Когда чуть ли не круглосуточное сидение у телевизора стало невыносимым, Оля позвонила Валерии. Встретились в Старом Центре, погуляли. Валерия была угрюмой и молчаливой. У американского посольства шел концерт, артисты фиглярствовали и высмеивали тех, кто осмеливался серьезно говорить о катастрофе. Валерия сказала:
— Пойдем отсюда. Пока я не захотела поубивать тут половину.
— Так конец света будет или нет?
Валерия посмотрела на нее мрачно, а голос ее был равнодушным:
— Будет, конечно. Если сейчас Оскомышин не договорится со Стрельцовым — непременно будет. А Оскомышин с ним не договорится, потому что Стрельцов за участие потребовал независимость Ольговой Земли.
— И… что ты думаешь?
Валерия пожала плечами:
— Да прав он. Земля тысячелетиями сосала свои соки, доигралась до катастрофы. Теперь сосет из Венеры и ее же обвиняет в том, что Венера не желает нести ответственность за ошибки землян. Оскомышину нужно соглашаться на все условия Стрельцова. — Помолчала. — Нет, шансы у нас есть. В конце концов, у Союза самый многочисленный контингент “постовщиков”. Опять же, в Селенграде есть как минимум один “рут” — твой знакомый Роберт. У него “вышка”. Но тут в чем сложность — он неинициированный, неизвестно, как себя поведет. Вполне вероятно, что Оскомышин договорится с Индией, чтобы нам помогли двое ихних “рутов”. Американцы своих не дают, уже точно.
Оля качала головой:
— Кошмар… Лер, ну ладно, Венера. А ведь американцы — они же здесь живут! Если планета развалится, они же тоже погибнут! И почему они не хотят спасать?!
— Вот потому Стрельцов и требует независимости. Потому что земляне до последнего будут политику делать. Потому что земляне уже в такое дерьмо превратились, что спасать их не стоит.
Возвращалась Оля разбитая и расстроенная. И прямо около подъезда наткнулась на выходившего Илью.
— Илья! — обрадовалась Оля. — Слушай, а мне твой отец сказал, что ты уехал!
— Вернулся два дня назад.
— А я только вчера звонила, мне твой отец сказал…
— У него вчера было плохое настроение, — перебил ее Илья.
Оля остыла. Кажется, Илья вовсе не рад ее видеть.
— Слушай, мне с тобой надо поговорить, — набравшись смелости, сказала она, не представляя, что делать, если он скажет “Говори сейчас” или спросит, о чем.
Но он не спросил и не сказал. Кивнул:
— Мне в одно место надо съездить, потом — пожалуйста. Я тебе позвоню.
Два часа Оля сидела как на иголках, вздрагивая от малейшего звука на лестничной площадке. И каждый раз после того, как приезжал лифт, она с замиранием сердца ждала телефонного звонка. А Илья позвонил, когда Оля уже махнула рукой.
Дома он был один. Провел ее в свою комнату, сам уселся за стол, спиной к ней, и занялся своими делами. Оля сразу поняла: настроен серьезно, никаких шуток не будет. Так неинтересно. В его мрачности она отчего-то усматривала упрек для себя.
— Что ты делаешь?
— Отбираю диски, которые возьму на Венеру. — Встал, выволок из-под стола целую коробку. Вытряхнул ее содержимое на диван перед Олей. — Посмотри, если что понравится, я тебе перепишу.
Оля разгребла сверкающее голограммами великолепие. Маленькие, с половину ладони, диски в радужных пленках — их тут было не меньше тысячи!
— Откуда у тебя столько? Даже “родные” есть, я про них только в сети читала…
— Собирал несколько лет. Все корректировщики неравнодушны к музыке. А “родных” я напокупал, пока в Евросоюзе был. — Перехватил Олин удивленный взгляд, пояснил: — Решил мир посмотреть, пока я на Земле.
Внутри отчаянно заныла, затосковала какая-то струнка. Оля загнала поглубже мысли о том, что скорей всего, это их последняя встреча. Бодро сказала:
— Я смотрю, у нас с тобой вкусы совпадают. По крайней мере, если судить по знакомым мне названиям.
Здесь был ранний “Парфенон”, полное собрание “ShowSnow”… Включая селенградский концерт. Сейчас Оля понимала, что это не предел совершенства, но на тот концерт они ходили вместе. С удивлением нашла и запись красноярского концерта Джованни Бертоло.
— Это раритет, — пояснил Илья. — Их было отштамповано всего пять тысяч экземпляров, какой-то меценат оплатил пиратский тираж. Я случайно купил.
— А я была на том концерте, — с улыбкой сказала Оля.
— Ты говорила.
Потом Илья сделал ей выборочное прослушивание незнакомого. Оле нравилось решительно все. Он поставил запись, и ничего подобного Оле слышать не доводилось. На модные “хохочущие” ритмы был положен хриплый ехидный голос, а уж слова там были такие, что Оля давилась от смеха.
— Это кавер-версия одного модного сто лет назад певца, Владимира Асмолова. Вокал оставили, а инструментовку переписали заново. Писк нынешнего сезона. Тебе записать?
— Да нет, — подумав, сказала Оля. — Если это модно, я сама могу купить, чего тебе время тратить? Давай чего-нибудь другое, чего в Московье не найдешь.
Илья взял пульт, но диск менять не стал. Перепрыгнул через два или три трека, и сел обратно. Спиной к Оле. Она хотела уточнить, что это с ним, но тут расслышала слова… и спрашивать ей расхотелось.
Я знаю, расстаемся мы напрасно.
Я знаю, что любовь еще жива.
Мне ясно все, мне лишь одно неясно —
Как отыскать мне нужные слова?
Как объяснить, что все мои ошибки,
Все глупости и выходки мои,
Все это — ожидание улыбки,
Неловкое признание в любви.
Оля заворошилась еще в середине первого куплета, думая, что только грустных песен про любовь ей сейчас для полного счастья и не хватает. А потом ее накрыло понимание, и стало совсем плохо. Потому что Оля совершенно искренне могла бы произнести все до единого слова этой песни от своего имени.
Илья обо всем догадался. Обо всем, что она скрывала. И выбрал такую вот тактичную форму полунамека на то, что ее чувства останутся неразделенными. Фактически, он предлагал расстаться, чтоб она не травила себе душу понапрасну.
Илья остановил песню после слов “Неловкое признание в любви”, сразу поставил другой диск, западный, и еще некоторое время сидел молча, давая Оле время оклематься. Что ж, надо отдать ему должное, он достаточно деликатен. По крайней мере, он вообще не смотрел в ее сторону — понимал, что вряд ли Оле будет приятно, если он увидит выражение ее лица.
Можно было уходить, но Оля подумала, что это будет невежливо. Он поступил мягко, и ее долг теперь — показать, что она с достоинством приняла этот удар и не будет ни обвинять его, ни изматывать слезами и мольбами.
— Как тебе понравилось в Евросоюзе?
Илья красноречиво скривился:
— Почти из гостиниц не выходил. Не могу на это смотреть. Ну, ты наверняка телевизор смотрела, да? Там все то же самое, только выключить нельзя.
И замолчал. Оля любовалась его движениями, думая, что за два года он сильно возмужал. Когда они познакомились, он не мог похвастаться ни такими широкими плечами, ни такой уверенностью сильного мужчины.
— Ты левша, что ли? — спросила она, заметив, как ловко он орудует левой рукой.
— Нет, — довольно резко отозвался Илья.
Оля принялась доказывать очевидную, на ее взгляд, вещь. Разгорелся какой-то глупый спор, как всегда, из-за пустяка. Ну спрашивается, какая кому разница, кто прирожденный правша, а кто — переученный левша? Но Оля упрямо стояла на своем, а Илья, как обычно, не собирался ей уступать. В конце концов разозлился:
— Между прочим, родителей дома нет.
— И что?
— Я могу с тобой сделать все, что захочу.
— А я кричать буду.
— Ничего. Я музыку погромче сделаю. У меня такие динамики, что взрыва слышно не будет, не то, что криков. Хочешь убедиться?
Он обернулся и смотрел на нее исподлобья, не улыбаясь. И взгляд у него был темным, тяжелым. Однако Оля не обратила внимания. У нее даже не екнуло нигде. И сердце быстрей не забилось.
— Ой, я так испугалась, прямо пол дрожит, так трясусь!
— Хочешь, чтобы попугали?
— Да нет, зачем же, — быстро сказала Оля, желая прекратить этот странный разговор.
Илья опять отвернулся и погрузился в свои дела. Оля чувствовала себя лишней. Надо уходить, только перед этим не мешает выполнить одно обещание.
— Тебя Иосыч просил позвонить, — сказала она. — До третьего августа.
— Зачем?
— Они разобрались, что там было с Цыганковым.
— Поздно.
— Но почему?!
— Меня это уже не волнует, потому что завтра я улетаю на Венеру.
Оля потеряла дар речи. Вот тут внутри все оборвалось и замерзло. Она сидела, глядя ему в спину широко раскрытыми глазами, и не могла собраться с мыслями. Как же так, ведь Иосыч сказал — пятнадцатого… А выходит, сегодня — последний день. Вот, значит, зачем он на самом-то деле поставил ту песню: да, он все понял, но расставание неизбежно.
— К-как — завтра?! Не пятнадцатого?
— Так. — Он даже не спросил, откуда ей известна дата его отлета. — Я билет поменял.
— Ты… ты не можешь улететь завтра, — пролепетала Оля. — Ты просто не имеешь права. Четвертого катастрофа будет, ты же корректировщик, ты… ты не можешь. Нет, ты не улетишь. Так нельзя, так неправильно… Ты же должен спасти мир, ты к этому готовился…
— Вот для того, чтобы это сделать, я и улетаю завтра. Если я это сделаю, катастрофы просто не случится.
— Нет… — Оля качала головой, всеми силами стараясь сдержать слезы. — Нет, Илья, так нельзя, ты должен остаться… А Филька?! — вцепилась она в спасительную идею. — Слушай, нельзя ж так все бросать, он же будет думать, что ему все можно. Тебя вернут с Венеры для суда, это будет намного хуже. Ты должен остановить его сейчас, он же тебе всю жизнь испортит!
— Тех, кто эмигрирует на Венеру, не трогают. Они для Земли умирают.
— И ты вот так все бросишь, оставишь Службу, друзей…
— У меня нет друзей.
— Потому что ты сам всегда всех гнал! Ты сам себе внушил, что если родители бросили тебя в Селенграде одного в страхе перед твоей инициацией, то ты вообще никому не нужен! — крикнула Оля. — Ты сам виноват, что остался один!
Илья встал:
— Знаешь, тебе лучше пойти домой.
— И пойду! Если ты струсил, я сама разберусь! Я не боюсь ни Фильки, ни черта с рогами! Мне Цыганков все объяснил, что надо делать!
— Что делать?
— Все! Так что лети себе на Венеру и упивайся там своим унижением! Тебя опустили, а ты молча обтекаешь! А я — не буду! Ты завтра вылетаешь на Венеру? А я прямо сейчас — в Селенград! Чао! Скатертью дорожка!
И, не дожидаясь, когда он ее попросту вытолкает, выскочила в коридор и хлопнула дверью. Влетев в свою квартиру, на минуту прислонилась к стене. По щекам текли слезы злой обиды.
Ничего не получилось. Ничего из того, что она запланировала. Вместо того, чтобы договориться на все случаи жизни, опять поругались. Как обычно. Только сейчас Оля поняла, почему: все то, что ей казалось важным, он игнорировал, как пустяк или досадную помеху. Они всегда хотели разного.

* * *
02 августа 2084 года, среда
Московье
Чертова девчонка, думал Илья. Это ж кошмар какой-то, а не девушка. Нарезал несколько кругов по квартире, унимая нервную дрожь и желание кинуться за ней и в буквальном смысле вытряхнуть из нее все. Все, что он хотел знать.
Ему казалось, что он продумал все детали. Она просто обязана была хоть что-то сказать! Он построил разговор так, чтобы она поняла: с одной стороны, он не провоцирует на ссору, с другой — ему нужен хоть какой-то ответ. Определенный. От нее, а не от Цыганкова.
Черт, ему надо было выяснять тогда. Сразу. По горячим следам. Но тогда он думал, что сумеет вычеркнуть ее из своей жизни. Просто забыть про ее существование. А поди, забудь, если это стихийное бедствие делает только то, чего хочется ей!
Главное, он так и не смог понять, с чего она психанула. Если только рассказала не все, и Филька там развил чересчур бурную деятельность… Илья совершенно не удивлялся тому, что помощи она потребовала именно у него. Она всегда шла к нему. Не к Робке, не к Котлякову или Черненко. К нему.
Черт, что делать-то? Она ж действительно рванет в Селенград. И напорется на то, что у Фильки четвертая ступень анти-режима. Дьявол, как все складывается, один к одному. Она выведет его из себя, у Фильки на нервной почве начнется инициация, и черт бы с Филькой, пусть помирает, но он ведь успеет угробить Олю. Такую цену Илья платить не соглашался. Значит, надо перехватить ее в стратопорту. Или в Селенграде. А в Селенград ему нельзя, потому что там эпицентр катастрофы. Ч-черт, что же делать?! Нет, лететь всяко придется. И лететь нельзя. Ладно, с катастрофой как-нибудь разберется, в крайнем случае еще сутки в запасе есть. Но вот на космодром он опоздает. А туда опаздывать нельзя, потому что он днем отправил уведомление о своем приезде в канцелярию губернатора. Если б не это, отлет можно было бы перенести. Но теперь деваться некуда.
Замкнутый круг.
Телефонный звонок заставил его подпрыгнуть на месте. Жгучая надежда опалила нервы: Оля?! Успокоилась? И, как всегда, когда дело касалось ее, Илья не угадал.
— Илья, это Стрельцов.
Голос венерианского губернатора заполнил комнату. Илья спохватился, что ни вчера, ни сегодня не смотрел новости, и не знает результата вчерашних выборов на Венере.
— Да все нормально, — беззастенчиво считав его мысли, сказал Стрельцов. — Я ж не Хохлов, чтоб выборы проиграть.
— Поздравляю. Без эксцессов прошло?
— Ну, что значит — без эксцессов? Была парочка комичных моментов, но у нас еще найдется время об этом поговорить. Я, эта, чего? Мне только что принесли уведомление о твоем прибытии завтра . А насколько мне помнится, виза у тебя открыта только с пятнадцатого.
— Да у нас тут катаклизм намечается, вот меня от греха подальше и сплавляют.
— Катастрофа под кодовым названием “четвертое августа”?
— Ну да.
— Не понимаю я землян. Когда они со мной торги начали — еще куда ни шло. Катастрофа не сегодня, кажется, что можно время потянуть. Но чтоб накануне катастрофы выгонять корректировщиков с планеты!…
— Так по прогнозам я и стану причиной.
— Бред. Пересчитай прогноз.
Илья вздохнул с небывалым облегчением. Стрельцов в таких вещах ошибаться не может. Тем более, что наверняка сам интересовался. Но на всякий случай Илья уточнил:
— Мой отец считал. Все сходится.
— Твой отец, дорогой мой, на моей памяти раза два та-акие ляпы делал, что первокласснику смешно бы стало. Если совсем интересно, у Петьки Жабина лежит очень хороший прогноз. Там не учтены детали, в частности, не принята во внимание детонация стихийных корректировщиков, но она на общую картину существенного влияния не окажет. Ладно, я не об этом. Просто хотел предупредить, что до первого сентября все рейсы на Венеру и с Венеры отменены. Я закрыл космодром.
— Боишься, что народ в панике рванет с Земли на Венеру?
— Не народ. Народ бы я принял, с удовольствием. Еще пару-тройку миллионов — точно взял бы. Но рванут совершенно бесполезные для Ольговой Земли люди, у которых найдутся деньги на билет. Это, опять-таки, тоже не так страшно. Причина в действительности политическая.
— Что, у тебя “рутовую команду” просят, а ты торгуешься?
— Просят?! Торгуюсь?! — возмутился Стрельцов. — У меня этих людей требуют! Как куртку, которую в гардероб на хранение сдали! Как рабов! Конечно, команду я просто не дал. Сказал — хорошо, но в обмен на независимость. Меня, разумеется, послали. Оскомышину больше нравится идея заплатить Индии два миллиарда евро за двух ее “рутов”, из которых один третьей, другой — четвертой ступени. Ну и пусть платит. Я взял и закрыл космодром. На ремонт.
— И на самом деле будешь спокойно наблюдать?
— Ты меня за кого принимаешь? Нет, конечно. Но спешить не стану. Если ситуация совсем аховая будет — тогда да, вмешаюсь. Но не раньше. Ты, эта, только не болтай особо, у меня с вашей Службой свои счеты, в общем, я тебе по секрету сказал.
— А ты меня за кого принимаешь? — усмехнулся Илья.
— Ну, а когда все утрясется, я сам на Землю наведаюсь, — продолжал Стрельцов. — Во-первых, расставить все точки над “i”, надо ж объяснить вашим недотепам, с чем они тут игры играют и шутки шутят. Во-вторых, старых друзей навестить хочу. А когда обратно полечу, прихвачу тебя вместе с этой девочкой.
— С какой? — не понял Илья.
— С Ольгой Пацанчик.
Илья сам не знал, смеяться ему или плакать. Будет у него на Венере карманный тайфунчик… И почувствовал, как до ушей расползаются губы в дурацкой улыбке.
— А кстати, она опять тут твои действия просекла, — похвастался Илья. — Буквально час назад сказала, что никуда я не полечу. Причем я точно знаю, что про закрытый космодром она не знала. Меня порой умиляет точность ее предсказаний. Настоящий дельфиец.
— Н-да? — с сомнением спросил Стрельцов. — Какие-то сказки ты мне рассказываешь, не бывает таких дельфийцев… Ну ладно, это не суть важно. Девочке я сделал эмигрантскую визу. Она не доучилась, я знаю, доучится в Ольжичах. Есть у меня такое подозрение, что на Земле ей делать нечего. Ты уж предупреди ее, а то сильно удивится, узнав, что потеряла земное гражданство. Если что, пока есть время все переиграть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55