— Однако о твоей Иньез не скажешь, что она подчиняется каким-то нормам.
— Отрицать обычаи и правила одного племени лишь ради того, чтобы перенять нравы другого, — это вовсе не путь к свободе, — возразила Вана. — Какая женщина более независима — та, что демонстрирует свои ноги, или другая, обнажающая свою грудь? Женщина, которая любит девочек, или та, что предпочитает мужчин? Поклоняющаяся Амону или почитающая Магомета?
— Тогда можно ли вообще чему-нибудь отдавать предпочтение?
— Что ты сказал, Гвидо? В конце концов ты заговоришь так же, как я. Мне не нравится выбирать, потому что я не хочу ничего исключать. Не хочу заранее что-то принимать и устанавливать для себя моральные ограничения. Как я могу отделить хорошее от дурного в огромном бурлящем котле Вселенной? Я не ведьма и не пророчица. Не всегда можно запустить сепаратор и отделить сливки от сыворотки, а истину от лжи. Пример этому — моя жизнь…
— Посмотри-ка! — с мальчишеским восторгом закричал Гвидо. — Маки и маргаритки. А вон тополя и абрикосовая роща! Повсюду множество фиг и фиников. А маслин не меньше, чем в окрестностях Дельф. Да, это настоящая страна оракулов. Не удивительно, что Александр Македонский приезжал сюда посоветоваться с крупнейшими авторитетами того времени.
Вана, конечно, не могла промолчать.
— Это был политический жест. Признавая себя сыном Амона, он хотел ублажить египтян, но лишь для того, чтобы легче было завоевать их страну. Акт благочестия, продиктованный стремлением к власти, не должен так умилять тебя, Гвидо.
— Все в этом мире в конечном счете определяется стремлением к власти. Все подчиняются силе. Гораздо обиднее, когда люди покоряются, сами того не осознавая, — как твои предки покорились грекам.
Гвидо стал читать по памяти, словно говоря сам с собой:
— «Это был не остров, но огромное животное, раскинувшееся на поверхности моря… Когда ты вновь обретешь свободу, мои губы заново научатся улыбаться. Предназначение поэта — восставать против власти и заставлять тех, кто подчинился ей, стыдиться своей покорности. Но напрасны его усилия. Казанцакис не боялся, хотя и ни на что не надеялся».
Вана продолжала говорить, словно не слышала слов Гвидо.
— …Эта сестра сирен была на самом деле его сиамским близнецом. Женское тело находилось внутри мужского, и они никогда не разделялись.
— Мне нравится твое описание сотворения мира, — задумчиво проговорил Гвидо. — В конце концов ты обратишь меня в свою веру.
Но Вана по-прежнему не слышала его.
— Может быть, ты приехал в Сивах, чтобы найти ее? Ту сиамскую сестру-близнеца внутри самого себя?
— Мы уже приехали? — спросил Гвидо.
— Нет. — Вана подняла глаза к побелевшему от зноя небу и больше не проронила ни слова.
Они проехали еще одну пальмовую рощу и несколько больших клумб с цветущими розами, прежде чем Гвидо спросил:
— Значит, это не тот оазис, в который мы ехали?
— Не тот, в который мы едем, — поправила его Вана. — Мы все еще движемся к нему. А это — один из его форпостов. Отсюда до Сехет-Ам еще больше двенадцати лиг.
— До чего?
— Сехет-Ам — это древнее название Сиваха. В переводе означает «Страна пальм».
— А где мы сейчас?
— В Джебель-Мута, — ответила Ванесса. — Мы еще вернемся сюда посмотреть гробницы птолемеевского и римского периодов, такие же, как в Агхорне и в храме Ксар-Руми.
— Это христианская или римская крепость?
— А я и не знала, что ты понимаешь по-арабски, — удивилась Вана. — Это что, еще одна тайна?
— Не выдумывай всякую ерунду! Я знаю только то, что почерпнул в детстве из приключенческих романов. Этот храм всегда ассоциировался с могилой, а Руми — это человек, крестоносец или еще кто-нибудь, который по воле судьбы был зарублен ятаганом. Будем надеяться, местные жители отказались от обычая так встречать приезжих.
— Кто знает? — задумчиво ответила Вана. — Может быть, чтобы по-настоящему ввести тебя в эту страну, нужен был бы Цезарь.
— С кем ты говоришь, Вана? Со мной или со своей сиамской сестрой-близнецом?
— Как хорошо ты меня понимаешь, Гвидо! Мы созданы, чтобы путешествовать вместе.
— Стоп!
— Что случилось?
— Смотри!
Рядом с дорогой из сделанной в песчанике ниши на них смотрело странное божество — гермафродит. Они решились коснуться руки, ставшей гладкой и темной после двадцати веков таких приветствий. Вана с трудом разобрала надпись на греческом языке: «Ты, кто явился сюда в поисках Амона, знай, что я есть разум этого бога».
— Примите мои поздравления, — ухмыльнулся Гвидо. — А теперь, месье или мадам, пусть ваш мозг укажет нам дорогу.
— Оставь этот камень наедине с древними воспоминаниями, — остановила его Ванесса. — Мы сами отыщем свой путь. Кажется, уже нашли его. Раз мы добрались сюда, нам уже не придется спрашивать, как проехать к оазису Сивах.
Мимо них по тропинке трусила овца. Немного поодаль за ней шел пастух. Вана его окликнула, но мужчина лишь равнодушно посмотрел на нее и не ответил.
— Первый контакт — первая неудача, — подытожил Гвидо.
— Меня подвела моя речь, — ответила Вана. — Я замечала, что не всем в здешних краях по душе арабский язык. Надо будет еще раз попробовать.
Гвидо с неожиданной теплотой посмотрел на ветви пальм, сомкнувшиеся над дорогой. Он не ожидал, что будет чувствовать себя так свободно в этих местах.
Изредка им навстречу попадались феллахи из окрестных деревень. У всех были черные или седеющие бороды, при виде которых Гвидо вспомнил лица Никоса и Незрина. На некоторых была европейская одежда, другие носили традиционные белые домотканые халаты и восхитившие Вану браслеты на лодыжках.
Они еще раз остановились, чтобы осмотреть маленькие усыпальницы, выстроившиеся в ряд вдоль стены из засохшей грязи. Тощие псы и длинноногие кошки подошли обнюхать незнакомцев.
Среди множества птиц, прыгавших по ветвям, они узнали удодов, зимородков, казавшихся очень дружелюбными, сов и ястребов. Машина объезжала пруды, где в скульптурных позах застыли цапли и ибисы; поля клевера, где Вана опасалась останавливаться, потому что на них любят гнездиться змеи; маисовые поля, по которым бродили маленькие ослики…
— Незаметно, чтобы здесь кого-то беспокоили затраты и экономия, — громко сказал Гвидо.
— Ты чувствуешь, дует прохладный ветер? — ответила Вана. — В этой стране он предвещает благополучие. А кто станет беспокоиться о том, чтобы копить ветер?

* * *
Впереди появились два холма или, скорее, утеса, нависших над кронами пальм, словно верблюжьи горбы. В просвете между Холмами виднелась песчаного цвета крепость, из-за знойного марева пустыни казавшаяся больше своих размеров.
— Сивах-эль-Кабир, — произнесла Вана.
— Хат-ан-Шо, — пробормотал Гвидо.
Он старался держаться спокойно, но дрогнувший голос выдал его.
— Ты счастлив, — улыбнулась ему Вана. — Я рада за тебя.
Машина подъехала к древней стене. Перед городскими воротами оказался пропускной пункт.
— Кажется, пропуска нам все-таки пригодятся, — сказал Гвидо.
Вана протянула документы полицейскому, уже издали заметившему приезжих. Тот обошел вокруг машины, бегло взглянул на сидевших в ней людей и, не посмотрев на протянутую ему пачку бумаг, помахал рукой:
— Проезжайте!
— И это все? — воскликнул Гвидо. — Не сложнее, чем на швейцарской границе. Если бы мы заранее это знали, Незрину Адли пришлось бы в одиночестве изображать нудистский пляж у себя в бане.
Улицы были узкими, как аллеи парка. Они круто поворачивали то вправо, то влево без всякой видимой причины и системы, и «лендровер» с трудом пробивался через этот лабиринт.
Затормозив, Вана указала на арку, за которой стоял старинный одноэтажный дом.
— Понте дель Риальто, — воскликнул Гвидо. — Или Палаццо Веккио во Флоренции.
— Или Рим, вилла Джулия, — мягко добавила Вана.
Особенности архитектуры явно повторялись, и Гвидо заметил, что это здание намного древнее, чем любой из существующих в Италии образцов подобного стиля. И более выразительное, потому что контуры его выше и стройнее.
— Какая гармония, — прошептала Вана
— Куда подевались твои принципы? — съязвил Гвидо— Ты, помнится, отрицала эстетические оценки как признак религиозности и духовной тирании.
Она засмеялась, указывая вдаль на небесно-голубые минареты с позолоченными куполами, украшенные трилистником и геометрическими фигурами, барельефами из дерева и слоновой кости.
— Когда я была маленькой, то умудрялась кончать в христианской церкви. Неужели ты думаешь, что меня может испугать какая-то мечеть или храм Амона?
— Какой большой город, — удивленно воскликнул Гвидо. — А я считал, что это маленький захолустный городишко.
На самом деле Сивах был большим поселком, вытянувшимся вдоль центральной улицы. По улице сновало множество людей, и мало кто обратил внимание на путешественников в запыленной машине. Даже малыши не бежали вслед и не цеплялись за подножки «лендровера». Маленькие тележки жались к обочине, уступая им дорогу. Если ослики или мулы загораживали проезд, хозяева криком отгоняли их прочь.
Мусор и отходы фруктовых лавок сбрасывались прямо в зловонную канаву посреди улицы. Ее испарения смешивались с запахом сладостей и чая, доносившимся из маленьких кафе.
«Не вижу ничего, что отличало бы эту землю», — думал Гвидо.
Ягненок, которого бедуины жарят прямо на асфальте — это еще куда ни шло, хоть какая-то экзотика. Но тут же в стадо коров врезался велосипед, старые тарахтелки-грузовики расталкивали мулов, жавшихся к обочине, люди проходили по пешеходным дорожкам — все это никакие напоминало древнюю цивилизацию, чудом сохранившуюся нетронутой на обочине современности. То же впечатление складывалось и в центре городка, стоило взглянуть на здание викторианской эпохи с двумя башенками по бокам и широкими пролетами лестницы. Эта нелепость, пытавшаяся приноровиться к убогому пейзажу поселения, не вызывала ничего, кроме удивления. Позолоченная надпись на фронтоне здания гласила: «Резиденция губернатора». Очевидно, никто не подумал о том, чтобы сделать надпись по-арабски или хотя бы перевести ее.
— Мне казалось, что египтяне более чувствительны в национальных вопросах, — заметил Гвидо. Явно заинтересованный этой аномалией, он предложил свое объяснение: Наверное, эта надпись просто никого не интересует.
— Возможно, — рассеянно пожала плечами Вана. Она думала о том, что ее отец сидит в одном из кабинетов этого ужасного здания. Зачем ему прятаться там?
— Хочешь зайти? — спросил Гвидо.
— В таком виде?
Она вытянула руки, взглянула на грязные брюки и порванную в нескольких местах рубашку.
— А ты все-таки не свободна от условностей, верно? — шутливо спросил Гвидо.
Девушка не ответила, и они поехали дальше. В Сивахе была только одна главная улица, которая вела к гостинице. Они не ожидали увидеть что-то особенное, но когда подъехали — ахнули.
Перед ними находилось нечто, похожее на курортное казино позднего викторианского стиля, — с лепными фронтонами, сияющее белизной. Его пропорции, однако, были вполне умеренными. Невысокое, в один этаж здание не раздражало глаз. Перед гостиницей раскинулся палисадник с цветущей геранью и хризантемами.
Итак, путешествие окончено! Они вылезли из автомобиля почти смущенно, понимая, что гораздо уместнее здесь был бы грандиозный экипаж.
Взглянув на свою запыленную одежду, Гвидо сделал извиняющийся жест в сторону неведомо откуда вынырнувшего швейцара, подошедшего к ним за багажом. Вана смутилась, когда тот вынул из машины походную печь, грязные спальные мешки и все прочее снаряжение. Интересно, какое впечатление произведут ее кирки и лопатки на обитателей этого райского уголка? Здесь обычно отдыхали удалившиеся от дел чиновники — ветераны бюрократии.
Пять или шесть завезенных когда-то из Америки и Германии лимузинов стояли у входа. Один из них — из Саудовской Аравии — был с дипломатическим номером.
— Уверен, что я встречу здесь моего доброго друга Джанниполо Гатто, щеголяющего своими наградами, — рассмеялся Гвидо. — Местечко, кажется, пользуется успехом.
— Но не у мальтийских рыцарей. Вы будете единственным ревнителем христианской веры в этом замке.
— Чушь! Гостиницы не выбирают своих постояльцев. Министерские тузы, как видно, облюбовали этот уголок и поэтому с таким скрипом дают разрешение на въезд простым смертным. Для них тут достаточно цивилизации.
— Не спеши с выводами, — отозвалась Вана. — Оазис — это часть пустыни, простирающейся от Персии до Атлантики. Может быть, «мерседес» у входа в гостиницу тоже мираж?
К ним подошел темноволосый паренек в ливрее и вежливо спросил на чистом английском:
— Поставить машину в гараж, сэр?
— Конечно, поставь. И не забудь помыть.
— Дайте, пожалуйста, ключи, сэр. На мгновение Гвидо заколебался, но, тут же устыдившись своей подозрительности, протянул ключи и следом за Ваной пошёл в холл. Внутри гостиница оказалась менее привлекательной. Холл был невероятно пыльным.
— Ваши комнаты готовы. Будьте добры, заполните анкеты, — сказал администратор. — Куда отнести багаж, мадам?
Гвидо обернулся к Ванессе и сказал по-французски: — Может, свалим все барахло в одной комнате, а сами будем жить в другой?
— Нет, — резко ответила она. — Я не собираюсь изображать здесь твою жену.
Он взглянул на девушку удивленно и немного грустно.
— Я не хотел обидеть тебя… Я просто…
— Пошли. Я умру, если сейчас же не залезу в ванну.
— Вода у нас идет круглосуточно, без перебоев, — администратор, стараясь угодить приезжим, перешел на безупречный французский.
Гвидо тихо выругался, сообразив, что их маленькая стычка станет достоянием обслуживающего персонала.
— Бутылку мальтийского виски и бутерброды в номер, — сказал он по-итальянски, надеясь озадачить полиглота.
— Prego, — последовал учтивый ответ. Гвидо прошел полкоридора и только тогда сквозь зубы пробормотал:
— Где они берут этих педерастов? Юноша, несший багаж, улыбнулся.
— Он принял твою ругань за сексуальное приглашение, — уколола Гвидо девушка, уже достаточно понимавшая итальянский. — Почему ты не воспользуешься этим? Если ты в Сивахе, поступай, как…

* * *
Неподвижно, точно мумия, Гвидо лежал на кровати, утопая в пуховых подушках. Казалось, он спит, но мозг его бодрствовал и работал, словно хорошо отлаженный механизм. Он анализировал, сопоставлял и классифицировал все, что увидел и услышал в оазисе и в самом городе.
Большая часть материалов, касающихся растительного мира и архитектуры, была отброшена за ненадобностью. Другое дело — внешний облик и поведение живых существ, будь то люди или животные. Эта информация тщательно регистрировалась памятью Гвидо. Ни одна мелочь не была упущена.
Ели бы кто-нибудь смог заглянуть в его память, он был бы поражен тем, с какой документальной точностью сознание итальянца за несколько часов собрало и классифицировало огромный объем разнообразной информации. Пастухи и крестьяне, погонщики мулов, шоферы, бродяги, полицейские, повара, официанты и просто зеваки, бесцельно слоняющиеся по улицам, — все, кто попадался Гвидо на глаза, были рассортированы и разложены по полочкам. Вана поразилась бы, узнав, какую гигантскую работу проделывает ее приятель.
Его мозг не отдыхал и ночью в гостинице. При этом Гвидо уставал не больше, чем компьютер. Он настолько сконцентрировался на своей задаче, что не слышал звуков, не дававших уснуть Ванессе: поскрипывания половиц, обрывков разговоров, храпа, стонов оргазма и возни крыс. Несмотря на усталость, девушка чувствовала себя еще менее уютно, чем на горячем песчаном ложе.
Но не только ночные звуки мешали ей. Образы отца и любовника попеременно возникали в ее воображении и гнали сон прочь.
Как воспримет Селим ее неожиданный приезд? Что если он вышвырнет Вану из своего офиса так же бесцеремонно, как вычеркнул из жизни двадцать пять лет назад? Вдруг Селим придет в ярость от того, что она потревожила его и здесь, в его убежище? Он сочтет такое вторжение бесцеремонным. И в конце концов, наверное, будет прав. Эта мысль нисколько не утешала ее. А Гвидо? Как он доведет себя теперь, когда цель его путешествия достигнута? Он попал туда, куда так стремился. Нужна ли она ему теперь? Наверное, нет. Их отношения были увлекательной игрой. Захочет ли он продолжать их или займется более серьезными делами?
И что это были за дела? Вана до последнего времени делала вид, что они ее не интересуют, и ни о чем не спрашивала. Но она считала себя не настолько глупой, чтобы поверить в секретную миссию итальянца. Настоящий шпион не стал бы выставлять напоказ свой блестящий ум, даже если бы речь шла о промышленном шпионаже. Скорее интуитивно, чем основываясь на конкретных фактах и выводах, она догадалась, что ее приятель работает на нефтяную компанию. Но в каком качестве? Ищет возможности вложения капитала?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22