Их добрачная любовь прочней нашей брачной. И даже – внебрачной. За 10 лет их неофициальной любви наш человек успевает 3 раза развестись и 300 раз изменить, регулярно получая за измены то по левой щеке, то по правой, – в зависимости от того, кому он изменил: жене или любовнице.
Ведь у нас как?
Любить кого-нибудь надо? Надо. А где? У него дома – родители. У нее – тоже, да ещё собака и брат-каратист.
Поэтому, чтобы поцеловаться, едешь на электричке в лес, захватив палатку, рюкзак, котелок и дрова.
Конечно, с милым рай и в шалаше, как вспоминала вдова Крупская. Но только – первые два часа. А потом рай превращается в ад. И даже хуже, чем в ад. Потому что нет горячей воды. А есть только дождь, комар и каша в обоих котелках.
В Дании сначала дружат, потом любят, а потом женятся. А у нас сначала женятся, потом любят, потом дружат, потом ненавидят, а потом разводятся, хотя и продолжают жить вместе.
Чем больше людей живёт в одной комнате, тем меньше они любят друг друга. Для любви нужно не столько время, сколько пространство.
Датские котелки варят хорошо. Датские дети сразу после школы заводят свой дом. В крайнем случае – квартиру. На худой конец – комнату. Проблема подворотен отпадает сама собой. Чем больше домов, тем меньше подворотен.
Сидишь у себя дома и любишь, кого хочешь: хочешь – друга, хочешь – родителей, хочешь – родину. А в итоге – всех сразу.
* * *
На следующий день мы договорились с Хелен встретиться около копенгагенского университета. Старейший университет, но не самый старый в Дании. Основан в 1479 г. королем Кристианом I. Учиться в нем можешь, сколько угодно: можешь – учись 3 года, а не можешь – учись 30 лет.
Экзамен сдаешь тогда, когда чувствуешь, что готов. Полная свобода.
Я не стал хвастаться перед Хелен, что самая свободная страна – это наша: магазины свободны от товаров, цены свободно поднимаются на любую высоту и даже штаны – самые свободные штаны на свете. В поясе.
Хелен подошла к университету ровно в 19.00, как мы и договаривались. Датчане славятся своей пунктуальностью. Датчанин может назначить вам свидание в любое, удобное для вас время и в любом удобном для вас месте на поверхности Земного шара. Датчанин точно знает, где проведет отпуск через 10 лет, что будет делать через 20 лет и что с ним случится в конце жизни.
Жизнь россиянина полна неожиданностей, хотя и однообразна.
Датчане – хорошие ученики. А россияне – хорошие учителя. Датчане учатся на чужих ошибках, а россияне на своих ошибках учат чужих.
Я подошел ровно в 19.14.
Речь сразу пошла о точности и планировании.
– У нас все делается по плану, – сказал я. – Если объявили, что завтра отключат воду на неделю, значит, её действительно отключат на неделю. Более того, могут и перевыполнить план. Отключить её на месяц. С мая по август. Для профилактического ремонта. Пока дети не вернулись из пионерлагерей. Как будто взрослым мыться не обязательно.
Хелен меня не понимает. Если бы начальник какого-нибудь датского ЖЭКа повесил такое объявление, оно превратилось бы в его завещание.
Спросите у своего начальника ЖЭКа, почему нет воды. Он ответит: «Зачем вам вода, когда нет мыла?» Это логика начальников. Нет мыла – не надо воды. Нет воды – не надо чая. Нет чая – не надо сахара…
Вообще начальство лучше ни о чем не спрашивать: тебя же заставят и отвечать.
– Кто отключает? – не понимает меня Хелен. – Ты что, не платишь за воду?
– Нет, плачу.
– Так почему отключают?
– Для ремонта водопровода.
– А, он у вас всегда портится летом! Какая точная техника!
Мы заходим в маленькое кафе. В Дании все кафе маленькие. Но зато их много. Чем их больше, тем они меньше.
Я предлагаю выпить за нашу технику:
– Как говорит наш сантехник: «Кто рано встаёт, с тем бог поддает!»
– А кто такой сан-техник? – спрашивает Хелен.
– Это и есть наш бог, – отвечаю я. – Бог нашей техники. Сан-техник. То есть святой техник. Питается исключительно святой водой.
– А где он её берет?
– Жильцы ставят.
– Как это – ставят воду? Она что, твердая?
– Да, – говорю. – Крепкая.
– То есть её покушал – и становишься крепче?
– Наоборот, – говорю. – Жиже. Шатаешься после нее.
Из кафе мы идем к знакомым Хелен. Это её старинные друзья и живут они в старинном доме. В Копенгагене почти все дома старинные снаружи, но современные внутри. В отличие от многих наших домов, которые старинные внутри, но современные снаружи.
– Это – парадный вход? – спрашиваю я.
– Да, парадный, – говорит Хелен. – А что это такое?
– Ну, – говорю я, – парадный вход – это такой вход, над которым висит большой плакат с какой-нибудь большой мыслью, например: «Верным путем идёте, товарищи!»
– Это чтобы сантехник с пути не сбился? – спрашивает Хелен.
– Не только сантехник, – говорю я. – Мы все без парадных входов жить не можем. Мы, куда бы ни шли, всегда идем через парадный вход и всегда парадным шагом. Есть, правда, у нас и черный вход. Но не для всех. А только для белых.
– У вас что, есть черные и белые?
– И черные, – говорю, – и белые, и красные, и коричневые, и зеленые, и серые, и голубые, и оранжевые, и фиолетовые.
– Фиолетовые?!
– Да. Это – те, кто в реке искупался.
– А оранжевые?
– А оранжевые – это тетки такие. В оранжевых жилетках. Рельсоукладчицы. Одной рельсой она может двадцать человек уложить.
С 1917 г. у нас был только один цвет. Красный. Все остальные были запрещены. Сейчас по количеству цветов мы уже обогнали Данию.
В Дании не любят революций. Ну, была у них одна революция – да и та сексуальная. Причем обошлась малой кровью. Хотели заинтересовать население в собственном воспроизводстве, поскольку мало народу. Но результат как всегда обратный. Самые горячие мужчины по-прежнему – в жаркой Азии, потому что там самые стыдливые женщины: не снимают чадру даже во время обеда.
* * *
Как-то я получил письмо: «Что делать, если моя „жена – это прочитанная книга“?»
Я ответил: «Пользуйтесь публичной библиотекой».
Публичные дома в Дании разрешены: чтобы все проститутки были под колпаком.
Кроме того, благодаря публичным домам намного меньше стрессов, изнасилований и венерических заболеваний Мой приятель, съездивший по приглашению в США, рассказал, как они с женой заметили, что их сын-семиклассник все время что-то покупает и складывает в рюкзак. Приехали домой и решили заглянуть – что у него там. Открывают – полный рюкзак презервативов!
Бизнес по-русски.
И презреватив может быть лицом легкой промышленности. В российских, во-первых, слишком много резины, как в галошах. Во-вторых, быстро снашиваются. В-третьих, их мало.
Одноразовые средства в Дании на каждом углу. Наверно, только у нас – многоразовые презервативы, многоразовые сосиски. Все остальное у нас – одноразовое: туфли, стулья, мосты (речные и зубные). А шприцы – однозаразовые.
* * *
Конечно, проблемы есть не только у нас, но и у них. У нас, например, – как купить? А у них – как продать?
У них есть, с чем сравнивать. На датских прилавках – все лучшее, что производится в мире.
Хелен говорит:
– У испанков лучше вино.
– У испанцев, – поправляю я.
Что датчане делают хуже россиян, так это говорят по-русски.
– Мужчина, – объясняю я, – испанец. А женщина – испанка. Испанцы и испанки. Датчане и датчанки. Французы и француженки. Русские и русские.
– У вас что, нет разделения на мужчин и женщин?
– Есть, но оно не бросается сразу в глаза.
У нас определить, мужчина ты или женщина, легче ночью, чем днем. А днем можно определить только по силе. У женщины сумки тяжелей.
Только в наших анкетах есть графа: пол.
У нас пол сравняли с землей.
Многие у нас требуют отменить конкурсы красоты. Стесняются смотреть на обнаженную женщину в купальнике. Привыкли видёть её в ватнике и кирзовых сапогах, с лопатой и ломом.
Женщины у нас красятся почти все. Старые – чтобы быть моложе. Молодые – чтобы быть старше.
У нас накрашеная женщина – это красавица. А у них накрашеная женщина – это клоун.
Косметикой у датчан пользуются в основном проститутки.
У датчан другие понятия о красоте. Красота – это здоровье. Поэтому все направлено на то, чтобы человек был здоровым. Все, что делает человека здоровей, очень дешево. Фрукты, овощи, лекарства, спорт – на дотации государства.
У нас все это дороже. Потому, наверно, и живем меньше. По продолжительности жизни мы опережаем только Африку. И только Центральную. А Европу мы опережаем только по продолжительности жизни курицы. Только у нас курица умирает своей смертью. А судя по мускулатуре её ног, ходит помирать из деревни в город пешком.
Датская женщина не носит платье. Женщина в платье, в пальто, на высоком каблуке – не деловая женщина. В платье, в пальто, в туфлях трудно делать широкий шаг, неудобно жать на педаль. Поэтому датская женщина – в брюках, в шортах, в куртках, в кроссовках.
Сумок в руках тоже нет. Носить сумки – слишком унылая функция для датской руки. Поэтому сумка висит на плече. Или за спиной – сумка-рюкзак. Или сумка на поясе, пристегнутая к ремню. У мужчин иногда маленькая сумочка на ремешке вокруг запястья, как говорят у нас, – «потаскушка».
Наше главное богатство – это наши ресурсы: лес, вода, уголь, нефть, женщины.
Наша женщина – то же горючее: выполняет самую тяжелую работу, загорается от одного неосторожного движения мужчины и очень высоко ценится на Западе.
Многовековое смешение наций на территории нашей страны вывело уникальный тип женщины, в которой есть все лучшее от каждой нации. (Это, правда, не означает, что все худшее от каждой нации – в нашем мужчине).
Как российские шахматисты и музыканты увозят почти все награды с международных турниров и конкурсов, так и российские женщины увозят уже почти все награды с международных конкурсов красоты. Правда, если их женщина стала победительницей, её сразу хватают замуж, а если – наша, то её выгоняют из дома.
Хотя наша одежда так уродует наших красавиц, что их мужья должны спать спокойно.
А наша обувь! – кажется, что её выпускает не легкая промышленность, а тяжелая.
А наше белье! – кажется, что оно не нижнее, а верхнее. Ясно теперь, почему наша женщина так быстро раздевается. Всю одежду – одним рывком. Картина с репродукции Гойи «Обнаженная одним махом».
Нет, прежде чем раздевать женщину, мужчина должен её как следует одеть.
Герда, подружка Хелен, приехала на велосипеде и прикатила под уздцы – второй. Оказывается, мы едем на пикник. Чтобы мне было понятней, Герда называет велосипед бисиклетом. Для бисиклетов вдоль улиц специальные дороги – между пешеходной и автомобильной. Есть и велосипедные стоянки: металлические скобы, вделанные в асфальт.
Перед пикником заехали в небольшой магазин. Сорта помидор напоминают годовой репертуар театра, а сорта колбасы – репертуар кинотеатра.
Хорошо, что они меня не спросили про наши помидоры. А то бы я им ответил: «У нас два сорта помидор – недозрелые и перезрелые».
Больше всего меня удивляет не качество и количество их колбасы, а то, как они ориентируются в этих колбасных джунглях. Какую взять? Тоже проблема.
– Лично я, – говорит Герда, – покупаю то, что покупала вчера.
– А я, – говорю, – покупаю то, чего не купить завтра.
– У вас маленький колбаскин выбор? – спрашивает Герда.
– У нас социалистический выбор, – говорю я. – Это значит, что у нас в каждом доме выборы, кому сегодня есть колбасу.
Не хотел я им говорить, что у нас колбаса – вообще только во время выборов и референдумов. Не хотел их расстраивать.
И что самое обидное, каждый сорт колбасы у них пахнет по-разному. А у нас – один сорт колбасы, но пахнет тоже по-разному. В течение часа.
Герда изучает русский язык.
– А как пишется слово «колбаса»: КОЛбаса или КАЛбаса?
– Смотря из чего она сделана, – говорю я. – КОНЬбаса, КОТбаса, КОСТЬбаса…
Мы купили 200 г колбасы и 300 г помидор. Мне кажется, в Дании ещё и потому всего много, что там берут всего мало. В Дании покупают обычно 100 г сметаны, 150 г мяса. Мясо не исчезает даже во время стихийного бедствия. Во время стихийного бедствия, наоборот, вообще всего больше, потому что все-таки не что-нибудь, а стихийное бедствие!
У нас быстро забывают о том, что было вчера, но долго думают о том, что будет завтра.
Конфет берут 10 кило. Сахарного песку – мешок. Картошки – сколько можешь унести. Потому что завтра может не быть. А завтра оно раз – и снова есть. Тогда приходится все съедать, потому что оно уже начало гнить. Причем за месяц до того, как вы купили.
Перед Данией меня предупредили, что датчане едят мало. Но когда я туда приехал, меня стали кормить, как приплывшего в отпуск Робинзона Крузо. Потом я узнал: их, оказывается, предупредили, что русские едят много. Потому что нечего есть.
* * *
На улице, где живёт мэр, я видел, как брали грабителя. Седому интеллигентного вида громиле две полицейские женщины надели с извинениями наручники. Я думаю, они его нашли по визитной карточке, которую он предусмотрительно оставил на месте преступления.
Грабят и воруют, конечно, в каждой стране. Разница лишь в том – что, как и сколько.
У нас вором считается только тот, кто ворует не со своей работы.
В датские урны заправлены полиэтиленовые мешки – концами наружу. Когда мешок наполняется, его вынимают и заправляют новый мешок. Сразу вспоминаются наши каменные урны без дна. Наша дворничиха, которая приподнимает её одной левой, а одной правой выгребает из-под нее мусор и ставит на место. Урну и того, кто в эту урну плюнул.
* * *
Мы с Хелен перешли на другую сторону улицы.
– Интересно, – говорю я. – Вы переходите дорогу только на зеленый свет. Даже если нет ни одной машины.
– А у вас разве по-другому?
– Ну, мы в общем-то тоже переходим дорогу на зеленый свет. А на красный мы перебегаем.
Причем умудряемся ещё перевести на красный свет какую-нибудь старушку.
Но это – нарушения, которых могло бы не быть. А есть нарушения, которых не может не быть. В Ленинграде или в Москве иногда попадается такая широкая улица, что невозможно успеть перейти её на зеленый. Тем более – пожилой старушке. Поэтому опытная старушка начинает переходить на красный. Когда вспыхивает зеленый свет, она ещё только на середине. А когда снова вспыхивает красный свет, она мысленно уже прощается с белым.
Мы с Хелен садимся а автобус. Обычный рейсовый автобус. Но датский. Внутри – ковровые дорожки.
В Дании входишь в автобус только после того, как пробьешь компостером специальную картонку. На ней указан час, когда ты вошел. И этот битый час можно ездить бесплатно на всех автобусах города. Правда, транспорт, хоть и лучше, чем у нас, но дороже.
На следующей остановке входит датская старушка. Я, как джентльмен, встаю и уступаю ей место:
– Сит даун, плиз, мамаша!
Весь автобус оборачивается и смотрит на меня, не как на джентльмена, а как на донкихота.
Оказывается, в Дании джентльмены никому не уступают место, потому что там места хватает всем.
Я вспоминаю наши венгерские автобусы.
Наши автобусы – как мужчины у женщины: то нет ни одного, а то вдруг появляется сразу несколько.
Наш автобус – это клубок проблем: сначала его никак не дождаться, потом не влезть, а потом не вылезти.
Летом он, душегуб, отапливается, а зимой – нет, и стекла выбиты. Но зато крыша протекает очень редко: только – когда идёт дождь. ещё проблема – купить талоны. Потом проблема – их прокомпостировать. Потому что давка такая, что могут прокомпостировать все что угодно, но только не талон. И пока на этом автобусе доберешься до работы, устаешь так, что на работе только отдыхаешь.
В общем, с нашим автобусом лучше не связываться. Быстрей – пешком.
* * *
Они нас не понимают. Мы говорим:
– У нас все дорого.
А они говорят:
– У вас все дешево! Путешествие из Петербурга в Москву стоит всего полдоллара!
Я интересуюсь ценой автомобиля. Оказывается, их автомобиль стоит столько же, сколько наш магнитофон. Их магнитофон стоит столько же, сколько наши туфли. Туфли стоят, сколько наши колготки. Колготки – сколько полиэтиленовый мешок. Полиэтиленовый мешок не стоит ничего.
То, что производят в Дании, – не самое лучшее в мире, но то, что в Дании продают, – самое лучшее, что в мире производят.
Им непонятны наши разговоры – когда наш продавец спрашивает нашего покупателя:
– Что вы хотите купить?
– Ничего.
– К сожалению, ничего нет.
– Спасибо.
– Приходите завтра.
– Что-нибудь будет?
– Нет, ничего.
– Хорошо, я зайду.
Чем большее количество рук проходят наши полезные ископаемые, тем хуже для нас. Железная руда – отличная. Железо – уже хуже. Телевизоры – совсем плохие. Взрываются на самом интересном месте. Наверно, их делают на военных заводах.
Социализм показал, как много может человек, но как мало – коллектив. Хотя коллектив при социализме ставится выше человека.
В нашем социалистическом государстве индивидуальный труд оказался намного лучше компанейского. Вот у капиталистов компании – «Адидас», «Сони», «Дженерал моторз»!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33