К этому моменту стена дождя превратилась в непроницаемый занавес; все вокруг содрогалось от сокрушительной силы ветра.Потом через боковое стекло ему удалось заметить признаки жизни: навес для хранения бананов размером чуть больше автобусной остановки. Под ним прятались двое мужчин.Он остановил машину, высунулся из окна и прокричал, пытаясь перекрыть рев ветра и дождя:– Скажите, где я нахожусь?Один из мужчин ответил, но Фрэнсис не разобрал его слов.– Извините, я вас не слышу! Скажите, где я? Здесь есть поблизости деревня?Мужчина снова ответил, и опять Фрэнсис его не понял. Он говорил не по-английски.– Вы говорите по-английски?В ответ он покачал головой. Фрэнсис поднял стекло и двинулся дальше по реке из красной грязи. Через несколько минут он добрался до деревни: короткий ряд хижин по обе стороны дороги и школа на том конце. Обычное здание на сваях с далеко выступающей крышей, чтобы защитить помещение от дождя, окна не были застеклены. С чувством огромного облегчения он остановил машину и в три прыжка поднялся по ступенькам.В классе было пусто, поскольку время уже давно перевалило за полдень. Учитель сидел за своим столом, перед ним высилась кипа тетрадей.– Можно? – спросил Фрэнсис. – Я заблудился, – он задыхался и промок насквозь. – Не представляю, где я нахожусь.– Конечно, заходите. Повесьте куртку на крючок, – говоривший был необыкновенно светлым негром с тонким орлиным носом. – Мне нужно проверить тетради, если вы позволите.Фрэнсис со своей чувствительностью к голосам обратил внимание на его акцент образованного человека. Он сел, внимательно наблюдая за мужчиной (умные глаза, красивые руки) и прислушиваясь к нарастающей за окном буре (хлещет вода, ревет ветер).Учитель поднялся и приблизился к Фрэнсису, чтобы тот смог его услышать.– Меня зовут Патрик Курсон. Вы попали в деревню Галли.Фрэнсис протянул руку:– Фрэнсис Лютер. Я живу недалеко от Пойнт-Анжелик. Я, по всей видимости, потерял дорогу.– Вам нужно будет вернуться назад и на развилке повернуть налево, это мили две отсюда. И вы попадете прямо в Элевтеру.– О! Откуда вы знаете?– Что вы владелец Элевтеры? На этом острове все знают все обо всех. Нет, не совсем так. Но обычно люди интересуются возрождением таких старых, заброшенных мест. В этом есть что-то романтическое, не правда ли?– Не знаю. Я в основном копаю, сажаю или читаю книги, чтобы научиться сажать и копать.Учитель положил на полку несколько книг, и Фрэнсис спросил его:– Я отрываю вас от работы? Я дождусь конца бури, если, конечно, она когда-нибудь закончится.– Закончится, через час или два, – Курсон сел. Ему без сомнения хотелось поговорить. – Вам, наверное, было нелегко, приехав из города, начать новую жизнь?– По счастью, у меня очень хороший управляющий, который понимает в бананах, изгородях, овцах, найме на работу – короче, во всем.– Найме на работу? Не думаю, чтобы у вас были с этим трудности. У нас множество безработных.– Я знаю. Меня беспокоит и это, и заработная плата. Я плачу на тридцать центов в день больше, что не вызывает ко мне теплых чувств со стороны других землевладельцев, – и он поторопился добавить, – я вовсе не хочу казаться святым, я просто… – он не закончил.– Это значительная прибавка, учитывая, что в сезон на фермах платят восемьдесят центов в день.Было непонятно, враждебен ли сидящий напротив человек или у него просто такая манера вести разговор. Затем Курсон спросил:– А что вы собираетесь делать с пока пустующей землей, если я, конечно, не слишком вторгаюсь в ваши дела? Но меня, как и других, разбирает в отношении вас любопытство.Фрэнсис решил, что он просто прямолинеен.– Я догадываюсь, к чему вы клоните. Владельцы поместий оставляют часть земли невозделанной, чтобы не платить налоги. Это правило должно быть изменено. Я хочу засадить всю землю. Это дело совести, когда такая нехватка продовольствия.– Вы удивляете меня, мистер Лютер. Наступило молчание. Затем Фрэнсис поинтересовался:– По дороге сюда я спрашивал у каких-то людей, как проехать. Они не говорили по-английски, меня это удивило.– Здесь говорят на своем наречии. Смесь карибских и африканских слов и французского языка.– Но ведь остров перешел к англичанам сто пятьдесят лет назад!– Даже раньше. Но эти деревни оторваны от мира. Многие дети говорят на этом наречии дома, а английский язык впервые услышали у меня в классе.– Британский английский? – с улыбкой спросил Фрэнсис.– Да. В Коувтауне меня учили англичане, потом я был в Кембридже, так что, полагаю, приобрел кое-какой акцент.– Значит, родились вы здесь, на Сен-Фелисе?– Нет. Может показаться странным, но родился я во Франции. Сюда меня привезли, когда мне было два года.Отец-француз? – подумал Фрэнсис. Вполне возможно. Одному Богу известно, что за страсти, разбитые сердца и стыд произвели на свет этого утонченного и несомненно чувствительного человека! Правда, то же самое можно сказать о любом из нас.– Моя мать родилась на острове, – сказал он, – но уехала. А я вернулся. Иногда мне самому интересно, почему и зачем. Желание избежать чего-то? Притяжение истории? Я, мистер Курсон, по типу своему человек, который мог бы стать антикваром или реставрировать старые дома. Я люблю прошлое, люблю доискиваться до корней. Я даже начал писать историю Сен-Фелиса, о людях, пришедших сюда, и о том, что их привело.Курсон кивнул:– Если вы ищите историю, она у нас есть. Ваша собственная Морн Блю – как за нее боролись французы и англичане! Она четыре раза переходила из рук в руки в ходе одного из самых кровопролитных сражений восемнадцатого века. Когда я был ребенком, там еще сохранялись остатки крепости. Постепенно камни и кирпичи разобрали окрестные жители. Французы строили из камней, а англичане из кирпича, вы знали об этом?– Нет, не знал. Курсон оборвал себя:– Простите. Я говорю с вами как учитель.– Ну так вы же и есть учитель.В этот момент порыв ветра распахнул дверь и она ударилась о стену. Курсон встал и плотно закрыл ее. Фрэнсис с тревогой спросил:– Это случайно не ураган? Я здесь уже давно, но не видел ни одного.– Не волнуйтесь, если ураган налетит, вам не придется спрашивать. Мне было четырнадцать, когда остров был просто изуродован. Окна выбиты, деревья вырваны с корнем, вода на полу стояла на три дюйма. Урожай какао на острове в тот злосчастный год был потерян.– Зависимость от погоды, – подтвердил Фрэнсис. – Мой дядя Лионель Тэрбокс говорил мне, что наводнения и засухи раз десять ставили его на грань разорения.Его собеседник ничего на это не сказал, и, внезапно поняв, Фрэнсис вспыхнул:– Конечно, я знаю, что для бедных это гораздо тяжелее.Он оглядел классную комнату: убогие парты, старая полка с потрепанными книгами, маленькая доска на подставке – и все.– И все же вы тоже вернулись, – произнес он, думая вслух.– Простите?– Я имею в виду, что вы вернулись несмотря на то, что жизнь здесь тяжелая. Полагаю, вы могли остаться в Англии.– Вы упомянули о совести. Я должен был вернуться домой. Большинство детей на этом острове заканчивают только пять классов, большая часть взрослых функционально неграмотна.– И вы пытаетесь как-то помочь.Курсон посмотрел в окно – дождь начал постепенно стихать.– Я сомневался. Какой смысл читать детям стихи Браунинг? – он усмехнулся.Насмешливость, с возрастающим интересом подумал Фрэнсис, его обычное настроение и состояние – насмешливость. А его собственные – основательная простота.– Я пытаюсь дать им столько, сколько они могут воспринять. Я рассказываю им их историю: Африка и Вест-Индия. По крайней мере, это имеет хоть какое-то отношение к их жизни.Странно, что он не колеблясь разговаривает со мной таким образом, думал Фрэнсис, хотя с Лионелем он не стал бы беседовать на такие темы, и ни с кем, кого я знаю.– А политика вас интересует?– Не уверен. Я не человек действия, в этом мои проблемы. Но у меня есть друг, Николас Мибейн, который тоже вернулся из Англии и создает новую партию. Он работает над программой, чтобы быть во всеоружии, когда придет независимость, и он хочет, чтобы я работал с ним. Так что я думаю об этом. Только думаю.– Я слышал о Николасе Мибейне. Что-то было в газетах. А в тот день, когда я приехал, какой-то священник на вечере говорил о нем.– Должно быть, отец Бейкер.– Может быть. Я обычно не помню имен, а это было довольно давно, но почему-то это имя засело в голове. Священник сказал, что он был блестящим учеником, если я правильно помню.– Так и есть. Он мыслитель и оратор. Эти два качества не всегда идут вместе, но если так случается, получается несокрушимое сочетание. Николас достигнет многого.Курсон шагал по комнате взад и вперед, засунув руки в карманы.– Независимость позволит нам проявить инициативу. Из инициативы родится характер, национальный характер, с которым мы построим демократию. Но начинать нужно с сильного лидера, который может указать путь. Николас сильный, он будет бороться. Вы застали время больших перемен, мистер Лютер.– То же самое говорил мне и дядя Герберт. Предостерегал меня.– В другом смысле, я думаю, – улыбнулся Курсон. – Я обидел вас? Надеюсь нет.– Нет, – спокойно ответил Фрэнсис, – если я собираюсь здесь жить, я должен знать все точки зрения.– Это было бы мудро. Обычно владельцам больших поместий – а ими часто являются иностранцы – нет дела до того, что здесь происходит.– Мне – есть дело. У меня много проектов – он замолчал, вспомнив идеи Кэт, – во всяком случае я хочу построить нормальное жилье для своих постоянных работников.– Я слышал.– Вы слышали?– Я же говорил вам, на Сен-Фелисе новости разносятся быстро. Если вы начнете, а другие последуют вашему примеру, в чем я, к сожалению, сомневаюсь, это будет хорошее начало. Но мы можем проговорить так весь день, – Курсон поднял руки вверх. – Мне не стоит подрывать ваш энтузиазм своими словами, а то вы завтра же все продадите и уедете домой.Фрэнсис покачал головой:– Мой дом здесь.Он почувствовал сильный интерес к этому человеку. Кембридж, почти белый и считает себя частью крестьян-негров.– Расскажите мне что-нибудь о себе, мистер Курсон. Что значит для вас жить здесь, для такого… как вы.– Не белого, вы имеете в виду?!– И это тоже. Чего вы больше всего хотите?– Начать с того, что я бы уничтожил ограничения и привилегии. Один человек – один голос. У меня нет собственности, я – арендатор, поэтому я не могу голосовать. Послушайте, мистер Лютер, на островах Карибского моря от девяносто пяти до девяноста восьми процентов населения – чернокожие люди, в той или иной степени. Очень немногие из них владеют собственностью, поэтому они даже не могут высказать свое мнение о том, как ими управляют.– С таким положением вещей, конечно, нельзя мириться, но я слышал, что скоро все изменится. Может, уже в этом году. Но мне хотелось узнать именно о вас, о вашей жизни. Вы женаты?– У меня есть жена, Дезире. Мы живем в городе.– Дезире? Она не работает у Да Куньи?– Да. Вы ее знаете?– Я покупал у нее подарки на Рождество и на день рождения жены. Я давно ее не видел, редко бываю в магазинах.– Она оставила работу. У нас двое детей, они в ней нуждаются.Дождь совсем прекратился. С крыши и деревьев падали тяжелые капли. Сквозь дымку засветило солнце. Мужчины подошли к дверям.– Мне хочется думать, что для моих детей… и для всех остальных мир будет лучше, – сказал Курсон. – Я оптимист.– Будем надеяться, – пробормотал Фрэнсис. Странный человек, подумал он, и очень странная встреча. Внезапно он подумал об истории, о ее власти над победами и потерями, над добром и злом. Лионель и ему подобные сказали бы, что он такой же большой глупец, как и его отец. Но в этот момент он чувствовал себя способным опровергнуть их.Фрэнсис перекинул через руку влажную куртку.– Должен сказать, что за полдня вы рассказали мне об этих местах больше, чем кто-либо другой, за исключением, – он не знал, что заставило его произнести это имя, – моей родственницы, Кэт Тэрбокс.– У нее есть сердце, – просто сказал Курсон.– Я забыл, что вы ее знаете! Или ваша жена.– Мы оба. Я познакомился с ней через своего тестя, Клэренса Портера. Они много работают вместе, в основном в Семейной консультации. Клэренс помогает с профсоюзными деньгами для строительства настоящей больницы, а Кэт вхожа во все нужные семьи. Правда, дело подвигается трудно. Те, кто могут, не хотят или отделываются символическими суммами. Кэт – редкая женщина, вы согласны?– Я тоже так думаю, хотя не часто вижу ее. Они пожали друг другу руки на прощанье.– Было приятно с вами познакомиться, мистер Лютер. Желаю вам удачи в ваших начинаниях.– Я… вам следует навестить меня, – выпалил Фрэнсис.– Вы серьезно? Или это означает: «заезжайте как-нибудь», то есть никогда?– Я не говорю то, чего не думаю.Марджори вряд ли будет рада, но это неважно. Ему очень понравился этот человек.Курсон улыбнулся. Это была первая настоящая улыбка за все время, улыбка без иронии и грусти.– Я навещу вас. Ваша фамилия есть в адресной книге Коувтауна? Патрик Курсон?– Да, есть.Он так и стоял с поднятой в прощальном взмахе рукой, когда Фрэнсис исчез из виду, свернув за поворот. КНИГА ТРЕТЬЯВЛЮБЛЕННЫЕ И ДРУЗЬЯ Глава 10 – Я показывал вам это? Да. Наверное показывал, – произнес Фрэнсис Лютер, протягивая книгу в кожаном переплете. – Это дневник моего предка, первым высадившимся на Сен-Фелисе.– Да, я смотрел его, но Николас не видел, – Патрик пробежал глазами страницу, затем передал дневник Николасу. – «Я хочу купить землю, вести хозяйство, владеть собственностью, как то и подобает истинному джентльмену. Удачно жениться». Да, так оно и было, Николас.– Изумительно, – пробормотал Николас.Он был удивительно грациозен: он сидел на подоконнике, по-турецки скрестив свои длинные стройные ноги. Дневной свет красиво очерчивал его изящную фигуру, аристократическую голову, словно высеченную резцом скульптора. Патрик почувствовал невольную гордость: именно он впервые привел Николаса в этом дом, хотя инициатива исходила от Кэт Тэрбокс. Он был как бы связующим звеном между этими разными людьми: землевладельцем – хозяином этого дома – и его гостем – темнокожим политиком, только начинающим свой путь к славе и признанию.– Книги, – все говорил и говорил Фрэнсис, – моя единственная слабость и увлечение. – Он указал рукой на многочисленные новые тома в ярких обложках. – Мне присылают их прямо из Нью-Йорка. Если пожелаете почитать что-либо, пожалуйста…– Да, изумительно, – повторил Николас, возвращая дневник.– Возьмите, почитайте это, если хотите, мистер Мибейн. У меня есть еще копии. Любопытно, не правда ли?– Буду вам очень признателен. Кстати, зовите меня, пожалуйста, просто Николас.– Ну хорошо, Николас. Не выпить ли нам перед обедом? Нет, правильнее – перед ужином. Сегодня же воскресенье.Для Патрика было истинным наслаждением наблюдать и принимать участие в этом семейном ритуале – священнодействии с искрящимися, пенящимися, струящимися ледяными напитками. Сколько же вечером сиживал он в этой библиотеке, чувствуя себя равным, а не чужаком, как в первый раз! Да, его мальчишеское увлечение Николасом не сравнить с отношением к Фрэнсису, человеку, казалось, из другого мира. Но так много объединяло их: мысли, вкусы, пристрастия. Этот человек не мог не покорить его сердце.Увы, ничего подобного в отношениях с Марджори Лютер! Да я, будто вторгаюсь в ее дом, посягаю на ее территорию, – думал Николас. Она презирает меня только за цвет кожи, хотя она не осмелится признаться в этом даже самой себе. Выражение ее лица, ее улыбка – уж его-то не обмануть, уж он-то сразу чувствует эти вещи. Ну да Бог с ней! Ведь и у его Дезире есть недостатки.Он мог наблюдать из высоких окон за небольшой группой, расположившейся на лужайке в тени. Женщины и отец Бейкер. Они не пожелали присоединиться к ним и остались на открытом воздухе. Будто картина импрессионистов или хорошая копия: воздушное обрамление и женщины в лилово-фиолетовых одеяниях! Лорин, десятилетняя дочка Патрика, сидела на траве, у ног матери. Мейзи, уж совсем не малышка, сидела на коленях Кэт Тэрбокс, а Марджори Лютер держала на руках маленькую беленькую собачку. Да, импрессионизм, только вот темная кожа не вписывается в это «полотно», с горечью подумал Патрик.– Какая чудная комната! – воскликнул Николас.– Да, она была лишь частично отделана, когда мы въехали в этот дом. Я доделывал все сам, хотя и потратил уйму денег. Но дело того стоило. Фактически, я живу здесь, – Фрэнсис кивнул на большой стол, заваленный бумагами.– Фрэнсис пишет историю Карибского мира, – пояснил Николасу Патрик, – от араваков. Грандиозный труд!– Судя по успехам, которых нет, я никогда не закончу его!Николас поинтересовался:– А что подвигло и вдохновляет вас? Ваши семейные корни?– О да, надо полагать это. Я так много узнал о моих предках со времени приезда сюда. Один из них попал в плен в битве при Вустере, его привезли сюда как ссыльного во времена Кромвеля.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46