Бранд посмотрел на него через другие корабли. В темноте они все выглядели смутными тенями, всего лишь голосами, если не стояли рядом с фонарями. Берн сделал шаг от поручней.— Это значит, что тот змей сказал одну правильную вещь. Слушайте. Этот поход самый худший за многие годы для всех нас. Сейчас плохое время для неудач, когда Видурсон строит планы на севере.— Видурсон? Ну и что? — крикнул Гар. — Бранд, мы потеряли команду целой ладьи…— Я знаю, что мы потеряли! Теперь я хочу найти! Нам это необходимо. Послушайте меня. Мы поплывем на запад, чтобы вернуть меч Вольгана. Или убить человека, который его захватил. Или и то и другое. Мы отправимся в то поселение, как оно там называется.— Бринфелл, — услышал Берн свой голос. Он звучал глухо.— Вот именно, — сказал Бранд Леофсон, кивая головой. — Поместье ап Хиула. Мы сойдем на берег с достаточным количеством людей, оставим часть людей у ладей, найдем это место, сожжем его, захватим заложников.— Как мы потом попадем домой? — спросил Карстен. Берн услышал в его голосе новую нотку: Карстен заинтересован, увлечен. Это был неудачный поход, после него нечего предъявить, кроме собственных потерь. Ни одному из участников не хотелось провести зиму, слушая рассказы об этом.— Решим, когда закончим. Обратно тем же путем или по южному маршруту…— Слишком поздно в этом году, — сказал Гар Ходсон. Берн увидел, как он перешагнул на ладью Карстена.— Тогда вернемся этим же путем. К тому времени Элдред уже высадится на берег. Или перезимуем на западе, если понадобится. Мы это тоже раньше проделывали. Но мы сделаем что-нибудь до того, как покажемся дома. А если вернем этот меч, то нам будет что показать Кьяртену Видурсону, если у этого северянина возникнут идеи, которые нам не понравятся. Кстати, кто-нибудь из вас здесь считает, что нам нужен король?Гневные крики. У Йормсвика на этот счет было свое мнение. Короли ограничивают права, устанавливают налоги, любят сносить городские стены, если они им не принадлежат.— Карстен? — Голос Бранда перекрыл крики.— Я — за.— Гар?— Сделаем. Нам надо отомстить за товарищей.“Но не на западе, — подумал Берн. — Не там”. Это не имело значения. Он почувствовал, с искренним удивлением, как быстрее забилось его сердце. Его отец не хотел, чтобы они отправились на запад, но Ивар мертв, они не пляшут под его музыку, не должны слушать и Торкела тоже.Отнять утраченный меч Вольгана у сингаэлей. В первом же его набеге. Это запомнят, об этом всегда будут помнить. Берн прикоснулся к молоту Ингавина, молоту отца на своей груди.У того стихотворения, которое он процитировал отцу в реке, была еще одна строфа, они все ее знали, во всех землях эрлингов: Скот умирает, и человек умираетКаждый рожденный будто свеча в ночи догораетСтанет пеплом огонь и камнем остывшая лаваНикогда не умрет однажды добытая слава Ладьи отвязывали друг от друга. Берн пошел помогать. Поднявшийся ветер дул с востока, в этом был какой-то смысл. Ветер Ингавина, уносящий в ночь ладьи с драконами на носу в летнем море. ЧАСТЬ III Глава 12 Оглядываясь назад, Ядвина не могла точно вспомнить, получили ли они известие о смерти графа (она вечно путала его имя, ведь трудно запомнить такие давние события) и о гибели разбойников-эрлингов до или после того вечера, когда ее жизнь изменилась. Или же это случилось в ту самую ночь, хотя ей казалось, что это не так. Она считала, что это случилось после. Для нее это было плохое время, но она была почти уверена, что запомнила бы, если бы это произошло той самой ночью.Неприятности начались за четырнадцать дней до того, как Эдин потерял руку. Несчастный случай, глупейшая случайность, он расчищал лесной участок вместе с отцом и пригнул ветку для Оски, чтобы тот срубил ее топором. Топор начисто отрезал кисть у запястья. Это погубило его жизнь, всякая надежда на благосостояние вытекла вместе с кровью. Рука на траве, пальцы согнуты, совершенно отдельная вещь. Ненужная вещь. Молодой парень, широкоплечий, светловолосый, выбранный ей в мужья и которого она сама выбрала (просто милость Джада!), превратился в калеку из-за секундной невнимательности.Он выжил. Вызвали священника, который больше остальных разбирался в искусстве исцеления. Эдин несколько дней лежал в лихорадке, кисть руки перебинтовали, и его мать меняла повязку на рассвете и на закате. Оска не сидел у его постели и даже не остался дома. Он проводил эти дни за выпивкой, бранился, рыдал, проклинал бога и оскорблял всех, кто пытался его утешить. Какое утешение можно найти под небесами? У него выжил только один сын, и хозяйство нуждается в силе Эдина, так как его собственные силы слабеют.Это бедствие. Жизни меняют течение, жизни кончаются в такие моменты. Священник благоразумно держался на расстоянии, пока Оска не допился до рвоты, впал в ступор и проснулся через сутки пепельно-бледный, с обожженным сердцем. Таким создал этот мир бог в своей непознаваемой мудрости, сказал священник жителям деревни в их маленькой церкви. Но жить в нем тяжело, признал он. Может быть, невыносимо тяжело.Ядвина тоже так думала. Ее отец мрачно покачал головой, услышав эту новость. Он вежливо ждал, чтобы посмотреть, не умрет ли Эдин, что было бы удобно, потом отменил намеченную свадьбу. Что еще ему оставалось? Калека не годится в мужья. Он никогда не сможет как следует махать топором, ходить за плугом, чинить ограду в одиночку, убить волка или дикого пса. Не может даже тренироваться в стрельбе из лука в соответствии с новым приказом короля.Для Эдина и его семьи это было настоящим горем и уроком всем остальным, как сказал священник, но не обязательно превращать их горе в свое. В их деревне найдутся здоровые парни или в соседних деревнях. Нужно выдавать дочерей замуж с пользой. Это вопрос выживания. Мир здесь, на севере, а возможно, и во всех других местах не собирается облегчать тебе жизнь.В это самое время в один из дней кузнец Грин пришел к ним домой и попросил разрешения поговорить с отцом Ядвины. Бевин вышел с ним прогуляться, а когда вернулся, сказал, что принял предложение от ее имени.Младший сын деревенского кузнеца не шел ни в какое сравнение с Эдином, сыном Оски. Ядвина выслушала это известие и — насколько помнила — уронила на пол кувшин. Возможно, она это сделала нарочно, она не могла вспомнить. Отец колотил ее по спине и плечам под одобрительные возгласы матери. Они только недавно купили этот кувшин.Рауд, сын кузнеца, теперь помолвленный с ней, никогда даже не разговаривал с Ядвиной. По крайней мере, до того.Несколько дней спустя, однако, ближе к сумеркам, когда она гнала домой корову с самого северного поля, Рауд вышел из-за кустов у тропинки. И остановился перед ней. Он пришел прямо из кузницы; его лицо и одежда были в саже.— Мы поженимся после сбора урожая, — сказал он, ухмыляясь. У него были щеки в оспинах и длинные, худые голени.— Не по моей воле, — ответила Ядвина, вскинув голову.Он рассмеялся.— Какая разница? Ты раздвинешь ноги по своей воле или нет.— Эдин в два раза больше мужчина, чем ты! — сказала она. — И ты это знаешь.Он опять рассмеялся.— У него одна рука, у меня две. Он даже этого не сможет теперь сделать. — Он схватил ее. Она не успела увернуться, как он вцепился ей в волосы, сбросив платок, а второй рукой зажал ей рот с такой силой, что она не могла ни укусить его, ни закричать. От него пахло золой и дымом. Он быстро поднял руку и ударил ее в висок, так сильно, что мир вокруг зашатался и поплыл. Потом ударил еще раз.Солнце заходило. Конец лета. Она это помнила. Никого не было на тропинке, до дома еще далеко идти от того места, где они находились. Она даже не видела крайних домов деревни.— Я сейчас возьму то, что теперь мое, — сказал Рауд. — Сделаю тебе ребенка, и им придется заставлять меня на тебе жениться, правда? Какая разница? — Она лежала на земле у тропинки, под ним. Он сжал ее с двух боков ногами в сапогах и начал развязывать веревку на штанах, от спешки путаясь в узлах. Она набрала воздуху, чтобы крикнуть. Он пнул ее ногой под ребра.Ядвина ахнула и расплакалась. Ей было больно дышать. Он стянул штаны вниз, на грязные сапоги. Встал на колени, потом лег сверху. Начал неуклюже дергать ее нижнюю одежду. Она ударила его, расцарапала ему лицо. Он выругался, потом рассмеялся и больно сжал ее внизу.Затем все его тело дернулось в сторону, главным образом голова. Ядвина испугалась и растерялась, почувствовав что-то мокрое. Ей было больно и страшно. Потребовалось несколько мгновений, чтобы понять, что случилось. Она вся была в крови Рауда. Его ударили по шее сверху, сзади, топором. Она подняла глаза.Удар топором нанесла одна рука.Тело Рауда, с обнаженным, все еще восставшим членом, со штанами на лодыжках, лежало на боку рядом с ней в неглубокой канаве, куда Эдин его столкнул. Инстинктивно она отпрянула от него. Ядвина видела, что он уже мертв. Она испугалась, что ее сейчас стошнит. Приложила руку к виску, где болело больше всего, потом поднесла ее к лицу. Рука стала красной от крови Рауда.Эдин, с лицом бледным, как у призрака, стоял над ней. Она попыталась сесть. Ей было так больно, словно у нее в боку застрял кинжал, словно что-то сломалось и сместилось внутри. Он немного отступил назад. Корова паслась у него за спиной, в траве по другую сторону от тропинки, щипала траву. Никаких других звуков. Птицы слетались к веткам деревьев в конце дня; поля и деревья, темно-зеленая трава; солнце почти село.— Я тут тренировался, — в конце концов произнес Эдин, махнув топором. — Проверял, смогу ли рубить. Понимаешь? Увидел тебя.Кажется, ей удалось кивнуть головой.— Ничего у меня не получается, — сказал он, снова приподнял слегка топор и опустил его. — Никуда не годится.Ядвина осторожно перевела дух, прижав к боку ладонь. Она была вся залита кровью.— Но ты только начал. У тебя потом лучше получится.Он покачал головой.— Бесполезный я человек. — Она старалась не смотреть на забинтованный обрубок его правой руки. Его рабочей руки.— Ты… ты сумел меня спасти, — возразила она. Он пожал плечами.— Я подошел сзади.— Какая разница? — сказала она. К ней возвращалась способность говорить, думать. И ей пришла в голову одна мысль. Она испугалась, поэтому заговорила быстро, чтобы страх не успех укорениться. — Ложись со мной сейчас, — сказала она. — Дай мне ребенка. Никто другой тогда меня не захочет. Тебе придется жениться.И в этот момент она увидела при угасающем свете долгого летнего дня и запомнила навсегда, что он боится и что он смирился с поражением. Это можно было прочесть, как священники читают слова в книгах.Он снова покачал головой.— Не-а, так нельзя. Я калека, девочка. Они мне тебя не отдадут. И как я теперь смогу прокормить жену и детей?— Я прокормлю нас обоих, — сказала она.Он молчал. Топор — темный от крови Рауда — держал в левой руке.— Будь все проклято Джадом, — в конце концов произнес он. — Я погиб. — Он взглянул на мертвеца. — Его братья меня теперь убьют.— Не убьют. Я расскажу священнику и старосте, что случилось.— И какая им разница? — Он горько рассмеялся. — Нет, я сегодня ночью уйду, девочка. Ты вымойся и ничего не говори. Может, пройдет какое-то время, пока они его найдут. Дай мне шанс уйти.У нее к этому моменту разболелось сердце, сильнее, чем бок, тупой, жестокой болью, но в тот же самый момент в глубине души она начала презирать Эдина. Чувствовать это было все равно что умереть.— Куда… куда ты пойдешь?— Не имею ни малейшего представления, — ответил он. — Да пребудет с тобой Джад, девочка.Он бросил это через плечо, когда уже отвернулся.Он оставил ее там, ушел на север, назад по заросшей травой тропинке, в том направлении, откуда она пришла, а потом дальше, за пастбище. Ядвина смотрела ему вслед, пока он не пропал из виду в сумерках. Встала, подняла свой ореховый прутик и погнала корову домой, медленно шагая, прижав ладонь к боку и оставив в траве мертвого человека.Она решила, прежде чем подошла к первым домам, что не послушается Эдина. Он оставил ее лежать там и ни разу не оглянулся. Они были обручены и должны были пожениться.Она пошла домой прямо в таком виде, с кровью Рауда на лице, волосах и руках, на всей одежде. Она видела ужас — и любопытство — на лицах людей, пока гнала корову по деревне. Она высоко держала голову. Ничего не говорила. Они шли за ней. Конечно, они шли за ней. У своей двери она рассказала отцу и матери, а потом священнику и старосте, когда их позвали, что произошло и где. Она думала, что ее снова поколотят, но этого не произошло. Слишком много людей вокруг.Мужчины (и мальчишки, и собаки) побежали посмотреть. Уже давно стемнело, когда они принесли в деревню тело Рауда. Доложили, как он лежал, когда его нашли, со спущенными штанами, все на виду. Староста поручил двум старухам обследовать Ядвину. Они завели ее в дом и заставили поднять юбки, и обе потыкали в нее пальцами, а потом вышли, хихикая, и доложили, что она осталась нетронутой.Ее отец владел землей; а кузнец был всего лишь кузнецом. Никто не мог опровергнуть ее рассказ. Прямо там, при свете факелов у их двери, староста объявил дело закрытым с точки зрения королевского правосудия и назвал убийство справедливым. Два брата Рауда утром отправились на север за Эдином. Они вернулись, не найдя никаких его следов. Рауда похоронили в земле позади церкви.И некоторое время спустя, в эти теплые дни в конце лета, они узнали о набеге эрлингов и смерти графа, доброго друга короля.Ядвине тогда было почти безразлично, она почти не слушала, вот почему она никогда не была уверена в последовательности и времени этих событий. Она помнила возбуждение и волнение, как священник все говорил и говорил, староста уехал куда-то, потом вернулся. И в один из этих дней к западу от них поднялся черный столб дыма. Они узнали, что, оказывается, это сжигали убитых эрлингов.Сам король, кажется, побывал там, прямо за лесом и холмами. Этот бой произошел почти прямо на виду у деревни, где они жили. Победа. Для тех, чья жизнь не была почти погублена, как жизнь Ядвины, это событие стало очень памятным.Позднее в том же году умерла жена кузнеца от осенней лихорадки. Еще двое в деревне также отправились к богу. Через две недели после похорон жены Грин снова пришел к отцу Ядвины, на этот раз от своего имени. Отец человека, который был с ней помолвлен, напал на нее и был за это убит.Кажется, это ни для кого не имело никакого значения, и уж конечно, не для ее отца. К тому времени на Ядвине появилось нечто вроде облака, некое пятно. Ее отослали к нему в ту же неделю, в кузницу и в дом за ней. Священник благословил их в церкви; у них был священник, который любил идти в ногу со временем. Слишком поторопились, говорили некоторые об этой женитьбе. Другие шутили, учитывая историю Ядвины, что ее отец боялся, как бы и третьего мужчину не искалечили или не убили раньше, чем он сбудет ее с рук.Никто больше никогда не видел Эдина и ничего о нем не слышал. Кузнец Грин оказался человеком мягким. Она этого не ожидала от мужчины с таким красным лицом и с такими, как у него, сыновьями. Как могла она ждать доброты? У них родилось два сына, оба выжили. Воспоминания Ядвины о том годе, когда она вышла замуж, смягчились и расплылись, на них накладывались другие воспоминания, по мере того как одно время года сменяло другое.Со временем она похоронила своего мужа и больше замуж не выходила. Ее сыновья потом поделили кузницу со старшими сводными братьями, и она жила вместе с одним из них и его женой вполне сносно. Они уживались, насколько это возможно для двух женщин в маленьком доме. Ее саму похоронили, когда бог призвал ее, на разросшемся кладбище при церкви, рядом с Грином, неподалеку от Рауда, под солнечным диском и дощечкой с ее именем. * * * “Три вещи, — думал Алун, вспоминая хорошо известную триаду, — радуют сердце мужчины. Мчаться к женщине под двумя лунами. Мчаться в бой о бок с товарищами. Мчаться домой после долгого отсутствия”.Сейчас он делал третье, возможно, и второе тоже. И не думал о первом с тех пор, когда умер его брат. Сердце его не радовалось.Он внезапно заметил ветку и пригнулся. Заросшую тропу, которую они выбрали, едва ли можно было назвать тропой. У этого леса не было официального названия ни на одном из языков, ни на языке сингаэлей, ни на языке англсинов. Люди сюда не ходили, разве что на опушку и только при свете дня.Он услышал за спиной приближение своего незваного спутника. Не оборачиваясь, Алун сказал:— Здесь должны быть волки.— Конечно, здесь будут волки, — мягко согласился Торкел Эйнарсон.— Медведи еще есть в это время года. Дикие кошки. Кабаны.— С приходом осени наверняка появились кабаны. Змеи.— Да. Двух видов, как я полагаю. Зеленые безвредны.Они уже углубились в лес на приличное расстояние, стало совсем темно, хотя снаружи еще стояли сумерки. Кафал тенью бежал впереди коня Алуна.— Зеленые змеи, — повторил Торкел. Потом рассмеялся искренним смехом, несмотря на то что они находились в таком месте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54