вывезены из Испании: после изгнания мавров ревнителем веры Фердинандом Католиком в стране осталось множество трудов этих неверных, полных еретических измышлений и лжеученых доказательств, оспаривающих свидетельства священного писания о сотворении мира, устройстве Вселенной и круговращении светил. Поэтому-то старенький, подслеповатый и малограмотный отец библиотекарь понимает, что скоро на смену ему призовут нового, более сведущего человека.По-настоящему веселое оживление в жизнь обители вносят нечастые, особенно в весеннюю распутицу, посещения гостей.Поэтому, когда у монастырских ворот остановилась до самого верха забрызганная грязью карета, даже грозные окрики отца эконома не могли удержать свентожицских испытуемых и послушников: все они высыпали за ограду.С козел кареты соскочил сидевший рядом с возницей молодой, статный монах, открыл дверцы и почтительно помог выйти пожилому прелату в богатой мантии. Человек в мантии был отлично известен не только в обители, но и в Кракове, и в Вармии, и в Крулевце, и в Риме. Звали его патер Арнольд фон Бреве.Глядя на сопровождавшего его статного юношу, под рясой которого так и ходили могучие мускулы и стройная выправка напоминала отнюдь не монаха, а скорее солдата, испытуемые только молча подталкивали друг друга: похоже на то, что патер Арнольд привез наконец обещанного и столь долгожданного учителя военного дела.Отец эконом тотчас же вызвал к себе повара, виночерпия и кравчего, а навстречу именитому пастырю уже спешил сам его преподобие настоятель.За обедом, устроенным в честь гостей, в трапезной прислуживали те же послушники и испытуемые, поэтому в монастыре скоро стали известны все сведения о молодом человеке, прибывшем с фон Бреве.Во-первых, никакой он не монах, а человек светский, мирянин, да к тому же имеющий звание бакалавра. Во-вторых, совсем не для ознакомления юношей с военным делом прибыл он сюда. Четыре года назад он с отличием закончил обучение на факультете семи свободных искусств в Краковской академии, был оставлен там же помощником профессора, а сейчас под руководством отца Арнольда готовится, приняв схиму, вступить в доминиканский орден. Это будет, надо думать, один из столь необходимых по нынешнему времени ученых монахов: юноша готовится защищать диссертацию для получения ученой степени магистра богословия.Здесь, в свентожицской обители, как объяснил за столом отцу настоятелю патер Арнольд, бакалавр будет знакомиться с драгоценными древними рукописями и книгами. Это принесет ему пользу в его подготовке к диссертации. Заодно он приведет в порядок библиотеку – такое пожелание выразил магистр ордена доминиканцев отец Фока Равеннский. Это и будет искус юноши. К деятельности доминиканца-миссионера молодой человек готовил себя буквально с самых отроческих лет.Имя будущего миссионера молодые послушники и испытуемые также узнали: звали его пан Збигнев Суходольский. Был он краковяк родом, сын славного шляхтича пана Вацлава Суходольского, из имения «Сухой дол». В настоящее время семья юноши переехала на жительство в город Гданьск.Можно ли упрекать в излишнем любопытстве молодежь, если даже отрешившиеся от всего земного опытные борцы за веру – отцы доминиканцы не могли подавить в себе желание побольше узнать о будущем библиотекаре! Монахи обступили обоих гостей, когда те вышли в монастырский сад.Не присутствовал здесь только ученый отец Флориан, а ведь он по Италии знает патера Арнольда. Говорят, в Болонском университете они сидели на одной скамье… Мог бы отец Флориан, хотя бы ради старого знакомого, изменить своей привычке уединяться подальше от людей!Отец Флориан поначалу произвел на Збигнева неприятное впечатление. Этому способствовала, может быть, манера монаха ходить с высокомерно закинутой головой, а может быть, его истощенное серо-желтое лицо со впалыми щеками и недобрым взглядом огромных черных глаз.Но не прошло и двух месяцев пребывания молодого Суходольского в чине монастырского библиотекаря, как юноша в корне изменил свое отношение к отцу Флориану, а потом между ними завязалась дружба, которая очень повлияла на дальнейшую судьбу Збигнева.Началось это с незначительного по виду случая.Заканчивая разбор бумаг и книг, наваленных в углу библиотеки, Збигнев обнаружил небольшую рукопись неизвестного автора.Так как молодой бакалавр, приводя в порядок библиотеку, по свойственной ему аккуратности считал своим долгом одновременно составлять и опись книг, то ему потребовалось установить имя автора рукописи.Единственное, что он мог выяснить, это то, что написана она была на испанском языке, с которым юноша был знаком слабо. Испанские записи чередовались с формулами и вычислениями, а также были снабжены примечаниями, сделанными уже на арабском языке.Никто из ученых монахов не мог помочь Збигневу, пока, наконец, отец Артемий, имевший звание доктора церковного права, не посоветовал:– Обратись, сын мой, к отцу Флориану. Быть может, он заинтересуется рукописью: он у нас известный библиофил… А кстати, он, может, и переведет тебе труд этого испанца… А уж имя автора он тебе безусловно сообщит. Ступай, в эти часы он обычно совершает прогулку по саду.С чувством невольной робости приблизился Збигнев к маячившей в конце аллеи высокой сгорбленной фигуре.– Простит ли меня досточтимый отец Флориан, если я побеспокою его просьбой взглянуть на эту рукопись? – Юноша нерешительно протянул свернутый в трубочку пергамент отцу Флориану.– Я простой монах, и не мне заниматься таким делом! – отрезал тот, смеривая Збигнева недоброжелательным взглядом. – Обратитесь к доктору церковного права отцу Артемию.– Отец Артемий и направил меня к вам, – ответил Збигнев. – Он сказал, что никто, кроме вас, мне не поможет. Я слыхал, – добавил Збигнев, умоляюще складывая руки, – что вы любите старину. А это, как видно, старая рукопись… кажется, прошлого века.Но монах отрицательно покачал головой.Сконфуженный юноша повернулся уже, чтобы удалиться, когда услышал низкий голос отца Флориана:
– Постой! Bene! Bene – хорошо (лат.).
Давай сюда рукопись, посмотрим, что это такое… Если я обидел тебя, прости: я человек больной и иногда бываю несправедлив.Оба сели на скамью, Флориан углубился в чтение. Долго тянулись для Збигнева минуты молчания, прерываемого только сухим покашливанием монаха.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50