Я подумала, что ты, может быть, сумеешь мне помочь.— Ох, дитя, я так мало могу тебе в этом помочь. Я… окутан страхом.— Ты — единственный человек, к кому я могу обратиться.Глаза ее отца, очень похожие.— Так спроси меня, — сказал он.Здесь тихо. Все ушли, кроме пожилого священника этой церкви, поправляющего свечи у бокового алтаря возле входа, и ее собственной женщины в дальнем ряду, Ждущей ее. Эта церковь — одна из самых старых в Эсферте, дерево скамеек и пола с годами отполировалось До блеска. Лампы давали мягкий свет, а там, куда он не достигал, было темно. Здесь царит ощущение покоя. Или здесь оно должно царить, подумала Кендра.— Что ты можешь мне рассказать о мече Вольгана? — спросила она. * * * Нельзя сказать, что сфера жизни женщины так уж обширна. Но насколько обширной она может быть у большинства живущих мужчин на господней земле, старающихся прокормить себя и свои семьи, согреться в холодную зиму (или укрыться от песчаной бури на юге), уберечься от войны и болезни, морских пиратов и ночных тварей?“Книга сынов Джада”, которую все шире использовали теперь в церквях, даже здесь, в землях сингаэлей, учила, что мир принадлежит смертным детям бога, и об этом было сказано в форме песнопений, торжественных и красноречивых.Мейрион мер Райе трудно было поверить, что это правда.Если все они — дети щедрого бога, почему тогда некоторых людей настигает казнь кровавого орла и они умирают залитые кровью, разрубленные пополам, даже если этот человек — просто девушка, которая возвращается с пастбища с полными ведрами молока от двух коров после утренней дойки в конце весны?Это неправильно, думала Мейрион с вызовом, вспоминая свою сестру, как происходило всякий раз, когда она возвращалась после дойки в предрассветном тумане. Элин не должна была так умереть. Мейри знала, что недостаточно умна, чтобы понять подобные вещи, и знала то, что священник в деревне не уставал твердить им снова и снова с начала лета. Но женщины сингаэлей не отличаются покорностью и смирением, и если бы Мейрион кто-нибудь, кому она доверяет, попросил описать то, что она действительно чувствует, она бы ответила, что она в ярости.Никто у нее об этом не спрашивал (она никому настолько не доверяла), но гнев жил в ней, каждый день, каждую ночь, когда она прислушивалась к звукам, которые уже никогда не донесутся с пустой лежанки у соседней стены. И гнев был с ней, когда она встала в темноте, оделась и прошла мимо постели, на которой больше не спала Элин, чтобы заняться дойкой, как раньше делала ее сестра.Ее мать хотела разобрать лежанку, чтобы стало больше места в маленькой хижине. Мейри ей не позволила, хотя в последнее время, когда лето повернуло к жатве и к осени и по ночам бывало прохладно, она подумывала, не сделать ли это самой как-нибудь после обеда, когда она закончит дела.Она выберет ясный день, когда пламя и дым будет видно издалека, и сожжет постель на буром от солнца скалистом холме над полями в знак памяти. Этого мало, совсем не равноценный ответ на потерю и беспомощную ярость, но что еще можно сделать?Элин не была ни знатной девушкой, ни принцессой. Для ее костей не нашлось освященного места в склепе святилища, с вырезанными наверху словами или изображением на камне, или места в песнях бардов. Она не была Хельдой или Арианрод, погибшими и вечно оплакиваемыми. Она была всего лишь дочерью скотовода, которая оказалась в неудачном месте однажды в слишком темный предрассветный час, и ее изнасиловал и зарубил эрлинг.И что же может сделать сестра для ее памяти? Создать песню? Мейри не умела писать музыку, она даже не умела писать собственное имя. Она была девушкой незамужней (ни один мужчина не боролся за право взять ее в жены) и жила с родителями на границе между Льюэртом и Арбертом. Что ей было делать? Жестоко отомстить? Ввязаться в какую-нибудь битву, нанести УДар эрлингам?В данном случае она действительно это сделала. Иногда, несмотря на ничтожную вероятность, нам это удается. Это часть загадки мира, так это и следует понимать.В час перед восходом солнца в конце того лета Мейрион услышала звуки, приглушенные туманом, справа от нее, когда возвращалась домой по старой, заросшей травой тропинке с летнего пастбища.Тропинка шла параллельно дороге из Льюэрта, хотя назвать ее дорогой было бы преувеличением. Дорог в провинции Сингаэль было мало. Они требовали больших затрат ресурсов и труда, и если построить дорогу, то на ней можно подвергнуться нападению. Лучше в такое время, как сейчас, жить, испытывая некоторые трудности во время путешествий, но не облегчать путь тем, кто задумал против тебя недоброе.Тем не менее неровная тропа к югу от нее, проходящая мимо их деревушки, была одним из основных путей к морю и от моря. Она проходила через разрыв в Динфорских горах на западе и тянулась на восток ниже леса вдоль северного берега Абера.Поэтому Элин и погибла тогда. Люди все время двигались слишком близко от них, направляясь на восток и на запад. Поэтому Мейрион сейчас остановилась и осторожно, тихо сняла с плеч коромысло с двумя полными ведрами. Оставила его на траве и несколько секунд стояла, прислушиваясь.Топот конских копыт, звон сбруи, поскрипывание кожи. Бряцанье железа. Нет никакой разумной причины, почему вооруженные всадники могли находиться на тропе до восхода солнца. Ее первая мысль была об угонщиках скота: разбойники из Льюэрта (или сеньоры) пробрались в Арберт. Ее деревня старалась не вмешиваться в подобные дела; у них было слишком мало скота (и всего остального), чтобы стать мишенью для подобного набега. Лучше позволить им уйти в обе стороны и ничего не знать или знать как можно меньше, если потом прискачет погоня (с обеих сторон) и начнет задавать вопросы.Мейри тихо пошла бы по своей тропинке назад, к дому с утренним молоком, если бы не услышала голоса. Она не поняла слов — и в этом, конечно, было все дело. Она бы поняла, если бы эти люди были из Льюэрта. Но они не оттуда. Они говорили на языке эрлингов, а сестру Мейри, которую она так сильно любила, убил и обесчестил один из них в начале лета.Она не пошла домой. Гнев иногда может пересилить страх, взять над ним верх. Мейри знала эту землю, как прядки собственных каштановых волос. Она присела, оставив молоко на тропинке сзади (лиса потом нашла его и напилась до отвала). В сером тумане девушка двинулась, как призрак, по направлению к голосам и к дороге. Немного погодя легла на живот среди травы и кустов и подползла ближе. Она ничего не знала о том, как эрлинги (и все прочие) распределяются на марше, поэтому ей несказанно повезло, что их дозорные не прочесывали кустарник к северу от дороги. Многое из того, что случается в жизни, оказывается везением или невезением, и это сбивает с толку.Выглядывая из-за колючих кустов, она увидела отряд эрлингов: некоторые были на конях, большая часть пешие, которые остановились и разговаривали, еле различимые в темноте и все еще низком тумане. Мейри явственно услышала слово “Бринфелл” два раза, это название донеслось до нее среди резких, сердитых слов, не имеющих никакого смысла, сквозь шум крови в ушах.Она узнала все, что нужно. И начала отползать назад на четвереньках. Услышала сзади какой-то шум. Замерла на месте, не дыша. Она не молилась. Конечно, ей следовало молиться, но она была слишком напугана.Одинокий всадник продолжал двигаться вперед прямо позади того места, где она лежала. Она услышала, как он проехал через кусты, сквозь которые она только что подглядывала, и присоединился к отряду на дороге. Любой отряд, особенно во враждебной стране, высылал дозорных. Собака обнаружила бы девушку, но У эрлингов не было собак.Мейрион боролась с желанием остаться на месте и лежать неподвижно вечно или пока они не уйдут. Она слышала, как всадники слезают с коней. Река находилась близко отсюда. Возможно, они остановились напиться и поесть.Ей хотелось, чтобы это оказалось так.Внимательно прислушиваясь, теперь и к тому, что происходит сзади, Мейри ползком добралась до своей тропинки. Оставила свое молоко и пустилась бежать. Она знала, куда направляются эти разбойники и что нужно делать. Она не была уверена, что мужчины в поле станут ее слушать, но готова была убить кого-нибудь, чтобы заставить их поверить.Ей не пришлось этого делать. Шестнадцать бондов и их работников и десятилетний Дервин ап Хунт, который никогда не позволял оставить себя позади, припустили бегом на восток, к Бринфеллу, еще до восхода солнца по старой дороге. Она кончалась у их леса. Но это был знакомый, домашний лес, источник дров и строительных бревен, и через него была проложена тропа, которая в конце выведет их из него чуть севернее поместья Брина ап Хиула.Отец Мейрион, больная нога которого не позволяла ему угнаться за остальными, взял единственную лошадь в деревне и поскакал на север, в Пенави. Нашел еще двенадцать мужчин, которые работали неподалеку от него. Сказал все, что было необходимо. Они тоже пустились бежать, прямо с полей, которые убирали, схватив все, что попалось под руку острого и что не помешает быстрому бегу в течение целого дня и ночи пути.Почти тридцать человек. Ответ Мейрион. Необученные бойцы, но крепкие, знающие местность, исполненные — каждый из них — гнева, яркого и холодного, как зимнее солнце. На этот раз не огромный флот кораблей с драконами на носу пришел от берегов эрлингов. Это был отряд разбойников, тайком пробирающихся в Бринфелл. Теперь северян никто не испугается и не побежит от них.Именно дочь Раиса, калека, его уцелевшая дочь, наткнулась на разбойников и принесла, словно королева из легенды, нужные сведения туда, куда было нужно. Женщина сингаэлей, достойная песни. И все знали в окрестных землях и деревнях, что сделали с ее сестрой.Они добрались до Бринфелла на день раньше эрлингов.Во второй половине того дня, когда Мейрион увидела разбойников, она разобрала постель Элин, охваченная лихорадкой, рожденной ожиданием. Начала носить солому и простыни вверх на холм. Ее мать и другие женщины увидели, что она делает, и принялись помогать, собирали дрова и складывали их на плоской вершине. Все трудились, женщины ходили вверх и вниз по холму. Позже, когда солнце уже клонилось к западу и восходил тонкий серп голубой луны (завтра лун уже не будет), они зажгли костер в память об Элин. Она была всего лишь простой девушкой. Ничем не примечательной, какой меркой ни мерь. * * * Берн не мог избавиться от дурного предчувствия, что смерть парит над ними, словно какая-то черная птица, один из воронов Ингавина, и ждет.Туман среди окружающих их холмов. Звуки приглушенные, поле зрения ограничено. Даже когда наступил день и туман поднялся, чувство подавленности, ощущение стерегущей тишины этой земли остались. Берн чувствовал, что за ними следят. Возможно, так и было, хотя они никого не заметили. Это странная земля, думал Берн, не похожая на все те, которые он знал, и эрлинги уходили прочь от моря. Он не питал иллюзий насчет своих пророческих способностей, ясновидения или знания будущего. Говорил себе, что все это не более чем дурное предчувствие. Он еще ни разу не участвовал в бою, а они ехали туда, где предстояло сражаться.Но это не страх. Правда не страх. Берн помнил страх. В ночь перед поединком в Йормсвике он лежал рядом с проституткой и совсем не спал, прислушиваясь к ее спокойному дыханию. Он был совершенно уверен, что это последняя ночь в его жизни. Тогда в нем сидел страх; теперь это было нечто другое. Его окутало ощущение чужеродности, чего-то неведомого. Туман в этих холмах и в жизни, которую ведут здесь люди. Его отец заблудился в этом тумане, как бы ему ни хотелось это отрицать.Отрицание было бы ложью, вот так просто. Торкел велел ему не дать им плыть в землю сингаэлей. Бранд убил последнего из Вольганов за его ложь, и все же они сейчас находятся в этих холмах и делают то, что Ивар хотел обманом заставить их совершить.Бранд Одноглазый и другие ярлы ухватились за идею Ивара: месть и меч Вольгана. Выход из унижения. Это заставляет чувствовать — все пошло не так.Бранд говорил об этом довольно спокойно, пока они плыли на запад, а потом на север с попутным ветром туда, где высадились на берег. Что это неудачный для них момент потерпеть поражение. (“Разве может быть удачный момент?” — удивился Берн.) Что захват меча станет триумфом, блестяще сотворенным из неудачи и поражения. Талисманом против честолюбивых вождей с севера, которые считают, что могут стать королями и диктовать свою волю наемникам Йормсвика.Берн не слишком в это верил. Ему казалось, что перечисленные причины скрывают что-то другое. Что Бранд Леофсон жалеет, что ему самому не пришла в голову идея Ивара о походе, что перед внутренним взором одноглазого воина сияет блеск славы.В обычных обстоятельствах это было бы вполне справедливо. Чего еще, как поют скальды под арфу у очага всю зиму, могут искать храбрецы? “Человек умрет — и богатство умрет, лишь имя вечно живет”.Залы Ингавина предназначены для воинов. Зрелые, покорные девы с алыми губами и желтыми волосами не предлагают мед (и самих себя) землепашцам и кузнецам за золотыми столами богов.Но отец не велел ему плыть в эти края.Они не вполне понимали, куда направляются среди этих холмов и узких долин. Бранд и Карстен знали эту гавань уже много лет, но они оба, как и Гар Ходсон, не ходили так далеко в глубь суши, до самого Бринфелла. Эрлинги двинулись на восток, тридцать всадников, шестьдесят пеших воинов, пятьдесят осталось на ладьях, чтобы увести их от берега, если остальных обнаружат. Людей едва хватит, думал Берн, но он здесь — один из самых младших, что он знает?Карстен настаивал на быстром набеге туда и обратно силами одних всадников, так как они собирались убить только одного человека и найти одну вещь. Бранд и Гар с ним не согласились. Поместье ап Хиула будут оборонять. Им придется двигаться медленнее с пешими воинами, но их будет больше. Берн верхом на Гил-лире был одним из тех всадников, которые прочесывали с двух сторон лес вдоль дороги (которая оказалась всего лишь колеей).Они никого не видели. Можно было сказать, что это хорошо, их передвижение оставалось незамеченным, но Берн не мог отделаться от ощущения, что их видят. Они были здесь чужими — и земля каким-то образом это знала, — а море, их подлинная стихия, с каждым мгновением оставалось все дальше позади.На второй день, двигаясь через гряду холмов под мелким дождем, один из дозорных обнаружил дровосека и пригнал его к ним, заставив бежать впереди коня, подгоняя кончиком меча.Этот человек был маленьким, темнокожим, в рваной одежде. У него были гнилые зубы. Он не говорил на языке эрлингов, и никто из них не знал языка сингаэлей. Они не знали, что приплывут сюда, и не подобрали людей, знающих этот язык. Предполагалось напасть на незащищенные города-крепости англсинов. За это им заплатил Ивар.Они пытались говорить с дровосеком на языке англсинов, очень похожем. Но дровосек не знал и этого языка. Берн видел, что он обделался от страха.Бранд, в нетерпении, нервный, сердитый, выхватил меч, схватил левую руку дровосека и отрубил ее у запястья. Дровосек, с прилипшими к голове от дождя волосами, пропитанный потом и вонью, тупо уставился на обрубок руки. Его кисть лежала в траве, как посторонний предмет.— Бринфелл! — проревел Бранд под струями дождя. — Бринфелл! Где?Дровосек на мгновение поднял на него пустые глаза и упал без чувств. Бранд яростно выругался, сплюнул, огляделся кругом, словно искал, на кого свалить вину. Гар, хмуря брови, проткнул лежащего сингаэля мечом. Они двинулись дальше. Дождь продолжал лить.После этого предчувствие поражения в душе Берна начало расти. Они ехали весь вечер, лишь ненадолго остановились ночью. Они слышали, как ходят звери, как летают над головой и шуршат в кронах деревьев на склонах холмов совы, и совсем ничего не видели. До наступления утра они вышли из холмистой местности на открытые низины, но туман еще не рассеялся.Здесь должны быть поля, но Бранд считал, что до поместья Брина еще, по крайней мере, день пути. Он руководствовался полузабытыми рассказами. Они сделали остановку перед самым рассветом, раздали еду, напились из реки и двинулись дальше, когда взошло солнце.Берн думал о своем отце, как он чинил дверь сарая на Рабади в час заката. Слава, пришло ему в голову, может достаться дорогой ценой. Возможно, она не для каждого человека.Он наклонился и погладил шею Гиллира. Эрлинги продолжали двигаться на восток, к северу от них теперь появился лес, река журчала на юге, бежала рядом с их тропой, а потом свернула в сторону. Берну не нравилась таинственная, серо-зеленая замкнутость этой земли Солнце село, последний серп голубой луны стоял перед ними, потом над головой, а потом позади. Они остановились, чтобы еще раз поесть, и поехали дальше в ночь. Они были наемниками Йормсвика, могли обходиться без сна ночь или две, чтобы получить преимущество неожиданности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54