Правда, не скажу, что мне просто-таки не терпится пройти эндоскопию с помощью червокамеры… Но я ведь говорил тебе, что немного изучал бизнес, Бобби. Массовое производство червокамер создаст большие удобства, и нам хватит прибыли от продаж. Но я верю, что с нашей технической помощью Хайрем сумеет открыть для себя намного более широкие возможности за счет дифференциации, предложив такие области применения червокамеры, какие не предложит больше никто на рынке. Вот эту область мне и интересно изучить. – Давид усмехнулся. – По крайней мере, я объясняю Хайрему, что именно на это тратятся его денежки.
Бобби смотрел на него и старался думать о нем, о Хайреме, о червокамере. Он пытался понять.
– Тебе важны просто знания, да? Это для тебя главное.
Давид кивнул.
– Наверное, так. Наука – это в основном тяжкий и занудный труд. Бесконечные повторы, беспрерывные проверки и перепроверки. А в связи с тем, что нужно отбраковывать ложные гипотезы, большая часть работы носит разрушительный, а не созидательный характер. Но иногда – возможно, всего-то несколько раз в жизни – наступают возвышенные мгновения.
– Возвышенные?
– Не каждый назовет это так. Но я это так ощущаю.
– И тебе безразлично, что может так случиться, что твои работы некому будет прочитать через пятьсот лет?
– Не хотелось бы, чтобы это было так. Возможно, этого не произойдет. Но откровение важнее всего, Бобби.
На софт-скрине у него за спиной фейерверком рассыпались пиксели, и послышался звук, похожий на негромкий звон колокола.
Давид вздохнул и повернулся к экрану.
– Но, похоже, сегодня так не будет.
Бобби через плечо брата заглянул на экран, по которому бежали строчки цифр.
– Опять неустойчивость? Совсем как в первые дни, когда ты только начинал работать с «червоточинами».
Давид нажал несколько клавиш и задал параметры очередного теста.
– Видишь ли, мы становимся немного излишне амбициозны. Наши червокамеры уже способны добираться до любого места на Земле, преодолевать расстояния в тысячи километров. А теперь я намереваюсь выделить и стабилизировать «червоточины», занимающие значительные промежутки в пространстве-времени Минковского – а конкретно, десятки световых минут. Бобби поднял руки вверх.
– Ты меня уже запутал. Световая минута – это расстояние, которое свет преодолевает за одну минуту… так?
– Да. Например, до планеты Сатурн – миллиард с половиной километров. Это составляет около восьмидесяти световых минут.
– А мы хотим увидеть Сатурн?
– Конечно хотим. Разве не здорово было бы иметь червокамеру, с помощью которой можно исследовать глубины космоса? Никаких тебе космических зондов, никаких полетов продолжительностью в несколько лет… Но трудность состоит в том, что «червоточины», простирающиеся на такие значительные промежутки, в вероятностном бульоне квантовой пены попадаются крайне редко. А их стабилизация ставит перед нами задачи во много порядков более сложные, нежели раньше. И все-таки это нельзя считать невозможным.
– А почему ты говоришь «промежутки», а не «расстояния»?
– Жаргон физиков. Прости. Промежуток похож на расстояние, но в пространстве-времени. Это значит пространство плюс время. На самом деле – всего-навсего теорема Пифагора. – Давид взял простой желтый блокнот и начал писать на страничке. – Предположим, ты отправляешься в центр города и проходишь несколько кварталов на восток, а затем – несколько кварталов на север. А потом ты можешь рассчитать пройденное расстояние таким образом. – Он показал Бобби страничку:
(Расстояние) в квадрате = = (на восток) в квадрате + (на север) в квадрате.
– Ты обошел прямоугольный треугольник. Квадрат гипотенузы равен сумме…
– Уж это я знаю.
– Но мы, физики, думаем о пространстве и времени как о единой величине и представляем себе время в качестве четвертой координаты, в добавление к трем пространственным.
И он записал в блокноте:
(промежуток) в квадрате = (отстояние во времени) в квадрате – (отстояние в пространстве) в квадрате.
– Это называется системой мер для пространства-времени Минковского. И… Но как ты можешь говорить об отстоянии во времени в том же смысле, как об отстоянии в пространстве? Время измеряется минутами, а пространство – километрами.
Давид одобрительно кивнул.
– Хороший вопрос. Приходится пользоваться единицами, уравнивающими пространство со временем. – Он смотрел на Бобби, пытаясь понять, доходит ли до того смысл его слов. – Скажем так: если время ты измеряешь минутами, а расстояние – световыми минутами, то все получается совсем неплохо.
– Но тут кроется что-то еще. Почему здесь стоит минус, когда по идее должен стоять плюс?
Давид потер мясистый нос.
– Карта пространства-времени выглядит не совсем так, как карта центра Сиэтла. Система мер разработана таким образом, что путь фотона – частицы, передвигающейся со скоростью света, – это нулевой промежуток. Промежуток равен нулю, потому что пространство и время вычитаются.
– Это относительность. Что-то такое, связанное с расширением времени и сужением масштабов, и…
– Верно. – Давид похлопал Бобби по плечу. – Именно так. Эта система мер инвариантна при трансформации уравнения Лоренца… Ладно, это ни к чему. Главное, Бобби, в том, что это то самое уравнение, которым мне приходится пользоваться, когда я имею дело с релятивистской вселенной и, само собой, когда я пытаюсь выстроить «червоточину», простирающуюся до Сатурна и далее.
Бобби в задумчивости смотрел на простое уравнение, написанное от руки. Его чувства продолжали вихрем виться вокруг него, но он чувствовал, как его пронзает холодная логика, как возникают цифры, уравнения, образы. Он словно бы подхватил что-то вроде интеллектуальной синестезии. Бобби медленно выговорил:
– Давид, ты хочешь мне сказать, что расстояния в пространстве и во времени в каком-то смысле эквивалентны, так? Твои «червоточины» покрывают не просто расстояния, а промежутки в пространстве-времени. А это означает, что если тебе удастся стабилизировать «червоточину», достаточно большую для того, чтобы она доставала до Сатурна, то есть преодолевала расстояние в восемьдесят световых минут…
– Ну?
– То она сможет преодолеть и восемьдесят минут. В смысле, во времени. – Бобби уставился на Давида. – Я, наверное, совсем тупой?
Давид несколько секунд безмолвствовал.
– Боже милосердный, – проговорил он наконец. – Я об этом даже не задумывался. Я занимался конфигурацией «червоточины», способной покрыть промежуток пространства-времени, а об этом даже не думал. – Он яростно забарабанил по клавишам. – Я прямо отсюда начну преобразования… Если я ограничу пространственно-подобный промежуток на пару метров, то остальная протяженность «червоточины» вынужденно станет времяподобной…
– И что это будет значить? Давид?
Прозвучал звонок – до боли громко, и послышался голос «Поисковика»:
– Хайрем желает поговорить с вами, Бобби.
Бобби устремил на Давида полный беспомощности взгляд.
Давид резко кивнул. Его уже захватило новое направление работы.
– Я тебе попозже позвоню, Бобби. Это может быть важно. Очень важно.
Причин задерживаться не было. Бобби встал и углубился в темноту «Червятника».
Хайрем расхаживал по городскому кабинету, сжав кулаки. Он явно был не на шутку зол. За большим столом для совещаний сидела Кейт и выглядела маленькой и напуганной.
На пороге Бобби помедлил. Несколько секунд он не мог заставить себя войти в кабинет – настолько сильные там бушевали эмоции. Но Кейт смотрела на него. Ей даже удалось вымученно улыбнуться.
Он вошел, на ватных ногах дошагал до стула, стоявшего напротив Кейт, и сел.
Он не в силах был выдавить из себя ни слова.
Хайрем вперил в него гневный взгляд.
– Ты предал меня, гадкий мальчишка.
Кейт вспылила:
– Ради бога, Хайрем…
– Помолчите.
Харем стукнул кулаком по столу, и вмонтированный в пластиковую крышку софт-скрин зажегся перед Бобби. На экране пошли фрагменты из выпуска новостей: фотографии Бобби, Хайрема в молодости, девушки – хорошенькой, скромной на вид, одетой во что-то бесцветное, мешковатое, немодное. А потом – снимок той же женщины двадцать лет спустя – умной, усталой, красивой. И на каждом снимке красовался логотип ENO.
– Они нашли ее, Бобби, – рявкнул Хайрем. – Из-за тебя. Из-за того, что ты не смог держать на замке свой треклятый рот, ясно?
– Нашли кого?
– Твою мать.
Кейт начала работать с софт-скрином, она быстро просматривала информацию.
– Хетер Мейз. Так ее зовут? Она еще раз вышла замуж. У нее есть дочь – у тебя есть сводная сестра, Бобби.
Хайрем процедил сквозь зубы:
– Держись от этого подальше, хитрая сучка. Если бы не ты, ничего этого бы не случилось.
Бобби, пытаясь овладеть собой, поинтересовался:
– Не случилось бы чего?
– Твой имплантат продолжал бы делать то, что делал раньше. Ты был бы уравновешен и счастлив. Господи, да если бы мне кто-то вложил в голову такую штуку, когда я был в твоем возрасте! От чего бы только это меня не спасло! А уж ты бы точно не стал разевать рот перед Дэном Ширрой.
– Ширра? Он из ENO?
– Вот только сам он себя так не назвал, когда встретился с тобой на прошлой неделе. Что он с тобой сделал? Напоил в стельку, одурманил, после чего ты наболтал с три короба про твоего злобного отца и давно потерянную мамочку?
– Я вспомнил, – объявил Бобби. – Он назвал себя Мервином. Мервин Коста. Я с ним давно знаком.
– Естественно. Он же пасет тебя по заданию ENO, чтобы подкопаться под меня. Ты понятия не имел о том, кто он такой, но ты держал язык за зубами – раньше, покуда имплантат управлял твоими мозгами. А теперь – полный вперед. Открыт сезон охоты на Хайрема Паттерсона. И все это из-за тебя, Манцони, черт бы тебя побрал.
Кейт продолжала просматривать новостную страничку и гиперссылки.
– Это не я использовала и вышвырнула эту женщину двадцать лет назад, – огрызнулась она, прикоснулась к своему софт-скрину, и часть крышки стола перед Хайремом засветилась.
– У Ширры неопровержимые доказательства. Смотрите.
Бобби встал и заглянул через плечо отца.
На экране был виден Хайрем, сидящий за столом.
«Да ведь это тот самый стол, – в ужасе осознал Бобби. – Та самая комната».
Хайрем работал над стопкой бумаг. Просматривал их и подписывал. Изображение было зернистым, дерганым, но все же достаточно четким. Хайрем дошел до определенного документа, недовольно, словно бы с отвращением, помотал головой, торопливо поставил подпись и положил листок лицевой стороной вверх на стопку бумаг справа.
Затем запись была проиграна в замедленном ритме, и фокус сосредоточился на документе. После настройки резкости и увеличения стало возможно прочесть часть текста.
– Видите? – сказала Кейт. – Хайрем, вас поймали во время того, как вы подписывали отступное соглашение, заключенное с Хетер больше двадцати лет назад.
Хайрем чуть ли не умоляюще воззрился на Бобби.
– Это было так давно. Мы с ней договорились. Я помог ей сделать карьеру. Она снимает документальные фильмы. У нее большие успехи.
– Она стала для него племенной кобылой, Бобби, – холодно произнесла Кейт. – А он платил ей, чтобы она помалкивала. И чтобы ей не вздумалось близко к тебе подойти.
Хайрем вскочил и заходил по кабинету. Он то бил кулаком по стене, то воздевал глаза к потолку.
– У меня тут подметают три раза в день. Как они ухитрились получить эти кадры? Опять эти дегенераты из службы безопасности здания обгадились!
– Перестаньте, Хайрем, – спокойно и с явным удовольствием проговорила Кейт. – Вы подумайте как следует. Не может ENO вам «жучка» поставить. Как и вы – им.
– Больно мне надо ставить им «жучков», – огрызнулся Хайрем. – У меня же есть червока… О…
– Молодчина, – усмехнулась Кейт. – Догадались-таки. Видимо, у ENO тоже червокамера имеется. Только так они могли раздобыть этот сенсационный материальчик. Вы утратили свою монополию, Хайрем. И самое первое, что они сделали, как только обзавелись червокамерой, – нацелили ее на вас.
Она запрокинула голову и громко рассмеялась.
– Господи, – вырвалось у Бобби. – Какая катастрофа.
– Ерунда, – бросила Кейт. – Хватит, Бобби. Очень скоро весь мир будет знать о том, что червокамера существует; просто уже нельзя будет прятать ее. И очень хорошо будет, и слава богу, что наконец-то червокамеру вырвут из рук этих грязных монополистов – федерального правительства и Хайрема Паттерсона.
Хайрем холодно произнес:
– Если ENO обзавелись технологией червокамеры, совершенно ясно, кто им ее передал.
Кейт озадаченно глянула на него.
– Намекаете, что это я?..
– А кто же еще.
– Я журналистка, – вспыхнула Кейт. – А не шпионка. Пошли вы к черту, Хайрем. Не может быть никаких сомнений в том, что произошло. ENO просто-напросто догадались, что вы явно нашли способ адаптации «червоточин» к отдаленным фокусам. На основании этой догадки они продублировали ваши научные изыскания. И никаких особых сложностей с этим возникнуть не должно было; большая часть информации является достоянием широких масс. Хайрем, ваша монополия на червокамеру всегда была очень зыбкой. Надо было только, чтобы хотя бы один человек додумался до такой же идеи независимо.
Но Хайрем ее словно бы не слышал.
– Я тебя простил. Я взял тебя на работу. Ты получала от меня деньги. Ты обманула мое доверие. Ты повредила разум моего сына и натравила Бобби на меня.
Кейт встала и посмотрела на Хайрема в упор.
– Если вы действительно так думаете, то вы еще больший псих, чем каким я вас считала.
Послышался негромкий голос «Поисковика»:
– Прошу прощения, Хайрем. Пришел Майкл Мейвенс, он хочет вас видеть. Специальный агент Мейвенс из…
– Пусть подождет.
– Боюсь, не получится, Хайрем. Кроме того, звонит Давид. Говорит, дело срочное.
Бобби переводил глаза с отца на Кейт и обратно. Он был напуган и озадачен. Ему казалось, что вокруг него мир рушится на куски.
Мейвенс сел и открыл кейс. Хайрем презрительно бросил:
– Что вам нужно, Мейвенс? Вот не думал встретиться с вами еще раз. Я считал, что мы обо всем договорились.
– Я тоже так думал, мистер Паттерсон. – Вид у Мейвенса был откровенно расстроенный. – Но проблема в том, что вы не выполнили соглашение. И «Наш мир» в целом – как корпорация. И в особенности один конкретный сотрудник. Вот поэтому я здесь. Как только я услышал об этом деле, я сразу задал себе вопрос: не могу ли я быть полезен. Полагаю, у меня здесь особый интерес.
Хайрем с тяжестью в голосе осведомился:
– О каком деле речь?
Мейвенс вытащил из портфеля лист бумаги, похожий на обвинительный протокол.
– Вот тут внизу написано, что IBM предъявляет «Нашему миру» обвинения в нарушении правил фирменных секретов, изложенных в акте тысяча девятьсот девяносто шестого года «О промышленном шпионаже».
Иск подписан директором научно-исследовательской лаборатории Томасом Дж. Уотсоном. Мистер Паттерсон, мы имеем основания полагать, что червокамера была использована для нелегального доступа к результатам фирменных исследований IBM. Речь идет об изобретении под названием «Программное обеспечение подавления синестезии, вызванной применением техники виртуальной реальности». – Он оторвал взгляд от документа. – Это понятно?
Хайрем вперил взгляд в Бобби.
Бобби сидел замерший, охваченный противоречивыми чувствами. Он не понимал, как ему следует реагировать, что говорить.
Кейт спросила:
– У вас есть подозреваемый, да, специальный агент?
Представитель ФБР задержал на ней взгляд и печально произнес:
– Полагаю, вам уже известен ответ на этот вопрос, мисс Манцони.
Взгляд Кейт выразил непонимание.
У Бобби вырвалось:
– Вы имеете в виду Кейт? Это глупо.
Хайрем стукнул кулаком по ладони другой руки.
– Я так и знал. Я знал, что от нее только и жди беды. Но я никак не представлял себе, что она зайдет так далеко.
Мейвенс вздохнул.
– Боюсь, что к вам ведет слишком явный след, мисс Манцони.
Кейт полыхнула румянцем.
– Если это так, то это подстроено.
Мейвенс отозвался:
– Вы будете арестованы. Надеюсь, обойдется без лишних хлопот. Если вы посидите тихонько, «Поисковик» зачитает вам ваши права.
Кейт широко раскрыла глаза. Голос, не слышный для других, зазвучал у нее в ушах.
Хайрем сел рядом с Бобби.
– Не отчаивайся, сынок. Вместе мы это переживем. И чего ты только пыталась добиться, Манцони? Сделать под Бобби еще один подкоп? Не для того ли все это было затеяно?
На лицо Хайрема легла угрюмая маска, оно лишилось чувств, на нем не осталось ни следа от гнева, жалости, облегчения – и даже радости победы.
И в это мгновение распахнулась дверь. На пороге стоял Давид.
Он улыбался от уха до уха, его внушительная фигура заполняла весь дверной проем, а в руке он держал скатанный в трубочку софт-скрин.
– Я сделал это, – сказал он. – Господь свидетель, я это сделал… Что тут происходит?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
Бобби смотрел на него и старался думать о нем, о Хайреме, о червокамере. Он пытался понять.
– Тебе важны просто знания, да? Это для тебя главное.
Давид кивнул.
– Наверное, так. Наука – это в основном тяжкий и занудный труд. Бесконечные повторы, беспрерывные проверки и перепроверки. А в связи с тем, что нужно отбраковывать ложные гипотезы, большая часть работы носит разрушительный, а не созидательный характер. Но иногда – возможно, всего-то несколько раз в жизни – наступают возвышенные мгновения.
– Возвышенные?
– Не каждый назовет это так. Но я это так ощущаю.
– И тебе безразлично, что может так случиться, что твои работы некому будет прочитать через пятьсот лет?
– Не хотелось бы, чтобы это было так. Возможно, этого не произойдет. Но откровение важнее всего, Бобби.
На софт-скрине у него за спиной фейерверком рассыпались пиксели, и послышался звук, похожий на негромкий звон колокола.
Давид вздохнул и повернулся к экрану.
– Но, похоже, сегодня так не будет.
Бобби через плечо брата заглянул на экран, по которому бежали строчки цифр.
– Опять неустойчивость? Совсем как в первые дни, когда ты только начинал работать с «червоточинами».
Давид нажал несколько клавиш и задал параметры очередного теста.
– Видишь ли, мы становимся немного излишне амбициозны. Наши червокамеры уже способны добираться до любого места на Земле, преодолевать расстояния в тысячи километров. А теперь я намереваюсь выделить и стабилизировать «червоточины», занимающие значительные промежутки в пространстве-времени Минковского – а конкретно, десятки световых минут. Бобби поднял руки вверх.
– Ты меня уже запутал. Световая минута – это расстояние, которое свет преодолевает за одну минуту… так?
– Да. Например, до планеты Сатурн – миллиард с половиной километров. Это составляет около восьмидесяти световых минут.
– А мы хотим увидеть Сатурн?
– Конечно хотим. Разве не здорово было бы иметь червокамеру, с помощью которой можно исследовать глубины космоса? Никаких тебе космических зондов, никаких полетов продолжительностью в несколько лет… Но трудность состоит в том, что «червоточины», простирающиеся на такие значительные промежутки, в вероятностном бульоне квантовой пены попадаются крайне редко. А их стабилизация ставит перед нами задачи во много порядков более сложные, нежели раньше. И все-таки это нельзя считать невозможным.
– А почему ты говоришь «промежутки», а не «расстояния»?
– Жаргон физиков. Прости. Промежуток похож на расстояние, но в пространстве-времени. Это значит пространство плюс время. На самом деле – всего-навсего теорема Пифагора. – Давид взял простой желтый блокнот и начал писать на страничке. – Предположим, ты отправляешься в центр города и проходишь несколько кварталов на восток, а затем – несколько кварталов на север. А потом ты можешь рассчитать пройденное расстояние таким образом. – Он показал Бобби страничку:
(Расстояние) в квадрате = = (на восток) в квадрате + (на север) в квадрате.
– Ты обошел прямоугольный треугольник. Квадрат гипотенузы равен сумме…
– Уж это я знаю.
– Но мы, физики, думаем о пространстве и времени как о единой величине и представляем себе время в качестве четвертой координаты, в добавление к трем пространственным.
И он записал в блокноте:
(промежуток) в квадрате = (отстояние во времени) в квадрате – (отстояние в пространстве) в квадрате.
– Это называется системой мер для пространства-времени Минковского. И… Но как ты можешь говорить об отстоянии во времени в том же смысле, как об отстоянии в пространстве? Время измеряется минутами, а пространство – километрами.
Давид одобрительно кивнул.
– Хороший вопрос. Приходится пользоваться единицами, уравнивающими пространство со временем. – Он смотрел на Бобби, пытаясь понять, доходит ли до того смысл его слов. – Скажем так: если время ты измеряешь минутами, а расстояние – световыми минутами, то все получается совсем неплохо.
– Но тут кроется что-то еще. Почему здесь стоит минус, когда по идее должен стоять плюс?
Давид потер мясистый нос.
– Карта пространства-времени выглядит не совсем так, как карта центра Сиэтла. Система мер разработана таким образом, что путь фотона – частицы, передвигающейся со скоростью света, – это нулевой промежуток. Промежуток равен нулю, потому что пространство и время вычитаются.
– Это относительность. Что-то такое, связанное с расширением времени и сужением масштабов, и…
– Верно. – Давид похлопал Бобби по плечу. – Именно так. Эта система мер инвариантна при трансформации уравнения Лоренца… Ладно, это ни к чему. Главное, Бобби, в том, что это то самое уравнение, которым мне приходится пользоваться, когда я имею дело с релятивистской вселенной и, само собой, когда я пытаюсь выстроить «червоточину», простирающуюся до Сатурна и далее.
Бобби в задумчивости смотрел на простое уравнение, написанное от руки. Его чувства продолжали вихрем виться вокруг него, но он чувствовал, как его пронзает холодная логика, как возникают цифры, уравнения, образы. Он словно бы подхватил что-то вроде интеллектуальной синестезии. Бобби медленно выговорил:
– Давид, ты хочешь мне сказать, что расстояния в пространстве и во времени в каком-то смысле эквивалентны, так? Твои «червоточины» покрывают не просто расстояния, а промежутки в пространстве-времени. А это означает, что если тебе удастся стабилизировать «червоточину», достаточно большую для того, чтобы она доставала до Сатурна, то есть преодолевала расстояние в восемьдесят световых минут…
– Ну?
– То она сможет преодолеть и восемьдесят минут. В смысле, во времени. – Бобби уставился на Давида. – Я, наверное, совсем тупой?
Давид несколько секунд безмолвствовал.
– Боже милосердный, – проговорил он наконец. – Я об этом даже не задумывался. Я занимался конфигурацией «червоточины», способной покрыть промежуток пространства-времени, а об этом даже не думал. – Он яростно забарабанил по клавишам. – Я прямо отсюда начну преобразования… Если я ограничу пространственно-подобный промежуток на пару метров, то остальная протяженность «червоточины» вынужденно станет времяподобной…
– И что это будет значить? Давид?
Прозвучал звонок – до боли громко, и послышался голос «Поисковика»:
– Хайрем желает поговорить с вами, Бобби.
Бобби устремил на Давида полный беспомощности взгляд.
Давид резко кивнул. Его уже захватило новое направление работы.
– Я тебе попозже позвоню, Бобби. Это может быть важно. Очень важно.
Причин задерживаться не было. Бобби встал и углубился в темноту «Червятника».
Хайрем расхаживал по городскому кабинету, сжав кулаки. Он явно был не на шутку зол. За большим столом для совещаний сидела Кейт и выглядела маленькой и напуганной.
На пороге Бобби помедлил. Несколько секунд он не мог заставить себя войти в кабинет – настолько сильные там бушевали эмоции. Но Кейт смотрела на него. Ей даже удалось вымученно улыбнуться.
Он вошел, на ватных ногах дошагал до стула, стоявшего напротив Кейт, и сел.
Он не в силах был выдавить из себя ни слова.
Хайрем вперил в него гневный взгляд.
– Ты предал меня, гадкий мальчишка.
Кейт вспылила:
– Ради бога, Хайрем…
– Помолчите.
Харем стукнул кулаком по столу, и вмонтированный в пластиковую крышку софт-скрин зажегся перед Бобби. На экране пошли фрагменты из выпуска новостей: фотографии Бобби, Хайрема в молодости, девушки – хорошенькой, скромной на вид, одетой во что-то бесцветное, мешковатое, немодное. А потом – снимок той же женщины двадцать лет спустя – умной, усталой, красивой. И на каждом снимке красовался логотип ENO.
– Они нашли ее, Бобби, – рявкнул Хайрем. – Из-за тебя. Из-за того, что ты не смог держать на замке свой треклятый рот, ясно?
– Нашли кого?
– Твою мать.
Кейт начала работать с софт-скрином, она быстро просматривала информацию.
– Хетер Мейз. Так ее зовут? Она еще раз вышла замуж. У нее есть дочь – у тебя есть сводная сестра, Бобби.
Хайрем процедил сквозь зубы:
– Держись от этого подальше, хитрая сучка. Если бы не ты, ничего этого бы не случилось.
Бобби, пытаясь овладеть собой, поинтересовался:
– Не случилось бы чего?
– Твой имплантат продолжал бы делать то, что делал раньше. Ты был бы уравновешен и счастлив. Господи, да если бы мне кто-то вложил в голову такую штуку, когда я был в твоем возрасте! От чего бы только это меня не спасло! А уж ты бы точно не стал разевать рот перед Дэном Ширрой.
– Ширра? Он из ENO?
– Вот только сам он себя так не назвал, когда встретился с тобой на прошлой неделе. Что он с тобой сделал? Напоил в стельку, одурманил, после чего ты наболтал с три короба про твоего злобного отца и давно потерянную мамочку?
– Я вспомнил, – объявил Бобби. – Он назвал себя Мервином. Мервин Коста. Я с ним давно знаком.
– Естественно. Он же пасет тебя по заданию ENO, чтобы подкопаться под меня. Ты понятия не имел о том, кто он такой, но ты держал язык за зубами – раньше, покуда имплантат управлял твоими мозгами. А теперь – полный вперед. Открыт сезон охоты на Хайрема Паттерсона. И все это из-за тебя, Манцони, черт бы тебя побрал.
Кейт продолжала просматривать новостную страничку и гиперссылки.
– Это не я использовала и вышвырнула эту женщину двадцать лет назад, – огрызнулась она, прикоснулась к своему софт-скрину, и часть крышки стола перед Хайремом засветилась.
– У Ширры неопровержимые доказательства. Смотрите.
Бобби встал и заглянул через плечо отца.
На экране был виден Хайрем, сидящий за столом.
«Да ведь это тот самый стол, – в ужасе осознал Бобби. – Та самая комната».
Хайрем работал над стопкой бумаг. Просматривал их и подписывал. Изображение было зернистым, дерганым, но все же достаточно четким. Хайрем дошел до определенного документа, недовольно, словно бы с отвращением, помотал головой, торопливо поставил подпись и положил листок лицевой стороной вверх на стопку бумаг справа.
Затем запись была проиграна в замедленном ритме, и фокус сосредоточился на документе. После настройки резкости и увеличения стало возможно прочесть часть текста.
– Видите? – сказала Кейт. – Хайрем, вас поймали во время того, как вы подписывали отступное соглашение, заключенное с Хетер больше двадцати лет назад.
Хайрем чуть ли не умоляюще воззрился на Бобби.
– Это было так давно. Мы с ней договорились. Я помог ей сделать карьеру. Она снимает документальные фильмы. У нее большие успехи.
– Она стала для него племенной кобылой, Бобби, – холодно произнесла Кейт. – А он платил ей, чтобы она помалкивала. И чтобы ей не вздумалось близко к тебе подойти.
Хайрем вскочил и заходил по кабинету. Он то бил кулаком по стене, то воздевал глаза к потолку.
– У меня тут подметают три раза в день. Как они ухитрились получить эти кадры? Опять эти дегенераты из службы безопасности здания обгадились!
– Перестаньте, Хайрем, – спокойно и с явным удовольствием проговорила Кейт. – Вы подумайте как следует. Не может ENO вам «жучка» поставить. Как и вы – им.
– Больно мне надо ставить им «жучков», – огрызнулся Хайрем. – У меня же есть червока… О…
– Молодчина, – усмехнулась Кейт. – Догадались-таки. Видимо, у ENO тоже червокамера имеется. Только так они могли раздобыть этот сенсационный материальчик. Вы утратили свою монополию, Хайрем. И самое первое, что они сделали, как только обзавелись червокамерой, – нацелили ее на вас.
Она запрокинула голову и громко рассмеялась.
– Господи, – вырвалось у Бобби. – Какая катастрофа.
– Ерунда, – бросила Кейт. – Хватит, Бобби. Очень скоро весь мир будет знать о том, что червокамера существует; просто уже нельзя будет прятать ее. И очень хорошо будет, и слава богу, что наконец-то червокамеру вырвут из рук этих грязных монополистов – федерального правительства и Хайрема Паттерсона.
Хайрем холодно произнес:
– Если ENO обзавелись технологией червокамеры, совершенно ясно, кто им ее передал.
Кейт озадаченно глянула на него.
– Намекаете, что это я?..
– А кто же еще.
– Я журналистка, – вспыхнула Кейт. – А не шпионка. Пошли вы к черту, Хайрем. Не может быть никаких сомнений в том, что произошло. ENO просто-напросто догадались, что вы явно нашли способ адаптации «червоточин» к отдаленным фокусам. На основании этой догадки они продублировали ваши научные изыскания. И никаких особых сложностей с этим возникнуть не должно было; большая часть информации является достоянием широких масс. Хайрем, ваша монополия на червокамеру всегда была очень зыбкой. Надо было только, чтобы хотя бы один человек додумался до такой же идеи независимо.
Но Хайрем ее словно бы не слышал.
– Я тебя простил. Я взял тебя на работу. Ты получала от меня деньги. Ты обманула мое доверие. Ты повредила разум моего сына и натравила Бобби на меня.
Кейт встала и посмотрела на Хайрема в упор.
– Если вы действительно так думаете, то вы еще больший псих, чем каким я вас считала.
Послышался негромкий голос «Поисковика»:
– Прошу прощения, Хайрем. Пришел Майкл Мейвенс, он хочет вас видеть. Специальный агент Мейвенс из…
– Пусть подождет.
– Боюсь, не получится, Хайрем. Кроме того, звонит Давид. Говорит, дело срочное.
Бобби переводил глаза с отца на Кейт и обратно. Он был напуган и озадачен. Ему казалось, что вокруг него мир рушится на куски.
Мейвенс сел и открыл кейс. Хайрем презрительно бросил:
– Что вам нужно, Мейвенс? Вот не думал встретиться с вами еще раз. Я считал, что мы обо всем договорились.
– Я тоже так думал, мистер Паттерсон. – Вид у Мейвенса был откровенно расстроенный. – Но проблема в том, что вы не выполнили соглашение. И «Наш мир» в целом – как корпорация. И в особенности один конкретный сотрудник. Вот поэтому я здесь. Как только я услышал об этом деле, я сразу задал себе вопрос: не могу ли я быть полезен. Полагаю, у меня здесь особый интерес.
Хайрем с тяжестью в голосе осведомился:
– О каком деле речь?
Мейвенс вытащил из портфеля лист бумаги, похожий на обвинительный протокол.
– Вот тут внизу написано, что IBM предъявляет «Нашему миру» обвинения в нарушении правил фирменных секретов, изложенных в акте тысяча девятьсот девяносто шестого года «О промышленном шпионаже».
Иск подписан директором научно-исследовательской лаборатории Томасом Дж. Уотсоном. Мистер Паттерсон, мы имеем основания полагать, что червокамера была использована для нелегального доступа к результатам фирменных исследований IBM. Речь идет об изобретении под названием «Программное обеспечение подавления синестезии, вызванной применением техники виртуальной реальности». – Он оторвал взгляд от документа. – Это понятно?
Хайрем вперил взгляд в Бобби.
Бобби сидел замерший, охваченный противоречивыми чувствами. Он не понимал, как ему следует реагировать, что говорить.
Кейт спросила:
– У вас есть подозреваемый, да, специальный агент?
Представитель ФБР задержал на ней взгляд и печально произнес:
– Полагаю, вам уже известен ответ на этот вопрос, мисс Манцони.
Взгляд Кейт выразил непонимание.
У Бобби вырвалось:
– Вы имеете в виду Кейт? Это глупо.
Хайрем стукнул кулаком по ладони другой руки.
– Я так и знал. Я знал, что от нее только и жди беды. Но я никак не представлял себе, что она зайдет так далеко.
Мейвенс вздохнул.
– Боюсь, что к вам ведет слишком явный след, мисс Манцони.
Кейт полыхнула румянцем.
– Если это так, то это подстроено.
Мейвенс отозвался:
– Вы будете арестованы. Надеюсь, обойдется без лишних хлопот. Если вы посидите тихонько, «Поисковик» зачитает вам ваши права.
Кейт широко раскрыла глаза. Голос, не слышный для других, зазвучал у нее в ушах.
Хайрем сел рядом с Бобби.
– Не отчаивайся, сынок. Вместе мы это переживем. И чего ты только пыталась добиться, Манцони? Сделать под Бобби еще один подкоп? Не для того ли все это было затеяно?
На лицо Хайрема легла угрюмая маска, оно лишилось чувств, на нем не осталось ни следа от гнева, жалости, облегчения – и даже радости победы.
И в это мгновение распахнулась дверь. На пороге стоял Давид.
Он улыбался от уха до уха, его внушительная фигура заполняла весь дверной проем, а в руке он держал скатанный в трубочку софт-скрин.
– Я сделал это, – сказал он. – Господь свидетель, я это сделал… Что тут происходит?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41