Ему легко было сделать ошибку, не зная этого.— Ты не подписывался именем Сингал? — удивился Гарет.— Я подписываю все, что пишу, так: Сейнион Льюэртский, священник из Сингаэля, — торжественно заявил его собеседник.Некоторое время все молчали.— Могу себе представить, что он не ожидал от тебя умения писать по-тракезийски, — пробормотал Элдред. — А от тебя, Гарет, умения прочитать это, между прочим.— Принц читает по-тракезийски? Чудесно, — заметил Сейнион.— Я всего лишь учусь, — запротестовал Гарет.— В этом нет никакого “всего лишь”, — возразил священник. — Может быть, почитаем немного вместе, пока я здесь?— Почту за честь, — ответил Гарет. Его губы дрогнули в улыбке. — Это позволит задержать тебя у нас подольше.Сейнион рассмеялся, и король за ним. Священник сделал вид, что замахнулся на принца.— Мои дети — большое испытание, — сказал Элдред, качая головой. — Все четверо, но Гарет напомнил мне: у меня есть несколько новых текстов, я их хотел тебе показать.— В самом деле? — повернулся к нему Сейнион. Элдред позволил себе довольно улыбнуться.— В самом деле. Утром, после молитвы, пойдем и посмотрим то, что сейчас переписывают.— И что это? — Сейнион не сумел скрыть нетерпения.— Ничего особенного, — ответил король с притворным равнодушием. — Всего лишь медицинский трактат. Некоего Рустема из Эспераньи, о глазах.— В котором он излагает взгляды Галинуса и описывает собственные средства лечения? О, великолепно! Мой господин, как, во имя бога, ты достал?..— Корабль из Аль-Рассана останавливался в Дренгесте в начале лета на обратном пути от эрлингов, с Рабади. Они знают, что я покупаю рукописи. Кажется, эрлинги ими не интересуются.— Рустем? Значит, ей триста лет. Сокровище! — воскликнул Сейнион, понизив голос среди спящих. — На тракезийском?Элдред снова улыбнулся.— На двух языках, друг. На тракезийском… и на его родном языке бассанидов.— Святой Джад! Но кто умеет читать язык бассанидов? Этот язык мертв после гибели ашаритов.— Пока никто, но, имея теперь оба текста, мы скоро научимся читать. Кое-кто над этим работает. Тракезийский текст служит ключом ко второму.— Джад милостив. Это удивительно и замечательно, — сказал Сейнион. И сделал знак солнечного диска.— Я знаю. Ты увидишь рукопись утром.— Это доставит мне большую радость. Снова наступило молчание.— Собственно говоря, это позволяет мне приоткрыть дверь, — сказал король, по-прежнему легкомысленным тоном. — Я все время ждал возможности задать тебе этот вопрос.Священник посмотрел на него, обмен взглядами на островке света. В дальнем конце комнаты кто-то рассмеялся в ответ на улыбку фортуны, пусть мимолетную, после того как кости покатились и легли на стол.— Мой господин, я не могу остаться, — тихо произнес Сейнион.— Вот как. Значит, дверь закрывается, — пробормотал Элдред.Сейнион смотрел ему в глаза при свете ламп.— Ты знаешь, что я не могу, мой господин. Есть люди, которым я нужен. Мы о них говорили, помнишь? Едоки овса, которых никто не уважает. На краю света.— Мы и сами живем на его краю, — ответил Элдред.— Нет. Вы — нет. При твоем дворе — нет, мой господин. Все превозносят тебя за это.— Но ты не поможешь мне продвинуться дальше?— Я же здесь, — просто ответил Сейнион.— И ты вернешься?— Буду возвращаться так часто, как только смогу. — Еще одна легкая, грустная улыбка. — Чтобы питать собственную душу. Пусть это звучит не слишком достойно. Ты знаешь, что я думаю о твоем дворе. Ты — свет для всех нас, мой господин.Король не сдавался.— Ты бы дал нам больше света, Сейнион. Священник сделал глоток из чаши, потом ответил:— Это совпадает с моими желаниями — сидеть здесь и впитывать ученость до наступления старости. Не думай, что я не испытываю соблазна. Но у меня на западе свои обязанности. Мы, сингаэли, живем там, куда льется самый дальний свет Джада. Последний свет Солнца. О нем нужно заботиться, мой господин, чтобы не дать ему погаснуть.Король покачал головой.— Все это… на самой грани, здесь, на северной земле. Как нам строить что-то долговечное, если в любую минуту все может рухнуть?— Это справедливо для всех людей, мой господин. Для всего, что мы делаем, в любом краю.— А разве здесь не самый большой риск? Если говорить правду?Сейнион склонил голову.— Ты знаешь, что я с тобой согласен. Я только…— Цитируешь писание и доктрину. Да. Но если этого не делать? Если ответить честно? Что произойдет здесь, если случится неурожай в тот год, когда эрлинги решат вернуться с большим войском, а не просто совершить набег? Ты думаешь, я забыл болота? Думаешь, хоть один из нас, кто был там, ложится спать, не вспомнив об этом?Сейнион ничего не ответил. Элдред продолжал:— Что случится с нами, если Карломан или его сыновья в Фериересе усмирят каршитов, а так, вероятно, и будет, и решат, что им мало земли? — Он взглянул на спящего человека по другую сторону стола.— Ты их прогонишь, — ответил Сейнион, — или твои сыновья прогонят. Я искренне верю, что здесь уже есть то, что устоит. Я… не столь уверен в своих людях, которые все еще сражаются между собой, все еще поддаются соблазну языческой ереси. — Он помолчал, снова отвел взгляд, потом посмотрел на короля. И пожал плечами. — Ты говорил о болоте. Расскажи мне о своей лихорадке, мой господин.Элдред нетерпеливо махнул рукой, этот жест служил напоминанием — если такое напоминание было необходимо, — что он король.— У меня есть лекари, Сейнион.— Которые почти ничего не сделали, чтобы вылечить тебя. Осберт мне говорил…— Осберт слишком много говорит.— Ты хорошо знаешь, что это неправда. Я кое-что принес с собой. Отдать тебе, или ему, или тому из лекарей, которому ты доверяешь?— Я никому из них не доверяю. — На этот раз пожал плечами король. — Отдай Осберту, если хочешь. Джад облегчит мои страдания, когда сам пожелает. Я с этим смирился.— Означает ли это, что мы, те, кто тебя любит, тоже должны смириться? — В голосе Сейниона звучала та доля насмешки, которая заставила Элдреда пристально вглядеться в него, а потом покачать головой.— Иногда они меня заставляют чувствовать себя ребенком, эти приступы лихорадки.— А почему бы и нет? Мы все в каком-то смысле еще дети. Помню, как швырял камешки в море мальчишкой. Потом учился грамоте. День моей свадьбы… в этом нет ничего постыдного, мой господин.— Есть — в беспомощности.Это заставило его замолчать. В тишине юный Гарет встал, взял бутылку — сейчас возле них не осталось слуг — и налил вина священнику и отцу.Сейнион отпил вина. И опять сменил тему:— Расскажи мне о свадьбе, мой господин.— О свадьбе Джудит?— Если у вас не намечена другая. — Священник улыбнулся.— Церемония пройдет здесь во время праздника зимнего солнцестояния. Она отправится на север, в Реден, чтобы рожать детей и снова связать два народа, что когда-то сделала ее мать, выйдя за меня замуж.— Что нам известно о принце?— О Калуме? Он молод. Моложе, чем она. Сейнион обвел взглядом зал, потом посмотрел на короля.— Это хороший союз.— Очевидный. — Элдред поколебался. Отвернулся в сторону. — Ее мать просила меня отпустить ее после свадьбы.Это новость. Признание.— В дом Джада?Элдред кивнул. Снова взял свою чашу с вином. Он смотрел на младшего сына, и Сейнион понял, что для принца это тоже новость. Время, выбранное для такой новости, — поздняя ночь, при свете ламп.— Она уже давно этого хочет.— И сейчас ты дал согласие, — заметил Сейнион. — Иначе ты бы мне об этом не рассказал.Элдред снова кивнул.Не такая уж редкость для мужчин и женщин, приближающихся к концу смертной жизни, искать бога, удалившись от мирских бурь. Но для королей это редкость. Им не так-то легко покинуть мир по многим причинам.— Куда она пойдет? — спросил священник.— В Ретерли, в долину. Там, где похоронены наши дети. Она уже много лет обеспечивает существование тамошних дочерей Джада.— Хорошо известный дом.— Думаю, с приходом туда королевы он станет еще более известным.Сейнион вслушивался, пытаясь уловить горечь, но не слышал ее. Он думал о принце, сидящем по другую руку от отца, но не смотрел туда, давая Гарету время справиться с этой новостью.— После свадьбы? — спросил он.— Таковы ее намерения.Сейнион осторожно произнес:— Мы не должны горевать, когда мужчина или женщина находят свой путь к богу.— Я это знаю.Гарет внезапно откашлялся.— А… остальные знают об этом? — Голос его звучал хрипло.Его отец, выбравший этот момент, ответил:— Ательберт? Нет. Твои сестры — возможно. Я не уверен. Ты можешь им сказать, если хочешь.Сейнион переводил взгляд с одного на другого. Ему пришло в голову, что, наверное, не всегда легко иметь такого отца, как Элдред. Во всяком случае, для сына.Он выпил много вина, но мысли его оставались ясными, и имя теперь было названо. Дверь для него самого. Может быть. Им сейчас предоставлено максимально возможное уединение, а младший сын, который сейчас слушает, человек вдумчивый. Он вздохнул и заговорил:— У меня возникла мысль о еще одной свадьбе, если ты ее одобришь.— Ты еще раз хочешь жениться? — Улыбка короля была доброй.И улыбка священника тоже, когда он ответил:— Не на этой женщине. Я слишком стар и недостоин ее. — Он снова помолчал, потом высказался: — У меня на примете есть невеста для принца Ательберта.Элдред замер. Улыбка погасла.— Он — наследник англсинов, друг.— Я это знаю, поверь мне. Ты хочешь добиться мира к западу от Стены, и я хочу, чтобы мой народ соединился со всем миром, покончив с междоусобной враждой и одиночеством.— Это невозможно. — Элдред решительно покачал седеющей головой. — Если я выберу принцессу в любой из ваших провинций, я объявлю войну двум другим и не получу союзников.Священник улыбнулся.— Ты все-таки думал об этом.— Конечно, думал! Именно этим я и занимаюсь. Но какой тут может быть ответ?И тогда Сейнион Льюэртский тихо произнес тем музыкальным голосом, которым сингаэли говорят со всем миром:— Вот этот единственный ответ, господин. У Брина ап Хиула, который убил Вольгана у моря и мог бы стать нашим королем, если бы захотел, есть дочь подходящего возраста. Ее зовут Рианнон, она — жемчужина среди всех женщин, которых я знаю. Не считая ее матери. Отец… тебе известен, смею сказать.Элдред долго смотрел на него, не говоря ни слова. Священник из Фериереса храпел, лежа щекой на деревянной крышке стола. Они снова услышали смех и приглушенное проклятие на другом конце комнаты. Сонный слуга мешал в ближнем камине железным прутом.Дверь распахнулась раньше, чем король ответил.Двери открывались и закрывались все время, никто не придавал этому значения. Эта дверь находилась у них за спинами в отличие от двойных дверей в дальнем конце зала. Маленькая дверь, выход для короля и его семьи, если в нем будет нужда. Высокий человек вынужден пригибаться, чтобы пройти в нее. Проход во внутренние помещения, к уединению, ко сну, который, можно предположить, уже близок.В данном случае это было не так, ибо не дано людям знать будущее.Двери нашей жизни принимают разный вид, и о приходе к нам тех, кто все изменит, не всегда оповещает громоподобный стук или рог, трубящий у ворот. Мы можем идти по давно знакомому переулку, молиться в знакомой церкви, входить в новую церковь и просто взглянуть наверх или можем быть погружены в тихую беседу поздней летней ночью, а дверь откроется у нас за спиной.Сейнион обернулся. Увидел Осберта, сына Кутвульфа, спутника всей жизни Элдреда и управляющего его двора. Имя Кутвульфа между прочим было проклято в земле сингаэлей, так как он был угонщиком скота и еще хуже в более бурные времена. Еще одна причина (если нужны еще причины), по которой англсинов ненавидели и боялись к западу от Стены.Эрлинги убили Кутвульфа у Рэдхилла вместе с его королем.Его сын Осберт был человеком, к которому Сейнион проникся восхищением, безоговорочным и полным, после двух своих визитов сюда. Верность и мужество, разумный совет, тихая вера и открытая любовь — вот что видели те, кто умел видеть.Осберт прошел вперед, прихрамывая. Хромоту он вынес с поля боя двадцать лет назад. Он вошел в круг света. Сейнион увидел его лицо. И даже при этом тусклом освещении понял, что беда вошла к ним через эту дверь. Он осторожно поставил чашу с вином.Покой, легкость, досуг, чтобы строить и учить, сеять и убирать урожай, время для чтения древних рукописей и размышления над ними… — это не для севера. В других странах — возможно, на юге, на востоке, в Сарантии или в других мирах бога, о которых поют в песнях у камина и рассказывают в сказках.Но не здесь.— Что случилось? — спросил Элдред. Его голос изменился. Он встал, царапая ножками стула пол. — Осберт, скажи мне.Сейнион запомнит этот голос и то, что король встал раньше, чем что-то услышал. Он уже знал.И тогда Осберт рассказал им: о сигнальных кострах, зажженных на холмах к югу, у моря, которые доставили сообщение по цепочке вдоль вершин. Не новая история, подумал Сейнион, слушая его. Нет ничего нового, только старое, темное наследие этих северных земель, и это наследие — кровь. Глава 9 — Будет ли мой мир на прежнем месте, когда я покину тебя?— Не знаю, о чем ты. Это и есть наш мир.Она была рядом, очень близко от него. На поляне стало бы совсем темно, если бы не исходящий от нее свет. Ее волосы обвивали его всего, теперь они приобрели цвет меди, густые и теплые; он мог прикасаться к ним и прикасался летней ночью в лесу. Они лежали в глубокой траве на краю поляны. Вокруг них тихо шептался лес. Этого леса и народ Алуна, и англсины сторонились на протяжении жизни многих поколений. Но он боялся не того, что скрывалось среди деревьев, а того, что было совсем рядом.— У нас рассказывают истории. О тех, кто уходил с феями и возвращался домой… через сто лет. — Лесом призраков называли этот лес. Одно из названий. Означало ли оно именно это?Ее голос звучал как ленивая, медленная музыка. Она сказала:— Возможно, мне понравилось бы лежать здесь так долго.Он тихо рассмеялся, пораженный. Он чувствовал себя неустойчиво балансирующим между слишком многими ощущениями и боялся пошевелиться, словно мог что-то разбить.Она приподнялась на локте в траве и мгновение смотрела на него.— Вы боитесь нас даже больше, чем мы боимся вас.Он обдумал это.— Думаю, мы боимся того, что вы можете означать.— Что я могу… означать? Я просто здесь.Он покачал головой. Попытался внести ясность:— Но вы здесь намного дольше, чем мы.Ее очередь молчать. Он смотрел на нее во все глаза, впитывая взором ее стройную грациозность, ее “непохожесть”. Груди у нее были маленькие. Идеальные. Чуть раньше она выгнула свое тело дугой над ним, в исходящем от нее свете. Он вдруг подумал о том, как ему теперь молиться, какие слова он может произносить. Просить прощения у своего бога за это? За нечто такое, чего, по уверениям священников, даже не существует?В конце концов она сказала:— Я думаю, что… скоротечность делает для вас этот мир еще более дорогим.— И более болезненным?Цвет ее волос на неуловимую толику оттенка снова приблизился к серебру.— Более дорогим. Вы… больше любите, потому что так быстро теряете. Нам неведомо… это чувство. — Она сделала рукой движение. Словно попыталась дотянуться до чего-то. — Мы тоже умираем. Просто это происходит…— Дольше.— Дольше, — согласилась она. — Если нет железа.Его пояс и меч остались в церкви в Эсферте. Он с новой силой ощутил горе: это было одно из присутствующих здесь чувств. То, что она только что сказала. “Вы больше любите, потому что быстро теряете”.— Мой брат все еще с царицей?Она приподняла брови.— Конечно.— Но он не останется с ней навсегда.— Ничего не бывает навсегда.Рожденный в мир с этим знанием.— Что случается с ними потом?— С ее возлюбленными? — Она пожала плечами. — Я не знаю, правда. Они уходят, когда выбирают нового. Ты их не видишь, и через некоторое время ты…— Забываешь.Она кивнула. Увидела, что он расстроен.— Пройдет много времени, пока он ей надоест, — сказала она. — Он пользуется уважением и большой любовью.— А после он исчезнет навсегда. Вот это — навсегда.— Почему исчезнет? Зачем так на это смотреть?— Потому что нас так учили. Что есть гавань для наших душ, а его душу отняли, и она теперь не найдет бога. Может быть… именно это нас и пугает в вас. То, что вы можете сделать это с нами. Возможно, мы когда-то знали это о феях.— Когда-то все было иначе, — согласилась она. И через мгновение застенчиво прибавила: — Тогда мы умели летать.— Что? Как?Она повернулась, все еще застенчиво, чтобы показать ему спину. И он ясно увидел выступы, твердые, размером меньше груди, посередине лопаток и понял — это все, что осталось от прежних крыльев фей.Он представил их себе, создания, похожие на нее, летящие под голубой луной или серебристой или на закате. У него горло перехватило от красоты этой воображаемой картины. Давней картины мира.— Мне очень жаль, — произнес он. Он протянул руку и провел ладонью по одному выступу. Она вздрогнула и повернулась к нему лицом.— Вот, опять.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54