— Да, полагаю, что это так.
— Как я понимаю, вы выросли в вере?
— Да. О, доктор Карпентер, я...
— Конечно. Так оно обычно и бывает. Некоторые приходят к культу святых. Наверняка могу сказать, что такой путь характерен для некоторых приверженцев англиканской церкви. Но беда в том, что англиканская церковь и так очень близка к римской.
— Не сомневаюсь. А теперь, если вы не возражаете, я...
— Знаете ли вы, — продолжал Карпентер, совершенно не слыша того, о чем говорил Кристофер, — что я часто думал о том, что ваша вера — я никоим образом не выказываю неуважение — имеет много общего с верой, господствующей в этой темной глуши. Я думаю об индуистах с их экстравагантными богами, священнослужителями и приношениями. Или о буддистах Тибета с их иерархией святых и свечами, всегда зажигаемыми на алтарях из золота и серебра. Конечно, я никогда не был в их дикарских храмах, но я...
— Доктор Карпентер, — прервал его Кристофер, — извините, но я пришел сюда не для того, чтобы беседовать о теологии. Возможно, мы поговорим об этом в другой раз. А пока есть другие вопросы, требующие, чтобы им уделили внимание.
Получив отпор, давно страдающий великомученик из Калимпонга улыбнулся, обнажив щербатые десны, и кивнул:
— Да, конечно. Мистер Фрэйзер говорил мне о вашем приезде, и что вы, возможно, захотите задать мне некоторые вопросы. Он не сказал, что будет темой нашего разговора, но отметил, что он будет строго конфиденциальным. Я уверяю вас, что сделаю все возможное, чтобы найти ответы на ваши вопросы, хотя и не могу представить, какое отношение ваши дела могут иметь ко мне, мистер Уайлэм. Я не разбираюсь в торговле и коммерции. Здесь я преследую одну цель — я приобретаю души, спасая их от ада, хотя цена, которую я плачу за них, выражается не медными монетами. И, уж если на то пошло, не серебряными или золотыми. Она...
— Извините, если мистер Фрэйзер в разговоре с вами выражался несколько загадочно. Я приехал в Калимпонг по важному делу, которое вполне может и не иметь к вам никакого отношения. Тем не менее вероятно, что вы в состоянии кое-чем помочь мне. Я понял, что именно вы ухаживали за тибетским монахом, умершим здесь несколько недель назад. Монаха звали Цевонг. Мне нужна любая информация о нем.
Миссионер с интересом посмотрел на Кристофера, словно ждал совсем другого вопроса. Казалось, однако, что вопрос вывел его из равновесия. Улыбка сползла с его лица, на смену ей пришел пронизывающий, испытующий взгляд. Он потер кончиком пальца переносицу, сдвинув на лоб очки. Он явно взвешивал свой ответ. И когда наконец ответил, то сделал это очень осторожно:
— Я не могу понять, какое отношение к вам или мистеру Фрэйзеру может иметь этот монах. Он не торговец. Просто несчастный поклонник сатаны, у которого ни гроша не было за душой. Могу я спросить, почему он вас интересует?
Кристофер покачал головой.
— Это моя личная проблема. Уверяю вас, что она не имеет никакого отношения к торговле. Я просто хочу знать, не сказал ли он что-нибудь важное во время своего пребывания здесь или, может быть, вы заметили что-то необычное.
Миссионер пронзительно взглянул на Кристофера.
— А что, на ваш взгляд, является важным? Как я могу определить это? Я уже представил отчет мистеру Фрэйзеру и тибетскому агенту Норбху Дзаса.
— Но, возможно, было что-то, что показалось вам тривиальным и не было включено в доклад и, тем не менее, представляет для меня интерес. Я пытаюсь узнать, как он добрался до Калимпонга, откуда он шел, к кому он шел. Вы можете дать мне ключ к разгадке.
Карпентер поднял руку, снял очки и аккуратно сложил их — так жук-богомол аккуратно держит в своих тонких суставчатых лапках более мелкую жертву. На мгновение миссионер с мягкими манерами куда-то исчез, на смену ему пришел абсолютно другой человек.
Но это длилось какое-то мгновение, пока Карпентер не овладел собой и не вернул на место сползшую маску. С прежней аккуратностью и насекомоподобной неторопливостью он взял очки и водрузил их на обычное место.
— Когда этого человека принесли сюда, он умирал, — произнес Карпентер. — Он умер на следующий день. Все это есть в моем докладе. Я бы с радостью сказал, что он отправился прямо в объятия всепрощающего Спасителя, но не могу. В забытьи он говорил о каких-то вещах, но я не мог его понять. Я немного говорю по-тибетски, но моего запаса хватает лишь для разговора с дзонг-пенг и шапе, когда они приходят сюда.
Кристофер прервал его:
— Кто-нибудь вроде них навещал вас, когда здесь был монах? Здесь был тибетский агент. Я забыл, как его зовут.
— Норбху Дзаса. Нет, мистер Уайлэм, здесь не было посетителей, если не считать доктора Кормака. С сожалением должен отметить, что этот Цевонг умер среди чужих ему людей.
— Вы сказали, что он бредил, что бормотал что-то, чего вы не поняли. Говорил ли он что-нибудь о послании? Упоминал ли он фамилию Замятин? Или мою, Уайлэм?
Кристофер был уверен, что вопросы задели высушенного шотландца за живое. Казалось, он побледнел, а затем вновь покраснел. На секунду маска вновь сползла с его лица, но Карпентер быстро овладел собой.
— Совершенно точно могу сказать, что этого он не говорил. Не сомневайтесь — такие вещи я бы отметил. Нет, он нес какую-то чепуху о богах и демонах, которых он оставил позади, в горах. Вы понимаете, о чем я говорю.
Кристофер кивнул. Он не верил ни единому его слову.
— Понимаю, — сказал он. — Среди ваших слуг есть тибетцы? Или, может быть, они есть среди сирот?
Карпентер встал и задвинул стул.
— Мистер Уайлэм, — начал он протестующим голосом, — я бы действительно хотел знать, куда вы клоните, задавая эти вопросы: они граничат с грубостью. Я с готовностью дам вам любую разумную информацию, но вопросы о моих слугах и сиротах, находящихся на моем попечении, выходят за рамки того, что я считаю разумным и допустимым. Как я понимаю, вы не из полиции. Можно также предположить, что вы не находитесь на государственной службе. В fa-ком случае я хотел бы знать, какое право вы имеете приходить сюда и проявлять любопытство по поводу моих дел и дел этого заведения. На самом деле я думаю, что будет лучше для всех, если вы немедленно покинете этот дом.
Кристофер продолжал сидеть. Ему удалось вывести этого человека из себя.
— Извините, — сказал он, — я не хотел показаться грубым. Думаю, что мне лучше все объяснить. Мой сын Уильям был похищен две недели назад. Пока мотивы этого похищения неизвестны. Но у меня есть основания предполагать, что он был насильно увезен в соответствии с инструкциями, содержавшимися в письме, доставленном с Тибета этим самым Цевонгом. Я не могу сказать вам, почему я пришел к такому выводу. Но уверяю вас, что мои доводы очень серьезны.
Карпентер осторожно опустился в кресло, словно на сиденье лежал какой-то острый предмет. Он выглядел еще более смущенным, чем прежде.
— Где именно находился ваш сын, когда он был... насильно увезен?
— Дома, в Англии.
— И вы утверждаете, что это произошло две недели назад?
— В воскресенье перед Рождеством. Мы как раз выходили из церкви после окончания службы.
По лицу миссионера пробежала гримаса крайнего отвращения.
— И вы рассчитываете, что я поверю в это? — спросил он. Кристофер заметил, что он начал нервно поигрывать лежавшим на столе ножом для разрезания бумаги, сделанным из слоновой кости. — Ни одному человеку не под силу быть две недели назад в Англии, а сегодня беседовать здесь со мной. Вы знаете это так же хорошо, как и я, если, конечно, не полностью утратили рассудок. До свидания, мистер Уайлэм. Вы отняли у меня достаточно времени.
— Сядьте. Пожалуйста, сядьте и выслушайте меня. Если быть точным, я покинул Англию девять дней назад. И ничего нет загадочного в том, что я так быстро добрался сюда. Кое-какие друзья в Англии устроили так, что я летел сюда на биплане. Мир меняется, мистер Карпентер. Пройдет не так много времени, и в Индию будут добираться только самолетами.
— Ваш сын... Тот, который, по вашим словам, был похищен... Где он находится? Тоже в Индии?
Кристофер покачал головой.
— Я не знаю, — ответил он. — Да, я думаю, что он может быть в Индии. Или, что более вероятно, он уже на пути в Тибет.
— Мистер Уайлэм, возможно, вы говорите правду по поводу того, как вы добрались сюда. Современная наука действительно творит чудеса: Господь дал нам средства донести его Евангелие до самых отдаленных уголков земного шара. Но в остальном ваша история мне непонятна. Мне искренне жаль, что вашего сына похитили. Моя жена и я будем молиться, чтобы он вернулся к вам. Но я не вижу, чем еще могу вам помочь. Мне нечего сообщить вам о человеке, скончавшемся здесь. Он не произнес ничего связного, его никто не посещал. А теперь вам придется меня извинить, так как есть неотложные проблемы, которые требуют моего внимания.
Карпентер встал и протянул руку через стол. Кристофер последовал его примеру. На ощупь пальцы миссионера были сухими и хрупкими.
— Я попрошу Дженни проводить вас.
Он достал маленький медный колокольчик и энергично потряс его. Наступила дискомфортная тишина. Кристофер видел, что Карпентер счастлив избавиться от него. Что он скрывает? И кого он боится? Внезапно миссионер нарушил ход его мыслей.
— Мистер Уайлэм, — произнес он, — вы должны извинить меня. Я был резок с вами. В настоящий момент у меня много серьезных проблем. Служение Господу требует от нас многих усилий. У меня нет сомнений в том, что вы испытываете большое беспокойство по поводу вашего сына. Должно быть, вы очень привязаны к нему. Смогу ли я загладить свою вину, пригласив вас поужинать сегодня вечером? Только вы, моя жена и я. Боюсь, что ужин наш прост: это дом милосердия, а не королевский дворец. Но для одного гостя еды хватит. И может быть, небольшое общество, разделяющее ваши страдания, поможет вам снять часть груза с вашей обеспокоенной души.
В другой ситуации Кристофер отклонил бы предложение. Мысль о скромном обеде в благотворительном заведении вместе с одетой в черное миссис Карпентер и ее высушенным мужем не наполняла его радостным предвкушением события. Но сам факт приглашения — и ненужного, и, как решил Кристофер, совершенно нехарактерного для Карпентера — еще раз убедил его в том, что Карпентер чувствует себя почему-то виноватым перед ним.
— Я с удовольствием приму ваше приглашение. Спасибо.
— Прекрасно. Я рад. Мы ужинаем в семь часов. Никаких формальностей. Приходите пораньше, и перед ужином я покажу вам кое-что из того, что мы делаем здесь.
Раздался стук, и в комнату вошла индианка, открывавшая Кристоферу дверь.
— Дженни, — обратился к ней Карпентер, — мистер Уайлэм сейчас уходит. Он ужинает с нами сегодня вечером. Когда вы проводите его до двери, попросите, пожалуйста, миссис Карпентер зайти ко мне в кабинет.
Девушка присела в реверансе, но ничего не сказала. Кристофер и Карпентер еще раз пожали друг другу руки, после чего Кристофер вышел из кабинета вслед за девушкой.
Джон Карпентер остался стоять у стола, оперевшись на него, словно в поисках опоры. Он услышал, как открылась входная дверь, услышал звук шагов Дженни, направлявшейся в комнату его жены. Крыло здания, в котором они жили, было тихим и мягким, устланным коврами и украшенным бархатными портьерами: стены были обклеены темными обоями, комнаты обставлены тяжелой мебелью с ситцевой обивкой. Все звуки были приглушенными, свет превращался в тень, воздух был неестественно плотным.
За ним на низко висящей полке тикали и тикали часы, потерянно и безжалостно. Он закрыл глаза, словно приготовившись к молитве, но губы его оставались плотно сжатыми.
Глава 9
Калимпонг удалялся от него, словно сон. Отступали прочь и все города Индии со шпилями, башнями и колоннами, оставив после себя лишь тонкую охряную пыль, повисшую в воздухе. Кристофер был один и шел по пыльной дороге, ведшей к резиденции цонг-чи, тибетского торгового агента. Над ним, чуть к северу, парили в небе белые горы, напоминая замки изо льда и снега. А над горами проносились рваные стаи облаков, словно дыхание драконов.
Взглянув на горы, он почувствовал, что его охватила тревога, то самое чувство, которое он испытал впервые одиннадцать лет назад, вскоре после свадьбы. На лето он привез Элизабет на север, в район Симла, и как-то раз они дошли до подножия Гималаев. На второй день с севера подул ледяной ветер, раскачивавший деревья в саду. Они вместе стояли на террасе, отхлебывая холодное виски из тяжелых стаканов и следя за тем, как облака меняют направление и исчезают за горами.
— Ты чувствуешь? — спросила Элизабет, и Кристофер инстинктивно понял, что она имела в виду. Вся грубая сила, вся огромная мощь их цивилизации скапливалась вокруг тихих, девственных уголков земли. Кристофер чувствовал это так же, как и тогда, только теперь чувство стало вдвое сильнее. Цивилизация уподобилась осьминогу, ее щупальца достигали самых отдаленных уголков земного шара, сначала поглаживая их, потом сжимая и, наконец, выдавливая жизнь из всего, к чему она прикасалась. Памятники старины, храмы, темные, неизведанные человеком районы — все превращалось в бесконечное поле боя, по которому ползли танки, напоминая черных жуков, и новые люди в новых униформах танцевали мрачные танцы.
Он обнаружил резиденцию цонг-чи в маленькой долине примерно в полутора километрах от города. Это был небольшой дом в тибетском стиле с китайским орнаментом на крыше. У двери, словно часовой, стояло высокое молитвенное колесо, напоминая пришедшему, что для сердца каждого тибетца важнее не торговля, а религия.
Торговый агент, Норбху Дзаса, был дома. Первоначально Кристофер планировал получить рекомендацию от Фрэйзера, но так как того не было в городе, он сам дал себе рекомендацию. Ничего особенного, но такая ему и была нужна. Здесь, в Калимпонге, он должен был играть ту роль, которую выбрал для себя.
Он вручил письменную рекомендацию маленькому мрачному слуге-непальцу и попросил передать ее хозяину. Маленький человек посмотрел на Кристофера так, словно само его появление здесь было дерзостью, а его приход без предварительной договоренности заслуживал чуть ли не смертной казни. Он взял письмо, громко хмыкнул и удалился в неосвещенный коридор.
Кристоферу показалось, что он слышит вдалеке тихий голос: где-то в доме читали молитвы. Голос был меланхоличным, далеким и без конца повторял одну и ту же мантру. Внезапно он услышал шаги, и через мгновение маленький слуга вынырнул из тени. Он молча пригласил Кристофера войти и закрыл за ним тяжелую деревянную дверь.
Комната, в которой оказался Кристофер, была каким-то чудесным образом так же перенесена сюда из Тибета, как и кабинет Карпентера — из Шотландии, хотя этой комнате пришлось проделать куда более короткий путь. Это был совершенно другой мир, аккуратно завернутый, упакованный и появившийся здесь благодаря чуду: и запахи, и цвета, и тени были другими, не местными. Кристофер робко стоял на пороге, словно не решаясь сменить один мир на другой: так стоит у кромки воды обнаженный пловец, так кружит вокруг пламени мотылек, который в следующее мгновение будет бесследно проглочен этим пламенем.
Он умудрился споткнуться о скрытую от чужих взглядов великолепную коллекцию птичьих крыльев и драконьих глаз, каким-то таинственным и в то же время простым способом перемешанных с той самой землей, из которой они вышли. Подобно пчеле, утопающей в меду в сезон пышного цветения, он чувствовал, как тяжелеет от окружавшей его приторности.
Разрисованные колонны поднимались от убранного разноцветными коврами пола к украшенному причудливым оранаментом потолку. На стенах висели плотные занавеси, расшитые красным и желтым шелком, и свободно опускались на пол, и на их складках можно было сидеть, как на диване. Низкие лакированные столики из Китая соседствовали с прекрасной работы позолоченными ларцами, украшенными изображениями злобных драконов и пионов с мягкими лепестками. На стенах в окружении языков огня предавались любви обнаженные боги. На одном конце комнаты стоял алтарь из чистого золота, выложенный драгоценными камнями, на котором были изображены многочисленные боги и святые Тибета. В маленьких золотых подставках стояли благовония, наполняя комнату темным удушливым дымом. Перед алтарем отбрасывали желтый, неземной свет масляные лампы.
Неожиданно Кристофер заметил самого Норбху Дзасу, который, казалось, только что материализовался в комнате, — человека, выдающего себя за бога, подобие человека, изготовленное из шелка, кораллов и драгоценных камней. Его крашеные ярко-черные волосы были уложены в туго заплетенные намасленные пучки, в левом ухе висела длинная серьга из бирюзы и золота. Накинутый на одежду халат тончайшего желтого шелка был искусно расписан драконами и перехвачен малиновым поясом. Он неподвижно застыл в углу комнаты, у алтаря, скрестив на груди руки, скрытые длинными рукавами халата.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47